Плесень

Михаил Хворостов
Несколько дней назад состоялся седьмой день рождения Гены. Родители одарили его кучей подарков – дисками для компьютера, игрушками, сладостями. В шестой день рождения подарков было куда меньше, в общем-то, всего один – мальчику выделили собственную комнату, где он, до определенных пределов, мог строить быт по своим правилам.

Кроме стола, компьютера и кровати, примечательным в его комнате был ковер, висящий на стене напротив Гениной лежанки. Мальчик мог смотреть на него часами, обняв правой рукой плюшевую панду, хотя при родителях отчего-то смущался и сразу же воротил взгляд в сторону – на окно или на плюшевого друга.

Причудливые, симметричные узоры ковра вызывали у него больше интереса, чем пестрящий мультфильмами экран телевизора или впечатляющие возможностями компьютерные игры. В этих узорах Гена обнаруживал необыкновенных существ, которые, в неподвижном танце, становились героями приключений. В них же присутствовали элементы ландшафта, являли себя стихийные катаклизмы или возникало нечто неопределенное, но безмерно живое. Казалось бы, с поверхности ковра Гена мог почерпнуть абсолютно всё и даже больше…

Как то ночью он проснулся с неожиданной уверенностью, что ковер на самом деле нечто вроде экрана, как у телевизора, а его комната со всем своим содержимым - всего лишь то, что на этом экране отображается.

Скоро Гене предстояло идти в школу. По этому случаю мама раздобыла для него множество книг и прочих необходимых школьнику предметов. К книгам он проявил интерес сразу же, принявшись за их изучение раньше учебного срока, чем немало порадовал родителей.

Папа с иронией отметил, что сын уже совсем взрослый и, при таких темпах взросления, может стать старше его. Мама же просто тихо радовалась, проявляя это только в глубине своей теплой души.

Бабушка неустанно хвалила внука за прилежание. Она заходила пару раз в неделю, всегда принося с собой фруктовые гостинцы. Она любила играть с внуком в различные игры и часто спрашивала у него подсказки, когда разгадывала кроссворды. Гена нередко, преисполняясь торжественности, высказывал верные ответы. Хотя к нему в голову закрадывалось подозрение, что бабушка намеренно спрашивает у него вопросы, на которые он смог бы ответить.

Иногда звонил дедушка. Внука он видел всего несколько раз за жизнь, потому что имел поврежденные ноги и не мог путешествовать на другой конец города. Тем не менее, он звонил, интересовался жизнью внука и радовался его успехам. Прощался он всегда словами “до встречи”, искренне веря и надеясь, что наступят времена, когда они будут встречаться чаще.

Такая у него была семья, а еще у него был ковер на стене…

Гена засыпал, обнимая панду, и даже сквозь закрытые веки, во сне, продолжал рассматривать многомерные ковровые глубины. И именно в царстве сна, в одну из ночей, его посетило невероятное подозрение, что с ковром что-то стряслось.

Мгновенно проснувшись, он подскочил к нему. Было темно, и Гена не мог толком рассмотреть стену. Однако, без всяких зрительных оснований, он точно догадался, в каком месте ковра,  произошло почти неуловимое изменение – внизу, у правого угла.

Гена зажег свет и разглядел в том самом месте маленькое пятно плесени. Взяв металлическую линейку, мальчик принялся скоблить заплесневелую область. Пятно побледнело, но не сошло окончательно.

Дверь в его комнату открылась.

- Что-то случилось? – спросила встревоженная мама.

- Нет… ничего, сон нехороший, - и Гена поспешно погасил свет и улегся в кровать.

Оставшуюся часть ночи он спал плохо. Пятно с ковра постоянно возникало в эпизодах его снов, как будто и сами сны начали покрываться плесенью.

Проснувшись утром, он первым делом узрел ковер. Пятно вернуло себе прежнюю яркость, и даже стало, кажется, немного больше.

В комнату вошел папа.

- А, проснулся, хорошо, есть дело – нужно сделать тебе тут крючок для одежды, - говорил он странно, бубня себе под нос, а не направленно обращаясь к сыну, как раньше.

В руках папа держал дрель. Гена заметил, что сверло было довольно большое, толстое, явно не под шурупы.

- Пап, может сверло поменьше взять?

- Не спорь со старшими, - громче забубнил отец, с рассеянной строгостью.

Он принялся сверлить стену, но вскоре прекратил это занятие, сделав внушительное, но не сквозное отверстие, на уровне своего пояса, в рост Гене.

