19.ПРАЗДНИК, ЛУЧШЕ НОВОГО ГОДА!
Приказ министра обороны об очередном призыве на действительную военную службу и увольнение в запас выслуживших свой срок. Для офицера эти слова не значат ничего. Для солдата это – всё. Праздник, лучше Нового года! Жизненный рубеж.
Деды собираются домой. Молодые становятся шнурками. Шнурки – черпаками. Черпаки – дедами. Всю ночь казармы гудят. И никакой командирский надзор не в состоянии помешать этому. Черпаки забрасывают свои ремни из заменителя, одевая заранее припасённые кожаные. Бывшие деды, которые теперь считают себя гражданскими, даже не едят в этот день, отдавая свою пайку в столовой молодым. Жестокая процедура перевода из одной категории в другую происходит путём отбивания ремнём по мягкому месту количество раз, соответствующего количеству оставшихся служить месяцев. Вообщем, условностей много. Есть неприятные, но больше приятных. Всё-таки служить осталось на полгода меньше.
Я встретил этот знаменательный день, находясь в дежурной смене на станции. Так что основные торжества прошли мимо меня. Шнурком пришлось стать, в прямом смысле, защищая Родину.
Тянулась мрачная подземельная жизнь. Дневные дежурства, наполненные учебными тревогами и постоянными тренировками, не оставляли времени для скуки. По ночам начиналась героическая борьба со сном. О наступлении новых суток можно было заметить только по смене оперативных дежурных полка.
-Маслов, Курбанов, собирайтесь. Вечером пойдёте в городок, помоетесь в бане и готовьтесь заступить в расчёт,-
командир группы что-то писал за столом, не поднимая головы.
-Товарищ капитан, а, сколько отдыхать будем?-
подошёл я к нему.
-Двух дней хватит. И так опухли оба от безделья,-
он строго посмотрел на нас:
-Вот держи записку. Передашь зам по тылу. Возьмёшь у него сумку с инструментами.
-Есть,-
вздохнул я.
Когда мы с Мишей заступали в дежурную смену, ещё во всю стояло лето. Сейчас же, шагая в стою, я никак не мог надышаться свежим, сырым воздухом, глазея по сторонам на ураган осенних красок. Сотни сапог месили по мокрой бетонке ковер осыпающихся листьев. От звенящей вокруг тишины кружилась голова. Было потрясающе хорошо!
Распахнулись ворота КПП. Городок, потеряв зелёное убранство своих деревьев, встретил непривычной прозрачностью. Весь полк под опытным руководством зам по тылу участвовал в осенней охоте. Толстый майор решительно проводил крупномасштабную стратегическую операцию. Солдаты, вооружившись палками, сбивали последние, жиденькие листочки с деревьев, чтобы, не дай бог, утором они не упали самостоятельно, нарушив строгую чистоту аллей. Крик и свист повсюду стоял оглушительный. Неизвестно, сколько дней уже продолжалось это сражение, но закончилось оно сразу же, как только кто-то, не совсем меткий, залепил в окно штаба. Стекло разлетелось вдребезги, а палка, влетев в канцелярию, распугала собравшихся там офицеров.
-Товарищ майор, вам записка от капитана Зеленина,-
протянул я сложенный листок.
-Опять ты!-
злобно зашипел толстый майор, держась рукой за сердце.
-А я-то здесь причём? Я только что со смены вернулся,-
моё возмущение было справедливым.
-Уйди,-
зам по тылу покачнулся и беспомощно опустился на стоящую возле штаба скамейку.
В полку открыли войсковой приёмник. Сержанты, как раз гнали мимо нас молодых солдат в столовую. Они были смешные и неуклюжие, как утята.
Казарма задрожала от радостных возгласов и приветствий. Жители городка встречали нас весело. Мы с Андрюхой обнимались, как родные. И, правда, было здорово, что снова вместе!
Командовали здесь теперь молодые сержанты. Старые, по их собственному выражению, отошли от дел. Они или примеряли свои дембильские мундиры, или часами сидели в курилке, ведя неспешные разговоры и никого не замечая.
-Ты в штабе был?-
вдруг встрепенулся Андрюха, когда мы с ним делились новостями в умывальнике.
-Нет. А что?-
мне стало интересно.
-Тебе посылка из дома пришла.
-Да ну!
-Сейчас у Куска отпросимся и сходим.
-Пошли.
Мы договорились со старшиной, взяли с собой Мишу и втроём отправились в штаб.
-Наркотиков нет. Спиртного нет. Скоропортящихся продуктов нет. Забирай,-
сделал заключение наш полковой доктор, перевернув до самого дна несчастную коробку. Да и не было там ничего особенного. Хотя нет. Было! Помимо печенья и всякой ерунды, вроде конфет, посылка наполовину была забита Беломором!
Курево в армии это – всё. Это – самая надёжная, устойчивая валюта, на которую можно обменять, что угодно. А ленинградский беломор фабрики Урицкого – это вообще золотая валюта! Мама собирала посылку явно по рекомендации отца, старого служаки. А он знал, что посоветовать.
