Для тех кто случайно забрёл - ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: СЛЭШ!
Молчание давило на уши, тишина меж ними оглушала. И Илье хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы разрушить это отчуждение, возникшее меж ним и Димкой.
«А что ты хотел?» — ехидно поинтересовался внутренний голос. — «Цветов и шампанского? А может, к Марку ещё и Диму в постель?»
На глаза наворачивались слёзы, но он не плакал. Они просто время от времени растворяли мир, и за их пеленой ничего не возможно было разобрать.
Вина давила непомерным грузом. Сгибала, как тонкую ветку, наклоняя к самой земле.
«Как я мог?! Как мог уступить? Почему не дрался? Почему позволил Марку всё?» — упрекал себя Илья.
«И ещё наслаждался», — шелестело в нём утверждение. — «Тебе ведь хорошо было. И ты не сможешь опровергнуть это».
Было. Было хорошо. И это больше всего мучило. Как он мог реагировать на другие прикосновения? Почему это проклятое тело ответило?
«Тут всё просто, Ватсон, физиология!» — насмешничал кто в нём.
Илья сглотнул, бросил взгляд на мужчину рядом с собой. Дима вёл машину уверенно, зло и быстро, очень быстро. В салоне стояла хрупкая, словно первая наледь, тишина. Страшно было от этой тишины до жути. А вдруг там, под этой наледью — пропасть, которую никакими силами не преодолеть? Что тогда?
«Вернёшься к мамочке под крылышко и будешь жить дальше. Ничего страшного не произойдёт. Люди расстаются, знаешь ли».
Илья это знал. Да, люди расстаются. Ведь расстались же мать с отцом. Тихо-мирно разошлись, когда он ещё не родился. Не сошлись характерами. Всё просто. Но за этой кажущейся простотой стояло мамино одиночество и его безотцовщина. Пустота, которую так никто и не смог заполнить. Потому что люди не всегда принимают помощь. Ведь были у мамы кандидаты в мужья, и вроде неплохие были мужчины, а не случилось, так и не смогла никого принять, так и осталось у неё сердце закрыто для других мужчин.
Вдруг и у него в жизни не случится ничего больше, если Дима не сможет простить?
Сердце замирало от недоброго предчувствия, и в центре груди расползался внутренний холод.
«Как я мог? Я ведь люблю Диму, всей душой люблю», — снова вопрошал себя Илья.
«Хорош ныть! Противно слушать!» — хлёстко, словно наотмашь, бил внутренний голос. «Ты что, пуп земли? Какой-то супер-пупер особенный? Ты человек. ЧЕ-ЛО-ВЕК. И этим всё сказано. Вас таких миллионы, кто-то лучше, кто-то хуже, но люди — они и в Африке люди».
Прав был голос. Прав во всём. Он самый обычный, заурядный, каких миллионы.
«Но любовь...» — слабо возражал он.
«О, любовь великая сила!» — веселился голос. — «Она может всё!»
«А со мной почему не смогла? Почему дала возбудиться от рук нелюбимого?»
«Ну... надоел ты мне! Если так интересно знать, копай глубже, может, и узнаешь правду. А хочешь не возбуждаться от прикосновений других, люби сильнее. Чао, и успехов в раскопках!»
И всё. Внутри Ильи всё смолкло.
Люби сильнее, да? Значит, в этом всё дело? Он недостаточно сильно любит? Поэтому позволил Марку взять себя?
От слова «взять» в душе поднялось возмущение, словно смерч пронёсся, разметая в разные стороны доводы защиты и оправдания. И мерзко стало от самого себя.
Ведь были мыслишки, что раз он столкнулся со смертью и выжил, то стал в чём-то лучше, чем все другие. Хоть немного, но чище. Бывало, думалось, что не каждый взрослый достойно выйдет из такого испытания, а он вот вышел, не сломался. А соответственно, и летать может, а не по земле ползать. И вот теперь вдруг такой тычок по самолюбию, будто носом в собственное дерьмецо жизнь макнула. Показав, что он всего лишь человек, самый заурядный. Хороший урок, запоминающийся.
«Позволил взять одному, потом можно позволить и другому, а там и так далее, по нарастающей. И оправдание готово: почему нет? Физиология требует», — размышлял над ситуацией Илья.
«Только тогда чем лучше скотов будем мы, люди?»
Ничем не лучше. Зато просто станет жить, легко, если следовать этим скотским законам. Зачем засорять мозги моралью? Да кому она нужна, эта древнось и эти пафосные законы? Как легко и просто живётся, если говоришь: люблю, и тут же, без раздумий, подставляешься для другого. А что, сегодня люблю, а завтра нет, разлюбил уже. И это называется любовь?
