Соболь шёл по охотничьей тропе своеобразной, присущей только семейству куньих, скачкообразной походкой. Он был молод и полон сил. Прыжки его были короткие, но высокие. За время, что он находился в полёте,
Баргузин, - так называли зверька «двуногие» за его нестандартный, редкий для этой местности чёрный окрас с лёгкой сединой на концах редкой ости, - успевал увидеть малейшее шевеление снега созданное потенциальной добычей. Свои охотничьи угодья, быстрый как молния зверь, начинал обходить с рассветом, когда просыпалось всё живое в кедровой тайге высокогорного Алтая.
В нынешнем году кедр не осчастливил своих обитателей шишками, потому белка осталась на зиму только местная, да и та понесла значительный урон от людей. Баргузин, учитывая сложившуюся ситуацию, протоптал путик между границей леса и россыпями курумника, далее к вершинам двухтысячников, по местности, покрытой карликовой растительностью переходящей в гольцы.
В каменистых россыпях в изобилии водились сеноставки, а почки с карликовых берёз склёвывали полярные куропатки, на зиму приобретавшие белый окрас. Соболь был уверен в неотвратимости предстоящего завтрака и ожидания не обманули. Во время очередного полёта он увидел на камнях двух зверьков, устроивших свару из-за клочка травы, прибранной с лета одним из них.
Уже перед приземлением вслед, Баргузин находился в предвкушении того момента, как он, ловкий и сильный, ухватит обоих склочников когтями и перекусит их шеи поочерёдно Но передние лапы коснулись снега, и резкая боль пронзила тело. Что-то крепко схватило его за правую конечность и не собиралось отпускать. В ярости Баргузин начал метаться, приминая снег, и грызть собственную лапу. Кость была цела, капкан её не переломил, и у молодого соболя освободиться не получалось.
Баргузин пытался забиться в ближайшую расщелину в камнях, но потаск был слишком тяжёл. До заката длилась борьба за жизнь у соболя с железякой, но силы были неравны и к вечеру он совсем ослабел. Мороз всё крепчал. Из последних сил зверёк стиснул челюсти на ему же принадлежащей плоти и затих…
Утро выдалось солнечным и морозным. Амыр бежал по лыжне бодро, подгоняемый стужей. Его широкие лыжи были обшиты конским камусом совсем недавно и поэтому хорошо держали лыжника на склоне, когда он карабкался вверх.
Обходя накануне поставленные петли и капканы, Амыр с тоской размышлял о том — как сложно складывается нынешний год. Урожай народившегося в тайге ореха был ничтожно мал и его, ещё незрелый, сожрали кедровки. Проходящая белка была, но недолго – ушла в поисках пропитания в другие районы. К тому же, время, когда она проходила доступную для охоты местность, было непромысловое, мездра не дошлой.
По этой причине по чернотропу, добыть чего-нибудь не получилось. Снег выпал поздно, путик Амыр протоптал уже после Нового года. Неудача плотно засела в рюкзаке с капканами и Амыр, не в силах от неё избавиться потея таскал злодейку за плечами.
Было начало февраля, и Амыр знал, что у соболей начался ложный гон. Знал он и об окончании охотничьего сезона. Но дети, которых было у него четверо, попеременно носили одну пару зимней обуви, надевая её только на приём к врачам, набегами посещавшими их село. Выбор был невелик, он оставить расставленные снасти настороженными.
Лучик надежды засветился, когда охотник увидел на бегунке вытянутую в струнку болтающуюся на свежем ветерке тушку замёрзшей в петле белки. По крайней мере, будет чего в котелок бросить, - подумал Амыр. Тяжело дыша, преодолевая препятствия, промысловик поднялся уже высоко по склону. Кедрач стал редеть и становиться ниже. Вблизи путика попадались каменные валуны.
Чуткое обоняние Амыра уловило волнующий запах соболя. Он начал озираться по сторонам, помня о капкане, поставленном на подходе к россыпям. Чутьё не обмануло. Вывернув из-за очередного валуна, Амыр увидел бой (утоптанный снег в результате борьбы зверька за жизнь) и замёрзший труп соболя. Радость охотника была неописуемой. Он физически ощутил восторг ребятишек, обутых в дешёвую, но тёплую войлочную обувь. Добыча слегка подпортила свой товарный вид, погрызши лапу, но масть её компенсировала всё.
