(Обыкновенная история)
Песнь соловья
О, чарующие летние ночи полнолуния! Сколько тайн вы храните в своих кладовых, укрытых от людских глаз серо-голубым покрывалом. Только лишь яркие звезды, вечно сияющие в небесах, знают эти тайны, но и их луна задернула матовой полупрозрачной пеленой – молчите.
В роще, залитой лунным светом, над обрывистым берегом неспокойной в этом месте реки с густой и серебристой, как ртуть водой, пел песни любви соловей. Он не так давно прилетел из теплых, но чужих ему краев, где спасался от холодов России. И вот здесь, на знакомом по прошлым веснам месте он, в ожидании подруги, задержав-шейся где-то в пути, поет дивные песни.
Роща, пронзенная лунными стрелами от верхушек деревьев до густой, сочной тра-вы под ними, отдыхала от дневного, зноя; бирюзовые листья, блестящие своей новиз-ной днем, сейчас выглядели темными, как и тени от них на стволах, освещенных мато-вым светом полной луны. Граница рощи и луга вблизи еще различалась, но вдали она растворялась, и два совершенно разных творения природы сливались в единое целое, и лишь на фоне серого неба роща вновь становилась рощей, состоящей из больших и малых деревьев, которые четко вырисовывались темными контурами на светлом экране-небосводе.
Этот обрывистый берег реки облюбовали не только соловей, но еще двое: черно-глазый парень, с густыми, вьющимися черными волосами и девушка с русой косой и большими серыми глазами. Год назад они окончили школу, и теперь она учится в сель-хозтехникуме, а он работает конюхом в колхозе. Учились они в одном классе, но под-ружили лишь после окончания школы.
– Вася, ты послушай, как поет наш соловушка, – говорила она, отстраняясь от юноши, пытавшегося обнять и поцеловать ее. – Слушай, слушай, ведь скоро отойдет его пора.
– Хорошо поет соловей, но без слов, – отвечал он. – Давай я тебе спою песню со словами.
Он взял гитару – струны нежно отозвались на прикосновение его пальцев.
– У тебя такое красивое, певучее имя – Нина, – перебирая струны, говорил он. – Я могу петь песни только с одним этим словом.
Он тихо запел, повторяя лишь ее имя, а гитара, казалось, сама нежно подпевала ему стройными звуками первых струн.
– Не балуйся, – она положила руку на струны – гитара послушно замолчала, – сам не поешь, и насладиться пением соловья не даешь. Молча посидим, хорошо?.
– Ты не хочешь меня слушать, а соловей умолк, заслушавшись меня, – тихо за-смеялся Василий. – Отдай гитару – я буду петь.
Борьба за гитару закончилась долгим поцелуем. Ах, как крепко и сладко целовался Вася. От этих поцелуев у Нины кружилась голова, а часто она теряла ее совсем. Но она в такие минуты ничуть не жалела об этом, а лишь наслаждалась своим недолгим счастьем.
Уже несколько раз Василий предлагал ей руку и сердце на все времена, но Нина, смеясь, отказывала ему, находя различные отговорки, как и сейчас.
– Ну где мы с тобой жить будем? Ведь твой дом почти развалился. Тебе нужны только гитара и кони. Ты даже спишь в конюшне.
– А зачем мне дом, если там никто не живет?
Действительно, в этом доме жить было некому. Мать не так давно умерла, а отец его, вольный цыган, не смог прижиться в колхозе, где однообразный каждодневный и тяжелый труд не давал ему той свободы, к которой он привык, кочуя в юности с цыга-нами по бескрайним просторам Советского Союза. От колхозных тягот он уехал в при-каспийские степи к вольным табунам лошадей, к каспийским и волжским браконьерам, и уже оттуда, надо отдать ему должное, помогал деньгами воспитывать сына. И сейчас в редких письмах он приглашал Васю к себе, на степные просторы, где легко дышится и начальники где-то далеко.
– Вот если бы ты согласилась выйти замуж за меня, я бы для тебя новый дом по-строил, – продолжил Вася.
– Хвастун ты, как я погляжу, – засмеялась Нина, – за какие деньги ты бы его по-строил?
– Цыгане, отец, родственники отца помогли бы. Они богатые. Но ты не хочешь, по-этому я и не строю – мне одному это не нужно.
Он помолчал, наигрывая незатейливую цыганскую мелодию.
– А кони тебе, чем не нравятся? Они лучше многих людей. Люди их просто не по-нимают. Как прекрасно называются породы лошадей: арабские, ахалтекинские, тер-ские, кабардинские. В мире около двухсот пород. А какие масти, как красиво они зву-чат: соловая, чубарая, игреневая, гнедая. Но сейчас ни масти, ни породы чистой не найдешь. Не нужны сейчас кони никому.
– Хороший ты, Вася, добрый, – прервала его повествование Нина, – но я не могу тебя представить мужем. У тебя все равно на первом месте будут лошади и гитара, а затем остальное. Цыган ты, цыганом и останешься. – Погладила его по волнистым цы-ганским волосам. – Даже если я соглашусь выйти за тебя замуж – родители не позво-лят.
– А ты не слушай их, поступай так, как сердце тебе подсказывает, сердце не обма-нывает, не ошибается.
Сердце Нины велело любить Васю, но кроме сердца был разум, который убеждал ее: цыган тебе не пара. Нет ни какой гарантии, что он не повторит путь своего отца, а ей этого не хотелось. Уехать с ним она никогда не решится, потому что ее родина здесь, и простор степей ее не манит, и лошадей она боится. Поэтому она, встречаясь с ним на высоком речном бережку, где так удивительно поет соловей, никаких надежд не подает ему. Да и эти встречи должны скоро закончиться, так как родители, не спраши-вая ее, подыскали ей жениха. Им был старший сын Митрофановых, Николай – первый парень на селе. Нравился он и Нине – ну кому не понравится рослый, сильный, светлокудрый парень с голубыми глазами, по которому сохли девки всей округи? Отслужил в армии, и теперь работает механизатором в родном колхозе. В душе она была согласна выйти за него замуж, но еще не знала, любит его или он только нравится ей. Вот Васю она любит, и, несмотря на все запреты родителей, убегала из дому, как только слышала над рекой голос его гитары. Она понимала, что эти встречи должны скоро закончиться, поэтому она спешила насладиться последними встречами с милым сердцу цыганом.
