Раньше я оПИСывал окружающих звуками и препинания - (как Шариков, эволюционирующий в яркую индивидуальную личность, но продолжающий задирать ногу над унитазом.
Затем я овладел буквами и интонациями.
Но одно единственное слово во всем велико-могучем русском языке нагоняло на меня смертную тоску и подогревалось желанием завыть. Глагол "Смеркалось(ся)".
Возможно это слово и казалось кому то таинственным или даже необычайно загадочным, но мне оно виделось(ся) весьма мутноватым и порой даже откровенно грязным.
Желание завыть сдерживалось еще и тем обстоятельством, что гитарным грифом и голосом я владел ещё хуже чем буквами. Поэтому и решил однажды в качестве первого, (но не последнего, к сожалению, эксперимента дополнить "Смеркалося" обильным многоточием и спереди, и сзади.
И знаете, слово видоизменилось*ся* ну, прямо, как та селедка, что была приправлена уже не просто зеленым и репчатым луком, но цельным созвездием новых ингредиентов.
В "Смеркалося" зазвучали волнующие и даже немного интригующщщие нотки.
Внимательно приглядевшись к слову, я обнаружил в нем раннюю осень, где, шурша опавшей листвой, трудились воспоминания.
Воспоминания были похожи на мышей, чей труд заключался в том, что они суетились и бегали, бегали и суетились.
Мыши куда-то всегда спешили и мешали спать.
"Мыши листвою шуршат, куда-то всё время спешат..." - придумал я первые строки будущего произведения.
Строки оказались первыми и последними, поэтому я решил сосредоточиться на слове, тем более, что, чем интенсивнее суетились мыши, тем значительней оно становилось.
Временами в Слове можно было разглядеть тоннель и зеркало, отражающее электромагнитные волны (в отсутствии источника света).
По дну тоннеля всегда бегали мыши, бегали толпой под предводительством главной -- Мышильды.
Достигнув зеркала в конце тоннеля, мыши царапали зеркальную амальгаму своими желтыми когтями. На поверхности зеркала не оставалось даже царапин.
Обессилев, мыши затихали.
Наутро свет вспыхивал снова, но уже в другом конце тоннеля.
Мышильда вскрикивала: "За мной!" и стая, немного потоптавшись на месте, бежала в будущее, но уже НАЗАД.
Для реверсивных путешествий во времени или пространстве мышам было необходимо, чтобы кто-то переставлял зеркало.
Вот и я вскоре заметил, что раздвинутое обильными многоточиями слово Zaискрилось. О!Слово ОжилО, заиграло и превратилось в явление. Нет-нет, оно ещё не забило серебристым хвостом, но явно обрело смысл.
Сделав это исключительно важное открытие, я закурил, пустил дым в синее небо и увидел там падающий лист.
Лист кружился, падал, снова поднимался в воздух и летел вниз.
В процессе наблюдения выяснилось, что это был кленовый лист, который светился...как падающая звезда.
Я открыл тетрадь с клеенчатой обложкой и записал туда по слогам каллиграфическим (как мне казалось) почерком: "Кли-но-вый лист сви-тил-cя как зви-зда. Там я был ща слив, как ни ко да уже не бу ду, ни ко да."
– То–то! – гордо сказал я вслух.– Конгениально!
Теперь оставалось зарифмовать безличное «Смеркалось».
Однако в голове моей было пусто как в консервной банке с надписью: "Сельдь атлантическая Иваси (Хамса)".
И всё же, выплеснув содержимое в тетрадь, я увидел: " ...Смеркалося...Всё куда-то девалося, ни who я не осталося."
Всё. Теперь и я - Ху-дожник-поэт! Теперь и я могу целиком и полностью отдаться на волю литературно-художественных чувств.
Теперь то я знаю, что такие чувства испытывают не только яйцеголовые поэты или неврастеничные перепелки, но и кроты, высовывающиеся из своих гнездилищ на шум опадающей листвы.
Созерцание дивного "...Смеркалося..." и вспыхнувшей во мне "Болдинской осени" оказалось чрезвычайно увлекательным процессом.
Теперь и я стал регулярно прикладываться к явлению, которое я бы назвал сюрстрёмлинг.
посмотрите это видео:
https://www.youtube.com/watch?v=xgV2imaOCao
и вы поймёте почему весенняя балтийская селедка, она же салака, Silаkka (фин.), называется именно так.
Однако моё сокровенное "...Смеркалося..." обладало дополнительным эффектом - эффектом молодого вина со свойственными ему последствиями.
Я научился прогуливать университетские лекции в городском парке. Регулярно с большим удовольствием и находясь, как пел В.С. Высоцкий "во хмелю слегка".
("СЛЕГКА" - это лишь потому, что пары алкоголя, смешиваясь с воспоминаниями, не желали надолго во мне задерживаться. Пары обращались в какие-то фумаролы, которые громким оглушительным фонтаном вылетали из моего раскаленного кратера.)
Именно тогда я осознал, что желудок -- это тот праздник, который всегда рядом.
В центральном парке, (сидя за деревом или кустом), я любил наблюдать, как прохладный ветерок разбрасывает по каменистым аллеям и тропкам густые охапки красно-желтой листвы ...
В этой вот романтической обстановке я и познакомился с женщиной, которую называют Музой.
...Смеркалося... Невысокая женщина, укутавшись в манто из пожилого кролика, стояла по колено в листве и дрожала.
Женщина стояла прямо напротив дуба, из-за ветвей которого доносились нехорошие звуки.
Женщина дрожала и боялась пошевелиться. Она то думала, что звуки издает дикая лесная свинья, коей наконец посчастливилось обожраться сладкими желудями центрального городского парка.
