СARA MIA
Несовременная история любви.
Он преследовал её уже больше года. Как только она оказывалась в полутёмных училищных коридорах – он возникал там же, будто следил за каждым её шагом. Парализованная страхом, заранее зная, что сейчас произойдёт, Светлана вжималась в стену, а он, ничего не говоря, обхватывал обеими руками её талию и впивался в губы долгим хищным поцелуем.
Несколько раз это было прямо перед выходом на сцену – и она опять не могла сопротивляться. Вот-вот должны были объявить её номер, куда бежать? Сорвать выступление, к которому она и солист готовились не один месяц? И он это прекрасно знал, и, страстно дыша, дерзко целовал её в шею и в губы…
Со временем, совсем обнаглев, он начал приходить к ней прямо в дом. Глубокой ночью, вернее, в тот предрассветный час, когда всё вокруг охвачено самым крепким - предутренним сном. Светлана не знала, как он проникал в их дом - но он был здесь. Садился на край кровати и строго смотрел на неё сквозь очки непонятным взглядом. И она замирала, не в силах двинуться. А его руки начинали бродить по её телу: сначала, плечи, потом грудь.
Вначале нежно, лёгким касанием, он взбегал своими музыкальными пальцами на аккуратные симметричные холмики и, чуть помедлив, нажимал на тёмно-розовую ягодку, украшающую каждый холмик, как на звоночек.
Звоночек срабатывал, отдаваясь по всем потаённым местам Светланиного тела
От невольно проснувшегося желания, девичья грудь напрягалась – и тогда руки нерешительно, словно нехотя, покидали два тугих холмика и медленно двигались вниз…
Вот они миновали бархатистый плоский живот и, сойдясь на заветном тёмном треугольнике - тут же расходились в стороны, чтобы встретиться на узенькой попке.
Крепко сжимая упругие половинки, он приподнимал бёдра девушки, медленно, наклонялся над тёмным шелковистым треугольником и легко касался его губами.
Вот и всё. Ничего больше. Только лёгкий шепот на прощание «Cara mia»…
Каждый раз, после этого, какое-то время Светлана лежала, не смея открыть глаза. Ей было стыдно и приятно – и оттого, ещё более стыдно. Она даже не пыталась узнать, каким образом он покидал их дом? Но это было и не важно.
«Cara mia»…звучало в ней - моя дорогая… Но ведь это не было правдой.
*****
На занятиях по концертмейстерскому классу они встречались два раза в неделю, и он всегда был занудливо-скучен, придирчив и холоден.
- Вы сегодня опоздали на целых, – он подносил часы к своим близоруким глазам - две с половиной минуты.
Светлана пыталась объяснить, что ориентировалась по вестибюльным часам, по которым давались звонки на занятия, и если судить по ним, она пришла даже на минуту раньше.
Но он не слушал оправданий и нудно объяснял, как важно концертмейстеру быть всегда точным. Ведь его опоздание может заставить исполнителя нервничать, и тот хуже споёт или сыграет. А самое, страшное - это если объявят номер, а исполнитель, по вине опоздавшего концертмейстера, не сможет выйти на сцену.
Света молчала. А что она могла сказать, если, по большому счёту, Виктор Игнатьевич был совершенно прав. И она старалась не опаздывать и хорошо готовиться к занятиям.
Но педагог не замечал её стараний и был, по- прежнему, строг и требователен, хотя, в отношении других учеников мог проявить некоторую снисходительность.
- Слушай, а что это Вальков (за глаза его звали только по фамилии) - к тебе так придирается, чем ты ему не угодила? – спрашивали иногда однокурсницы.
Светлана пожимала плечами. Она и сама не понимала, чем заслужила такую немилость?
А он продолжал своё тиранство. Ничто не ускользало от придирчивого внимания Виктора Игнатьевича.
- На сцену нельзя выходить с голыми ногами и в короткой юбке. Чулки обязательны. Даже в жару, – опережал он возможные возражения. - Вы выходите сопровождать солиста, а не демонстрировать свои ножки. С этим – пожалуйте в другие места, а у нас сцена с классическим репертуаром.
Заметив, что Светлана немного сутулится - она считалась тогда высокой, со своими 169 сантиметрами, Вальков строго выговаривал:
- Когда вы выходите на сцену, вы должны иметь королевскую осанку. У вас прекрасный сценический рост и не стоит уменьшать его, сгибаясь и проседая в коленях, будто у вас артрит…. За роялем спина всегда должна быть абсолютно прямой. Наклоняйтесь к клавиатуре, как вам угодно - для этого существует гибкая талия. Вам всего семнадцать лет и вы - не кошка, чтобы выгибать спину… - Здесь Вальков улыбался. Ему, наверное, казалось, что он мило пошутил.