Василий тоже знал это, но один, без Нины, не мог бороться с предстоящей разлу-кой. Вот почему в последнее время так горько плакала его гитара, и грустные песни плыли над рекой.
Без меня тебя счастье забудет,
Не услышишь ты песнь над рекой.
Тот, другой, тебе с неба не будет
Доставать звезды нежной рукой.
Сердце знает: меня ты забыла,
И не вспомнишь ты трель соловья.
Словно в поле траву ты скосила,
Чтоб не ведать, не помнить меня.
Будет солнце светить в поднебесье,
И луна над поляной сверкать,
Вновь тебя позову светлой песней,
До рассвета тебя буду ждать.
– Почему ты такие грустные песни поешь, беду кличешь? Может, с Николаем я буду счастлива.
– Ты плохо знаешь Николая. Он любит выпить, подраться, хвастлив, я уже не гово-рю, что все девки в него влюблены, и он этим пользуется.
– Видишь, все в него влюблены, а женится на мне, – заметила Нина с некоторой гордостью.
– Это же не значит, что он тебя любит. Просто так решил отец, а отца он еще слу-шается. У них хозяйство большое, а ты крепкая, здоровье у тебя хорошее – такие ра-ботники им нужны. Не надо будет бабу Клаву приглашать управляться по хозяйству. И красивая ты – не грех людям показать.
Василий отломил ветку от куста и бросил в реку. Темное течение подхватило ее и увлекло в водоворот, где она долго кружила, пытаясь выбраться на стремнину.
– Работа и все остальное, конечно, ерунда по сравнению с тем, что он бабник. Не веришь? Спроси свою лучшую подругу Настю. Она наверняка все знает.
– Что она знает? Она ведь дружит с его братом, Никитой.
– Вот поэтому она все знает. Да и сама ты все знаешь, только сейчас не хочешь это видеть.
Прав Вася, знала Нина о похождениях Николая, но знатным был он женихом, и все девушки по нему сохли – это и манило.
«А насчет других женщин, так это он лишь до свадьбы, а потом он будет только мой», – уверяла она себя.
Соловей в близком лесу продолжал упоительно петь песнь любви. Его людские бе-ды не касались: он певец весны – праздника жизни, и он старался оправдать свое вы-сокое предназначение.
– И ты его ничуть не любишь, – продолжил Василий, – просто нравится – не боль-ше.
– Да, сейчас только нравится, но пройдет время, и я его полюблю. Не так, как тебя, но полюблю.
– Не получится у тебя так: любила одного – забыла и полюбила другого. Ты будешь часто вспоминать меня. Вот эти наши встречи позабыть нельзя. Соловей, луна, песни мои – не дадут забыть.
– Пророк нашелся. Давай не будем об этом говорить. Мы уже все обговорили. В одном ты прав: нам больше нельзя встречаться. Меня уже Николай пригласил завтра на свидание. – Она внимательно посмотрела на Василия. – Он тебя еще не бил?
– Слегка. Обещал, что завтра с друзьями будет бить так, чтобы я навсегда забыл тебя. А я не хочу забывать тебя. Если бы ты согласилась, то мы бы прямо сейчас могли убежать отсюда.
– Дурачок. Куда же мы убежим? – тихо вздохнула она.
– Нашли бы место, где нас бы приютили. Цыгане есть везде. Но ты не хочешь. Ты не любишь меня. Ты уже готовишься к встрече с Николаем.
Но не так все было просто в душе у Нины. Васю любила она, как любят юные души, еще не познавшие жизнь, еще не думающие ни о чем, не думающие о своем будущем. И в то же время, в ее голове, в голове деревенской жительнице привыкшей с детства к труду, привыкшей искать выгоду во всем, уже начали бродить мысли о будущем. А свое будущее она видела рядом с Николаем: может их жизнь будет и не такой счаст-ливой, как хотелось, но она будет обеспеченной. Любить Николая так, как она любит Васю, она не будет. Любовь к Васе – это таинственные песни соловья, которые только слушают. Но люди должны петь другие песни: простые и понятные. Как бы ей хотелось прожить жизнь под песнь соловья, но так не бывает. Надо выбирать. Надо забыть пес-ни над рекой, забыть страстные поцелуи, блаженство, которое давал ей Вася. Забыть все и начинать жить будущим.
Василий, словно прочитав ее мысли, взял гитару, поднялся.
– Пойдем, провожу домой.
Расставание у дома было грустным и недолгим: короткий поцелуй, «до свидания, спокойной ночи» – и все.
* * *
Первое свидание Николая и Нины прошло на центральной улице села. Они шли рядом, не касаясь друг друга, говорили о пустяках, но народ видел, что договоренность старых Митрофановых и Степановых не пустой звон. Вот они, жених и невеста, идут рядышком.
– Коля, – Нина дотронулась до руки Николая, – ты Васю не бей. Я больше с ним встречаться не буду, и он обещал не ходить ко мне.
– Я знаю, – ответил Николай, – мы уже с ним вчера ночью поговорили, – упрямый цыган. Он мне сказал, что все зависит от тебя. Я ответил за тебя, что ты больше не хо-чешь его видеть. Правильно я ему сказал?
– Правильно, Коля, – тихо ответила Нина.
– Вот и хорошо.
Они еще несколько раз прошлись по улице, а затем он проводил ее домой. Расста-вались без поцелуев.
Нина, после первого свидания с Николаем, долго лежала с открытыми глазами, на-полненными слезами и не могла заснуть, но уснув, она спала спокойно, проснулась бодрой, и уже с утра ждала нового свидания с Николаем.
Дни проходили быстро: с утра учеба в техникуме, затем работа по хозяйству – и свидания с Николаем до поздней ночи. Вася уже был где-то далеко. Единственное, что она делала в память о Васе – она никогда не назначала свидание на высоком берегу реки, там, где в конце весны так чудно поет их соловей. Но Николай нашел другое ме-сто, где также протекала река, и из близкой рощицы доносились трели соловья. Друго-го соловья. Прошло некоторое время и Нине стало казаться, что этот соловей поет ни-чуть не хуже того.
Вася лишь однажды прислал письмо другу из бескрайних Прикаспийских степей, где он с отцом выпасал табуны гнедых и рыжих лошадей. В письме он передавал при-веты всем одноклассникам и знакомым. Нину в письме он не вспоминал, наверное, не хотел создавать ей лишние проблемы перед свадьбой. Но Нина это поняла, как позво-ление забыть его навсегда.
