Помнится, когда-то я оказался на рыболовецкой базе в северо-восточном уголке Охотского моря в сентябре.
На базе был всего один человек - зимний сторож, бич Гришка. Все взаимно доступные нам темы разговоров мы исчерпали в первый же вечер, а потом я начал обшаривать вагончики в поисках какой-нибудь литературы. Которую и нашел, в изрядном количестве.
В том числе, пару томиков Пруста.
Улегся я на нары с одним из них (как сейчас помню - "По направлению к Свану" и принялся его читать под шум морских волн и вопли чаек. Катер я ожидал не раньше чем через неделю.
- А чо это ты тут читаешь? - спросил Гришка.
- И я, ничтоже сумняшеся, протянул ему вторую книгу.
Гришка залез на свою шконку, пошуршал страницами, затих. Затем начал смеяться - добрым, журчащим, заливистым детским смехом.
- Чо ржёшь, Гришка? - спросил его я.
- Миха, нет, ты почитай,- выдавил из себя Гришка, и, не в силах сдержаться начал:
- Когда я думаю теперь о том, как подруга моя по нашем возвращении из Бальбека поселилась в Париже под одной кровлей со мной, как она отказалась от мысли совершить поездку по морю, как занимала комнату в двадцати шагах от моей, в конце коридора, в ковровом кабинете моего отца, и как каждый вечер, в поздний час, прощаясь со мной, вкладывала мне в рот язык, словно хлеб насущный, словно живительную пищу, обладающую почти священными качествами каждой плоти, которую страдания, перенесенные нами из-за нее, в заключение наделяют своего рода духовной сладостью... (за отрывок не ручаюсь, но очень похоже).
- И что? - не понял я, уже было подумав, что дикого бича преобразила волшебная сила искусства.
- Миха, как ты думаешь, если б его по башке доской с гвоздиками охлобучить, он продолжал бы такую хрень думать?