Туман 2. начало глава 3

               
                ГЛАВА  3



        --Вполне! Или их лишили жизни, снова рассматривая версию похищения у них каких-либо предметов, например, перстней со специальной гравировкой, ради использования этих перстней иными лицами, желавшими получить доступ в те сферы, в кои были вхожи их обладатели.

--Замечательно, но – нет!

--Что «нет», простите?

--У них не было перстней. У них не было ничего такого, что было бы похищено.

--Ах, так? Ну, что же, досадно…. А вот… как вам такая мысль? У них похитили какие-то бумаги. Или, скажем, письма. Или, к примеру, записи. Посудите сами, ежели это письма, то это повод для вполне вероятного шантажа.

--Но…, - попытался вставить словцо Александр Игнатьевич. Но, не судилось. В сей момент едва ли сыскался бы на всём белом свете хоть один человек, который сподобился остановить полёт мысли и водопад речи Кириллы Антоновича. Хотя, справедливости ради, следовало бы признать, что такой человек всё же существовал. Это сын его кухарки Прошка, существо громогласное, бестолковое и неугомонное. Однако, не о Прошке сейчас речь, а о том, что господину Толмачёву не удалось остановить напор философствующего помещика. А, может, это и к лучшему.

--Погодите с вашим «но»! Убивец добывает письма, чтобы с выгодой провести шантаж какой-нибудь знатной особы. Или же напротив, убивец добывает письма, которыми убиенный, будучи ещё во здравии, сам кого-то шантажировал.

--Трое убиенных – шантажисты? Непременно все трое?

--А почему бы и нет? Все трое могли бы иметь при себе части письма, соединив кои в целое….


--Отлично! Но – нет!

--Да вам, Александр Игнатьевич, не угодить!

--Не обижайтесь, дорогой Кирилла Антонович, я только не хочу пускать ваши блестящие рассуждения по ложному следу. Хотя… здравая мысль уже начала зарождаться.

--Так что же тут не так, Модест Павлович? – Взмолился помещик, обращаясь непосредственно к штаб-ротмистру.

--На мой взгляд, дело здесь в следующем. Господа Бабаев, Новиков-Лях и Кошкин занимались транспортом. Все трое занимались транспортом. Их изыски по улучшению пароходов, а также по созданию новых паровозов и самоходных телег является, как мне теперь видится, более военными изобретениями, нежели… скажу так – хозяйственными. Следовательно, возможен шпионаж, имеющий целью похищение секретных бумаг или чертежей сих изобретений. Однако дома убит лишь господин Бабаев, где он мог хранить секретные документы. А остальные – вне дома. Нет, не стали бы они носить такие бумаги при себе. Что-то я пропустил….

--Я ушам своим не верю, - тихо-тихо произнёс Александр Игнатьевич.



ПАРОХОД «ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ МАРIЯ ПАВЛОВНА»



Сверив свои изменённые планы с циферблатом карманных часов и, приведя их во временное соответствие, Кирилла Антонович поспешно покинул каюту, и походкой, весьма озабоченной, поднялся на прогулочную палубу. Вода реки, как источник болезненного состояния, уже не беспокоила его в той мере, в какой она терзала его организм с самого утра. А может ещё не прошло действие того замечательного порошка, предложенного Яковом? А может целеустремлённость, с какой двигался помещик в сторону кают-компании, не позволяла более отвлекаться на телесные недуги? Размышления об сём могли быть интересны специалистам в области нарушения душевной тонкости, но только не нам и не в сей волнительный час. Во всяком случае, волнительный для Кириллы Антоновича.

Увидав в кают-компании Якова, что-то писавшего у конторки, помещик кашлем привлёк к себе его внимание.

--Послушайте, Я…. – Не произнося до конца имени стюарда, Кирилла Антонович скоренько залился румянцем. Теперь уже от ощущения вероятного конфуза – он, помещик, просто не мог, просто не должен был знать имени корабельной прислуги, так опрометчиво срывавшегося с языка. Кирилла Антонович тут же предпринял попытку исправить свою ошибку.

--Я хотел испить чаю. И непременно с лимоном. Не откажи в любезности, милейший, подать мне чай на палубу… хоть, вон к тому креслу.

--А не слишком ли я мягок с прислугой? – Спросил у самого себя помещик. И, на случай всякий, добавил.

--И потрудись поскорее!

Теперь, вроде бы, предыдущая оплошность исправлена, а посему – можно и чайку испить. Хотя и не очень хочется.