* * *
Свадьбу, как и полагается, сыграли осенью. Митрофановы не поскупились, и свадьба удалась на славу: треть села гуляла почти неделю.
Нина была счастлива. Нет, она еще по-настоящему не полюбила Николая, она бы-ла счастлива от того внимания, которое оказывала ей семья Митрофановых, сча-стлива от зависти подруг.
– Счастливая ты, Нинка, – говорили ей подруги, – такой парень достался. Ты хоть бы любишь его? Хотя, с таким можно и без любви прожить.
Нина смущенно пожимала плечами.
– Не знаю, но он мне очень нравится. Если сейчас и не люблю, то со временем по-люблю, – заверяла она любознательных подруг.
Время любви настало скоро. В первые же брачные ночи она поняла, как надо лю-бить мужчину. Если с Васей она главенствовала в их любви, подчиняла его себе во всем, то с Николаем она осознала, что в любви женщина должна покоряться мужчине. Николай завладел ею всей: и мыслями и телом. Она даже не пыталась сравнить про-исходящее с ней сейчас с тем, как было с Васей. Лежа в жарких объятиях Николая, она забывала обо всем, и лишь изредка, когда мысли возвращали ее в действительность, Нина благодарила судьбу за то, что она подарила ей Николая.
В первые месяцы совместной жизни Николай и Нина, хотя и изредка, ходили в гости к знакомым, принимали у себя гостей, ездили в город на машине старого Мит-рофанова за покупками. Николай был внимателен к молодой жене, и она отвечала взаимностью. Но больше всего Нина ждала субботние вечера. В эти дни, после тяжелой трудовой недели они топили баню, расположенную на краю их участка у самой реки, и мылись там вдвоем.
Нине нравилось, как Николай доводил баню до такого состояния, когда раскален-ный пар обволакивал тело жаркими покрывалами, покалывал тонкими иголочками кончики пальцев, отделял душу от тела. Но тело не хотело уходить от жары, а требовало ее еще и еще, словно пытаясь показать, на что оно способно. Нине нравилось, как после спада жары Николай ловко работал веником, как тело от нежных и вместе с тем обжигающих прикосновений березовых веточек становилось легким, невесомым. Но верхом блаженства для нее было выскочить нагой из раскаленного рая и броситься в речную прохладу, чувствуя, как вода, соприкоснувшись с ее разгоряченной плотью, превращалась в пар, чувствовать, как душа из небытия медленно возвращается в ее тело. Но больше всего она ждала той минуты, когда остуженные холодной водой и прохладой осеннего вечера они возвращались в предбанник, и там ее тело, рядом с молодым красивым телом Николая, наполнялось другим жаром – жаром любви. Домой они возвращались счастливые, сбросив с себя весь груз рабочей недели и устав от любовных ласок.
…Давно уже отзвучала, отпела свадьба, Нина уже освоилась на новом месте, и те-перь легко управлялась с большим хозяйством Митрофановых. Семя Митрофановых была работящей, и до недавнего времени со всем этим справлялись сами. Но хозяйка всего этого, Анастасия Сергеевна, по-видимому, надорвалась, работая в колхозе и до-ма. Теперь она с трудом передвигалась по двору и была плохой помощницей по хозяй-ству, но зато все хорошо видела. На свадьбе она всячески подчеркивала достоинства молодой хозяйки, но вот прошло совсем немного времени, и свекровь резко изменила свое отношение к невестке. Многое не нравилось Сергеевне в том, как работает Нина, как готовит еду, и она тут же и высказывала ей все. Но было что-то еще, чем была не-довольна свекровь и о чем она хотела сказать, и ждала удобного случая.
В большом хозяйстве работы хватало на всех. В конце дня, уставшие, ужинали все вместе. На столе разнообразной еды всегда было много, всегда была и водка.
– Ты, дочка, не смотри, что мы пьем, – говорил за столом свекор. – Мы пьем не для того, чтобы напиться, а чтобы легче стало. Снимаем, как сейчас говорят, стресс, – улыбнулся он. – Выпей и ты немного и хорошо закуси, и тебе станет легче. Ты ведь то-же устаешь. Я знаю, что такое работа по хозяйству.
Муж с улыбкой поддержал отца.
– Попробуй, только не увлекайся.
Конечно, она раньше пила понемногу водки, но это было на праздники для веселья. А здесь ей предлагали, чтобы снять усталость. Нина выпила рюмку водки – действи-тельно, усталость ушла, и на душе стало светлей. Она это запомнила, но прибегала к этому спасительному варианту редко.
Однажды, уже после всех новогодних праздников, Нина, прижавшись в постели к Николаю, прошептала:
– Коля, а у нас, наверное, будет ребеночек.
Николай, повернувшись к ней, долго молча смотрел на нее, потом обнял, поцело-вал и сказал:
– Только чтобы был мальчик, Илюша.
Нина согласилась, что мальчик это очень хорошо.
Вскоре и врачи подтвердили, что Нина беременна. У Митрофановых по этому по-воду был небольшой семейный праздник. Даже у свекрови глаза светились радостью, но только в присутствии сына. При встрече с невесткой, она поджимала губы, выражая таким образом свое недовольство.
Николай радовался больше всех. Он не разрешал Нине много работать, кормил ее яблоками и апельсинами: ребенку нужны витамины. Счастье, казалось, будет длиться бесконечно, но оно оказалось недолгим.
Нина вынашивала ребенка тяжело, часто болела и иногда уходила к родителям – ей там было лучше.
Николай вначале относился к этому с пониманием, иногда отвозил ее к матери сам. Но скоро Нина почувствовала, что муж стал меньше уделять ей внимания.
– Что случилось? – с тревогой спрашивала она, – ты стал невнимательным, часто задерживаешься на работе, стал выпивать.
– Ничего особенного, – отвечал он с напускным равнодушием, – просто на работе много дел. Устаю. Вот и расслабляюсь, снимаю стресс, так сказать, – усмехнулся он. – Ты не переживай, все нормально.
В последние месяцы беременности Николай все чаще стал приходить домой пья-ным, а однажды Нина почувствовала от него сильный запах знакомых духов.
– Что, старую любовь вспомнил?
– Какую любовь? – удивленно поднял брови Николай. – Вот, с ребятами посидел немного.