- Дальше ты расширяй и углубляй, - сказал кому-то папа и протянул мальчику отвертку и молоток.

- И до каких пор расширять? – беря инструмент, но не понимая смысла расширения, спросил Гена.

- Скажу когда хватит, не спорь, - разбросал слова под ноги папа и вышел из комнаты.

Мальчик подошел к дыре, вставил в нее отвертку и стал стучать по ней молотком. В коридоре раздался телефонный звонок.

-Гена, дед к телефону, - раздался за дверью голос мамы.

Оставив свое занятие, он вышел в коридор и взял лежащую на боку трубку.

- Алле…

В трубке не было ответных звуков.

- Дед…

Гене показалось: он слышит тихое дыхание… Вдруг в динамике раздался оглушительный вой. От неожиданности мальчик уронил трубку на пол, но вой не стал тише, будто бы его источник по-прежнему находился у самого уха.

Гена сбежал в свою комнату и только тогда истязающий уши звук начал затихать и, наконец, прекратился. Голова гудела от пронзивших ее вибраций. Мальчик схватился за нее, опасаясь, что она развалится на части, но этого не произошло и гул вскоре рассеялся.

Немного успокоившись, он пошел на кухню.

Мама сидела за столом, смотрела в телевизор и иногда посматривала лежащие на столе журналы. Сына она не заметила. На сковородке сгорала яичница…

- Мам, яичница горит…

Мама кивнула, возможно, не в ответ Гене, и более никак не среагировала.

Мальчик выключил огонь на плите. Сделал себе бутерброды с сыром – поел. Мама все это время оставалась в состояние бодрствующего сна, не замечая ничего кроме журналов и телевизора.

Гена вернулся в свою комнату, надеясь найти успокоение в привычном созерцание ковра. Но ничего не получилось, взгляд его постоянно соскальзывал с ветвящихся узоров на пятно плесени, а оно разрушало и сбивало полет воображения – будто отрицая фактом своего существования саму возможность воображать.

Гена уснул с приближением вечера, утешаясь обществом плюшевой панды – единственно оставшейся неизменной.

И вновь в его снах образовалось пятно плесени, как губка впитывающее в себя все чудесные образы, не оставляя им места.

Посреди ночи его пробудило ощущение, что собственное тело вслед за ковром покрывается слоем чужеродной субстанции. Ощупав себя, он не нашел тому подтверждений, но заметил, как в темноте комнаты бесцельно перемещается фигура отца, а отдельно от него по комнате гуляет бормотание: – «дела… дела… есть дела… нужно расширять…»

Может быть, Гена не просыпался и это был только лишь сон - чудом не поглощенный плесенью.

Мальчик отошел от тревожных, испачканных до неузнаваемости снов, утром или днем. Теперь уже для него не было разницы между временем суток – оно всё слилось в монотонность плесневелого бытия.
Пятно разрасталось, охватывая уже почти четверть ковра. Гена смотрел на него многие часы – вроде бы неусыпное наблюдение сдерживало распространение скверны.

В остальное время он стучал молотком по отвертке, углубляя дыру в стене.

Периодически к нему входил папа, бубня те же фразы о важных делах. Иногда он что-то переставлял, сдвигал, ронял… без всякой понятной причины. Когда Гена пытался читать, папа почти сразу объявлялся на пороге и принимался раскидывать упреки: – «нужно работать, расширять отверстие, а не увлекаться дурью». Читать не получалось.

Мама не покидала кухни, и всё ее существование свелось к отрезку пространства между журналами и телевизором. Гена пытался с ней заговорить, но она либо не слышала, либо отвечала безразличным голосом что-нибудь наподобие: “все равно без толку”, “все равно нет смысла”, - без всякой логической связи с тем, что ей говорил мальчик.

Ел он мало, то, что не требовало сложной готовки и что находилось в холодильнике. Еда туда каким-то образом прибывала, хотя со временем все худшего качества.

Случалось, Гена встречал и бабушку, хотя она ничем не походила на знакомую ему бабушку. Просто по коридору проплывало облако, от которого зрение мальчика размывалось, и он едва не падал. Попытки разглядеть ее, дабы окончательно удостовериться - бабушка это или нет, ни к чему ни привели.

Но, в общем, Гена не часто выходил из своей комнаты, ощущая себя в ней чуть более осмысленно, чем в остальном мире. Но и здесь было неспокойно…

Вой, предположительно принадлежащий деду, нередко прилетал из ниоткуда, пронизывая собой  всю комнату. Он больше не нуждался в посредстве телефонного аппарата, чтобы врываться в уши и проникать в голову.

