Короны теряют вместе с головой
Утро 19 мая 1536 года выдалось в Лондоне на удивление светлым, словно солнце разделяло радость простонародья, да и большинства знати, по случаю казни «этой потаскухи Болейн». Внутренний двор Тауэра вместил не больше тысячи горожан, желающих своими глазами увидеть доселе небывалое: как голова, увенчанная короной, расстанется с телом.
– И чем взяла нашего короля: чернявая, росточку малого и грудь с фигу?
– Точно – ни кожи, ни рожи, разве что грива черна как вороново крыло и глазищи сверкают.
– Вот уж достоинства! Бетси -молочница не хуже, такая же чернявая.
– Сравнил булку с пальцем. Бетси – деревенщина, двух слов связать не может, а эта так горохом и сыпет, так и сыпет.
– Да, за словом в мешок не полезет. Он ей слово, она ему десять. Так поди и заболтала.
– Болтать – не цепом махать.
– И не говори, сосед. Набралась в своих Хранциях бойкости и разврату.
– Да мало ли при дворе красоток с языком без костей? Тут без колдовства не обошлось.
– Чо уж там, одно слово – ведьма.
– Надо бы сжечь чертовку.
Король явил милость к своей недавно ещё так горячо любимой жене, перенеся место казни с традиционного Тауэрского холма в сам замок, подальше от глаз любопытных иностранцев, удалённых на этот день вон, уж больно скандальным и сомнительным был приговор. Второй милостью монарх заменил обезглавливанием костёр, полагающийся за государственную измену и колдовство. Именно это и было основными пунктами обвинения на суде. Да какой там суд… судилище, приговор которого был известен всем прежде, чем прозвучало хоть одно слово. Известен даже самой обвиняемой: кому ещё знать характер Генриха лучше. Не помогла блестящая защита и отрицание любой вины. А какие только нелепости не громоздили: ворожбой возбудила в короле страсть и заставила развестись с Екатериной Арагонской, отравила ту несколько недель назад, намеревалась тоже сделать с супругом и править потом с любовниками… С любовниками? Да! И не с одним, а аж с пятью, в том числе с родным братом Джоржем, сэром Рочфордом.
Откуда взялись такие подробности? Всё очень просто: схватили музыканта Смитсона, имевшего несчастье играть королеве на лютне, отвели в застенок, подвесили на дыбу, несколько часов пытали; он во всём и сознался. Арестовали саму Анну, привезли в Тауэр; от нервного потрясения у неё случилась многочасовая истерика. Констебль Тауэра Уильям Кингстон хладнокровно записывал все её выкрики и отсылал первому министру Томасу Кромвелю. Тот из этих заметок извлек имена других «любовников»; их быстренько схватили, осудили и казнили, хоть кроме музыканта больше никто не сознался. Казнили всех, даже брата, вся вина которого – присел как-то на постель сестры.
Вот и доказана супружеская измена королевы, а раз она изменила королю – суверену Англии, то измена государственная. Причём здесь колдовство? Ну а чем ещё можно объяснить то, что Генрих VIII – большой охотник до женщин и привыкший часто их менять, долгие годы, мыча от страсти, желал только Болейн и не охладевал, несмотря на многолетние же от ворот повороты? Наоборот, распаляясь всё больше, затеял развод, не смог добиться его от папы, отринул власть римского престола над королевством, объявил себя главой церкви и после этого, несмотря на проклятия понтифика, развёл себя с первой женой и сочетался таки во второй раз. Попутно казнив кучу несогласного народа, в том числе известного гуманиста Томаса Мора.
Ясное дело, без колдовства тут не обошлось. К тому же и родинка на шее у этой Болейн какая-то подозрительная и на руке суставчик как шестой палец. Да ещё книги неправильные королю подсовывала, склоняя к ереси и толкая к погибели души.