Просидев в кресле минут с пять и, снова-таки, не отвлекаясь на мучавшую до недавнего времени лёгкую качку, Кирилла Антонович увидел подходящего к нему Якова.

--Послушайте, Яков, послушайте! Я не мог не прийти к вам и не….

--Спокойно! – Шёпотом прорычал лже-стюард и поставил поднос с чаем на ближайший к креслу столик. – Говорите без волнения и ровно, внятно и кратко. Мы не на прогулке. Что у вас?

Кирилла Антонович действительно кратко, насколько позволяло выпиравшее из него желание поделиться своим наблюдением, изложил Якову итоги своей встречи с немкой.

--Сделайте пару глотков и продолжайте,- так же тихо сказал Яков.

--Оставьте! Не до чаю мне! Вы меня не слушаете?

--Пейте! Вот так! Что дальше?

Запивая добрым краснодарским чаем свои размышления, Кирилла Антонович, словно уступив приказному требованию стюарда и пить, и быть кратким, закончил свою речь, оставив в стакане примерно треть напитка. Это действительно было очень краткое повествование, изречённое помещиком за годы его зрелой жизни.

--Что вы скажете?

--Дайте мне на «чай».

--Что?! Вы… как вы… я же….

--Дайте мне на «чай» немедленно!

--Извольте! Ежели вас только это и беспокоит, то, как видно….

--Вы – богатый пассажир, я - обычный официант, поэтому наши встречи должны так и выглядеть. Привыкайте к этому, это важно. А по поводу сказанного вами… всё это скверно. Я рад, что вы известили меня об этом, одновременно, огорчив. К вашему возвращению я успею кое-что обдумать, и кое-что предпринять. А теперь – запоминайте! От пристани пойдёте по улице, что по левую руку от пожарной каланчи. Там найдёте магазин готового платья Мойши Кройцера. Зайдёте и спросите Мойшу. Когда он выйдет к вам, секретно скажите ему, что ветер тем и хорош, что разносит новости. Не спутаете? Далее сделаете то, что он вам предложит. Затем откланяетесь. Время стоянки в Балаково до пяти часов пополудни, так что погуляйте по городу, осмотрите лавки, купите что-нибудь в память о сём городе. Да, в питейные заведения не ходите, не стоит. За вашу наблюдательность и за своевременный доклад спасибо от имени… сами знаете кого. А теперь – ступайте! Для следующей необходимости закажите у меня рюмку анисовой.

Поклонившись, и забрав поднос с чаем, Яков удалился. Чаевые остались лежать на столе.

--Как у них всё сложно устроено! И чаевые, и секретные слова…. Сколь долго ещё до Балаково? Так… ага, ещё четверть часа, а там – здравствуй, твёрдая земля!



МОСКВА. НЕМНОГИМ РАНЕЕ.



--Хотя… раз уж мы предполагаем, то… нет, вряд ли, слишком уж необычно….

--Вы о чём, Модест Павлович, - с какой-то ленью в голосе поинтересовался Александр Игнатьевич. – Продолжайте!

--Понимаете, стратегически….

--Да не волнуйтесь вы так! Говорите спокойно.

