Когда Большая медведица лениво повернулась на бок и начала таять как снежинка на ладони, он вылез из пещеры, пописал и побежал к журчащему в кустах ручью. Трава была влажная, холодила ступни, и требовалось проявить всю гибкость тела, чтобы не поскользнуться и не свалиться в кусты. Он пробрался к ручью. На торчащей из воды коряге сидела мрачная лягушка. Он тут же поддался искушению и погладил ее большим пальцем ноги. Осмотрелся, наклонился к воде. Никаких золотых рыбок в ручье не плавало, но от воды шел вкусный радостный запах. Несомненно пахло волшебством.
И потом целый день веселые звуки порхали над ручьем, скрывались в пещере, рассеивались по полям, отражались глухим эхом от сосен и елей, растущих на краю леса. «Саня! Маня! Где же эти дети?» А их спрятал рыжий закат у звенящего ручья.
- На этой коряге утром сидела огромная жаба!
- Нет! Не рассказывай!
- И была она с черными пятнами. Ядовитая жаба. Если укусит, заснешь на сто лет!
- Саня, ну, пожалуйста. Я боюсь жаб!
- Вот она, смотри, вот она! Маня!
И он побежал за испугавшейся девочкой. Догнал, схватил за руку:
- Я пошутил, Маня!
- Бессовестный мальчишка! - Маня дернула плечиком, совсем как взрослая, и довольная собой, постаралась освободить руку, но он держал ее крепко.
- Маня, выходи за меня замуж!
- Да пусти же! Разве не слышишь, нас мамы зовут!
И девочка побежала наверх к пещере.
Маня, Маня... - и мелькание светлого платьица, и ее веселый ускользающий смех, и его горькие детские слезы.
Он остановил машину: мелкий октябрьский дождь ставил точки на лобовом стекле. Совсем не подходящая погода для встречи... Посмотрел на себя в зеркало: лицо небритое, под глазами круги. Первый раз за много лет он позволил себе не побриться. И от волнения всю ночь не спал. Вышел из машины, закурил. В пальцах дрожала сигарета. Он прошел несколько метров по мокрой траве. Внизу бурлил ручей. Грязная темно-серая вода была видна сквозь оголенные ветки кустарника. Он обернулся. Она стояла под зонтом у входа в пещеру.
- Я — неудачница, - говорила она, - стихи мои не печатают. Перебиваюсь переводами онкологических эпикризов на немецкий язык. Мой сын — слабоумный ангелочек. Мой муж мне больше не муж...
- Я — несчастлив, - говорил он, - нет, все есть: работа, квартира, друзья. У жены шило в заднице, две девчонки каждый год вырастают из своих платьев. Но, все равно, чего-то не хватает.
- Саня, я часто думаю, почему я не стала врачом? Наверное, врачи — самые счастливые люди, ведь они спасают...
- Дурочка, - говорил он, прижимая ее голову к своей голове, - какая же ты дурочка.
Проход к ручью закрыли трехметровым забором. Он остановил машину и пошел вдоль забора. Увидел ее, идущую впереди.
- Помнишь, - говорила она, - ты мучил меня загадкой про пустыню, стену, ключи и верблюда. Я только недавно поняла, что ключи нужны для того, чтобы открыть дверь в стене, а не для того, чтобы положить их в кувшин. В этом заборе мы двери не найдем.
Он молчал.
- Я устроилась на полставки мыть полы в онкодиспансере.
- Ты счастливый человек, Маня. А я жертвую миллионную часть своих доходов приютам для бездомных животных. И не понимаю, каких же тварей я кормлю: четвероногих или двуногих...
- Что? - спрашивала она.
Он качал головой.
- Все равно, чего-то не хватает... Выходи за меня замуж, Маня!
Она смеялась. Он обнял ее и поцеловал. Она его тоже поцеловала.
- Но я замужем, Саня. Я вышла замуж за врача, и, наверное, все у меня хорошо...
- Жаль, - говорил он, - я бы взял тебя любимой женой в свой гарем.
И тоже смеялся.
Она умерла. Врач запил. И он забрал ее сына к себе. Друзья говорили, что он совершил подвиг, а жена считала его дураком.
И однажды ее сын нашел просвет в трехметровом заборе, и ушел к ручью. Было это осенью. Его три дня искали. А когда он вернулся, Санины волосы стали белыми-белыми.
- Дядя Саня, - сказал мальчик, - я видел у ручья синих птиц.
Они потом каждый год по осени ходили к ручью, но птицы больше не прилетали.
- Опять нету, - говорил ему мальчик.
«Волшебство» - думал он, - «Это было волшебство».