Только теперь до Ильи дошло, в чём разница между любовью и влюблённостью. Влюблённость — это лёгкая и ни к чему не обязывающая дымка. Мимолётная эйфория, которая развеивается в мгновение ока. Сегодня люблю, а завтра я уже по соседу сохну. А любовь — это на всю жизнь, и просто так от неё не отмахнуться. Ведь если он порушил всё меж ними с Димой, то что ему потом делать? Как жить с этой невостребованной любовью? Куда её тогда девать?
Илья готов был завыть от горя. Он не знал, что любовь бывает так жестока и мстительна. Сейчас она буквально на куски его рвала и упивалась его болью, наказывала за страдания, которые причинил любимому.
«Я не хотел», — оправдывался Илья и сам понимал, насколько жалки его слова. Совсем как детском саду: «Простите, Марь Иванна, я не хотел писать. Само вышло».
Марк приставал. Ну и захотелось попробовать чего-то ещё, новенького. Ведь захотелось?
А теперь что? Люди как конфеты? Эта не понравилась, можно к старому вкусу вернуться?
Чем больше он думал, тем хуже ему становилось. Не находил он оправдания своим действиям. Выходило, что виноват он перед Димой, виноват так, что не оправдаться.
Жалко ему было всех их. И Димку жалко, потому что простить измену не каждый сможет. Нафиг ему такое «счастье», которое нужно из чужих коек вытаскивать? Да и как верить теперь ему, Илье? Он бы не верил, случись с ним такое.
И Марка было жаль. Влюбился мужик в пацана, а тот зелёный, жизни не знает, как щенок — к любой ноге бежит, только позови. Зубы боится показать и на чужую руку, решившую приласкать, не скалится. А надо было бы.
И себя было жалко. Он не знал, что в любви всё так сложно. Так запутанно и больно.
И что ему теперь делать? Как оправдываться перед Димкой? И стоит ли оправдываться?
Он не знал, о чём думает преданный им любимый, даже предположить было страшно, что за мысли сейчас бродили в Диминой голове. За всю дорогу до дома они не произнесли ни слова. И только в гараже Дима со всей силы, не сдерживаясь, наотмашь ударил его по щеке.
У Ильи перед глазами пронеслась длинная, красивая, искристая комета. Голову от удара мотнуло в сторону, рот тут же заполнился солоноватой кровью, и он сглотнул её, приложил ладонь к загоревшейся щеке, провёл языком по зубам. Зубы были целы, просто кожу щеки сильно ободрало о них, отсюда и кровь.
— Ну и как, хорошо было с Марком? Понравилось? — поинтересовался Димка. Он снова сглотнул набежавшую в рот кровь.
— Прости.
— Б***ь, ты думаешь, сказал волшебное слово и всё?! — заорал на него мужчина. — Ты можешь представить, чего мне стоило сдержаться там, когда я увидел вас спящих голыми в обнимку?!
— Прости меня, я не хотел...
Дима ничего не слышал, не хотел слышать. Отмахнулся от Ильи как от назойливой мухи и замолчал. И эта тишина, страшная и хрупкая, как пустая скорлупа, пугала сильнее громкого крика. Он встретился взглядом с глазами любовника, и его бросило в холод от страдания и муки в голубых глазах.
— Я убить вас хотел, — тихо и спокойно сказал тот. Его было плохо слышно, но Илья услышал и побледнел. А тот продолжил:
— Зарезать хотел вас, спящих и беззащитных... — и всё так спокойно было сказано, так холодно и отстранёно, что он сразу же поверил, что Дима едва их не убил. И страшно стало от едва не случившейся трагедии.
Дима, всё высказав, отвернулся от него и ушёл, а Илья так и остался стоять в гараже и ковырять пальцем грязное пятнышко на машине, да зажимал ладонью ноющую щёку.
Идти за любовником, наверное, не имело смысла, но он пошёл, поплёлся, как виноватый пёс, что получил трёпку от хозяина.
Вот только теперь ему стало по-настоящему страшно, до ужаса. И больно. Больно за Диму, больно за Марка и за себя.
Почему всё так должно было случиться? Почему? Кто там наверху пишет сценарии или разрабатывает программы? А может, действительно всё дело в весёлой дамочке с шейкером в руках? И они просто производные особого коктейля? Нет и не было никакого плана на их счёт, никакой программы? Может, правда, их просто бросили в шейкер и хорошенько взболтали? А кто и с кем останется — это уже и не очень важно?
Мужчина сидел в спальне и невидяще смотрел в окно.
— Дим, пожалуйста, если можешь, прости. Я не хотел, а потом стало поздно... — попытался Илья построить меж ними мостик.