Когда вой приходил во время сна, Гена просыпался от нестерпимой головной боли и еще долгое время не мог сомкнуть глаз. По ощущениям, черепная коробка готова была разорваться под напором враждебной субстанции в ней. Впрочем, спал он только по мере необходимости, ведь сны его отныне походили на комья плесени, вяло шевелящиеся в душе и маленькой голове.

В моменты особенно сильного беспокойства Гена забирался под кровать и тешил себя надеждой, что когда он вылезет наружу, все будет как в давние времена – ковер стряхнет с себя плесень, а родные вспомнят о себе. Но наступил момент, когда мальчик сунулся в свое укрытие и обнаружил там непроницаемую черноту, бессмысленной пропастью уходящую в бездну. Больше он туда не совался, оставив в черной бездне иллюзии надежд.

Единственной зацепкой его детского существа оставалась плюшевая панда, в обнимку с которой он спал и смотрел на плесневеющий ковер. Она оставалась его преданным другом и последним утешением, пока не случился сон, после которого Гена проснулся с осознанием беспросветного одиночества.

Мальчик ощупал панду, и под плюшем обнаружил какое-то совсем иное, невероятное существо, будто бы надевшее на себя “кожу” мягкой зверушки. Оно спало, может быть и не умея пробуждаться, но даже во сне это существо источало враждебность. Наверно, плюшевый друг тоже видел плесневеющие сны, и они, в конце концов, проросли в его внутренний мир.

Гена медленно отстранил плюшевое тело и слез с кровати, понимая, что никогда уже на нее не вернется.

Ковер заплесневел почти полностью. На его поверхности практически не осталось чистых зон, ведущих в иные измерения и дающих неописуемые возможности.

Не зная что делать, мальчик принялся стучать молотком по отвертке, углубляя все то же отверстие в стене – только там, казалось бы, могла существовать невыразимая надежда.

После очередного удара в стене образовалась маленькая щель. Мальчик заглянул в нее… но там, где, по идее, должно было находиться пространство соседской квартиры, не было ничего, кроме беспредельной черноты.

На Гену свалился необъятный страх и сразу же пропал. Он решился.

Не обращая внимания ни на суетящегося папу, ни на безразличную ко всему маму, ни на туманную бабушку, ни на приближающийся вой деда – он вошел на кухню, взял коробок спичек и вернулся в свою комнату. Зажигая спички, одну за другой, он погружал их в сырой, покрытый плесенью ковер. Тот сначала тлел, но потом разгорелся и вспыхнул.

Гену вновь объял страх. Ему показалось, что вместе с плесенью в пламя низвергаются волшебные миры и все его сны, в том числе и те, что еще не успели присниться. И мальчик притронулся ладонями к огню, пытаясь вычерпнуть из огненного озера смысл жизни…

***

Гена открыл глаза. Он куда-то ехал, лежа на койке.

- Очнулся… - это был голос мамы, спокойный, как всегда, но сокрыто тревожный.

Она была рядом, сидела у стены этого небольшого помещения, едущего в неизвестном направлении. Рядом был и папа – он с чувством вины и беспокойства смотрел на сына. Зазвонил его телефон.

- Да, мама, не переживайте, он очнулся, с ним все будет хорошо, - сказал папа в телефон. Бабушка беспокоится, - пояснил с улыбкой отец, - и дедушка тоже.

Мама погладила Гену по голове.

- Поспал бы…

Мальчик взглянул на свои руки – по ощущениям они горели изнутри. Кисти рук были наскоро перебинтованы и чем-то смазаны. Наверняка они выглядели не лучшим образом.

- И правда, поспал бы, не такие уж серьезные у тебя ожоги, - это сказал незнакомый мужчина в синей одежде, тоже здесь находившийся.

-Да… Гена почувствовал во всем своем существе небывалую усталость и тут же уснул, проснувшись во сне.

Мальчик находился в той самой черноте, что так пугала его не так давно, но он никуда не падал, опираясь ступнями на незримый, незыблемый пол. Вглядевшись во тьму, он разглядел в ней недавно сгоревший ковер. На нем не было следов плесени, а узоры были полны жизни. Более того, теперь Гена увидел их всюду, не только на ковре – вся тьма обернулась великолепной вселенной, ранее спрятанной в ковровой плоскости.

Мальчик проснулся, шагнув во всех направлениях…