– А откуда Веркины духи на куртке. Эти духи в селе и стар и млад знает, вот она ими тебя и пометила, чтобы все знали: ты снова с ней.
Николай подошел к куртке, понюхал ее.
– Сволочь, – тихо прошипел он, а затем уже громко, для Нины: – Не могу я долго без бабы, а на тебя посмотрю, вспомню, что в тебе наш ребенок, и что я ему навредить могу – всякое желание пропадает.
– Осталось-то всего три месяца, мог бы и потерпеть.
– Все, хватит об этом. Потерплю.
Он вышел на кухню, хмуро выпил стакан водки, не закусывая, и вернулся в спаль-ню.
– Не вздумай поднимать скандал, – пригрозил он жене.
Нина скандалить не собиралась: не было сил на это.
…В конце лета на свет появился, как и хотели Николай с Ниной, Илюша, и в доме вновь стало светло и радостно. Теперь Николай все свободное время посвящал сыну. Приглашенная на помощь для работы по хозяйству соседка, баба Клава, помогла уб-рать огород, и удалилась. Все работы вновь перешли в руки Нины.
Листопад
Осень в том году была долгой и дождливой, без бабьего лета. Лишь в конце октября на неделю выглянуло солнце, затем снова дожди, теперь иногда даже со снегом. Листья на деревьях не приобрели свой осенний наряд, долго весели на ветвях серо-зеленой массой. Лишь ноябрьские ветры сорвали их наземь. Но некоторые весели до первых морозов, чтобы потом, звеня, упасть на подмерзлую землю.
В такое время в доме бывает особенно уютно и тепло. Даже частый плач сынишки – болел животик на непогоду – не нарушал семейного счастья, и оно казалось проч-ным. Но это только казалось.
Николай вновь, вначале изредка, а затем все чаще и чаще, стал приходить домой пьяным. Нина это терпела, пока снова не почувствовала запах знакомых духов. Вот то-гда она не выдержала.
– Ты опять ходил к ней? Что теперь тебя пугает во мне?
Но она выбрала неудачное время для выяснения отношений. Николай настолько был пьян, что не мог ничего ей ответить. Он даже не защищался от ее ударов, а только невнятно что-то бормотал, и, свалившись на диван, тут же уснул.
Когда она со слезами на глазах вышла на кухню стирать пеленки, свекор сказал:
– Ты сейчас его не трогай. Все равно он ничего не понимает. Я завтра с ним по-мужицки поговорю.
– Я даже не знаю, чем я ему не угождаю, – почувствовав поддержку, Нина стала жаловаться. – Обстиран, накормлен, сына ему родила. Говорит, что любит меня, а сам к Верке бегает. – Помолчала, успокаиваясь. – Конечно, она не устает. В конторе день просидит, а дома и хозяйства-то нет. Такая баба только для наслаждения. А здесь це-лый день работаешь, устаешь – не до ласок.
– Разве это работа? – заворчала свекровь. – Вот я в колхозе горбатилась, а после этого, вечером, дома работала. И одна. Никто мне не помогал, и никому я не жалова-лась.
– Вот вы и «догорбатились» до второй группы, хотите, чтобы и я такой же стала? Мне всего двадцать лет, а руки как у старухи столетней, кожа на лице задубела…
– Достаточно, – прикрикнул на них хозяин. – Сцепились. Пошли спать, – позвал он жену.
Разговор отца с сыном подействовал, и некоторое время Николай приходил домой во время и трезвым, но отношения с женой не были прежними.
…Зимняя жизнь в деревне монотонна. Одна была радость у Нины: подрастающий сын. Было интересно наблюдать, как он впервые сам поднял головку и, покачивая из стороны в сторону, с трудом удерживал ее на весу, как сам начал переворачиваться со спины на животик и при этом смешно пыхтел. Да разве все перечислишь, что впервые делает твой первенец.
Нина не могла понять мужа: будучи трезвым, он не отходил от сына, играл с ним, купал его, а ее не замечал, несмотря на все ее старания обратить внимание на себя.
– Что ты так переживаешь? – отвечал на ее немые вопросы Николай. – Устал я, не до тебя.
Но запах чужих духов уже крепко держался в их доме.
Как-то раз к ужину она надела нарядное платье, которое он купил ей в начале их совместной жизни. Николай очень удивился этому.
– Ты зачем надела это платье? Оно же дорогое, и ты можешь его испачкать, по-рвать.
– А когда же мне его надевать? Мы никуда не ходим. Я хотела понравиться тебе, хотела показать, какое красивое платье ты мне купил.
– А я что, не знаю, что оно у тебя есть?
Николай уже давно не понимал ее.
В тот вечер, для снятия стресса она выпила не одну рюмку водки.
– Ты что пьешь? Ты ведь Илюшу кормишь, – возмутился Николай.
– Ничего страшного, крепче будет спать, – горько пошутила Нина.
* * *
Вновь пришла пора цветения черемухи, сирени, садов, вновь по ночам в распус-тившихся кронах деревьев пели соловьи. Но на душе у Нины было тоскливо: семейная жизнь не налаживалась, несмотря на все ее усердие.
Вскоре вернулся из армии младший Митрофанов, Никита, одноклассник Нины. Возвращение сына Митрофановы отметили шумно, как отмечали все праздники. Ни-кита, в отличие от старшего брата, был скромным и тихим, но в росте и силе брату не уступал. Немного отдохнув, он включился в работу по хозяйству, так как его даль-нейшую судьбу на семейном совете еще не определили. Работы было много, особенно на пасеке: отец решил увеличить число ульев, поэтому Никита день и ночь проводил с отцом. Лишь изредка он появлялся дома, чтобы помыться в бане, встретиться с друзьями и выспаться без комаров на мягкой постели.
В хлопотах прошло лето, и наступила золотая осень. Осень, действительно, была золотой не только потому, что она раскрасила сады и леса цветами золота различной пробы, а больше потому, что весь сентябрь и октябрь погода была теплой, было много солнца и мало дождей. Даже старики не могли сказать, когда началось и когда закон-чилось бабье лето, так как паутина, верный признак бабьего лета, до конца октября ле-тела через поля и уже пустые огороды и цеплялась в садах за деревья, разукрашивая их голые ветки длинными, сверкающими на солнце нитями.
В один из осенних дней Никита, пропахший дымом и медом, вошел в дом, где была только Нина с сыном. Сын спал, а она гладила просохшую одежду. Поздоровавшись, Никита заглянул в комнаты.