Звучали на суде и другие нелепости, а вот о настоящих-то причинах все промолчали, хоть и знали. Первая: она просто надоела королю. Он слишком долго добивался её, а получив желаемое, быстро пресытился и перегорел. Но Анна не Екатерина: закрывать глаза на мужнины походы «налево» не смогла; в итоге скандалы, крики, выяснения отношений. Да это бы ладно, монарх и не таких приструнивал, даже своего многолетнего пса – кардинала Вулси – обломал, но вторая жена, как и первая, не выполнила своего главного предназначения – не родила сына-наследника, которым Генрих буквально бредил. У них появилась только дочь – Елизавета. Малышка Бесс – прелестный ребёнок, но дочь Мария у него уже и так была. Для продолжения династии нужен принц Уэльский. И после нескольких выкидышей король уверился, что не получит его и от этой супруги. Тогда-то Тюдор и решил пойти уже проторенной дорожкой – поменять жену. И за пассией долго ходить не надо: спокойная, покорная, белокурая, светленькая Джейн Сеймур, полная противоположность этой черномазой гордячке с острым, как бритва языком.
Счастливчики, попавшие на Тауэрскую площадь в этот день, встретили появившуюся со стороны королевских апартаментов замка Анну Болейн громкими криками. Теперь им не грозил указ об оскорблении величества, принятый после её коронации. Больно много разных слухов, пасквилей, кривотолков и сомнительных шуточек разносилось тогда по городу. Даже Томас Мор позволил себе съязвить:
– Эта коронация публично лишила девственности всю знать и всех истинных христиан государства.
Грамотные позволяли себе читать объединённый вензель супругов: Henri+Anna – «эйч-эй» – «НА», на коронационных штандартах не иначе как «ХА-ХА». Можно себе представить, что толковала про королеву и её коронацию чернь. И вот сейчас самые ожесточённые могли, наконец, громко крикнуть ей в лицо всё, что хотели:
– Ведьма! Чем ты опоила короля?!
– Поделом! За нашу добрую королеву Екатерину.
– Черти в аду уж заждались!
– Да, да, накалили сковороду докрасна!
И это самое приличное, другие же просто бранилось:
– Французская сучка!.. Распутница!.. Блудня!.. Пучеглазая шлюха!..
Осуждённая шла на удивление ровной походкой, не обращая внимания на злобные рожи, и перекошенные рты, изрыгающие хулу. Ни один мускул не дрогнул на её измождённом бессонной ночью лице. Запнулась она только один раз, увидев в просвете расступившейся толпы эшафот. В этот момент окончательно умерла лелеемая в сердце надежда на помилование. Зря она молила короля о прощении во имя их любви, счастья и дочери. Зря протягивала к нему взятую на руки малышку Бесс. Чтобы в законности детей от третьей жены не было никаких сомнений, вторая должна умереть до их рождения.
Видимое спокойствие давалось Анне нелегко, она смогла окончательно взять себя в руки только на рассвете, прослушав мессу, исповедавшись и причастившись.
Приподняв подол платья из серого дамаска, отороченного мехом, Анна вступила на скрипящие ступени эшафота. Палач, сложив руки на груди, ждал. Меч он спрятал в соломе, щедро устилавшей помост. Зная топорность работы английских заплечных дел мастеров, Генрих не пожалел лишних ста крон и выписал из Кале французского специалиста, виртуозно владеющего мечом. Узнав об этом, королева нашла в себе силы пошутить: «Я слышала он хороший мастер, это не составит ему труда – у меня такая тонкая шея».
За осуждённой на лобное место поднялись три фрейлины, стража и констебль Тауэра Кингстон.
В предвкушении зрелища, народ понемногу затихал, всем хотелось услышать предсмертное слово: признает ли она вину и не заклеймит ли супруга. Болейн не обманула ожидания толпы, спросив разрешения у констебля, она обратилась к народу:
– Добрые христиане, я здесь не для проповеди. Закон приговорил меня к смерти, и я подчиняюсь. Я пришла не обвинять кого-то или говорить о том, в чём обвиняют меня, но я молю Бога спасти короля и его правление, ибо не было ещё более доброго принца, а для меня он всегда был хорошим и нежным господином. Я прощаюсь с миром и всеми вами и от всего сердца прошу вас молиться за меня.
