15. Кино и немцы

Толстый Дедушка Медведь
(Андрейкины рассказы.)

       Городишко, где Андрейка проживал своё детство, хоть и был заштатным и грязным, но имел свои очаги советской культуры. Был там и парк с зелёным театром, на сцене которого (теоретически) могли бы выступать разные таланты. Имелась трехэтажная (!) городская баня, построенная во времена начала правления товарища Сталина, большого друга советских (чисто помытых?) народов. «1930» — было выложено кирпичами на её фасаде. Но не помнил никто в городишке, чтобы и в далёкие тридцатые функционировали два верхних этажа, всегда — только первый. Что находилось все эти годы на двух других, что там происходило?.. Возможно, там жили призраки… Был стадион, давно забытый и заросший бурьяном. Была библиотека, в которую почти никто не ходил. Был шахматный клуб, перед дверями которого, закрытыми на большой амбарный замок, прямо на скамеечке устраивались шахматные баталии. Обычно — парочкой пенсионеров. Был в городке и кинотеатр.  Где-то в центре. Андрейка не знал, где.  Знал только название — «Речник». Говорили, что там большой экран, нормальный звук и целые кресла. И дорогие билеты. Гораздо дороже, чем в клубе общества слепоглухонемых.
       Зато клуб стоял почти рядом — всего в четырёх кварталах частного сектора от Бабусиного дома.  Раньше, до Великой Октябрьской, это был огромный бревенчатый дом какого-то купца. С приходом красных туда въехало ГубЧК. Позже в доме устроили амбар, потом — склад. В конце концов решили, что это как раз то место, где слепые будут смотреть кино,  а глухие слушать концерты, петь в которых будут немые… Немые, однако, не пели, глухие их не слушали, а слепым вообще было по барабану, что там кто показывал. Клуб объявили кинотеатром для слабослышащих людей. Зал для зрителей заполняли разнокалиберные стулья, кресла и скамейки. Были среди них даже две разломанные школьные парты и один продавленный диван.
       Замечательным был звук! Не слышали тогда люди ещё ни о каких долбисёраундах, но аппаратура, выдающая звук, была уникальной. Особенность состояла в том, что громкость не регулировалась никак! Озвучка всегда была максимально громкой (ну слабослышащие же!). И все шумы — тоже. Собственно, из тех, до кого было призвано докричаться это детище советского кинематографа, сеансы посещали 3–5 человек в месяц. Остальная публика также не была многочисленной. Кучка алкашей, пришедших забухать в темноте по-тихому, и, если не переберёт кто из них, так тот, быть может, если сможет, если кто ему поможет… Приведённую с собой алкашку Зинку… На том самом диване… Быть может… Парочка случайных командировочных, чей поезд только через шесть часов, опрометчиво решивших скоротать время за просмотром фильма (ж/д вокзал был в двух шагах) и проклявших себя за это («Да лучше бы в вокзальном буфете вермута нажрались!» — «Да? Ась? Чего сказал?»). Да ещё дети, которым нечем было заняться… Билет стоил пять копеек (для командировочных — десять, «на дурачка»), мелюзгу пускали бесплатно. Что с них взять, откуда у детей деньги? А не пустить… Всё равно пролезут!
       В один из дней произошло Чудо. В двух колонках остался вдруг один работающий динамик, да и тот не самый мощный! И произошло это в тот самый день, когда случился невиданный ранее аншлаг. Из соседнего с городком села привезли детей — воспитанников школы-интерната. Своего кино у сирот не имелось, вот и везли их за пятнадцать километров, дабы сделать их на недельку слабослышащими (или сильно оглушёнными), но при этом приобщить детей к величайшему из искусств. Господь оказался милостив к сироткам — полы и стены клуба не тряслись под ударами звуковых волн, слова героев фильма можно было разобрать, просто их услышав, а не только прочитав  на экране…
