Всё чаще и чаще, моя память возвращает меня, в далёкое послевоенное детство. Жили мы тогда в семи километрах от большого города. Кругом были леса, болота, небольшие овраги и поляны, где росли вкусные ягоды, грибы, в озёрах водились карась и щука. Нам, ребятишкам, жилось вольготно. Летом целый день на вольном воздухе. Всё что росло в лесу и на лугу съедобного было нашей едой. В не большой речушке ловили рыбу, раков, разводили костерок на берегу и всё это варилось и дружно поедалось. Наша компания состояла из ребятишек разного возраста. Летом бегали босиком, обуви почти ни у кого не было, а с наступлением холодов, начинались тоскливые серые дни. Холодная зима была радостью для тех, у кого было что надеть. Тёплые вещи переходили по наследству, от старших братьев и сестёр, к младшим. Дырки латались очень искусно, порой не поймёшь, то-ли кофта, то-ли сплошная заплатка.
Местечко наше называлось "КОЛОНИЕЙ." На почту, которая находилась в пяти километрах, в рабочем посёлке "Затон" приходили письма с адресом "ИТК-4." Это значило- "исправительно-трудовая колония №4." Как правило, их приносили старшие школьники, которые ходили на учёбу в затонскую школу. На почте им доверяли и отдавали письма для адресатов под расписку. Колония была обнесена высоким тесовым забором, по верху которого тянулась колючая проволока. По углам забора располагались вышки, где круглосуточно дежурили часовые. За забором тянулась колючая проволока в два ряда. Между забором и натянутой колючей проволокой, бегали злые овчарки. Бегали они по периметру по протянутой поволоке с кольцом для цепи. Не по далёку стоял собачник, где жили овчарки. Это место ребятишки старались обходить стороной, там постоянно слышался лай собак. Ходили слухи, что собаки срывались с привязи и кусали того, кто проходил мимо них. Если доводилось идти той дорогой, старались проходить, как можно быстрей и тише. За колючей проволокой и забором, в бараках жили заключённые. Местные жители называли это поселение "зоной." Мы, ребятишки, побаивались этого места. Ходили разные небылицы о заключённых, сидевших за колючей проволокой. Ими пугали нас взрослые.
Наши бараки стояли в километре от "зоны" и жили в них в основном семьи стрелков и обслуги, которая работала в колонии. Жили и солдатки с детьми, мужья которых когда-то работали в колонии, но потом погибли на войне, либо пропали без вести. На их место приходили раненные солдаты, с войны. Начальство колонии жило в городе и приезжало в колонию на запряжённых в тарантас лошадях. В нашем бараке жило двенадцать семей, в основном солдатки с детьми, да стариками. Барак был наскоро переделан из склада для овощей, специально для семей солдаток. Надвигалась зима и его стали утеплять. Обшили дранкой, засыпали высокими заваленками, сложили печки. Ребятишек было много почти в каждой семье. И у нас были свои маленькие радости и проблемы. А у наших родителей свои, в основном, как прокормить семью, добыть дров и сено для скотины, чтобы хватило на долгую и холодную зиму. Так и жили, и надо сказать ссорились мало, в основном помогали друг другу, радовались успехам, разделяли горе, сочувствовали бедам. Мать моя, тоже солдатка, занимала маленькую угловую комнату в этом бараке. Говорила: "Семья наша маленькая - нам хватит, да и дров надо меньше."
Мой отец пропал без вести. Помню, как принесли соседские дети похоронку, как плакала мама и причитала бабушка. После войны, многие, пропавшие без вести, объявились и мама с бабушкой жили надеждой, что раз пропал без вести, то возможно объявится и отец. Маму я видела очень редко, она работала стрелком на вышке, заменив отца. С работы она приходила поздно, когда я уже спала, но иногда мне удавалось дождаться её прихода, что было очень редко. Домашнее хозяйство вела бабушка Катя - мать моего отца.
Мне запомнился случай, когда я впервые увидела заключённых. Стояла поздняя осень, лужи по ночам покрывались тонким льдом, но к обеду припекало солнышко, было тепло, размораживалась грязь, хлюпало под ногами. На улицу выходить было не в чем. Приходилось сидеть дома и играть с кошкой. Мне тогда было года четыре, может пять. Бабушка Катя старалась по своему меня развлечь. Очень много рассказывала разных историй про себя, о своей родне, о деревне в которой родилась и о шабрах, так она называла своих соседей. Знала много сказок и прибауток. Рассказы её были всегда интересными и яркими. Я просила рассказать их снова и снова. И всегда они обрастали новыми подробностями.
На улице темно и я жмусь к тёплой печке. Бабушка смотрит на старые ходики и качает головой. Ждём с работы маму. "Опять наша мама задерживается"-говорит бабушка и тяжело вздыхает. - "Ужин стынет." Я беру на руки кошку и подхожу к окну. На дворе темным-темно и ничего не видно. На террасе послышались шаги, это идёт мама. Я радуюсь и бегу к двери её встречать. Мать заходит уставшая и холодная. Улыбается и мне говорит: "Опять кошку брала, смотри, как она тебя всю обволосила." Бабушка огорчённо вздыхает и молча собирает на стол ужин. За ужином они обмениваются новостями. Мама говорит о работе, а бабушка о житейских новостях. Кто-куда из соседей ходил, что купил или достал в городе. У кого, что произошло за день. Я люблю слушать их разговоры, иногда засыпаю прямо за столом. Тогда меня осторожно переносят на кровать. Но сегодня мне не до сна. Мама сказала, что завтра заключённые придут штукатурить наш барак. Вот это новость, так новость! Жаль, что нельзя поделиться ею с друзьями. Похвастаться, что я первая узнала об этом. Конечно завтра и они узнают, но ведь первая всё-таки узнала я. Завтра я впервые увижу заключённых, о которых так много ходило разных разговоров. Ночью мне снились страшные бандиты, преступники, один злее другого. И я в страхе просыпалась.