Дикая свинья утробно урчала и хрюкала, желуди хрустели, а женщина боялась и не могла сдвинуться с места. Неожиданно для женщины из-за раскидистых ветвей, поправляя на ходу штаны, вышел я.
Женщина громко и матерно выругалась, вынула трясущимися белыми пальцами сигарету из мятой пачки и закурила. Я извинился. Женщина цинично оглядела меня, оценивая перспективы...
Муся оказалась "в высшей степени экзальтированной особой". Она была требовательной, горячей, алчной и развратной. Отношения наши были просты и рациональны.
Товарно денежные отношения у Карла Маркса характеризуются примитивной формулой " Деньги-Товар-Деньги (Штрих)".
Наши отношения характеризовались формулой любой Музы "Деньги-Товар- просто Штрих, т.е. минус. Моя Муза называла меня "Василий".
Раз в неделю она говорила мне: "Давай деньги, Василий."
Помимо этого Муза всё время что-то требовала от меня, не давая при этом почти ничего взамен маленькому моему Василию.
Маленький Василий грустил, маялся и заставлял меня страдать.
В результате я написал короткий, но содержательный роман, который назвал "Части тела".
Роман как и вся моя Муза целиком состоял из одной-единственной фразы, которая была похожа на рекламное объявление в провинциальной газете. Текст гласил: "Развратная женщина НА ШПИЛЬКАХ продаётся частями". Объявление было набрано жирным шрифтом, повторялось множество раз и широко тиражировалось.
Муза обиделась и ушла, а я, так и не насладившись творческим процессом в полной мере, (ах, какие были у Муси части!),продолжил эксперименты.
Вскоре мои слова как и следовало ожидать в большинстве своем стали обретать рыбью форму. Содержание слов было соответствующим.
Рыбьих слов становилось все больше.
Они накапливались и начинали гнить.
Лучших из них -- пожирнее и покрупнее - я стал сушить, коптить и вялить.
Я стал поглощать их сам и угощать ими друзей.
Но даже под пиво они не пользовались успехом.
Более того, в плохо засоленных словах обнаружились личинки.
Однажды, тщательно рассортировав все мои слова, я свалил их в большую (как мне казалось тогда) корзину и повез на рынок.
На базаре я неожиданно встретил Мусика.
Она подошла ко мне, привычно поигрывая филейными своими частями, брезгливо оглядела мой товар, затушила о корзину сигарету и двинула прочь, вульгарно поигрывая боками округлой формы.
К ней уже со всех сторон спешили темпераментные покупатели...
Слов моих никто не купил.
Холодными зимними вечерами, пытаясь согреться, я пытался отапливать ими свое жилище. Слова сгорали стремительно, но теплей не становилось.
Тогда я и решил отправиться в армию, чтобы стать наконец мужчиной и запомнить не казарму и дедовщину, а город Анапу, где стоя на боевом посту солдаты развлекаются воспоминаниями.
* * *
Лично мне, помимо Муси, нравились воспоминания о Кирпиче, Тюнзеле и Боре Кубышкине, с которым 10 лет назад прорыли мы тоннель под грандиозный строительный объект, располагавшийся прямо напротив моего дома.
Строительный объект был огорожен высоким забором и таил в себе много неизведанного, в частности — шифера, толи и негашёной извести.
Сейчас уже мало кто помнит какого замечательного эффекта можно добиться с помощью этих предметов.
Но тогда в ночь на субботу тёплым июльским вечером строителный объект взлетел к небу ярким оранжевым пламенем.
По сравнению с тем пожаром взрыв склада пиротехники, петард, шутих и бенгальских огней похож на жалкий пироксилиновый пук, выдавленный анусом трёхмесячного младенца.
Вам совсем не обязательно обладать теоретическими познаниями в астрофизике.
Достаточно лишь немного напрячь памятьи на одном практическом примере оценить действующие в неконтролируемом процессе горения катоморфозы.
...Красный петух до позднего утра неистовствовал в микрорайоне. Шесть пожарных бригад, по пятнадцать человек в каждой, пытались унять инфернальное пламя. Плакали женщины и малые дети.
Люди постарше с тревожным интересом наблюдали, как летят из огня да в полымя странные неодушевленные предметы.
И лишь один я, зачарованный красотой и величием Армагедонского сражения, смотрел в огонь нетопырём.
В отличии от Библии, где непонятно чем заканчивается финальное сражение ангелов с демонами, в этой битве добро восторжествовало.
И ровно в 10 часов утра, когда я, стоя над пепелищем, любовался согнутыми в подкову гвоздями, в дверях родительского дома раздался звонок,
и открылась дверь,
и на пороге оказался Боря в сопровождении серьезно настроенных и дурно пахнущих сограждан.
И Боря воскликнул, спрятав за спиной пахнущие бензином ладони: "А, это не я. Это всё - он. Это он, Гинсбург."
Впоследствии я так часто слышал эту фразу, что перестал обращать на неё внимание.
Тем более, что почти всегда фразе той предшествовали деяния, за которые обладатели более благозвучных имён могли быть стерты в порошок, растянуты на дыбе, посажены на кол, подвержены колесованию, испанскому сапожку, мельнице и прочим удовольствиям плоти.
Во всех пионер лагерях, где я совершал антиобщественные проступки, взрослые повторяли:
— Так это же Гинсбург! Что можно ожидать от ребёнка с ТАКОЙ фамилией!
И всё же вершиной моих злодеяний стала служба в рядах вооружённых сил.
Именно там мой талант расцвёл, как сказал капитан Полтавченко "на пользу врагам мирового пролетариата".
* * *