Светлана кивала головой и ждала, когда она сядет, наконец, за рояль. Там она чувствовала себя намного уверенней. Вальков, при всей своей строгости, был справедлив, и не делал ненужных замечаний. А Светлана любила все эти читки с листа, транспонировки на разные интервалы вверх и вниз, любила аккомпанировать - даже, когда Вальков сам исполнял партию солиста.
«Уймитесь волнения страсти» - пел он романс Глинки своим негромким, совсем не певческим голосом, и Светлане становилась смешно, когда она представляла Валькова, объясняющегося кому-нибудь в страстной любви.
Особенно нелеп был он, при исполнении итальянского любовного романса.
- «О, cara mia bеn” – тянул он, изображая солиста-певца, а Светлана старательно аккомпанировала, глядя в ноты. Ей очень нравилось этот романс, в котором, судя по подстрочному переводу, юноша объясняется в любви к девушке, называя её «моя дорогая».
И томная музыка, и эти нежные слова - так не сочетались с сухопарым, в круглых бухгалтерских очках, Вальковым, что Светлана боялась рассмеяться. Какая там «cara mia”? Он казался Светлане чеховским «Человеком в футляре». Было даже странно узнать, что у него есть жена и сын…
А то, что он приходил к ней во снах и Так ласкал - в подобные моменты казалось чем-то совершенно невозможным. Более дикого сновидения было трудно представить. Но кто же в этом виноват? Уж меньше всего сам непробиваемо- холодный Вальков.
*******
Третий курс Светлана закончила с пятёркой по концертмейстерскому классу. Причём, это была единственная пятёрка среди учеников Валькова – и вполне заслуженная. В течение всего учебного года, Виктор Игнатьевич, словно специально испытывал Светлану. Он бросал её на аккомпанементы к вокалистам, духовикам, струнникам. И всюду Света блестяще проявляла себя.
Стоически выдерживала она неритмичное пение вокалистов. Те, ради хорошо звучащей ноты, как тетерева на току, забывали обо всём на свете. И, конечно, им не было никакого дела, каким образом аккомпаниатор будет ловить их, после того, как они соизволят сойти с эффектной ноты, возьмут дыхание и пойдут дальше, вольготно разгуливая в пределах исполняемого произведения.
С духовиками были иные сложности. Надо было найти нужный баланс звучания со всеми этими трубами, валторнами, кларнетами. У каждого - своя сила звука, свой тембр. Важно было, чтобы тебя не заглушали, но и ты не должен выпячиваться, ведь аккомпаниатор - не солист…
Со скрипачами следовало быть пунктуальной - касательно нотного текста и уточено-изысканной - в отношении звука. Светлане удавалось это наилучшим образом. Поэтому, по рекомендации того же Валькова, который пользовался непререкаемым авторитетом, как концертмейстер, девушке доверили аккомпанировать училищному ансамблю скрипачей, с которым приходилось выступать на самых ответственных концертах.
На четвёртом курсе аккомпанемента не было. С Вальковым Светлана теперь встречалась случайно, в основном, в училищных коридорах. Торопливо поздоровавшись, она старалась поскорей проскользнуть мимо, впрочем, Виктор Игнатьевич и не задерживал её.
Наверное, оттого, что они теперь почти не виделись, ночные «визиты» Валькова, с его неизменным «cara mia» на прощание, постепенно сходили на нет, а потом и совсем прекратились.
******
Государственные экзамены Светлана сдала блестяще – осталось только получить диплом с отличием и направление в консерваторию.
На выпускном вечере, после торжественной части и концерта, было застолье.
Вначале все сидели чинно, по ранжиру – педагоги отдельно, студенты – отдельно, но, в свою очередь, незримо разделённые по специальностям.
.
Училищная «аристократия» - пианисты, скрипачи, теоретики – держалась вместе. Это были, в основном, девушки из благополучных семей. На их территории было тихо и благопристойно.
Чуть шумнее и веселее было у хоровиков. Там тоже было женское засилье, но контингент попроще, многие из районных центров – голосистые и здоровые. Они не стесняясь, пили вино и с аппетитом закусывали.
У народников – где контингент, по гендерному типу делился приблизительно, наполовину, было весело и шумно. Тем более, что к ним присоединились духовики – сплошь ребята, если не считать одну флейтистку.