Утром, когда я проснулась, мамы уже не было дома. -"Спи."-сказала бабушка.- "Ты, что так рано соскочила?"- Но мне не спалось, одевшись, я села у окна и стала ждать, глядя на дорогу. Время тянулось медленно, как мне тогда казалось. Вскоре показалась колонна, человек из десяти. И почему-то в основном это были женщины и подростки. Они вовсе не походили на злых бандитов, которыми нас пугали взрослые. Их сопровождал конвой. "Смотри!"-закричала я бабушке. "Это же дяденька Шустов с винтовкой, Валькин отец." Женщины одеты были легко, а утро было ясным, морозным и им было холодно. Раздалась команда и они начали работать. Подростки черпали воду из колодца, месили глину, подносили её женщинам в вёдрах, а они штукатурили стенки барака. Я впервые видела так близко заключённых и во все глаза глядела на них. Ничего страшного не было.
Вот в окно заглянула молодая женщина, очень похожая на маму. Она штукатурила стенку возле окна. Увидев меня, она улыбнулась мне и стала неотрывно смотреть на меня, как бы оцепенела. По щекам её текли слёзы. Она вся замёрзла. На ней была телогрейка, на голове клетчатый платок. "Бабушка"-позвала я: "Смотри-ка, а заключённая плачет." Подошла бабушка и покачала головой. Женщина за окном словно очнулась от оцепенения, вытерла слёзы и принялась быстро, быстро работать. Руки у неё были красными от холода. "Городская"-сказала бабушка. "Замёрзла видно, да варек нет, чтобы согреть руки. Где-то у меня были старенькие. Пойду ей отдам"- добавила она. Бабушка нашла варежки, накинула старенькую шалёнку на плечи и вышла из дома. О чём они говорили с женщиной мне не было слышно. Вдруг появился Шустов и что-то сердито стал говорить моей бабушке. Бабушка замахала руками и вернулась домой расстроенная. "Бабушка, почему на тебя кричал Валькин отец? "-спросила я. "Это тебе не обязательно знать"-сердито ответила бабушка. Раз бабушка сердится, значит её лучше ни о чём не спрашивать, решила я. Вскоре заключённые начали штукатурить другую стенку и их не стало видно.-" И вовсе они не страшные"- думала я -" Разве тётя, похожая на маму, может быть убийцей? Надо дождаться маму и обо всём её расспросить."- Так я впервые столкнулась с заключёнными, сидящими за колючей проволокой.
Вечером опять долго ждали маму и меня сморил сон. Когда пришла она с работы, я не слышала. Только сквозь сон слышу, как она ругает бабушку и говорит:" Ты что хочешь, чтобы меня с работы выгнали? Кто тогда вас кормить будет?" Бабушка испуганно оправдывалась.
Когда я проснулась, было уже утро и так тихо в комнате, только ходики громко тикали. Я испугалась этой тишины. Ну мама понятно на работе, а куда делась бабушка? Обычно она ласково говорила мне: "Ну, что сонулька, долго спишь? Петушок давно пропел!" Вскоре пришла бабушка хмурая, не разговорчивая. Не обычно долго гремела посудой, разожгла печь и стала варить обед. Мне вдруг стало страшно за маму, вспомнился подслушанный, вчерашний разговор. - "Бабушка, а почему маму выгонят с работы?"- спросила я. Удивлённо посмотрела на меня бабушка и расплакалась. Крупные слёзы покатились по её морщинистым щекам. - "Да я уже ходила к Шустову. Упала ему в ноги и просила, чтобы он ничего не говорил начальству. А то, приплёл мне сочувствие " врагам народа". Может бог милует?"- сказала она. Мне стало жалко бабушку. Про что она говорит мне не понятно? Я обняла бабушку, прижалась к её щеке, поцеловала и стала вытирать ей слёзы. - "Не плачь. Ты плачешь, как та заключённая тётя"-говорю я ей. Бабушка улыбнулась, погладила меня по голове. - "У той тёти дома осталась вот такая же беленькая девочка, как ты. Она по ней очень скучает. Тебя увидела, вспомнила свою дочку. Вот и плакала." рассказала мне бабушка.
Мне совсем ничего не понятно. Почему и кто разлучил девочку с мамой? Мне стало страшно. Я не представляла, как это нет рядом мамы? Целый день я думала об этой девочке, о тёте за колючей проволокой. Вечером я опять не дождалась маму и уснула. Только сквозь сон я слышу разговор бабушки и мамы. Они говорили тихо, чтобы не разбудить меня. Мама ложиться рядом со мной спать.- "Мама"- шепчу я ей.-" Ты меня никому не отдашь?" -"Спи, мне завтра рано на работу вставать"-говорит она и целует меня. Крепко обняв маму за шею я засыпаю.