-Пойдем прогуляемся, - он кивком указал на дверь. Друг проследил за взглядом, кивнул, опять чуть нарочито кивнув головой, потянулся за небрежно брошенной на соседний стул кожанкой. Встал, пошатнувшись, на чуточку неуверенных ногах, тяжелым взглядом исподлобья проводил прошедших мимо столика на возвышении пару – мужчину и женщину не первой молодости, явно небедных, с присущим только привыкшим командовать выражением лица.
-Знаешь, иногда я завидую вот таким, - он пьяно кивнул в сторону парочки, подходившей к дверям. Мужчина небрежным жестом опустил бумажку в полста евро в ящичек у двери. – Они такие, с-суки, правильные, и все у них по плану…
-Они приходят к тебе, - улыбнулся друг, глядя на его неуклюжие попытки попасть в рукава. – И покупают твои байки, и твою одежду…
-Вот, - пьяно задрал палец он, - это доказывает, что мы единственные, кто живет правильно. Тьфу, блин…
-Как же тогда те, кто предпочитает другие места? – улыбнулся друг.
-А эти вообще бессердечные ублюдки, которых можно только убивать, - неожиданно ровным, начисто лишенным эмоций голосом, совсем не пьяным, ответил тот. Друг даже вздрогнул – настолько неожиданным был этот контраст с тем его всегда добродушным, пусть даже чуточку отчужденным приятелем, с тем пьяным говором, настолько мертвенно прозвучала эта фраза, что ему даже показалось, будто бы кто-то стоял рядом и подслушивал их. Он оглянулся, никого не увидел, всмотрелся в неожиданно бесстрастное лицо приятеля, как будто пытаясь понять, не шутит ли тот. Но лицо было начисто лишено каких-либо эмоций, лишь глаза поблескивали тем непроницаемым светом, которое свойственно всем перебравшим людям. – Давай возьмем пива.
Друг только покачал головой, глядя, как приятель распихивает по карманам бутылки. Одну из них он буквально силой всунул в руки ему. Они спустились с возвышения, прошли через опустевший зал, бросили по паре монет в ящичек «На пиво». Тяжелая дверь открылась, выпуская их в крохотный предбанник, скрипнула стеклянная – на улицу. Они замерли на ступеньках, застегивая молнии, чуть поеживаясь под порывами холодного, влажного ветра и мелкого дождика. Вспыхнул и нервно затрепетал на ветру огонек зажигалки, грубым всполохом высветив лицо одного из мужчин. Они спустились по ступенькам с крыльца, демонстративно прошли прямо перед носом припаркованной у обочины полицейской машины с парой копов внутри, не обращая внимания на пристальные взгляды из машины, по небольшой стоянке мимо двух припаркованных рядом «гарлемов», хищно блестевших мокрыми боками в темноте, мимо пары малолитражек, быстрым, широким шагом пересекли по диагонали пустой перекресток, две нахохлившиеся от дождя фигуры. Перешли и скрылись в проулке между домами.
Они быстрыми, широкими шагами шли по узкой, петляющей между домами улочке, разбивая тяжелыми ботинками рябые от дождя поверхности антрацитовых луж, нарушая ночную тишину стуком каблуков, редкими словами ни о чем, подставляя под редкий дождик лица и ежась от ветра, забиравшегося внутрь кожаных курток не смотря на поднятые воротники и плечи.
-Не знал, что тебя привлекают ночные прогулки под дождем, - сказал приятель. Он только улыбнулся в ответ:
-У меня есть и другие отклонения от нормы, - они замерли на краю тротуара, пропуская одинокий хэтчбэк, медленно ползший по извилистой улочке. Фары высветили фигуры двух мужчин, зайчики пробежали по серебристым украшениям курток, тонким золоченным дужкам его очков. Водитель – или водительница – почти невидимый в темноте салона, махнул благодарственно рукой, они синхронно кивнули, отвечая на жест. Широким шагом пересекли улочку и быстро пошли дальше, снова сливаясь с ночью. – Отклонения… Меня убивает неспособность передать очарование этого города, этих осенних сумерек, легкого ветра, ленивого дождя, неспособность передать логически, почему я выбираю дождливую ночь и иду, просто иду, не глядя никуда, просто куда-то вперед, пока меня несут ноги и я не падаю от усталости в подвернувшуюся канаву или первый попавшийся мотель. Я не гений. Я обычная, серая посредственность, может, чуть лучше других, а может и нет, потому что мы молчим об этом. Мы не можем передать этот ветер в лицо, брызги дождя, не можем объяснить, что заставляет нас идти. Мы не можем описать тех чувств и эмоций, которые заставляют нас идти в дождь и ветер, когда нам этого совсем не надо, не можем передать – ни словами, ни картинками, никак – почему нам хорошо в этой тоске, которую навевают эти стены, не важно, свежелакированные или потрескавшиеся от старости, не можем передать очарование серого города, когда эти стены смотрят на нас не радужным солнечным светом, а мокрой краской. Мы не способны на это. Не способны, - он замолчал, затянувшись сигаретой, оранжевым всполохом осветившей его задумчивое лицо. Он совсем не производил впечатления пьяного – или как минимум подвыпившего человека, как каких-то двадцать минут или полчаса назад. Они продолжили путь.
