Случайность, удивительная случайность.
Случайно пошли вдоль оврага, случайно подошли к старому вязу, случайно заметили внизу, в самой глубине оврага, через густые голые ветви, золотом просвечивающий купол.
- Боже мой, - ахнули почти одновременно, - там церковь?!
Пробирались среди холодных упрямых веток, по самому краю, стараясь не соскользнуть по мокрой траве, не ухнуть вниз. И с каждым шагом контрастной белизной сквозь тёмные мокрые ветви прорисовывались стены.
Помогла молодая семейная пара: папа ловил шустро бегающую дочку, мама улыбалась.
- Да, старая церковь.
- А как к ней спуститься, вы не подскажете?
- Пройдёте вперёд, до детского парка, там будет дорожка вниз. Вы сами увидите!
- Но почему?! Почему церковь – внизу, в овраге? Не понимаю... всегда думала, что церкви строили на самом высоком месте. Нет, туда надо обязательно сходить...
- И пойдём!
И мы пошли.
Потрескавшаяся асфальтовая дорожка неспешно спускалась вдоль оврага, а высокие старинные дубы с двух сторон сдерживали её неровные, не ведающие бордюров края. Раскинув чёрные ветви, невозмутимые долгожители приструнивали редких прохожих: «тише, тише, спокойнее, тише...»
Вниз, вниз; всё ближе, ближе.
Вот уже появилась кованая ограда, вросшая в старые неровные камни; вот внизу уже видна сама церковь – крошечная, непривычно маленькая, старательно выбеленная простым мелом.
И вдруг, в узком проёме ограды - узкая лестница, ступени вниз. Лестница современная, бетонная, с узорчато-перекрученными перилами... Всего-то ступенек двенадцать-пятнадцать, сползающих среди опустошённых осенью цветников на узких террасах.
Но именно на них произошло первое чудо: город, оставшийся где-то сверху, исчез. Его больше не стало - нет суеты, нет шума; город остался где-то далеко-далеко, и... расправились плечи, скинувшие давление чужих мыслей, желаний, страстей.
Приостановилась на ступеньках: огляделась, вдыхая умиротворяющий воздух – и неожиданно для себя поняла, что на лице появилась мягкая, туповатая своей беспричинной нелепостью, улыбка... но она пришла без моего участия, не мне её и сгонять.
Церковь уже всего в нескольких метрах; а совсем рядом две женщины маленькими щёточками, похожими на гребешки для волос, прочёсывают узкие цветники. Пришедшая ниоткуда улыбка принесла с собой спокойствие и внутреннюю свободу; поэтому, прислонившись к перилам, легко, как у старых знакомых, спросила:
- Здравствуйте. Вы не расскажете, что это за церковь? Почему - здесь, внизу...
Ближайшая женщина медленно распрямила спину:
- Подойдите к Ольге, у входа. Она вам расскажет всё, что знает.
Территория на склоне оврага, которую занимает храм (а это оказался именно храм при монастыре, стоящем чуть в отдалении) маленькая, крошечная. Я отправилась к неведомой Ольге, а подруга, быстро сориентировавшись, полетела к церковной лавке, расположенной у бокового выхода.
Седая Ольга была занята. Но, заметив меня, женщина завершила разговор и обратилась ко мне:
- Вы что-то хотели?
- Да. Расскажите, пожалуйста: почему – в овраге? Я живу в вашем городе уже несколько лет, но никогда не слышала об этой церкви... Почему она так спрятана, внизу?
- Потому что они прятались, - жестом охватывая небольшой дворик, разводит руками Ольга, - от лихих людей, от войн, от грабителей, от иноверцев. Жили в пещерах, хранили веру, вывезенную, по преданиям, с Киевской Руси... Печерские монахи.
- И в каком веке это было?
- Документально церковь зафиксирована в 17 веке, а первые Печерские, как считается, появились здесь в двенадцатом веке...
Печерские... нежданный отклик родной отцовской фамилии, аналогия с историей моих предков, Печерских, которые приехали на Урал подводами в 16-17 веках, да так там и остались, показались мне очередной удивительной случайностью.
Я разглядывала рыжие песчанно-каменные осыпающиеся склоны, мысленно пытаясь увидеть те, первые, пещеры в лесном овраге; прикасалась к кирпичной кладке старой церкви и... удивлялась блаженной улыбке, самостоятельно захватившей лицо.
Подошла к высоким створкам распахнутых дверей, постояла, ощупывая взглядом тяжёлые кованые петли, отполированное бесчисленными прикосновениями рук кольцо.
Когда меня потянуло вправо, обойти церковь сзади - удивилась спонтанно возникшему желанию, но пошла, медленно-медленно, маленькими шагами. Впитывая воздух, впитывая что-то ещё, другое, неуловимое, но ощутимое.
Подумала, что просто обойду церковь кругом: а почему бы и нет, да, так никто не делает, надо было зайти в саму церковь, но мне надо обойти её, и я иду, в этом же нет ничего плохого?...
А за церковью оказались безымянные надгробия – грубо обтёсанные, неровные глыбы. Четыре безымянных захоронения, в ряд... и высокая, вертикально установленная, железная плита, по которой рядами уходили в землю старые буквы: «1772 году, апреля...»
Надпись, древнерусскими буквами рассказывающую о женщине, «...Евдокея Кондратавна Григорова и положена под сей диск она жила от рождения своего восемьдеся...», я разобрала уже дома, с фотографии. Дочитать её невозможно: за прошедшие столетия плита ушла в землю, утащив с собой окончание.
А тогда – опустилась на скамеечку у ограды, взглянула в небо, на могилы, на плиту...
И вдруг выступили слёзы – от невероятно сильного чувства благодарности, заполнившего всё пространство вокруг.
Жёлтые камни, поросшие мхом; сухие измятые листья на мокрой земле; торчащие корни деревьев; толстые кованые ставни, защищающие окна старой церкви; неровные кирпичи церковной кладки; серое небо с нависающими тучами; сплетения оголившихся ветвей; хлипкие зелёные травинки, всё ещё тянущиеся к жизни... буквально всё, всё вокруг, вдруг ставшее частью меня самой, вызывало то самое «благо дать», за которым извечно тянется человек.
И это была следующая удивительная случайность того дня: кто - я, почему – мне, за что?... «Спасибо, спасибо, спасибо – за эти минуты, за испытанное, за данное, за приоткрытую дверцу», - всё ещё блаженно улыбаясь, чуть шевелились губы.
И разум соглашался с ними: да, да, да!
Понимала, что можно вернуться той же стороной, что уже получила всё, что могла и даже больше, но обошла-таки церковь по кругу до конца. Зная, что этого уже можно не делать.
Теперь я улыбалась уже сознательно: приобретённое благодатное счастливое спокойствие, вернувшее равновесие между внутренним и внешним, позволяло.
Казалось, столько времени прошло, но подруга всё ещё стояла у церковной лавки.
Наконец, расплатившись, она подошла ко мне и протянула ладонь, показывая купленный крестик:
- Сыну купила. Сказали, серебрянный, но что-то очень дёшево… всего сто тридцать рублей!