Том просыпается среди ночи, шарит рукой и включает свет.
Мир одинок, сиротлив, непрочен. Тому семнадцать долбанных лет.
Комната куца, глаза слезятся. В комнате зябко с дурного сна.
Может, когда ему стукнет двадцать и для него зацветёт весна?
Ну а пока - листопад конспектов, голос, охрипший от сигарет.
Тому хотелось бы вспомнить детство, выйти из комы, увидеть свет,
С неба сорвать ярких звёзд крупицы, взвыть на луну беспородным псом...
Том бы хотел обернуться птицей. Он представляет себя дроздом.
Серым, невзрачным, но песни-трели шлющим в далёкие небеса...
Пьяный отец захрапел в постели. Том поднимается, трёт глаза.
Тому семнадцать, порез над бровью. И оплеуха ещё саднит.
Томас своё выгрызает с кровью. Томас об этом не говорит.
Только твердит, крепко стиснув зубы, что поскользнулся (шаги легки).
Когда у папаши пылают трубы - не самое страшное кулаки.
Город застыл в предрассветной неге, улицы-крючья сплелись узлом.
Том вспоминает о первом снеге и девочке, жившей от них за углом.
Тонкой и легкой, глаза-сапфиры. Нежные губы и сердце - свет.
Он бы отдал все богатства мира, чтобы её оградить от бед.
Он бы смотрел, как она смеётся. Слушал дыхание, шел след в след.
Ночь истекает. Восходит солнце. Том вспоминает: Погибла. Нет.
Мысли запутаны. Правда горька.
... маленький дрозд клювом бьёт в стекло.
Том улыбается и впервые чувствует, как тепло.