– А где мать, – спросил он.
– Где-то у соседей.
Нина, не отрываясь от работы, взглянула на Никиту. Взгляды их встретились. Пре-жде, чем она поняла его мысли, по телу пробежала дрожь и теплая волна начала под-ниматься к груди, к голове. Нина почувствовала, как щеки начали розоветь, но она не отводила взгляда от Никиты. Тот молча подошел к ней вплотную, взял руками ее голо-ву. Она не сопротивлялась, ни когда он ее целовал, ни в постели в его комнате.
«Зачем я это сделала? – думала она, складывая одежду Илюши, и тут же улыбну-лась. – Зато такого удовольствия я давно не получала. Ведь казалось, что Никита нико-гда мне не нравился, в отличие от Николая, а оказывается все не так – нравится. Мо-жет, я просто соскучилась по мужской ласке? С вечно пьяным Николаем нет никакой охоты заниматься любовью, да и сам он перестал меня желать».
Как бы то ни было, первый шаг был сделан, и она с упоительным страхом ждала повторения.
Дневные встречи с Никитой были редки, зато какие наслаждения они ей прино-сили. Но это продолжалось недолго. Однажды, когда Нина вновь была в комнате Никиты, к ним ворвался Николай: видно, мать узнала про их тайные встречи.
– Ах ты, паршивая тварь, проститутка, – удар в лицо бросил Нину на кровать? – По-лежи пока. С тобой разберусь попозже.
Николай бросился вслед ушедшему брату.
Бурную стычку между братьями прервала мать.
– Что ты на брата набросился? Ты жену, потаскуху, учи, – она, наконец, высказала то, что долго ее мучило. – Взялась за старое. Вишь, мало ей мужа, так к Никите стала приставать. Проходу ему не дает.
Николай нашел Нину уже в своей комнате. Она сидела и плакала. Лицо горело от удара и стыда.
– Как была, так и осталась шлюхой, потаскухой. С Васькой по кустам бегала даже тогда, когда мы уже сговорились о свадьбе. А теперь Никиту нашла.
– Виновата я, Коля, Но ты на меня никакого внимания не обращаешь, – слабо оп-равдывалась она. – Мы никуда не ходим, никто у нас не бывает. Только работа и рабо-та.
– Тебе работы мало, так можно еще добавить, чтобы не хотелось гулять.
Нина без крика, лишь прикрывая лицо руками, принимала удары, сыпавшиеся на нее.
Наконец, Николай устал, сел рядом, с лежащей на полу женой.
– Говорила мне мать, что ты гулящая, но я думал, что выйдешь замуж – образу-мишься. Нет, продолжаешь.
«Кроме Васи у меня не было ни кого, – хотелось сказать Нине, но она лишь молча, облизывала распухшие губы, – да вот Никита. Сам дома не ночует, и считает, что это нормально, а я – гулящая», – слезы сами текли из глаз не от боли – от обиды.
– Ладно, пойди, умойся. Скотину пора кормить. Коров из стада я сам встречу: нече-го тебе с битой мордой на людях появляться.
С этого дня их видимое семейное благополучие стало разваливаться, как дом, в ко-тором не живут. Нина хотела уйти к родителям, но Николай не отпустил ее.
– Не хватало, чтобы вся деревня стала шептаться и злорадствовать.
И ранее любивший выпить Николай стал пить больше и чаще приходить домой поздно вечером, а иногда и совсем не ночевал дома. Ни слезы матери, ни угрозы отца на него не действовали: чем больше его ругали и просили, тем больше и чаще он пил. Нина, чтобы забыть обиды, также стала вечерами выпивать по рюмке водки, но это помогало лишь на короткое время, поэтому приходилось добавлять еще.
Даже свекор, Степан Николаевич, стал относиться к ней прохладнее. Он не ругал ее, не укорял, но стал меньше с ней общаться, за столом больше молчал.
…Как-то раз, когда Николай уж слишком задержался где-то, Никита решил его ра-зыскать. Он знал, что брат, наверняка, находится у Веры, а он давно хотел с ней пого-ворить. Действительно, брата он нашел спящим на диване у своей подруги. Хозяйка дома сидела перед телевизором, грызя семечки. Никита сел рядом.
– Вера, ты разве не видишь, что Николай алкоголиком становится? Зачем ты его поишь?
– Я то здесь причем? – удивилась та. – Я его не пою. Он сам приносит бутылку с собой и сам почти всю выпивает. Мне только чуть-чуть достается. Я только закуску ему даю – и все. – Немного помолчала. – Я же не виновата, что у него такая жена: для дру-гих сладкая, а для него нет, – хихикнула она, намекая на измену Нины с Никитой, – видно поделился с ней своим горем Николай.
– Если бы ты с первого раза его прогнала, то у них с Ниной было все в порядке, – Никита не стал обсуждать намек.
– Что я дура, мужика от себя прогонять? – Вера, прищурив глаза, посмотрела на гостя. – Почему я должна его прогонять? Он мой был. Это она отбила его у меня, хотя отлично знала, что мы встречаемся. Знала и все же вышла за него замуж. Пусть теперь получает свое.
– Нина здесь как раз и не причем, – Никита попытался оправдать невестку. – Роди-тели ее не спросили, когда сватали за Николая.
– Ах, ах. Крепостную девку выдали замуж, ее не спросив, – засмеялась собеседни-ца. – Что же, мне ее жалеть прикажешь? Да она с радостью выскочила за Николая, я то знаю. Это не Васька-цыган, у которого ни кола, ни двора – только песни.
Она надолго замолчала, вновь занялась семечками. Затем тихо и зло сказала:
– Я ни ей, ни Николаю это не прощу. Спивается, говоришь? А пусть спивается. Вон, видишь, в углу пустые бутылки? Как заполнится ими весь угол, так я его и отпущу. Да он и сейчас мне уже не нужен. Просто я ему позволяю пить, не пилю его, вот он и захо-дит ко мне отдохнуть. Можешь и ты заходить. Никогда у меня сразу двух братьев не было? Интересно, кто из вас лучше, как мужик? – засмеялась она.
Никита не стал с ней больше разговаривать, он с трудом растолкал брата и почти что на себе, уволок его домой.
Как ни пытался на следующее утро Никита объяснить брату, к чему приведут его посещения Веры, все было бесполезно – он не слушал его, младшего брата. Не слу-шал и отца.
