5.КТО СКАЗАЛ, ЧТО В КРАСНОЙ АРМИИ НЕТ РАССОВОЙ ДИСКРИМИНАЦИИ?
Однажды утром, закончив обычный круг: подъём-отбой, зарядка, облегчённый завтрак, карантин выстроился в коридоре. Сержанты, вытянувшись, стояли напротив. Удивительно, но верхние крючки на хэбешках у них были застёгнуты, ремни подтянуты, а не болтались, как обычно. Что-то произошло.
Перед нами появился незнакомый старший сержант.
-Я – заместитель командира войскового приёмника, старший сержант Милёшкин,-
медленно, раздельно проговорил он. Не нужно было слишком разбираться в солдатской иерархии, чтобы понять, что в отличие от наших сержантов-шнурков, прослуживших чуть больше полугода, это – дед. Хэбешка на нём была почти белого цвета. Позже я узнал, что для этого её вымачивают в хлорке. Сапоги, сбитые гармошкой, ослепительно сверкали. Погоны были пришиты по-особому, а попросту вшиты. Сияющая бляха поясного ремня едва держалась под нижней пуговицей мундира. На груди красовались два ряда разноцветных значков. Невысокого роста, коренастый, какой-то весь ладный, старший сержант внимательно смотрел на нас, вглядываясь по очереди в каждого. Потом он качнулся на своих высоченных, набитых каблуках и, скрипя сапогами, прошёлся вдоль строя.
Мне вдруг стало смешно. Я увидел, что наши строгие сержанты, оказывается, боятся его. И боятся больше, чем мы их. Так же, как и мы, они стояли не шелохнувшись.
-Так,-
Милёшкин остановился прямо передо мной:
- Говорят, ты в политике сечёшь?
Из всего карантина я первым, выучив, оттараторил наизусть текст присяги, за что был признан башковитым.
-Так точно! Товарищ старший сержант,-
выкрикнул я, глядя прямо перед собой.
-Так,-
он ткнул меня пальцем в живот:
-Будешь писать мне конспект по политзанятиям.
Пройдя несколько шагов, остановился.
-Ты!-
Указал он на следующего:
-Будешь чистить мои сапоги.
Неторопясь, двинулся дальше:
-Ты! Будешь гладить мои брюки. Ты! Будешь драить бляху.
Так он дошёл до конца коридора и повернулся:
-Кого назвал, выйти из строя!
Мы сделали два шага вперёд.
-Направо! Шагом марш!
В умывальнике нас собралось шесть человек. Славяне. Так он стал нас называть. Андрюха
тоже был здесь. Толпясь у приоткрытой двери, мы с интересом наблюдали, что же будет дальше.
В полной тишине, скрипнув сапогами, Милёшкин опять двинулся вдоль строя и вдруг, резко остановившись, громко заорал:
-Ну и кто сказал, что в Красной армии нет расовой дискриминации?
Прокашлявшись, он ещё громче рявкнул:
-Лечь!
Строй рухнул.
-Встать!
Все вскочили.
-Лечь!
Так длилось, пока ему не надоело. Поручив продолжать одному из сержантов, он подошёл к нам:
-Чего встали? Я же сказал, чем заниматься.
-Товарищ старший сержант, так всё же на вас.
-В каптёрке у старшины второй комплект моего обмундирования имеется. Вперёд…
Все выскочили из умывальника.
-Пошли со мной,-
махнул мне рукой. Мы подошли к его тумбочке.
-Держи,-
протянул он тетрадку, линейку и школьный учебник по истории.
-Садись в ленинской комнате. Напишешь про Сталинградскую битву двадцать сантиметров. П-а-нял?-
подчёркнуто выговорил через «а» с ударением на последнем слоге.
-Понял,-
ответил я правильно.
-Один наряд вне очереди. П-а-нял,-
показал он палец, опять сделав ударение на последнем слоге.
-П-а-нял,-
на этот раз произнёс я, как Милёшкин.
-Вот теперь вижу, что п-а-нял,-
удовлетворённо хмыкнул он и вышел.
Я засел в ленинской комнате, открыл учебник и, не долго думая, передрал в тетрадку параграф, где рассказывалось о Сталинградской битве.
Вечером пришёл замполит, и в той же комнате перед всем карантином Милёшкин, краснея и заикаясь, читал по тетрадке написанный мною доклад. С трудом справившись с этим и дождавшись конца политзанятий, он подошёл ко мне с грозным видом:
-Я тебе, сколько приказывал написать? А ты накатал целых полметра. Да ещё корявым подчерком. Балда!