Алик уже давно работал в Горном Алтае. Ездил по деревням, закупал ликвидный товар и перепродавал его с наваром. Родом он был из Азербайджана, но жизнь заставила покинуть родину, а связь с семьёй осуществлялась посредством ежемесячной пересылки денежных переводов. Переводилось ровно столько, сколько возможно было оторвать от здешней семьи, которая, так же как и азербайджанская, не испытывала нужды ни в чём.
В купеческом табеле о рангах он значился бы купцом второй гильдии. Коммерческих связей с зарубежьем не имел, работал в правовом поле России. Амплуа коробейника его устраивало, и другого он не желал даже детям.
Начало купеческой карьеры складывалось не так благополучно, как дело обстояло сейчас. Бизнес начинался с перекупки картофеля на Алтае и торговли им на базарах Междуреченска. Накопление капитала протекало тяжело, в атмосфере чиновничьего и милицейского беспредела девяностых. Одолевали разномастные бандюги – от законников до обиженных и наркоманов.
Алик выжил, нажив грыжу белой линии живота, настолько обширную, что оперировать не брался никто и он был вынужден носить корсет пожизненно.
Сейчас работа была хоть и беспокойная, но не надсадная и доход приносила. Правила торговли были известны ему с детства. Им его обучил дед, работавший басмачом и грабивший торговые караваны на Великом Шелковом пути. Алик чётко осознавал необходимость как можно глубже залезть в карман «лапотнику» в самом низу системы ценообразования.
Получив известие о наличии товара, коробейник отправился в опасный путь, подстрелить могли на любом повороте извилистой горной дороги. Осмотрев товар, предложенный Амыром, он предложил такую стартовую цену, что даже самому стало слегка не по себе, но с этим чувством он умел успешно бороться.
Возмущённый Амыр сначала схватился за голову, потом за нож, и торги начались. Спорили долго. Остановились на цене в два раза выше заявленной изначально. Расставались друзьями. Амыр был горд своими коммерческими способностями (кратно поднял цену), а Алик предвкушал барыши в валюте на аукционе в Санкт-Петербурге. Шкурка досталась ему почти даром.
Алиса была девушкой эффектной. Она обладала всеми качествами для амплуа содержанки и, в отличие от своих изворотливых коллег по цеху, была бесхитростна. Молодость, упругое сильное и красивое тело вызывали зависть у тридцатилетних, слегка поизносившихся товарок.
Дома – в Тверской губернии – Алиса откликалась на имя Лизка. Школу почти не посещала и при первой же возможности уехала в столицу на кастинг. Там её достоинства были оценены весьма высоко, и спонсоры начали отбирать молодку регулярно, постепенно укомплектовывая побрякушками и фирменной одеждой.
Скрывать брезгливость к похотливым старым уродцам Алиса научилась быстро. Наставницы обучили льстить напропалую регулярно меняющимся воздыхателям, восторженно оценивая их сексуальную активность.
Со временем она усвоила, что объёмные бумажники со множеством кредитных карт почему-то принадлежат исключительно телам с массой физических недостатков, и любовь у них часто бывает извращённая. Если бы Алиса ещё имела способность оценить внутренний мир этих «хозяев жизни», то, возможно, у неё появилось отвращение к избранной профессии, но этого ей было не дано. Да и подарки компенсировали издержки недоразумений в процессе трудовых отношений.
На текущем этапе бурной жизни девушки агентство, где работала Алиса, направило её на представительный «корпоратив» чиновников высшего эшелона. Мойдодыр, - командир мочалок, лично этапировал девушку и сдал распорядителю банкетов.
Благодаря исключительным внешним данным, а также терпимости и непритязательности, Алису определили к ведущему городскому спонсору, пинком открывающему двери административных зданий, который был весьма богат и безобразен. Их связь с Алисой была короткой, но крайне болезненной и извращённой. Компенсировать моральные и физические страдания призвано было кашне из соболей.
В дамской комнате роскошного особняка, стойко вынесшая боль и унижение Алиса плакала от отвращения и брезгливости, уткнувшись в полоску мехового полотна, изготовленного из спинной части изящной шубки Баргузина, когда-то обитавшего на живописных склонах Горного Алтая.