— Сделай одолжение — уйди. Я не хочу тебя видеть, — тихо попросил Дима.
Он кивнул. Конечно.
Вот и всё.
На глаза навернулись слёзы, и он их сморгнул, мотнув головой в сторону. Всё правильно, за всё следовало платить. И никак иначе.
В душе ничего не было, лишь растерянность и пустота.
«И это всё?» — растерянно кто-то спрашивал в этой пустоте. — «Вот так и заканчивается любовь?»
И кто-то утвердительно подтверждал: да, так всё и заканчивается.
Илья повернулся и вышел. Димка был прав. Наверное, и он не смог бы простить.
Собирать вещи сейчас не имело смысла. Вся его одежда находилась в огромном шкафу в спальне, ставшей общей, рядом с Димкиными вещами. У него с собой в данный момент был только мобильный, далеко с таким набором не уйдёшь. Да и вечер близился. А может, уйти? Позвонить Марку, он приедет за ним, но Илья только сам себе покачал головой. Нет, не так, ни Марку, ни Диме больше нет места в его жизни, или наоборот, это ему нет места в их жизнях? Да какая теперь, в принципе, разница? Надо дождаться утра и уйти. И не важно, что он всё ещё любит Диму. Его любовь больше никому не нужна. Осталась невостребованной, и он сам во всём виноват. За любовь следует бороться, а не уступать таким, как Марк. И не важно, что тот тяжелее и сильнее, у него были зубы, да вцепись он ими в глотку мужчине, уж явно не случился бы секс.
Он позвонил в больницу и поговорил с мамой. Удивляясь, что спокойно разговаривает, а не бьётся в истерике. Нет, анализы ещё не пришли, но она заверила его, что ей лучше. И намного лучше. Хоть это радовало, что у матери всё хорошо, что всё в порядке.
Илья ночевал в гостевой комнате, спал урывками. Вроде засыпал, и казалось, что проспал полночи, а на самом деле время сна занимало минут пять или шесть, не больше. Из-за этого ночь показалась бесконечной и мучительной, и уже под утро он хотел только одного — чтобы она, наконец, закончилась.
Спал Илья поверх покрывала, не раздеваясь, словно не имел больше права не то что спать тут, а вообще находиться. Часа в четыре он окончательно проснулся, прислушался к руинам внутри себя. Там было тихо, пусто и стыло, его солнце угасло. И кто-то, до невозможности жалкий, бессильно простирал руки, шептал имя и, понимая, что ответа нет и не будет, тонко скулил.
«Дима», — беспрестанно шептал этот некто, словно гвозди в сердце вколачивал.
Как часто люди осознают масштаб случившегося, когда исправить уже ничего невозможно? Как часто потом воют, обманутые в своих ожиданиях души? Не находя потом того, что так бездарно потеряли? Наверное, слишком часто, будь всё иначе, любви было бы больше.
Любовью надо дорожить, а не принимать как данность — подумаешь, любовь! Потеряю эту, найду другую. Нет, такого не бывает, кто потом предложит тебе то, от чего ты, не задумываясь, отмахнулся?
Илья сердцем, всеми фибрами души чувствовал, что такого, как с Димкой, больше в его жизни не будет.
Он подождал рассвета, бездумно пялясь в окно, а как только более или менее рассвело, тёмной тенью проскользнул в спальню к Димке.
Сердце билось где-то в горле, Илья старался не обращать внимания на спящего и всё равно смотрел, пытаясь в последний раз насладиться видом и попрощаться хотя бы мысленно.
Уверенность, что Димка не простит, крепла с каждой секундой. А раз так, чего ждать, презрения? Ненависти?
Сердце буквально разрывалось от тоски, от печали по несбывшемуся счастью, по потерянной любви. Постояв над Димой, он вздохнул и стал шарить в шкафу.
— Ты куда-то собираешься, рыбка моя золотая? — насмешливо поинтересовался вроде как сладко спящий Димка. Илья вздрогнул, будто тот застал его за чем-то постыдным. Голос у мужчины был свеж и бодр, может, он и не спал вовсе?
— Собираюсь.
— Правда? Уж не к моему ли лучшему другу?
— Нет.
— А что так, разочаровал Марка, или тот не удовлетворил тебя? — насмехался мужчина.
— Я... не люблю Марка, — выдавил из себя Илья. Дима в мгновение ока оказался около него и больно схватил за волосы, рывком дёрнул его голову назад.
— Так какого х*я ты спал с ним?! — заорал мужчина и снова больно дёрнул за волосы.