– Я что, не могу выпить после работы? И Верка здесь не причем. Я пью сам, когда хочу и сколько хочу.
– Пей дома.
– Дома меня не понимают. Мне хочется с друзьями выпить, поговорить. Не все же время мне сидеть дома.
Но бывали дни, когда он вечерами оставался дома. Тогда Нине казалось, что не все еще потеряно, и хорошее прошлое еще возвратится, но это было лишь ее желанием.
Так прошла зима с ее морозами и оттепелями, со снегом и дождями. Так же часто, как погода, менялось настроение в семье Митрофановых, но если весна, несмотря на сопротивление зимы, приближалась, то холод в отношениях между Николаем и Ниной лишь усиливался. Это видели все, но реагировали все по-разному. Степан Николаевич пытался как-то помочь Нине, часто ругал Николая, мать с тихим наслаждением наблюдала за ее страданиями, старалась усилить их.
– Это из-за тебя он пьет, потаскуха, – часто шептала она вслед невестке.
Никита, оставшись однажды с Ниной вдвоем, сказал:
– Я вижу, что у тебя с Николаем ничего не получается, и, наверное, никогда уже не сложится ваша жизнь. Ты разведись с ним, и мы поженимся. Ты мне всегда нравилась, и нам тогда было хорошо, – Никита посмотрел ей в глаза.
– Что ты говоришь, Никита? – Нина не ожидала такого разговора. – Как это мы по-женимся? У тебя же невеста есть. А твой брат и так волком смотрит на тебя, а то, что ты предлагаешь, может кончиться очень плохо. – У нее на глазах выступили слезы. – Как я могу его бросить: ведь я его люблю.
– Ты просто не думала, что мы можем пожениться. Пройдет время, может, и ты привыкнешь ко мне, полюбишь. Я тебя обижать не буду.
– Нет, Никита, я не смогу так поступить.
– Ты оказываешь мне, потому что не любишь меня, – обиделся Никита.
– Что ты, Никитушка, как можно тебя не любить? Ты такой славный, хороший, по-этому я и не хочу портить тебе жизнь, – говорила она, поглаживая Никите руку. – Я, на-верное, к лету уйду к родителям, поживу у них. Может Николай соскучится и позовет меня?
Но не звал ее Николай к себе, видно, не нужна была она ему. У него теперь были совершенно другие интересы: собутыльники и Вера, которая продолжала заполнять пустыми бутылками угол комнаты.
Родители сочувствовали Нине, но не одобряли ее уход от мужа.
– Кто сейчас не пьет? – разъясняли они свое отношение к ее поступку. – Бить тебя не бьет, значит не все так страшно. Образумится.
– Когда образумится? – с обидой спрашивала Нина. – Когда алкоголиком станет? Что я тогда с ним буду делать?
Родители любили внука, наверное, любили по-своему и ее, но не понимали.
Иногда Нина заходила в гости к Митрофановым показать, как вырос их внук. Слу-чайные встречи с мужем были для нее холодным дождем в разгар бабьего лета, и она, чтобы согреться и снять стресс, прибегала к простому способу решения сложных про-блем – к рюмке водки.
Зимний камень
Как ни долго тянутся дни – годы летят быстро. Так прошло два года с лишним. Сын, по существу, был на попечении ее родителей, которые недовольны были поступком Нины, но внука баловали, как могли. За эти два года Нина развелась с Николаем, окон-чила техникум и теперь работала бухгалтером где-то в районном центре – бывший свекор помог устроиться. Но в эту осень он скоропостижно скончался от воспаления легких: переоценил свое здоровье, не оделся тепло в ветреный и сырой осенний день. Николай, потрясенный смертью отца, пил беспросыпно недели две, но затем, словно одумавшись, прекратил пить.
– Давно бы так, сынок, – радовалась мать. – И еще, ты правильно сделал, что ушел из колхоза – толку от него нет ни какого. Заводишко хотя и маленький, но порядка там больше. А с пасекой и с хозяйством Никита справится. Да и у соседки Клавы здоровье пока позволяет у нас работать. Брат твой скоро невестку в дом приведет – все помощь будет. – Она посмотрела на сына, вздохнула и продолжила: – Да и тебе надо бы новую жену найти.
– А я, мама, хочу Нину вновь пригласить к нам.
– Ты что, разве так можно? – возмутилась мать. – Разошлись, сошлись. Как это у тебя все просто.
– Не просто, мама. Сын мой у нее. Я не хочу, чтобы он рос без отца, к тому же, кро-ме Нины мне никто не нравится. И отцу она нравилась.
Мать вытерла кончиком платка набежавшую слезу.
– Мне то что, я о тебе пекусь. Первый раз у вас как-то не сложилось. Выйдет ли что путевое сейчас? Не нравится мне все это. Мне то что, – вновь повторила она, – тебе жить.
Нину пришлось уговаривать долго: она не верила Николаю, что у них теперь все будет хорошо. Лишь благополучие сына заставило ее согласиться, но вновь зарегист-рировать брак она отказалась: так она будет более самостоятельной, независимой.
Вновь знакомая обстановка, работа по хозяйству, правда, только вечерами и в вы-ходные, так как работу бухгалтера она решила не бросать. Внешне у них казалось все пристойным: их часто видели вместе, гуляющими с сыном, ходили они в гости и гос-тей у себя принимали. Но груз пережитого большим зимним камнем лежал между ними, и, словно боясь чего-то, ни Николай, ни Нина не пытались его отодвинуть от се-бя. Так он и лежал между ними, не давая согреть друг друга.
Несмотря на то, что пришлось пережить Нине, она все же любила Николая. Это она понимала в редкие теперь минуты интимной близости с ним. В эти моменты она испы-тывала такое же блаженство, что и раньше. И как она не настраивала себя против Ни-колая, ей все равно хотелось обнять его, прижаться к нему, хотелось, чтобы и он оста-вался доволен ею, своей женою. Но ему было все равно, что она чувствовала при этом. Немного посопев, он отбрасывался на спину, а затем и вовсе отворачивался от нее и засыпал. А она еще долго лежала с открытыми глазами, полными слез, вспоми-ная прожитые вместе годы и пытаясь найти выход из создавшегося положения. Ей ка-залось, что он где-то рядом, стоит только сделать шаг в нужную сторону. Когда она по-чувствовала, что забеременела, она решила: вот этот шаг. Ведь Николай любит детей, может второй ребенок вернет его к ней, вернет его любовь?
