Глаза открывать не хотелось. Алексей уже привык, проснувшись, лежать и делать вид, что он спит.
Натянутая струна от затылка под лопатку и куда-то дальше в пах немного ослабла. Дышать стало легче.
– Анна! – окликнул он, зная, что она стоит у окна, смотрит на их поляну и думает о том, что ещё год, два и лес зажмет её в тиски кустарника, накроет порослью берез и...
Он помолчал.
– Аня! Опять прошу тебя… оставь меня одного…
…Не хочу, чтоб ты была рядом, когда я умру… Не хочу…
Он знал, что она повернулась к нему, зябко обхватила себя за плечи и стала смотреть на картину над его кроватью.
– Я очень хочу жить!..
…Возьми грех на душу, оставь меня...
…Не хочу в рай или куда там... откуда уже не возвращаются…
…Я готов пройти все семь кругов и вернуться на землю… я хочу жить здесь и видеть тебя… я люблю тебя… извини, что не сказал раньше…
Мы обязательно выкосим её… и будем опять смотреть на звезды… Ты веришь мне? Я найду тебя… Я обязательно найду тебя! Потом.
…Будем лежать и смотреть на звезды…
…И колодец выкопаем… Глубокий и чистый… В воде будут отражаться звезды… Можно будет их зачерпывать и приносить в наш дом…
…Я не хочу на небо… Я хочу жить с тобой и любить тебя здесь…
…Оттуда же не вернёшься… Зачем мне вечная жизнь там... без малейшей надежды найти тебя здесь…
…Оставь… Дай мне шанс…
Было тихо. Прыжки секундной стрелки часов над столом, стрёкотом кузнечика заполняли комнату и, отражаясь от стен, где-то пропадали.
– Дня через два возвращайся… – Алексей с трудом проглотил ком, мешающий говорить, – Священников не надо. Ну, их…
…Детям тоже ничего не говори. На девятый день скажешь… Я уже на месте буду…
… Девять так девять… Какая разница?.. Семь, девять… кругов… не кругов…
…Всё лучше, чем вечное безделье там…
…И колодец потом выкопаем… И поляну выкосим… И на звезды будем смотреть… И детей родим ещё…
Струна натянулась и задрожала, уходя куда-то дальше под колено. Показалось, что даже кожа на голове натянулась и стала сползать куда-то к плечам.
Боль была настолько привычна, что казалось – она была всегда. Когда не получалось терпеть, почему-то глаза сами закрывались и казалось, что куда-то летишь… Летишь…
Он приспособился усмирять её. Мысленно подходил к струне и, схватив её руками, осторожно тянул на себя. Она переставала трепетать. Звук в ушах становился тише. Плавно отпускал её, натяжение ослабевало, боль притуплялась.
Он уже давно так делал. Сам научился…
Вот и сейчас. Устав говорить и терпеть её, он схватил её и стал тянуть, тянуть... улетая куда-то... боль становилась тише... тише...
...С трудом открыл глаза. Анны у окна не было.
Осторожно приподнявшись, сел. Окно было открыто. Разрезанное нитью от раскрытых занавесок, как бы деля мир на безоблачное голубое небо и зелень кустов под окном, оно звало к себе.
Натянув струну, Алексей встал, подошел к столу и сел на стул, обхватив левой рукой его спинку, далеко закинув локоть.
Струна затрепетала, врезавшись в руки, и звук болью стал отдаваться в затылке, волнами то утихая, то нарастая, всё усиливаясь и усиливаясь.
Вцепившись в неё и закусив губы, он стал медленно тянуть её на себя, упираясь, что было сил, ногами, откинувшись и помогая себе всем телом.
… Удар! Казалось он прошел сквозь всё тело. Голова бессильно упала на стол. «Порвалась, наконец!» – с облегчением, пронеслось вслед уходящей боли.
…Он боялся открыть глаза. Чувствовал запах цветов и трав с поляны, легкий ветерок из окна, слышал чуть уловимый шелест занавесок.
Очень захотелось курить.
Алексей, осторожно приподнял голову. Огляделся. Встал. Подошел к полке с банками, в которых хранили крупу. Глубоко засунув руку, вынул старую пачку Мальборо. Медленно развернулся, сел за стол. Закурил, глядя на черный гладкий камень в виде лодочки, служащий в доме пепельницей, который они с Анной принесли с хребта.
– Тяжелый ты, чертяка, – обхватив камень ладонями, сказал ему. – Если бы не Аня, так бы и куковал там один наверху.
Дым с непривычки затуманил сознание, но боль не возвращалась.
Он посмотрел на поляну.
Ровная нить примятой травы тянулась от окна к языку леса, за которым проходил большак.