— Я... не знаю... Марк ... Он любит меня... — пытался разъяснить он и сам ужасался тому, что срывалось с губ. Дима рассмеялся каким-то диким смехом.
— А я, значит, не люблю? Захотел ещё и Марка попробовать? И как, понравилось? — мужчина вдруг больно укусил его, и не ожидавший этого Илья вскрикнул.
— Что, больно? А мне, думаешь, не больно было? — и снова острый болезненный укус в обнажённую беззащитную шею. — Кругом чужие отметины на тебе, смотреть противно!
— Прости.
— Ещё раз попросишь прощения — и я тебя ударю, понял? — угрожающе произнёс Дима и вдруг сильным тычком в грудь толкнул его, и он упал на кровать.
— Лежи и не шевелись. И молчи. И даже не думай возражать, — и, выудив из шкафа кипу галстуков, мужчина привязал его к кровати.
В душе, словно ураган, ревела бешеная ярость и боль. И он накрепко, со злостью, затянул узлы, лишая парня возможности двигаться и защититься.
Диме было плохо. Так плохо, что желание причинить в ответ такую же боль и страдание, что терзали его сейчас, перевешивало весь здравый смысл. Зверя, что жил внутри него, ранили. И теперь этот зверь ревел и готов был кусать даже самую обожаемую и любимую из всех руку.
Боль застила разум багровым туманом, и он не мог сопротивляться ему. Никогда ещё за всю свою жизнь, Дима не испытывал такого бешенства и дикого желания — наказать. Покарать. Воздать равной мерой за предательство. Зверь, проснувшийся внутри него, требовал справедливости. И он готов был к возмездию.
Дима затянул последний узел и рывком разорвал на Илье последнюю оставшуюся тряпку — футболку. Вид лиловых засосов, оставленных Марком на теле парня, разорвал душу в клочья. Перед глазами возникла картина голых мужчин, Илья сверху на Марке, и тот раз за разом прикусывает кожу на животе, на груди Ильи, ласкает стонущего парня...
Может, оно всё было совсем не так, кто знает, но это представленное видение сорвало с Димы все ограничители, разблокировало все тормоза. И он погрузился в абсолютно тёмный мир, из которого совсем недавно вылез.
Разорвалась в душе тонкая преграда, сдерживающая тьму, и она отравой и ядом мгновенно заполнила всё внутри. Сердце словно наяву пронзила пика холода, и оно затрепыхалось неровными толчками. Мучительное отчаяние обречённого, загнанного в ловушку зверя вырвалось полурыком-полувоем. Он снова, во второй раз, попал в ловушку.
Каким же надо было быть идиотом, чтобы вновь влюбиться! Чтобы тыкаться носом в ласкающие руки, чтобы доверчиво идти к замаскированной яме, полной остро заточенных кольев. Ему не хотелось снова возвращаться в этот полный горечи мир. В эту яму, из которой не выбраться, потому что колья пронзят зверя насквозь. И тогда — только медленная и мучительная смерть. И это любимый привёл его сюда и, не глядя, безжалостно спихнул в яму на верную смерть.
Хотелось взвыть в голос и как волку выть, не переставая, на одной ноте. Чтобы с воем ушла эта нестерпимая боль, эта страшная и ужасная тьма из его души. И в этот ад его загнали самые родные, самые любимые люди. Ближе и родней которых у него никогда не было...
Дима судорожно вздохнул, приложил ладонь к груди и собрал в кулак ткань футболки. Если бы можно было так же смять кожу, загрести, сломать кости и выпустить на волю ту, что томилась в его теле. Если бы такое было можно, он бы сам разорвал себе грудь.
Он снова жадно втянул в себе воздух, дивясь его скудности. И куда подевался, ведь совсем недавно дышал, и воздуха вокруг было столько, хоть отбавляй! А теперь — перебои.
Дима вытащил чемоданчик с «игрушками» и с гаденькой улыбкой открыл крышку.
Когда-то они забавлялись с Денисом, с его первым хозяином. Зверь внутри него зарычал на воспоминания, приносящие боль. Он и так ранен, не стоило сейчас вспоминать того, кто бросил, ушёл, не оглянувшись в другой мир.
— Ну что, повеселимся? А то недотрах случился, да? — усмехаясь, спросил Дима. Из «волшебного» чемоданчика достал колечко и пузырёк с маслом. Открутил пробочку, вылил на ладонь несколько капель масла с тяжёлым дурманящим запахом и захватил ладонью мужские причиндалы Ильи. Не торопясь, отстранённо, словно со стороны, наблюдал, как скользят, мнут и поглаживают скользкие пальцы чужую плоть.