--Извольте. Вот вообразите себе такую картину. Вы, Александр Игнатьевич – барон, либо изобретатель, либо паровозных дел мастер… в общем, не важно. Вы соорудили нечто, способное облегчить переброску армейских сил, артиллерии, продуктов, боеприпасов, да чего угодно! Причём, всё это сделаете там, я веду речь о переброске, где от вас этого никто не ждёт – на мелководье вас не ждут, вдали от железнодорожных путей никто не ждёт, на бездорожье тако же вы нежданный гость. Кирилла Антонович – ваш помощник, ваш коллега по изобретательству, хранитель чертежей… да кто угодно! Однако приближен к вашему изобретению. Я – тот, кто желает получить ваш секрет со всеми подробностями, то есть шпион от противной стороны. Я бы поступил следующим образом – угрозами, лестью либо подкупом денежным довольствием, изловчился бы вас двоих, или же в отдельности каждого, поступиться вашим долгом и присягой, дабы передать мне секретные бумаги вашего изобретения. Поставил бы дело по вашему уговариванию так, чтобы вы не смогли от меня отвертеться простым отмахиванием, словно от надоедливого слепня. Значит, вопрос я бы решил так – либо вы идёте со мной на сговор, либо я лишаю вас жизни. Теперь диспозиция такова. Как очень скрупулёзно заметил Кирилла Антонович, манера убийцы совершать своё деяние одинакова во всех перечисленных вами трагического свойства случаях каков вывод? Шантажируемый персонаж так и не отважился на крайнюю меру – ответное убийство своего вымогателя, ради спасения своего детища. Вывод второй -  шантажируемый персонаж не обратился за помощью к полицейским, дабы оные осуществляли его защиту и, что не менее важно, произвели поимку злодея. Почему не обратился – это вопрос со множеством ответов, и на этом я не стану останавливаться. Подобное поведение, граничащее с безрассудством, говорит об одном -  кто-то из господ изобретателей был слишком уверен в своей безопасности и в неподкупности своих подчинённых, что не принял на веру угрозы или посулы злодея. Мне думается, что этим человеком был господин Бабаев. Именно его изобретение было самым полезным в военном деле, впрочем, в гражданском обиходе промышленности тоже. Для его скорейшей сговорчивости, именно для острастки господина Бабаева, были одинаковым манером умерщвлены господа Новиков-Лях и Кошкин. Этими смертями я, то есть тот, кто и есть настоящим убивцем, заставили несговорчивого изобретателя согласиться с моими условиями. Не с моими, как вы понимаете, а с условиями шантажиста.

--Просто превосходно, Модест Павлович! – Без иронии, но и без какой-либо лести, сказал господин советник. – Как тонко вы поняли всю сложность интриги, окружающей эти три смерти.

--Да, Модест Павлович, я не перестаю гордиться вами, постоянно нахожусь под впечатлением пытливых сторон вашего мышления и той гибкости, которая так свойственна построению вами отличнейшей теории, одновременно, как уж упоминал – гибкой и, в то же время, несгибаемой. Однако прошу простить мне мою вольность, и всё сказанное мною сейчас не принимать за критиканство, однако в ваших рассуждениях я увидел существенный просчёт, сводящий на нет всю вашу стройную теорию. Господин Кошкин, с вашего позволения, Был убит позднее господина Бабаева, что никоим образом не могло отразиться на сговорчивости или, простите, на несговорчивости выделенного вами господина изобретателя.

--Я же чувствовал, что пропущена какая-то деталь, я же чувствовал! Благодарю вас, Кирилла Антонович, за внимание к моей речи. Готов признать, что высказанное мною предположение лишено любых оснований быть жизнеспособным. Прошу вас впредь считать мою теорию всего лишь пристрелкой.

--Отнюдь, дорогой Модест Павлович, отнюдь! Именно ваша, как вы удачно выразились, пристрелка, позволила мне увидеть ту настоящую цель, так искусно сокрытую от нашего внимания! Именно благодаря вашей теории я понял то, что связывает эти три, перечисленные смертоубийства. Вряд ли бы я смог….

--Прекрасная речь, Кирилла Антонович! Я думаю, что вы, как никто другой, по достоинству оценили превосходную теорию штаб-ротмистра. Я был бы вам признателен, если бы вы согласились  озвучить мысль, на которую натолкнула вас идея Модеста Павловича.

--Да-да-да, именно это я и собирался сказать. Однако, не оценив изысканную теорию, и не поблагодарив….

--Кирилла Антонович, вы именно сегодня собираетесь сказать?

--Простите! Теперь, без проволочек, сразу и в седло!

--Господи, Модест Павлович, - мысленно взмолился польщённый словами друга штаб-ротмистр, - не играйте военными терминами там, где… не играйте, и всё! Просто говорите по делу. Господи, прояви милосердие своё, и помоги ему начать!

Мольба, вознесённая к чертогам Создателя, дошла скоро и была услышана. Однако возымела своё действие лишь после шести  длинных предложений.

--Итак – первое. Существовал ли шпионаж, о котором высказывался, в качестве предположения, мой дорогой друг? Второе – имели ли место подкуп, лесть, шантаж и вымогательство? И, наконец, третье -  связано ли убийство каждого из вышеупомянутых господ с их изобретательским талантом? Я склонен думать, что ответы таковы – «да», «возможно», и ещё раз «да»! Ответ «возможно» появился благодаря лишь довольно призрачной связи между целью шпионского промысла и смыслом последнего совершённого акта – лишения жизни. Посудите сами, какая сложнейшая интрига была соткана вокруг изобретений!? И человек, или же несколько человек, участвовавших в ней, не могут не отдавать себе отчёта в том,  что любая сложность изобилует непредсказуемыми недочётами, ошибками и теми досадными случайностями, сводящими к печальному фиаско ранее блестящий план. Взять, к примеру, всем хорошо известную, но печальную судьбу….

