Из письма за июнь 1970 г

Олег Сенин
Озерное

…Выпускница моя большелобая, поздравляю тебя с окончанием Московского государственного университета. В подарок отправляю написанный еще в Саратове этюд.

Вера
Каждое утро, после забытья сна, где еще живешь в прежней жизни, от одного вида камеры разом возвращаешься в жутковатую реальность дня. Мучительно бессилие перед тупой неподатливостью решеток и невозможностью что-то изменить. Чтобы прийти в себя, спускаю ноги с тюремной койки и подхожу к окну. Сквозь щели жалюзи проглядывает небо, голубеющее или пасмурное. Еще вчера осеняло оно мою недавнюю поистине райскую жизнь на воле… Неужто придет тот пресветлый день, когда распахнется дверь в твою комнату, и я увижу удивленные глаза моей светловолосой Сольвейг. Ты засветишься мне навстречу и осторожно дотронешься пальцами до моих заросших щек. Побледнев, молча захлестнешь на шее ослабевшие руки свои и, подставляя губы, прошепчешь: «Алька, милый, вернулся…» Два человека, уставшие от разлуки, годами жившие ожиданием, наконец-то обретут друг друга. Огрубевшими пальцами я стисну твою запрокинутую голову и долго буду молча целовать большелобое, все в слезах лицо моей милой горюши. Может быть, впервые за эти страшные годы по твоим щекам покатятся не горькие, а счастливые слезинки. Потом, по-детски всхлипывая, ты уткнешься в мое плечо. А я, задыхаясь от волнующего запаха тяжелых льняных волос, буду шептать тебе понятные только нам двоим слова. Поднимая на меня заплаканные глаза, ты со счастливой улыбкой снова и снова будешь убеждаться, что это он  – твой прежний Алька. Он здесь, рядом, теперь уже навсегда…
Поверь, чудо мое, мы снова будем вышагивать под летним дождем по улочкам, валяться на сене, хрустя яблоками, читать вместе Грина и совсем по Блоку «слушать в мире ветер».

Путь
Ты прости меня, ты прости,
Что иду к тебе долго и трудно:
По мостам разметали настил,
Обобрала ватага приблудная,
И цыган за коня не скостил.

Ты прости, что тебя к Покрову
Не утешу нежданным приездом,
Дней твоих безотрадных канву,
Порасцвеченных слабой надеждой,
Я владычной рукой не прерву.

Ты прости меня, ты прости,
Что твое одинокое ложе,
Где давно уже жар мой остыл,
На холодную келью похоже,
И подняться к молитве нет сил.

Но поверь мне, что ты, только ты,
Моих радостей грустная вестница,
Там, за далью последней версты,
Душу рвущей лампадкою светишься
И мои воскрешаешь мечты.