— Нравится? — интересовался у парня, который с мученическим видом лежал на кровати, закрыв глаза. Димку это бесило до чёртиков. — Ну что же ты, давай, возбуждайся, сейчас тебе будет так хорошо, что кричать будешь!
Это ему следовало мучиться и закрывать глаза. Это ему так больно, что невмоготу сдерживать эту боль, никак и ничем не справиться с ней. Это он — жертва, его предали! Так какого хрена этот сопляк мученика из себя строит!
Бил себя в грудь кулаком, кричал — "Люблю"? Так отвечай за свои слова! Имей мужество.
Вскоре пах Ильи и дырочка блестели от масла, и оно стало действовать. Дёрнулся, отзываясь на движения пальцев, член парня, наливаясь силой.
— Да, вот так, ещё чуть-чуть, — шептал Дима, словно змей искуситель. А сам наблюдал за реакцией парня, за малейшими изменениями в дыхании. Это масло он привёз из одной азиатской страны, и стоил этот пузырёк бешеных денег. Но зато пары капель было достаточно, чтобы у столетнего старика стручок в камень превратить.
Совсем скоро Илья заёрзал, стал вскидывать бёдра, на головке появилась смазка. Дима рассмеялся и отстранился. Пришла пора начать играть по всем правилам.
Он взял в руки колечко, собираясь пристроить штучку на член Ильи, а потом долго и со смаком наказывать. Он собирался зло, холодно и безжалостно издеваться над тем, кто называл его любимым, а потом предал.
О том, что будет после, Дима не думал. Всё, чего ему хотелось — это наказать. И именно в этот миг Илья открыл глаза, и они встретились взглядами.
Он застыл как истукан, забыв вдохнуть.
В серых и таких любимых глазах он увидел боль, раскаяние и... полное безграничное доверие, и любовь.
Бессильно опустились руки, упала на пол неиспользованная игрушка. Дима смотрел в глаза парня и нутром, всей своей звериной сущностью понимал, что нельзя укусить. Нельзя наказывать, нельзя растаптывать, нельзя унижать. Ничего из того, что он собирался сделать с любимым, было нельзя. Да, несмотря ни на что он всё ещё любил Илью.
Любит.
Несмотря на предательство, на причинённую адскую боль, он продолжал любить. И эта любовь перевернула всё внутри, успокоила разъярённого зверя, погасила ярость, развеяла злость и не дала сомкнуться оскаленной пасти на беззащитным перед ним любимым. Не позволила уничтожить то, что главнее и важнее всего в мире — их с Ильёй взаимное притяжение, то, что было между ними.
Не отрываясь, почти вечность, уместившуюся в минуту, Дима смотрел в серые глаза любимого и молчал. Внутри, чувствуя своё полное поражение и бессилие, завыл зверь.
Тяжко с надрывом Дима вздохнул и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
Прочь! Прочь отсюда! Подальше от Ильи! Чтобы прийти в себя, чтобы не сойти с ума и начать думать.
Дима быстро шёл по сонному посёлку и смотрел лишь себе под ноги. Ему было всё равно, куда идти, всё равно, куда сворачивать, лишь бы куда-то идти.
Ещё бы чуть-чуть — и он переступил бы черту, из-за которой не было возврата. Ещё бы чуть-чуть — и трещина, что возникла меж ними, превратилась бы в непреодолимую пропасть.
Он жадно вдыхал и выдыхал утренний воздух и шагал всё дальше и дальше от дома, в котором остался любимый.
Кто однажды побывал во тьме, уже никогда не станет прежним. Как бы велико ни было желание вернуться, но оно ровным счётом ничего не значило. Тьма полностью меняет человека. А он целый год жил в аду, и теперь ему самому было страшно от той бездны, что в нём жила. И от того, какие дикие желания порождала...
Он ведь действительно чуть не убил своего друга и Илью. Ведь даже на кухню пришёл за ножом. И как только смог удержаться?..
Димке было плохо, его мутило, частило сердце, а во рту стоял неприятный кисловатый привкус.
«Что же ты наделал, Илья! Мальчик мой любимый, что же ты сотворил-то», — мысленно спрашивал Дима.
Наконец, почувствовав усталость, остановился, провёл рукой по лицу и осмотрелся. Мгновенно понял, что не понимает, куда зашёл, но, видимо, не один километр отмахал.
Несмотря на свой бешеный шаг, он всё ещё не успокоился. Не желала успокаиваться потревоженная тьма, не хотела выпускать из своих когтей его душу. Да и картинка спящих в обнимку Марка с Ильёй нет-нет да возникала в мозгу, словно кто-то невидимый пытался снова выманить притихшего зверя. И словно красной тряпкой тряс перед ним этой картинкой.