       Понятно, что местные пацаны никак не могли пропустить такой замечательный сеанс. И Андрейка. Он, хоть и был в этой банде самым мелким, но изо всех сил старался быть с остальными на равных. Удалось ему это далеко не сразу. Снабжение всей банды крадеными  папиросами из бабусиного комода помогало ровно до тех пор, пока папиросы у банды и комода не кончились. Чтобы стать равным среди равных, требовалось что-то более существенное. Выручил случай. Однажды вся орава валялась на травке, на склоне железнодорожной насыпи. Было скучно. Атаманом был Колька Устинов, Андрейкин сосед. Кольке было целых двенадцать, он третий год подряд учился в одном классе специальной школы для умственно отсталых детей, умел дрочить и уже два раза пил водку. «Будешь махаться с Серым?» — спросил Колька Андрейку. Банда шевельнулась, предвкушая развлечение, и затихла.  Сережа по кличке Серый был старше Андрейки почти на два года, на голову выше ростом, и слишком уж разными были весовые категории… Отказ, понятное дело, — изгнание и отторжение. Согласие, что еще понятнее, — самоубийство. Андрейка нашёл компромисс. «Махаться не будем. Будем бороться», — заявил он, неизвестно на что надеясь. И в борьбе его шансы на победу были крайне малы, а «ничьих» в таких случаях не предусмотрено… «Ну, боритесь», — разрешил атаман. Серый ухмылялся. Он был таким большим и сильным!.. Андрейка понял, что если он ещё немного побоится Серого, то написает от страха в штаны. Этого он допустить никак не мог, поэтому, закрыв от страха глаза и громко завыв, Андрейка ломанул в атаку. Сцепились, покатились вниз по насыпи… Потные, пыльные, злые… Серёга неотвратимо подминал противника под себя, победа его была близка. А тут ещё пролетавшая мимо пчела решила оказать содействие Серому. Она уселась на босую ступню почти побеждённого Андрейки и пошла посмотреть, откуда это тут пальцы растут… Оказавшись случайно зажатой между двумя пальцами, подлая тварь  вогнала своё жало по самое не могу! Такой резкой боли Андрейка не ожидал. Он не понял, что произошло, но решил, что причинил ему эту боль Серый.  Андрейка внезапно взревел, выскочил из-под противника, одним пинком положил того на спину, прыгнул сверху и начал молотить по ненавистной морде с таким остервенением, что банда кинулась их разнимать, дабы Серый остался в живых. Насилу растащили! «Чё — дурак?» — талдычил ошалевший Серый одну и ту же фразу. Андрейка ревел раненым слоном…
       Теперь вместе со всеми он решал вопрос о посещении культурного мероприятия. Вроде как и домой Бабуся ждёт в скором времени, но и авторитет  добыт в бою (как и почётное прозвище Псих), его поддерживать надо.  Да и фильм интересный, про войну и немцев — «Александр Матросов». Все думали, что он моряк (с такой-то фамилией!), а он — солдат. «Чуть посмотрю, и пойду домой», — убедил себя Андрейка. Понятно, что попав в зал, он тут же забыл о всяком «домой»…
       Через час обеспокоенная долгим отсутствием внука Бабуся отправилась на поиски. Андрейки нигде не было. Чем дольше Анфиса искала, тем больше заводилась. Вот уже и все места, где Андрейка мог быть, проверены. Вот уже и веточку крапивы Бабуся зачем-то выдрала, идёт, помахивает… Вот она уже и к прохожим пристаёт, не видал ли кто такого «PIZDюшонка белобрысого, разгребит-его-в-душину-мать, Андрейкой зовут»?
       Под конец фильма по чьей-то наводке Бабуся вошла в тёмный зал, помахивая крапивкой… Зал был полон детей. В перерывах между фразами киногероев Фиса стала звать внука притворно-ласковым голосом, чем совершенно поменяла патетически-героический финал на пошлый комедийный ржач. «Гвардии рядовой Иванов!» — взывали с экрана мужественным голосом. «Андре-е-ейка, выродок ****скай!» — добавляла Фиса. «Я!» — бодро отзывался с экрана гвардии рядовой Андрейка Иванов, выродок ****ский. «Гвардии рядовой Петров!» — нахмурив брови, продолжал выкликать киношный старшина. «PIZDюк ты недоделаннай!» — вклинивалась Фиса. «Я!» — не мог не откликнуться гвардии рядовой Петров, PIZDюк (кто бы сомневался?) недоделанный... «Я!» — соглашался быть «кыргызом немытым» гвардеец Талитбаев. «Я!» — шустро отзывался на «говно собачье» гвардейский боец Сидоров...
       Зал ревел. Плакали все: воспитанники школы-интерната, их воспитатели,  водитель интернатского автобуса, кассирша, контролёрша, уборщица и завклубом Адольф Карлович… Только Бабуся, озабоченная поисками внука, относила этот хохот на счёт фильма и не придавала ему значения, продолжая щедро присваивать героям-гвардейцам внеочередные Андрейкины прозвища. Когда на экране выкликнули погибшего Александра Матросова и кто-то ответил, мол, нету его, погиб, мол, смертью храбрых, за что и зачислен навеки в списки части, Фиса, поняв, что кино кончается, высказалась в голос: «Ну всё, PIZDец ему пришёл!»
Во всём зале только Андрейка знал, что речь идёт о нём, а не о Матросове.
        Он выскочил среди первых зрителей на яркий солнечный свет и побежал домой быстро-быстро — уговаривать Деду Мишу соврать Бабусе, что он уже давным-давно дома,  ждёт её, пока она нагуляется…