Вокалисты – все, как один, взрослые люди, снисходительно поглядывали на резвящуюся молодёжь. Певческий голос развивается поздно, обычно, к двадцати годам, бывает и позже - так что, ещё при поступлении в училище, многие из них были старше всех этих мальчишек и девчонок.
Сопрано, басы и тенора, молча – голос надо беречь - пили тёплую водочку, которая согревает связки. Вообще-то, водки на столах не должно было быть, но, как же без неё, родимой?
Насытившись, народ стал разбредаться в разные стороны. Из соседнего зала призывно доносились звуки эстрадного оркестра - там начались танцы. Соседки Светланы, как бабочки на свет, упорхнули на звуки музыки.
Только Светлана оставалась сидеть за столом, прислушиваясь к сиплым, чувственным звукам саксофона, на котором играл Славка Ермилов - её первая наивная любовь.
Это было в самом начале учёбы. Пятнадцатилетняя Светлана влюбилась в Ермилова сразу и бесповоротно, смутно подозревая, что у них ничего не может выйти. Слишком велика была разница между робкой первокурсницей и училищной знаменитостью, композитором-джазистом, всеобщим любимцем – третьекурсником, Славой Ермиловым.
Но сердцу не прикажешь – и Света любила его неразделённой, всепрощающей любовью, которая бывает только раз в жизни.
Она знала о каждом шаге Вячеслава, о всех его пассиях, с завидной регулярностью сменявших одна другую. По ночам – плакала в подушку, днём училась, а вечерами вела дневник, куда записывала свои и чужие стихи про несчастную любовь. Так она смогла продержаться около года, а потом, не выдержав сердечных мук, написала Ермилову письмо, с объяснением, а-ля пушкинская Татьяна.
Как ни странно, письмо это тронуло избалованного женским вниманием, Вячеслава. Он провёл целое расследование и вычислил пославшую. Но, вопреки сложившейся о нём репутации, поступил благородно: не стал морочить голову невинной девчонки и, чтобы она скорее в нём разочаровалась, завёл роман с её однокурсницей – опытной в сердечных делах, Людмилой.
Светлана скоро обо всём узнала, но это не повлияло на её чувства. Их было так много, что она полюбила и Людмилу. Ведь раз Вячеслав оказывал ей внимание, значит, она того заслуживала.
Чувство к Ермилову – ограждало Светлану невидимой стеной от всех прочих кавалеров – ведь никто не мог с ним сравниться. Года через два, острый период прошёл - остались лишь угольки, но они согревали и заполняли ту часть сердца, в которой должна быть любовь. Поэтому Светлана не чувствовала себя ни ущербной, ни обделённой по части чувств. Ведь не так важно, отвечают тебе взаимностью или нет – главное, любить самому.
Вячеслав закончил училище на два года раньше Светланы и теперь был директором недавно открытой музыкальной школы и учился заочно в консерватории по классу альта. Для заработка, выступал со своим ансамблем на всевозможных вечерах, но никогда не брал денег за игру в своей альма-матер.
Теперь Светлана не хотела видеть Ермилова - она боялась испытать знакомую боль. Нет, она продолжала любить его - но такого, какого придумала себе. И чувство это уже не имело отношения к Вячеславу настоящему – талантливому, умному, красивому и эгоистичному. Их жизненные пути разошлись окончательно – так она думала, не зная, что жизнь будет ещё не раз устраивать им встречи.
- Вы позволите – мужской голос вытолкнул её из воспоминаний. Светлана подняла глаза – возле неё стоял… Вальков.
Не сразу поверив, что он обращается именно к ней, Светлана посмотрела по сторонам. Но рядом никого не было. А Вальков, уже взял стул, готовясь подсесть к столу.
- Да, да, конечно, Виктор Игнатьевич, пожалуйста…
И вот они сидят рядом… Эта близость была ей хорошо знакома – на занятиях по читке с листа или транспонированию, он сидел так же близко и бдительно следил за её работой, педантично указывая на неверные ноты.
Но теперь… Вальков наливает в рюмки вино, причём, себе берёт первую попавшуюся, и предлагает тост за Светланин отличный диплом.
Вальков – не в строгом костюме, а в голубой рубашке с расстегнутым воротом, без пиджака и галстука, с рюмкой в руке, произносящий тост… - Это было так необычно, что Светлана, вряд ли удивилась больше, даже, если бы он вдруг завис сейчас над полом в вертикальном положении.
Машинально, она отпивает немного из своей рюмки, а Вальков допивает всё до конца.
В нём ощущается какая-то решимость, что-то необычное, чего она прежде в нём не замечала. Светлане видно, что Вальков уже успел прилично выпить – наверное, за «педагогическим» столом. Лицо его разрумянилось, он кажется молодым и даже симпатичным.