Больно было от этих воспоминаний. Ранили они что-то внутри него, что не могло огрызнуться, не могло ответить болью на боль.
Постояв на обочине грунтовой дороги, вдохнул полной грудью вкусный свежий воздух. Поднял голову и посмотрел на белоснежные облака. Дима несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Прояснилась голова, появились трезвые мысли. И первой из них была та, что Илья остался привязанный и очень возбуждённый, и это возбуждение просто так само не пройдёт. Он вздохнул, снова провёл рукой по лицу. Ощущение того, что чуть не сорвался в пропасть и чудом уцелел, было очень сильным и реальным. Зато теперь он понимал, что такое состояние аффекта и почему в этом состоянии убивают любимых и родных.
Пора было возвращаться. Пора начинать зализывать рану, очищать от крови и грязи.
Пройдя немного вперёд, Димка узнал, что занесло его в соседний посёлок. Пока ждал такси, благо хоть телефон в кармане был, всё думал о них. Насколько глубоко и серьёзно они все втроём ухнули вниз и застряли в тягучей грязи? И как им теперь выбираться из неё? Что делать с Марком? Послать к чёрту? Перечеркнуть все годы дружбы?
Тьма в душе стала оседать на дно, оставляя обожжённое и окровавленное нутро. Захотелось покурить. Желание было настолько сильным и острым, что ему стало смешно. Вот же сука, ко всему прочему ещё и это в общую кучу! А что, только ещё и начать курить осталось. Нет! Не для того он бросал, чтобы дважды наступить на одни и те же грабли. Так что куреву — однозначное и твёрдое «нет»!
Наконец, примчалась пыльная, чем-то похожая на конька-горбунка машинка, остановилась, фыркнула. Димка снялся с уродливой лавчонки на такой же уродливой автобусной остановке и сел в эту чудо-машинку. Наверное, это было хорошим знаком, ведь конёк-горбунок хороший персонаж, может, и ему, как Иванушке-дурачку, поможет?
Водитель оказался весёлым и разговорчивым парнем. Шутил, пытался разговорить, но Димке не очень хотелось вести светские разговоры, и, потрепавшись немного, таксист сдался, оставил его в покое.
Прибыв к дому, пришлось сбегать внутрь за деньгами, ушёл-то он налегке. Можно сказать, что не ушёл, а убежал. Расплатился с водителем «конька-горбунка» и вернулся в дом. Теперь надо строить мосты и заделывать трещины.
Илья чуть умолять не начал Димку, когда тот бездушно, словно совершенно чужой человек, стал ласкать его.
«Дима, не надо, пожалуйста, не делай этого!» — хотелось кричать в голос на злые провокационные вопросы.
А потом что-то случилось с ним, стало жарко, сухо во рту и захотелось большего, чем простые ласки. Он так и не понял, что хотел сделать с ним Димка. Но тот взгляд меж ними что-то нарушил, сломал холод и отчуждение в родных глазах, и на миг Илья увидел своего прежнего любимого. И этот любимый умирал, мучился, будто в огне горел. Димкина боль опалила виной и нестерпимым стыдом. Вновь, словно пощёчина, взвилась мысль: «Как я мог?!».
И ещё он увидел в глазах любимого одно выражение, которое он никогда, наверное, не забудет.
Однажды, когда он был совсем зелёным пацаном, в их дом переехала семья, и была у них собака — большая молодая немецкая овчарка. Илья любил собак, поэтому на эту обратил внимание. А потом, когда новоприбывший гулял с собакой, часто замечал, что тот бьёт пса. За непослушание, за слишком явные эмоции, даже за лай лупил. И думалось Илье, что собака скоро кинется на хозяина.
А потом он увидел то, что никогда не забудет. В один из дней пошёл Илья в хлебный киоск за хлебом и увидел, как хозяин собаки снова ударил пса. Сильно, безжалостно, ботинком по рёбрам. Завизжала, заголосила псина, рванулась было прочь, но поводок не слабая рука держала. Поднял тот остроухую голову и посмотрел на хозяина. За болью и страданием, за страхом, затмевая всё, светилась в собачьем взгляде бесконечная любовь. И это поразило, потому что будь он на месте собаки, давно бы покусал такого хозяина.
Именно эту любовь, бесконечную, как вселенная, он увидел за пеленой страдания в глазах любимого.
Как же ему было плохо от осознания, что это он пнул Диму. Со всей силы, не заботясь, выживет ли тот или захлебнётся кровью.
А теперь пришла расплата. Дима не пёс и, видимо, знал, как его наказать.
Илья горел, пах сводило болью, она пульсировала в такт биению сердца, и всё, чегоо ему хотелось — это чтобы освободили руки и позволили кончить.