Не желая осложнений родне и, главное, дочери, Анна удержалась от прямого обвинения, хотя и такие слова впоследствии сочли дерзкими.
После чего она передала палачу двадцать фунтов стерлингов традиционной платы милосердия, сняла белую пелерину и любимый французский чепец, заправила пышную гриву чёрных волос под простую холщовую шапочку и, позволив завязать себе глаза, опустилась на колени.
– Иисусу Христу я вручаю свою душу! Милосердный Господь, прими мою душу! – сложив ладони, зашептала доживающая последние секунды королева.
Сожалела ли она в этот момент о дерзком решении стать королевой, приведшем её на эшафот и ввергнувшем Англию в полосу религиозной розни? Бог весть. Она добилась короны, но не смогла удержать. А её, как оказалось, теряют только вместе с головой,.
Отвлекая внимание несчастной, палач крикнул своему подручному под эшафот: «Подайте мне меч!» И пока осуждённая прислушивалась к стуку башмаков по ступенькам, выхватил из-под соломы остро отточенный двуручный клинок и одним широким взмахом отсёк несчастной голову, упавшую на доски эшафота с глухим стуком.
Этот звук поставил жирную точку в одной главе английской истории и начал новую.
Так умерла женщина взявшая себе девиз «Самая счастливая», и не захотевшая стать просто очередной любовницей короля, а выбравшая более высокую участь
Прислужницы, случайные в общем-то женщины, приставленные к ней только в заточении, откровенно рыдали. «Королева приняла смерть с мужеством, — позже напишет Кингстон – Господь, будь к ней милосердным».
Казнь же до какой-то степени даже примирила её с простым народом:
– Надо признать, она умерла как королева.
– Да. И платье на ней было бесподобное.
– Правда? А я и не заметил.
– Не удивительно, ты уже год не замечаешь, что я хожу в старом платье.
– Хорошо, будет тебе новое платье… ко дню твоей казни.
Что же осталось старушке Британии от Анны Болейн, кроме французского чепца, введённого ею в моду и гораздо более изящному, чем неуклюжий традиционно-тюдоровский? Осталось семнадцать любовных писем к ней Генриха VIII как доказательства его горячей страсти и образец любовной прозы своей эпохи. Осталась песня «Зелёные рукава», вроде как сочинённая королём, раздосадованным её отказами. И сотни лет спустя, влюблённые всей Европы пели вслед за ним:
Твоим зелёным рукавам
Я жизнь без ропота отдам.
Я ваш, пока душа жива,
Зелёные рукава!
Осталась и ещё одна песня: «O death, rock me asleep» – «Смерть, меня успокой», слова которой Анна написала в ночь перед казнью. Рефреном песни проходит обращение к похоронному колоколу:
Смолкни, прощальный колокол,
Ты раззвонил о грусти моей.
Этот звон предвещает смерть,
Ведь я должна умереть…
Ничего не исправишь.
Хотя на деле не было ни колокола, ни каких-то других церемоний, фрейлины принесли её тело в крепостную часовню, с трудом уместили в ящик из-под арбалетных болтов, еле уложив туда же отрубленную голову, и похоронили в безымянной могиле.
И ещё от Анны Болейн осталось главное сокровище – принцесса Елизавета. Если бы Генрих VIII мог предвидеть, что, родив её, он обеспечил Англии почти полувековое блестящее правление, которое выдвинет это островное государство в первый ряд мировых держав и сделает настоящей владычицей морей, может, он успокоился бы и оставил свою страну в покое. Но… такие вещи нельзя знать заранее… поэтому суверен продолжил терзать страну и казнь Анны Болейн знаменует тот рубеж, после которого блестящий монарх окончательно встал на путь кровавого тирана.