Выбрав момент, когда Николай был трезв, играл с Ильей, она подошла к нему и ти-хо прошептала:
– Коля, ты не против, если у нас будет еще и девочка.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Ну, Нинок, ты даешь. А вообще, я не против, давай, рожай. Воспитаем и ее, сест-ренку твою, правда же, Илюша?
– Правда, – ответил сын, не очень поняв, о чем шепчутся родители.
После этого разговора Николай стал чаще бывать дома, заниматься хозяйством, гулять с сыном. Тогда Нине показалось, что этот ее отчаянный шаг, именно тот шаг, ко-торый она так долго искала, и теперь холод в их отношениях отступит. Она понимала, что сразу это не произойдет, нужно будет терпеливо ждать и надеяться.
Похоронив мужа, все чаще и чаще стала болеть старая хозяйка. Прошедшая зима забрала у нее все силы, и весной она слегла окончательно.
– Я понимаю тебя, Нина, – говорил Николай, – не лежит у тебя душа к матери. Вы с ней так и не смогли поладить. Но сейчас за ней требуется уход. Я мог бы попросить соседку, чтобы она еще ухаживала и за матерью, но что скажут люди?
– Конечно, я буду смотреть за ней, мне самой не хочется, чтобы еще по этому по-воду соседи судачили. – Нина была готова на все, чтобы быть хорошей женой. – Моя мать будет приходить днем сюда: с Илюшей будет сидеть, и за Анастасией Сергеевной присмотрит.
Скоро всем стало известно, что Нина собралась рожать второго ребенка. Узнав про это, свекровь отвернулась к стенке.
– Ты не обращай на нее внимания, – успокаивал Нину Николай, – характер у нее такой. Она и против Илюши выступала, но смирилась, и теперь не нарадуется, когда он к ней подходит.
Родители Нины долго не могли поверить в это: при таком ее положении родить второго – это безумие. Но было уже поздно как-то повлиять на события, и они смири-лись.
Когда деревья лишь только начали менять свой летний наряд на осенний, в семье Митрофановых на свет появилась девочка. Беря на руки тщедушное тельце своей до-чери, Нина думала: «Неужели это маленькое существо будет в состоянии вернуть мне любовь Николая?» Ей казалось, что такие мысли посещали и ее мужа, когда он прижи-мал к себе свою дочурку, свою кровиночку. Словно понимая свое назначение, Маринка росла здоровой девочкой, быстро набирала вес, радуя всех своими беззубыми улыб-ками. Даже больная свекровь, глядя на светленькую внучку, оживала. Больше всех ра-довалась своей дочери Нина, но не потому, что это ее дочь, а потому, что она, глядя, как муж прижимает Маринку к себе, верила, что она принесет в их семью счастье. Но то счастье, которое она ждала, не наступало.
Болезнь свекрови длилась недолго, протянула она лишь зиму, а когда сошел по-следний рыхлый, ноздреватый снег, лежащий по глубоким оврагам и в чаще леса, она, простив и перекрестив всех, скончалась. Вместе со свекровью ушла еще одна прегра-да в отношениях Нины и Николая, но холодный камень по-прежнему мешал их сближению. Они не ссорились, не попрекали друг друга, но удерживали их вместе лишь сын и дочь.
Николай часто задавал себе вопрос о том, нравится ли ему Нина, – о любви он не думал, потому что слишком сложный это вопрос, – и хочет ли он с нею жить дальше? И не находил ответа. Он был благодарен ей за детей, был благодарен и за любовь к не-му, но что-то в их отношениях было такое, что не позволяло ему вновь сблизится с ней, как было в начале совместной жизни. То ли от этой неопределенности, то ли потому что его по-прежнему больше тянуло к друзьям, чем домой, Николай начал пить вновь. Нина пригрозила:
– Будешь пить – уйду.
В ответ он избил ее. Пожаловаться было некому. Родители сочувствовали, но дочь с двумя детьми – слишком большая обуза для них. Никита, не желая участвовать в разборках между супругами, сразу же после свадьбы перешел жить к молодой жене. После первой такой ссоры, Нина, проплакав всю ночь, уйти все же не решилась: благо-получие и счастье детей перевесило ее обиды.
На следующий вечер Николай вновь пришел выпивши.
– Нинок, ты извини меня за вчерашнее. Не люблю я, когда мне указывают, что мне делать, поэтому и сорвался.
Он достал из кармана бутылку водки, поставил на стол.
– Давай мириться.
Нина не возражала. Ей тоже хотелось помириться и снять стресс: уж очень много всего накопилось в душе.
– Ты должна понять меня, – говорил Николай после нескольких рюмок, – на меня столько всего накатило, что я не могу не выпить. Выпью – становится легче.
Нина была полностью с ним согласна: выпив несколько рюмок водки, она чувство-вала себя почти хорошо. Уходила тоска, настоящее обретало смысл, будущее выгля-дело не безнадежным, и даже камень, холодивший душу, казалось, согревался. Бутыл-ка водки всех проблем не решала, но давала возможность как-то жить под одной кры-шей с отцом ее детей.
Хотя водка и приносила облегчение, но страх перед будущим заставлял ее искать выход. Как-то она подошла к Никите, мастерившим новые улья. Расспросив его о жиз-ни в новой семье, она пожаловалась на свое житье.
– Плохо мне, Никитушка. Хотя бы ты со мной поговорил. Мне душу облегчить неко-му. Соседи – спасибо свекрови – меня сторонятся, будто я им дорогу перешла, роди-тели не довольны мной. Ты в последнее время в этом доме совсем не появляешься. Что мне делать, подскажи?
– Я откуда знаю, что тебе делать? – неохотно отозвался тот. – Когда-то я тебе предлагал выйти за меня замуж – отказалась. А теперь у меня своя семья, и Настя не хочет, чтобы я вмешивался в ваши отношения. – Помолчал. – А если просишь совета, то вот тебе совет: уходи от Николая. С ним ты, действительно, пропадешь.
– А как я одна буду жить, детей растить? Мои родители, братья не хотят, чтобы я ушла от Николая, значит, ни какой помощи я от них не получу.
Никита неопределенно пожал плечами, и, давая понять, что этот разговор ему не нужен, усиленно принялся строгать заготовки для ульев.