У наблюдавшего за процедурой досмотра дежурного по штабу сержанта даже слюни потекли, но дёрнуться он не посмел. И не потому, что нас было трое, и в полку уже хорошо знали, чем обычно заканчиваются наезды на нашу компанию. Просто суровая дедовщина при всей своей жестокости имеет и положительные стороны. Когда солдат получает посылку, курево и вещи из одежды он беспрепятственно забирает себе. Всё же съедобное ставится на стол, и вокруг садятся сослуживцы только его призыва. И никакой, даже самый отпетый, дед не рискнёт подойти к посылке молодого солдата. Такое не просто осуждается, а карается и порой жутко самими же дедами.
Утром вместо обычного построения собирали в общую кучу бельё с коек. Был банный день. Баня для солдата – праздник особый, поэтому не рассказать хоть немного об этом не могу. Начну с того, что горячая вода в полку отсутствовала напрочь. От постоянного бритья под холодной струёй кожа на лице превращалась в наждачную бумагу. И только раз в неделю можно было попытаться получить истинное наслаждение, нежась под горячим душем. Но и то, только попытаться. На десять желанных дождиков претендовало сразу сто нуждающихся. А время на всё про всё давалось не больше пятнадцати минут, так как другие подразделения тоже хотели. Но приспособились и к этому. У каждого дышащего теплом потока выстраивался круг из голых людей, который непрерывно двигался. Пока ты медленным шагом проходил окружность, успевал намылиться, и наступал долгожданный миг, когда твоё тело соприкасалось, наконец, с такой желанной горячей водой. На следующем круге можно было намылиться снова. И так несколько раз. Это было счастье, потому что в дежурной смене и в расчётах душ имелся только холодный. Но самое странное заключается в том, что баня в армии устраивается почему-то рано утром.
Не успели после завтрака натянуть на мокрые головы пилотки, как старшина, брякая ключами, уже поторапливал:
-Получать оружие! Выходи строиться!
Смена боевого дежурства. Полк замер на плацу. Но начали не с этого.
-Старший сержант Милёшкин, рядовой Луценко, младший сержант Рязанкин, ефрейтор Орлов…,-
командир полка долго читал по бумажке фамилии увольняемых в запас. Те выходили из строя и поворачивались к нам лицом. О чём ещё говорил полковник, не слушали. Все смотрели на стоящих перед нами.
-Направо! Шагом марш!
Дембеля, повернувшись, ушли к штабу. Потом пришлось долго слушать заунывную, торжественную речь о том, как это почётно – защищать Отчизну.
-Смирно! На боевое дежурство по охране воздушных рубежей столицы нашей Родины, города-героя Москвы заступить!-
полковник приложил руку к козырьку. Из развешанных вокруг плаца динамиков грянул гимн Советского Союза. Но после первых же аккордов что-то затрещало и всё стихло.
Торжественности явно не получилось.
-Полчасти инженеров! Дурацкий проигрыватель починить никто не может! Специалисты херовы!-
матерился командир полка:
-На плечо! Направо! На боевое дежурство шагом марш!
Мы, проникшись ответственностью момента, держа равнение в колонну по четыре, дубасили плац сапогами, проходя мимо командира. У штаба остановились. Офицеры стали рассаживаться в машины.
-Сержант Чулков, ведите подразделение на станцию,-
командовал начальник РТЦН, держась за дверцу командирского газика.
-Товарищ подполковник, разрешите обратиться?-
подошёл я к нему.
-Слушаю,-
повернулся он.
-Мне командир группы у зам по тылу сумку с инструментами приказал забрать…
-Только быстро. И догоняйте подразделение.
Я побежал в штаб.
-Товарищ майор, мне капитан Зеленин инструменты приказал у вас взять,-
открыл я дверь канцелярии. Два солдата заколачивали гвоздики в раму вокруг только что вставленного стекла. Один из них, обернувшись на мой голос, как-то неловко взмахнул молотком, и через всё стекло пробежала длинная, кривая трещина. Зам по тылу, вдруг, посерел лицом, медленно поднялся со стула и молча двинулся прямо на меня. Я схватил стоящую в углу сумку и пулей вылетел на улицу.
-Совсем толстяк озверел,-
следовало, как можно скорее, сматываться подальше от штаба.
Около КПП стоял автобус, возле которого толпились дембеля.
-Товарищ старший сержант!-
окликнул я Милёшкина. Он обернулся. У меня отнялся язык. У нашего грозного Милёшкина, которого боялся весь полк, на глазах стояли слёзы.
-Какой я тебе теперь сержант?-
подошёл он ко мне. Дембеля обступили меня со всех сторон. Я растерялся не в силах произнести ни слова. Милёшкин за погон притянул меня к себе, и мы обнялись.
-Ну, давай, шнурок, правь службу, как надо,-
подошедший сзади Рязанкин натянул мне пилотку на уши.
-Долго вы там лобзаться будете?-
закричал из приоткрытого окошка водила:
-Счётчик крутится. Ехать пора.
Дембеля, прощаясь, тискали меня и хлопали по спине. Потом полезли в двери.
Автобус заурчал, обдав меня облаком пыли, и тронулся, сразу же свернув с бетонки налево, к Загорску. Я поправил пилотку, закинул карабин за спину, подхватил сумку и зашагал прямо. Нужно было ещё успеть догнать своих.