«Это масло, наверное, всё дело в нём», — вспыхивала мысль. И тут же сменялась на другую: «Это наказание. Дима наказал меня». И снова повтор — с первой мысли на вторую. Больше никаких мыслей в голове не было.
Илья ёрзал, сучил ногами, дёргался, подкидывал вверх бёдра — ничего не помогало. Только туже узлы завязались. Он и кричал, и выл, но Димка не спешил его освобождать.
Если бы только можно было переждать эрекцию, если бы она увяла сама, он был бы счастлив. Но шло время, а ствол всё так же пульсировал, казалось, яйца распухли, что шары, ещё чуть-чуть — и взорвутся от переизбытка спермы. Горело меж ягодиц и, забываясь, он приподнимал бёдра, желая, чтобы сейчас в него вошёл мужчина.
«Хочу. Хочу. Хочу!» — билось в такт пульса. Желание кончить становилось сводящим с ума.
И когда Дима вошёл в спальню, Илья был готов умолять того, чтобы ему позволили освободиться.
Он хотел умолять, но вместо этого заплакал.
— Тише, успокойся, сейчас я вымою тебя, и станет лучше, — уговаривал мужчина. Когда освободилась рука, Илья потянулся ею к паху, но она так затекла, что была как деревянная. И от осознания своей полной беспомощности и никчёмности он заплакал сильнее.
А потом мужская рука обхватила возбуждённый ствол, и он вскрикнул, настолько болезненным оказалось прикосновение и таким желанным. Илья обезумел, схватил Диму за футболку и потянул на себя. Он хотел попросить, чтобы его взяли, но тот поймал его за руки и посмотрел в глаза.
— Илья, я помогу, доверься мне. Ты доверяешь мне? — он всхлипнул и кивнул. — Тогда пойдём со мной.
И он пошёл в ванную, где тёплая вода омыла раскалённую кожу, а движения мыльной губки и Диминой руки помогли кончить. Но после этого никакого облегчения не наступило, член всё так же торчал колом и опадать явно не собирался. Илья испугался, нет, он слышал об афрозодиаках, просто не думал, что это так глобально. Наверное, Димка прочёл на его лице испуг, потому что прижал его к себе и шепнул:
— Не бойся, всё будет хорошо, скоро тебе станет лучше.
Дима помог, как и обещал. Он ласкал его рукой, ртом, но не взял его ни разу. Брезговал, наверное. И от этого нежелания любимого чувствовал Илья себя ненужным, грязным и отвергнутым.
Где-то после четвёртого раза пришло облегчение, член стал опадать, а потом вдруг снова дёрнулся и налился, словно солдат по стойке «смирно» замер. Димка улыбнулся, коснулся пальцем головки.
— Сам справишься? Жутко хочу есть, вчера ни крошки во рту не было, а ты как? — спросил Дима. Не насмехаясь, не как чужой незнакомец, а как обычно разговаривал. Он кивнул.
— Хочу.
— Хорошо, тогда кончай и на кухню приходи, идёт?
Он снова кивнул, с надеждой посмотрел на мужчину. Хотел спросить, простил ли тот его, и не смог. Даже рот открыть не смог. А Дима, не задерживаясь более, вышел из ванной.
«Он не хочет меня больше?» — замирая от страха, спрашивал себя Илья.
«Ну ты и тормоз! Ясень пень, что не хочет. Думаешь, приятно смотреть на метки, что понаставил на тебя Марк?»
Илья провёл рукой по лиловым засосам, и в который раз стыд накрыл с головой. Захотелось свернуться калачиком и завыть.
Какой же он дурак! Осёл! Принялся из себя сиделку изображать. Нужно было оставить Марку воду с шипучкой на тумбочке, пусть бы сам пил, а самому в другой комнате сидеть. Или вообще домой смыться, нафиг дразнил гусей?
«Вот и до дразнился, заботливый ты наш», — подковырнул сам себя.
Виноват. Во всём виноват. По всем статьям.
Когда спустился вниз, нашёл Димку на веранде. На столе дымилась пицца, в тарелках лежала яичница с беконом. Илья сглотнул. Он так волновался, так переживал, что совершенно не чувствовал голода.
— Садись, давай поедим, — повёл рукой над столом мужчина. Илья подошёл к нему, осторожно сел рядом и взял в руку кусок пиццы. Понял, что не в состоянии есть и положил на место. Желудок буквально узлом завязался, ну как можно что-то туда протолкнуть?
Звякнула вилка, Дима отодвинул от себя тарелку, вздохнул. Видимо, тому тоже не до еды.