--Кирилла Антонович, экскурс в историю можно опустить.

--Простите. Итак – моя версия. Три изобретателя и три изобретения. Могли они заинтересовать наших возможных противников в возможной войне? Однозначно  - да! Похищение секретов новых изобретений даёт ли перевес в вооружении нашему возможному противнику? Да. Однако при условии, что на создание механизмов, по этим чертежам, понадобится время, денежные средства, секретность и заранее готовая аргументация, оправдывающая создание новой продукции на основе изобретений, совершённых убиенными изобретателями другой страны. Это длинный и сложный путь, в результате раскрывающий те замыслы, которые изначально составляли шпионскую задачу. Кроме того, это хищение и последующее производство военного снаряжения, или как оно там называется у военных, приведёт и к финансовому противостоянию государств. Вряд ли кто отважится на подобные жертвы. А посему – всё происходило иначе.

Кирилла Антонович покинул своё кресло, и сделал несколько шагов в сторону окна. Однако тут же передумал, и поспешно вернулся к столу. Взяв левой рукой полюбившийся ему нож для рыбы, помещик снова попытался поймать отражение на блестящей стальной  поверхности толового  прибора. Удовлетворившись содеянным, он продолжил свою речь, но, не стоя, а мерно вышагивая по комнате. Вообще-то всё в его поведении – ходьба, монотонное произношение и кажущееся обращение только лишь к одному достойному собеседнику – столовому ножу для рыбы, более всего походило на чтение какого-то текста. Нет, не совсем на чтение, а на повторение вслух того, что ему кто-то наговаривает. Во всяком случае, такое впечатление создалось у присутствующих. Да, хочу заметить, что ни сия монотонность, ни ход самого повествования не прервалась даже тогда, когда после лёгкого постукивания в дверь, просунул свою рыже-вихрастую голову мальчишка, встретивший друзей в зале ресторации.

--Не желают ли господа ещё чего не то? – Спросил половой, и тут же был отправлен прочь взмахами двух сильных мужеских рук – господина советника и штаб-ротмистра.

Хотя… можно было бы подобного замечания и не делать, поскольку оно никакого значения ни для чего  не имело вовсе.



ПАРОХОД «ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ МАРIЯ ПАВЛОВНА». БАЛАКОВО



Балаково, на чью землю ступил Кирилла Антонович, имел не вполне определённый статус на карте Поволжья во времена империи. Административно, и по губернским масштабам, это было уже далеко не поселение, каковым оно было основано с благословения матушки-императрицы Екатерины Второй, немногочисленной общиной староверов. Однако и не приобрело городских размеров, городских замашек, городской напыщенности и, по-городскому, суетливой медлительности. Легко узнаваемые черты взаимопроникновения поселения в город и обратно, запросто угадывались на каждой улице, на каждой площади, не говоря уж о рыночной. Справедливости ради следовало бы отметить, что соседство этих двух черт оседлого проживания балаковцев  патриархально-поселенческого и современно-городского, мило уживалось бок о бок, не претендуя на чью бы то ни было первостепенность. На рыночной площади, рядом с деревянными лотками, на которых торговали свежей рыбой, овощами, скобяным товаром и мануфактурой, стоял добротный, по откровенно городским меркам, построенный из камня магазин основателя компании «Вкусъ» Гавриила Елисеева. Сразу же за пеньковыми рядами, и лотками смоловаров стоял меховой магазин Василия Муравьёва. А продуктовые ларьки братьев Собакиных, торговавших колониальным товаром и ароматнейшей табакой сортов «Шик», «Роскошь» и «Векъ», могли по своему числу соперничать лишь с ларьками Игнатия Чаплина, торговавшего тем же товаром в рамках доброй конкуренции.

Тут же, в паре шагов от рынка, рядом с иконописной мастерской, можно было купить свежайшую рыбью икру по смехотворной цене за фунт. Немного поодаль, сразу за домом почтмейстера, сверкала вымытыми окнами цирюльня, странно названная «Модные причёски и бороды. Мастера из столицы».

На первый взгляд казалось, что жители Балаково совершенно не озадачивались собственным административным статусом, предпочитая простую жизнь на берегу полноводной Волги-матушки.