-По клубу идет слух, - снова нарушил молчание друг, переводя тему. – Говорят, что те ребятки, с дурью, снова к нам лезут.
-Разберемся, - спокойно и даже равнодушно ответил он.
-Говорят, что за последний год они подмяли под себя пару клубов на юге. Может, стоит поискать подмогу?
-Нет, не волнуйся, - тот же задумчиво-отрешенный голос, - я разберусь. Досаждать они нам не станут.
-Я помогу.
Снова молчание. Недолгое, но весомое.
-Не надо. У нас есть люди, которые умеют решать такие проблемы.
-Ты про Шведа? – резкий вопрос. Ему даже показалось, что не стоило его задавать – тем более, что друг явно не торопился с ответом. Молчание начинало тяготить. – Может, лучше обратиться в полицию? – они замерли на светофоре.
-Нет, не надо в полицию. Мы сами во всем разберемся, - светофор мигнул и они быстро перешли через дорогу, пересекли пешеходную дорогу и замерли над рекой. Почти невидимой в ночи громадой, размытый дождем, где-то справа нависал над ними вычурный мост. – Честно говоря, эта проблема волнует меня меньше всего.
-А больше всего тебя волнует запах изо рта, - задумчиво улыбнулся друг. – Что ты будешь делать дальше? Не будешь же вечно отсиживаться в подсобке и надираться ночами в подворотнях…
Он пожал плечами.
-Понятия не имею. Подумаю еще. Там будет видно.
-О чем тут думать? – с невидимой улыбкой ответил друг. – Либо да, либо нет. Девочка пришла за тобой. Тут не надо думать. Capre Diem. Ты слишком много думаешь там, где надо чувствовать.
Они замерли у самого парапета. Одна за другой полетели в воду пустые бутылки. Неожиданно он спросил:
-Как быстро ты бегаешь?
-Что?
-Ты хорошо бегаешь?
-Неплохо… - в ночи глаза его блестели лихорадочным, азартным блеском, каким-то недобрым, черным весельем, и улыбка на изуродованном шрамами лице казалась злой.
-Тогда, - он рывком снял куртку, сел на парапет, начал стаскивать ботинки, - ты сейчас возьмешь мою одежду и бегом побежишь по мосту на ту сторону. Там есть причал для моторок, на нем и встретимся.
-Что?!
-Я же не могу плыть в одежде, - он уже снимал рубашку, расстегивал ремень, - у меня промокнут и сигареты, и зажигалка. К тому же я дам тебе фору, ровно одну сигарету.
-Ты сошел с ума! Ты же утонешь!
Он скомкал вещи, оставшись только в футболке и трусах, сунул их в руки ошарашенному товарищу. Затянулся сигаретой, тут же прикурил новую.
-Ну? Чего ты стоишь? Если я приплыву туда раньше тебя, меня арестуют за непристойное обнажение, - ухмылка стала широкой, почти издевательской. – А еще я простыну.
-Я не дам тебе… - Друг рванулся к нему, намереваясь схватить, но он увернулся с ловкостью, которой нельзя было ожидать от подвыпившего человека.
-Еще одна попытка – и ты побежишь без всякой форы. Беги.
-Ты сумашедший!
-БЕГИ!!
Друг начал пятиться назад, в сторону моста.
-Ты псих! Ты утонешь! Послушай…
-Беги!
-Ты не доплывешь!
Вместо ответа он отошел на несколько метров от ограды, голый мужчина в центре города, под шокированными взглядами прохожих несколько раз взмахнул руками, разбежался, запрыгнул на ограждение и прыгнул… Друг метнулся к краю, высматривая что-то в воде… Метрах в двадцати от берега раздался всплеск, он перевел глаза и увидел над водой голову. Раздались шлепки по воде, и голова стала удаляться от берега.
-Твою мать…
Он развернулся и со всех ног побежал к мосту.