Нет, вновь не решилась Нина уйти от Николая, она все еще надеялась, что жизнь смилостивится к ней, и она продолжала жить, пытаясь и в такой жизни найти свое сча-стье. Но даже такое хрупкое счастье вскоре было расстроено.
– Мы не можем вас держать на работе, потому что у нас большое сокращение шта-тов, – объявил ей директор завода, на котором она работала, – Вы постоянно опазды-ваете, прогуливаете. Я понимаю, что у вас трудности, но у нас есть работники, которые лучше вас справляются со своими обязанностями.
Нина оказалась безработной, но не без работы: все большое хозяйство Митрофа-новых вновь оказалось на ее плечах. Хотя и тяжело было, но работа отвлекала от мрачных мыслей.
Семейная жизнь Николая и Нины теплилась, тлела без дыма, но и без тепла.
– Все так живут, – отвечала ей мать, которой она иногда жаловалась. – Надо тер-петь, ведь у тебя сын и дочь растут. Без отца и дети не в чести, и ты. Надо терпеть, глядишь, все образуется.
Однажды Николай пришел домой совершенно пьяный. Достав, по-обыкновению, бутылку водки из кармана, он весело сказал:
– Ну, Нинок, принимай нахлебника. Меня тоже выгнали с работы. Теперь можно пить, не просыхая, – засмеялся он.
И он, действительно, запил. Пил с и друзьями, и дома.
Нина, не выдержав беспробудных пьянок Николая, ушла с детьми к родителям. Здесь встретили ее не радостно: вновь ушла от мужа. Отец, сказав, что напрасно она это сделала, вышел во двор.
– Но он же пьет, и я вместе с ним спиваюсь. Я уже сама не могу долго без выпивки – выпью, и мне легче становится.
– Все пьют. Потерпела бы, ведь он уже бросал пить, может, и сейчас бы бросил. А сам он никогда не бросит. Как сына с дочкой растить будешь? Ты без работы, а мы с отцом, сама знаешь, на пенсии. Помощь от нас плохая, – сокрушалась мать.
Но Нина решила не возвращаться.
– Выращу, не я одна такая. На работу устроюсь. Да и Николай ведь не отказывается от детей, значит, будет помогать.
– Это если он все не пропьет, – резонно заметила мать. – Добро наживается долго, а тратится – быстро.
– Но я там уже не могу жить, – говорила со слезами Нина.
Мать, вздыхая, соглашалась, но было видно, что она, по-прежнему не одобряет по-ступок дочери.
– Ты бы съездила в город, сходила в церковь, свечку Николаю Угоднику поставила, помолилась, – легче бы стало.
– А вы меня научили молиться? Пить, матом ругаться научили, а молиться – нет.
– Ты уже сама взрослая. Пора самой учиться хорошему.
Мать обиженно ушла, а расстроенная Нина, – здесь тоже ее не понимают, – откры-ла шкаф, разыскала бутылку с остатками самогона и выпила его.
Николай особо не докучал ей, но сыну подарки покупал часто, не забывал и про маленькую дочь. Вот и в первый класс помог сына собрать.
Всю эту зиму Нина искала работу, находила и вновь бросала, уходила жить к Нико-лаю и вновь возвращалась в родной дом. Нормальная жизнь не налаживалась. К тому же, Никита подал в суд на раздел имущества. Он предлагал для Николая выкупить од-нокомнатную квартиру в колхозном общежитии, за что тот должен был отказаться от претензии на отцовское наследство.
Зная, что раздела добивается не Никита, а его новая родня, Нина встретилась с Настей.
– Ну зачем вы везде заявляете, что Николай алкоголик, хотите его поместить в пси-хушку? Зачем хотите его лишить наследства? Ведь он тоже участвовал в строительст-ве дома. А теперь вы хотите у него все отобрать?
– Я то тут причем? – удивилась Настя. – Судятся два брата. А говорим мы то, что есть. Николай, действительно, алкоголик. И ему бы давно сидеть в психушке, если бы не мы. Это мы за ним ухаживаем, а не ты, кормим его, обстирываем его грязь, а он только пропивает все. Я понимаю, ты переживаешь за своих детей, чтобы они не ос-тался без наследства, но вед и у меня скоро будет ребенок, и ему тоже нужно оставит что-то. Мы же не выбрасываем Николая на улицу, мы хотим ему купить квартиру в об-щежитии, а ты знаешь, как она сейчас дорого стоит. – Она помолчала. – Что мы будем здесь говорить? Как суд решить, так и будет.
Настя начала прощаться.
– Ты не проворонь эту квартиру в общежитии, а то он и ее пропьет, – сказала она, уходя.
…Наступила еще одна весна с буйным цветением черемухи и сирени, с яркой зе-ленью луговых трав, с волшебными песнями соловьев. В один из не по-весеннему теп-лых вечеров Нина, захватив с собой бутылку вина, отправилась на уже забытый крутой берег реки, где она давным-давно была счастлива с Васей. Река после снежной зимы еще не вошла в свое русло, и была непривычно широка и быстра. Нина опустилась на нежную зеленую траву, выпила вина. На душе стало легко, грустные мысли отошли в сторону, светлые воспоминания надвинулись с тех далеких времен.
Будет солнце светить в поднебесье,
И луна над поляной сверкать,
Вновь тебя позову светлой песней,
До рассвета тебя буду ждать.
– Где ты, милый мой цыган, кого ты любишь сейчас, и счастлив ли ты с ней? Ах, как далеко ушло то прекрасное время, а с ним ушло и девичье счастье – не вернешь.
В роще, как когда-то давно, пел соловей, закатное солнце обещало на завтра хо-рошую погоду; молодой месяц с любопытством смотрел на уходящий день, на землю в розовом покрывале, слушал вечернюю тишину. Ах, как славно все! В голове нет ни од-ной дурной мысли – только хорошие. Даже холодный зимний камень, давно поселив-шийся в душе, потеплел.
На краю села гармонь объяснялась кому-то в любви, слышались звуки гитары, де-вичий смех. Боже мой, как хорошо. Вот так бы в блаженстве и умереть, чтобы помнить только хорошее, больше не мучиться житейскими проблемами. Она смотрела на струи воды, образующие под крутым берегом водоворот, на обрывки водорослей, втягивае-мые в глубину этим водоворотом. Вращение воды притягивало взгляд, завораживало, и вместе с водой начинала кружиться голова.