Этот вывод родился в голове у наблюдательного Кириллы Антоновича, свернувшего налево у пожарной каланчи, и двигавшегося в сторону магазина неизвестного ему Мойши… как его фамилия-то? А-а, Кройцер.

Помещику положительно понравился… или понравилось это Балаково, особенно его мостовые, но которых никак не ощущалось пароходной качки. На этой приятной мысли Кирилла Антонович увидал искомую вывеску «М. Кройцеръ. Готовое платье» над искомой дверью искомого магазина.

  Оказавшись внутри, помещик обратился к единственному человеку, стоящему подле рядов манекенов, тюков с тканями и катушек с нитями. Это человек был стар, причём настолько, что угадать количество прожитых лет не было никакой возможности. Он был просто старым и всё. Нет, не всё. В момент вступления Кириллы Антоновича в сей мир готового платья, вышеупомянутый старик ковырялся чем-то в ухе. И кряхтел от удовольствия.

--Желаю здравствовать, уважаемый! Не подскажете ли мне, где я могу увидеть господина Кройцера?

--Ойц! Если на небе есть Бог, то он сегодня намерен шутить! Приезжий говорит мине «уважаемый», и не зовёт Мойшей за уважение на мой возраст! Ви мине так нравитесь, что  готов сделать вас своим зятем, но у мине нет детей. Моя Руфа может делать что угодно, кроме детей. Это, доложу я вам, таки прискорбно для моего возраста, но не так разорительно для кошелька. Вам нужен новый костюм для пароход? И не спрашивайте, откуда я знаю, что вы приехали на… сегодня среда? Таки ви приехали на Великой... Павловне.

--Я и не собирался….

--Вот и не собирайтесь! Что надо – я скажу сам. У вас тот самый размер, что есть у меня. Я могу один раз смотреть на вас и знать все размеры, которые ви имели с гимназии. А вот с обувью не помогу, не изготовляю. Но ви не поверите, если я скажу, что знаю того, кто не дорого шиёт. Таки можете поверить, я его знаю. Предлагаю цвет на морская волна. Да, цвет хороший… немного светлее и в полоску. Ви пришли покупать?

--Нет, не совсем. Видите ли, мне надобно сказать вам, что ветер тем и хорош, что переносит новости.

--Таки ойц! Ой, мне! Что за манеры у молодёжи?! Зачем морочить голову пожилому человеку? Ви не мог сказать это тогда, когда я вынул из уха спичку? Зачем вам был нужен этот костюм? Хотя цвет в полоску просто шикарный! Федул! Федул! Он бы так резво за жалованием бегал, Федул!

--Я тут.

-- Сам вижу. Одна нога тут, вторая на пароходе «Государыня». Найдёшь нужный офицер и скажешь… ничего не говори! Я записку передам. Винеси тот костюм, который без полоски и почти белый, только светлее. Повесь его в мерочной. А ви, мой дорогой, подождите меня в это кресло. Я не буду долго уходить.

Говорливость Мойши Кройцера не знала себе равных. За две минуты, которые Кирилла Антонович провёл в магазине, хозяин успел посвятить покупателя во все стороны своей еврейской жизни – от личной, до профессиональной. Не ясно было одно, по какой нужде помещик тут оказался.

--Где этот разбойник? Федул!

--Я тут.

--Сам вижу. Ступай быстро и так же обратно сюда. Передашь, и обратно. На рынок не ходи! Ступай!

Когда дверь за пареньком захлопнулась, Мойша Кройцер, взяв за локоть Кириллу Антоновича, повёл в примерочную комнату.

--Если ви хотите, то вам надо надеть этот костюм. Я уступаю его вам. Хотя бы потому, что ви не сеялись над моей фамилией. Кройцер! И что? Что в ней смешного? Скажите, что смешного в фамилии Кройцер? Нет, этот цвет вам к лицу, ви уже моложе, чем до прихода ко мне. А если я спрошу – не смешная ли фамилия Козлов для еврейского уха? Теперь делайте внимание к моим словам. Идите в этот костюм, а ваш принесёт Федул на пароход. Берите на голову эту изуродованную ермолку, которую, почему-то, называют «канотье». Над этим словом тоже можно посмеяться. Когда придёте на пароход, покажите это канотье тому, кто вас прислал. Пусть и ён посмеётся, если сможет. Теперь идите гулять. Идите-идите, я занят и у меня много дел. Если вы уверены, что у вас есть Бог, то пусть он приглядит за вами. Прощайте!