— Ну что, давай всё проясним? — он кивнул, не в силах говорить, горло перехватил спазм. — Тогда расскажи всё, как было. Ты сам к Марку полез?
Он покачал головой, попытался сглотнуть и не смог.
— Марку... — засипел Илья, схватил кружку с чаем и сделал глоток, прокашлялся. — Марку сон про меня приснился, и когда он понял, что я — это не сон, поздно уже было, — сказал чистую правду. Димка невесело усмехнулся.
— Понятно, стечение обстоятельств?
— Нет, — покачал головой Илья. — Я виноват, сдался, а надо было драться.
— Надо было, — подтвердил Димка. Он не щадил его, не защищал и это было... правильно.
— Дим, ты... сможешь... простить?.. — после его вопроса всё стихло. Весь мир куда-то сгинул, просто пропал, остались лишь он и Дима, и сейчас его жизнь была в руках любимого, всё их возможное будущее решали слова, которые тот скажет Илье.
Мужчина вздохнул и вместо ответа обнял его, прижал к себе.
— Знаешь, любовь странная штука — думаешь что она разбилась, а она жива, сочится из меня и всё так же тянется к тебе, — Илья обхватил Диму, ткнулся лицом тому в плечо и заплакал.
Они всё-таки поели, и Илья жался к любимому, боясь ощутить рядом с собой холод.
«Ещё бы чуть больше обиды, чуть больше непонимания или желания наказать — и всё бы было кончено. Их любовь едва уцелела. Не нужно прилагать титанических усилий, чтобы расстаться. А вот протянуть руки друг другу — это сложно», — думал Илья. Вспомнилось, как он шарил в шкафу. А если бы Димка спал?
Илья зевнул, примостился рядом с любимым и попытался пристроить голову тому на плечо. Сказывалось напряжение и бессонная ночь. Хотелось лечь прямо тут и сразу же уснуть. Дима тоже зевнул во всю пасть.
— Идём спать, — мужчина встал, взял его за руку. Волна тепла прошла вверх по руке, и он прикрыл глаза. Какое счастье, что Дима рядом, что сейчас именно он держал его за руку. И ведь он чуть не потерял эту руку по собственной глупости. Но, наверное, ошибки для того и делаются, чтобы на них люди могли учиться и, главное, — умели их исправлять.
Диме тоже хотелось спать. После пережитого стресса организм требовал отдых. Он видел, как отчаянно боролся со сном Илья. Значит, тот, так же как и он, не спал прошлую ночь. Значит, тоже переживал, терзался, старался нащупать путь. Эх, Илья, Илья!
Наверное, им обоим нужен был этот урок, чтобы понять, а так ли важна для них обоих их любовь? Важна, ещё как. Когда он взял парня за руку, у того на лице был написан такой восторг и блаженство, что захотелось до боли прижать его к себе и никогда не отпускать. Что он и сделал. Илья стиснул его в ответ, до боли, до хруста в рёбрах, и горячо, как собака, дышал ему в шею, но молчал. Да и что было говорить? Вроде всё было уже сказано, всё выяснили. Осталось сделать выводы, перевернуть страницу и жить дальше. Наверняка, это не последнее их испытание. Любовь любит испытывать влюблённых, проверять на прочность затянутые узы. И уж если создали пару, то нужно хорошенько подумать, прежде чем отвечать на любовь. А ты сможешь бежать со своей парой в одной упряжке?
Любовь — не просто розовые сопли, конфеты и шампанское. Любовь — это и обязательства перед парой, и ревность, и боль.
И ещё, обычно в жизни не даётся всё и сразу. Если что-то огромное заполняет её, то оно сможет вытеснить и всё иное из вашей жизни.
Вот как Марка вытесняли из Диминой жизни. Кто-то предоставлял ему выбор. Смотри, Дима, не ошибись, кого выберешь: Илью или друга? Кто для тебя важнее?
Димка вздохнул. Марк был проблемой, но эта проблема потерпит. А пока — спать и срочно!
Илья отрубился сразу же, как только улёгся ему под бок. И даже во сне парень жался к нему и цеплялся, как утопающий за соломинку, боялся отпустить.
Дима тяжело вздохнул. Вот и пережили они первую совместную жизненную бурю. Выстояли. Он провёл рукой по спине Ильи, и тот слабо вздохнул, руки парня на миг с силой стиснули его и тут же расслабленно разжались, он так и не проснулся. Дима зевнул так, что хрустнула челюсть, посмотрел на парня, что сопел рядом, и тоже уснул.
Они оба устали и измучились, они оба едва выжили, но всё-таки смогли сохранить самое главное, самое ценное, что имели — свою любовь.