Рязань, следственный изолятор
«Когда беды меня окуривали,
Я, как в воду, нырял под Ригу.
Сквозь соломинку белокурую
Ты дыханье мне дарила»
А. Вознесенский
Рит, единственная моя, пишу эти строчки и вижу, как ты нетерпеливыми пальцами развертываешь листки письма. Слезинки набегают тебе на глаза, когда ты слышишь надрывное звучание моих слов. Отныне они на годы должны заменить живой голос твоего Альки. Вопреки всему, в кромешности разлуки я все же пытаюсь успокоить мою милую плаксу, осыпая ее поцелуями. Пройдут долгие горькие месяцы, а может быть и годы, и твой Сенин снова будет рядом, такой же дурашливый и любвеобильный… Ну вот видишь, соплюша, ты уже не «плакиишь» и, чуть улыбаясь, смахиваешь слезки. Так важно сознавать, что есть ты, Алена, наше. Что бы ни обрушилось на нас, до тех пор, пока ты, заплаканная, светишься во мне, – даже среди холода и отчуждения я буду находить на проталинах души мартовские подснежники надежды. Постоянно обращаю к тебе слова, жаркие, как слова молитвы, и целую во сне твои длинные пальцы.
Рит, невозможность общения, немота уст, но не сердца, подвигает меня на стихотворство. После нашего свидания в кабинете следователя, сами собой легли строки:
Где ты, моя большеглазая,
С солнцем в витых косах?..
В самом начале знал бы я,
Что радость останется в снах.
Помнишь, июльский закат,
Теплые доски причала?..
Чудо, сливавшее нас,
Мучило и ласкало.
Было-то сколько, б-ы-л-о!..
Лето цвело, любило,
Но журавлиной тоской
Осень кралась за рекой.
Звезды скрыл сизый мрак.
Стужа цветы увяла.
Замков разрушенных прах
Выстелил доски причала.
Перечитал, и ощущение, будто строчки пеплом посыпаны.
Но беспокоит другое: неужели до этапа из Рязани в Саратов мы не увидимся. Будет горько, если того не случится. С другой стороны, приходят на ум строчки: «Какая боль – не видеться с тобой! Какая боль – увидеться в толкучке!» Честно говоря, мне будет больно видеть тебя в казённой тюремной обстановке. Я хочу дивоваться на тебя как прежде: под летним слепым дождем, в старом сквере напротив филармонии. Обнимать тебя, вымокшую и счастливую. На прощание целую жадно и нежно мою грустинку. Про Алену и накипевшую нежность к ней я молчу, – иначе расплачусь.
Не тоскуй. Учись. Живи полно, несмотря ни на что.
Беда
Так трудно начался пресветлый октябрь,
Тебя подаривший варяжскому сыну.
Княжна милоликая, ты не повинна,
Что озими нежные в поле прозябли
И жизнь раскололась на две половины.
Княжна, утешенье мое и надежда,
Взметни свою белую руку к поводьям.
Зловещи над Клязьмой заката разводы,
В крови и порубах на милом одежды,
И ладо твое печенеги уводят.
...Гривастых коней неудержная стая
Любовь и отвагу над степью проносят,
От топота ломятся в заросли лоси.
Слезами и росами пыль прибивая,
Торопит погоню союзница-осень.
***