- А он совсем не старый, сколько же ему лет? - мелькает у неё в голове.
Светлана вдруг вспоминает жену Валькова, зашедшую однажды в училище, и на которую ей указала всезнающая однокурсница Альбина. Кажется, она сказала, что жене Валькова тридцать, и он старше её на восемь лет. Тогда они ещё удивились, что у этого зануды- такая симпатичная, жена.
Итак, если его жене тридцать, значит, ему всего тридцать восемь. А ей всегда казалось, что Вальков совсем немолодой - почти старик.
А теперь, этот выпивший и помолодевший Вальков сидит возле неё и что-то негромко говорит. Лицо его выглядит расстроенным, он смотрит куда-то в пространство и похоже, разговаривает сам с собой.
Светлана плохо представляет, как ей себя сейчас вести? Она улыбается, иногда кивает головой. Ей уже жаль, что не пошла с подругами на танцы, но встать и уйти сейчас – неудобно. Невежливо бросать человека, которому грустно и который ей что-то рассказывает.
Вальков вдруг умолкает, наполняет рюмки и предлагает выпить «на прощание». Светлана отказывается::
- Нет, спасибо. Я больше не хочу…
А сама думает: «Какое ещё прощание, о чём это он?»
И вдруг он – тихо, но отчётливо:
- Вы были моей любимой ученицей, Света. Я был строг с вами, но это потому, что вы были любимой… И знаете, – Виктор Игнатьевич вдруг усмехается, – вы даже снились мне… Помните, тот романс на итальянском «кара миа»? Так вот, мы пели его с вами во сне – и не один раз…
Хорошо, что Свету никто сейчас не видит. Она опускает голову и молчит. А что говорить? Не про сон же - тот самый - Валькову рассказывать.
- Светка, что это ты тут сидишь? Пошли на танцы, Славка сейчас такие импровизы выдаёт. Ой, Виктор Игнатьевич, это вы, а я вас и не узнала. - Альбина Крутикова вопросительно переводит глаза со Светы на Валькова – пытаясь понять, случайно они рядом за столом оказались или нет?
- Вы извините, - Виктор Игнатьевич, - Светлана встаёт из-за стола, - я пойду?
Мужчина, не глядя на неё, кивает головой.
- Слушай, а что это Вальков сидел рядом с тобой, опять к чему-нибудь придирался? – спросила Альбина, когда они вышли из актового зала.
- Да нет, прощался.
- С тобой что ли? Лучше бы извинился, за то, что требовал с тебя вечно, как не знаю, с кого…
- Альбиночка, я сейчас на танцы сразу не пойду, мне надо себя в порядок привести.
Я к вам скоро приду.
- Только смотри, не обмани. Славка про тебя спрашивал. Говорит, а что это Светы не видно? Придёшь?
Светлана кивает. Она и вправду, должна привести себя в порядок, в зеркало хотя бы, посмотреться. Всё же Ермилов спрашивал про неё…
Она сворачивает налево, там, в конце короткого тёмноватого коридора, - вокальный класс, в котором есть зеркало. Хорошо, если бы он был открыт…
В пустом коридоре – ни души. Наверное, все побежали слушать ермиловские импровизации. Вот и коридорный тупик, где находится класс вокала.
Светлана не успевает взяться за дверную ручку, как чьи-то руки ложатся ей сзади на плечи, затем, скользнув по груди, крепко впиваются в талию. Резкий поворот – и Светлана оказывается лицом к лицу с Вальковым, который молча, с упрямым - почти, злым, выражением лица, тащит её в самый тёмный угол коридора.
Там - впечатывает её, растерянную и не сопротивляющуюся, в стену и целует в губы так, что темнеет в глазах, а ноги отказываются держать внезапно обмякшее тело.
Остатком сознания, Светлана ощущает аромат мужского парфюма, и алкоголя:
- Милая, хорошая, - слышится ей между поцелуями, которые покрывают её лицо и шею. – Моя дорогая…
************
Спустя много лет, когда Светлана была уже заслуженным работником культуры, известным концертмейстером, она часто с благодарностью вспоминала своего учителя. Всем лучшим достижениям в профессии она была обязана Валькову.
Вместе с жизненным опытом пришло понимание, что он любил её – и не только, как хорошую ученицу… Но ничем не выдал своей любви.
Только один раз, на выпускном вечере, на прощание: «Cara miа ” – моя дорогая…
ТАТЬЯНА ШЕЛИХОВА-НЕКРАСОВА
: