ГЛАВА 15.
ПОПИРАЯ САМУ СМЕРТЬ…
Проводив первый раз Катрин, Лана просто рухнула на кровать.
«Ай, да баронесса! Она нас с Тони первая заметила и, лишь понаблюдав со стороны, тихо подошла и окликнула. И, смотри-ка, ни звука о нём, ни вскинутой вопросительно брови – тишина! Низкий поклон, Катиш, до самой землицы канадской! Ты сразу всё правильно поняла: я прощаюсь с любимым, скорее всего, навсегда. Потому и выжидала удобный момент. Дождавшись момента, подошла. Едва Тони исчез, ничего не спросила, а приняла молча правила игры, ни бровью не повела в сторону. Когда налетели папарацци, выдержала и это лихо с честью, гордо неся лицо и наше знакомство, даже не поворачивая головы в сторону беснующейся братии за окном кафе! Спасибо охране, опытной оказалась – держала свору за стеклянными стенами, не давая ворваться внутрь заведения. Браво, Катиш! Хотя… чему удивляться-то? Ведь молчала же тогда, на маршруте, прекрасно видя нашу “карусель” с Джорджем и Стасиком. Краснела, отводила глаза, но даже ресницей не укорила, ни поворотом головы, ни плечиком. Спасибо, родная! Всем бы так научиться вести себя».
Вспомнила, тяжело вздохнула, погрустнев до слёз.
«Бедный мой парень! Так и не нашёл в себе силы забыть меня и найти девушку, хотя бы попытаться создать семью. Нет, Светка, ты не кокаин, ты яд смертельный. После тебя в душах мужчин уже ничто не может жить, и никто – одна любовь к тебе. Только память о тебе. Одна дикая тоска. Отрава ты. Какая там личная жизнь? Какие семья и дети? – замедлила размышления, зацепившись за последнее слово. – Дети-то у Тошки есть. Николь двух мальчиков из его “материала” родила, и не удивлюсь, если пара-тройка женщин из клуба воспользуется такой возможностью. Но это дети не его собственной семьи, не законные. Бедняга».
– …Отлёживаешься? Бледная такая…
Стасик прилёг рядом, положив на плечико жены голову, целуя волосы и ушко.
– Ты чудесно выглядела сегодня в этом новом гарнитуре! – аккуратно снял с неё ожерелье и массивные серьги. – Ничего себе, подарочек к круглой дате! – ворчал.
Стал укладывать баснословно дорогой комплект в коробку, её – в ящик банковской ячейки; посыльный через пару часов заберёт и отвезёт обратно в хранилище.
– Тут и сапфиры раритетные, и изумруды трёх оттенков редкостные, – обернулся к Белке. – Кто, говоришь, прислал? Напомни-ка…
– Не помню, хоть убей, Стасюш! Я ведь отказалась от подарка, ты помнишь. Тебе только в августе будет тридцать лет, мне и того позже – в ноябре. Объяснила в письме, что заранее не принимают поздравления – плохая примета…
Повернулась на живот, давая мужу возможность осторожно расстегнуть молнию во всю спинку на дорогущем дизайнерском платье изумрудного шёлка с переливами. Вздохнула с облегчением: «Узковато оказалось, еле выдержала изысканный и мучительный плен».
– Вот тогда и пришла та записка с просьбой принять сейчас и не обращать внимания на пустые приметы. Пока читала, Гошка конверт съел! А по подписи на самой открытке нифига не поняла: закорючка настоящая. Только догадываюсь, что Николя Патуа – стиль схожий с Картье, – потянулась, выгибаясь тоненьким гибким телом мягко и протяжно. – Может, будет новая линия?
Медленно снимая ткань платья, супруг целовал чудесную шёлковую кожу в золотых брызгах, прихватывая губами.
– Не хулигань! Дети ещё бесятся, слышишь?
Муж глухо стонал, ласкаясь щеками о спинку, прикусывал «кошачье место».
– Заведёшь, сама взбешусь.
– Того и добиваюсь…
Его рокочущий, будоражащий голос сводил с ума, жадные губы касались плечиков, спинки, шейки, а нетерпеливые руки обнажали полностью обожаемое тело.
– Жду взрыва, моя сумасшедшая Белка.
Встал, нервно стянул рубашку, едва не разорвав манжеты – запонки забыл расстегнуть, даже ругнулся на русском извечном, что случалось уже крайне редко.
– Тогда, закрой шторы?
Скользила босыми маленькими ступнями по обнажённому торсу Стаса, игриво и чувственно шевеля пальчиками соски на груди.
– А?..
– Ладно, уступлю уж, коль случился приступ стыдливости, – хрипло рассмеялся, сладострастно куснув пальчик на ножке. – Нагуляла девственность и вспомнила.
Закрыв тяжёлые портьеры, тщательно подоткнул их.
– Лампа тоже в опалу попала?
Услышав глухое «угу», передёрнулся и уже не медлил, вскипев мыслями: «Так соскучился! То её маршрут был, а я не смог даже вырваться, чтобы приехать, то гостей встретила – полон дом радости, то дети, затосковав по родителям, отказывались спать в своих кроватях, да так четверо и спали целую неделю между нами, что только смешило Светку! Так и говорила: “Дети между мамой-папой – лучший контрацептив!” Хорошо, кровать королевских размеров – всем места хватило! Даже в душевой не получилось ни разу наедине побыть – кто-то мешал».
– Ну, Ромашка моя хотьковская, держись…
Захлебнулся от восторга, когда, сдвинувшись на край кровати, обняла его за шею не руками, а ногами. Сразу и сошёл с ума от её сладкого, неповторимого запаха, что припечатал его ещё тогда, на мансарде дома Беловых. Уже тогда. Только и успел сказать безмолвное «спасибо» Николя и Софи, уловив внезапную тишину дома.
Заметив исчезновение супругов, они взяли детей в охапку, прихватили корзину с игрушками и сладостями и пошли по соседям.
Безмолвие ещё больше свело с ума молодых!
«Скала» обходил опоясывающую веранду особняка, когда со второго этажа донёсся страстный крик госпожи.
– Ну-ну, – усмехнулся, смущённо потёр тёмное лицо рукой. – Говорите, детей больше не будет? Вы не слышите этого! – хохотнул, покраснел, покачал восхищённо кудрявой головой и пошёл дальше с обходом. – Точно к весне ещё один малыш будет!
Джеймс стоял у ворот и ожидал возвращение старших господ с детьми.
Увидев Сэмюеля издалека, сделал знак полицейскому, и тот свистком загнал пару репортёров в тупик. Дождавшись хозяев, Скала распахнул створку ворот, нервно окидывая глазами журналистов и ближайшие дворы: «Порядок».
Проводив жильцов в дом, оставил на наружном наблюдении Сэма, а сам по привычке застыл у дверей особняка.
«Как только детей уложат спать – свободен. Хорошо, что дом недалеко, минут десять и там. Дом бывшего бодигарда Энтони Мэннигена. Тони. Где он? Наслышан. Не забывают, вспоминают часто, а молодая госпожа грустнеет, едва слышит его имя. Тоже не может забыть. Благодарная».
– Сэм, Джеймс, поужинаете с нами на веранде? – госпожа Софи выглянула из окна кухни.
Оба покачали головами – не положено.
– Корзину не забудьте! Зайди, Джейми!
Домой Скала ехал с полной корзинкой еды и питья – можно об ужине и завтраке не беспокоиться. В ночную смену остался Сэм.
– …Не раздражают они тебя, Соня? – тепло улыбнувшись, Николя протянул чашку для чая.
– Нет. Я ведь здесь давно. Привыкла. С самого начала спокойно к темнокожим относилась. Толерантна по натуре, – передавая чай, лукаво улыбнулась старику – отрада и ей, и детям.
– Я слишком стар – не такой гибкий. Шоры. Глупо, понимаю. Держу себя всегда в руках. Это… – кивнул в сторону дома Скалы, – единственное, что меня здесь напрягает. Уже со всем и всеми смирился! – рассмеялся молодо и озорно. – Даже с этими! – кивнул в сторону дома Николь.
Переглянулись и громко рассмеялись вместе.
Вечер. Покой. Домашний трёп ни о чём.
В июле месяце вся семья выехала на Каварта-Лейк. Все, кроме Ланы.
Накануне, проснувшись, почувствовала себя дурно.
Майкл, «скорая», палата. И… всеобщие слёзы радости: три месяца беременности!
Задрав ноги, уложили Светку на сохранение, выслав всех на пару месяцев прочь – нужен абсолютный покой.
Стасика пустили на несколько минут.
– Как это могло случиться?.. – плакала, целуя мокрыми губами любимое лицо.
– Я даже помню день, когда ты его зачала, – рыдая, целовал, прикусывал в страсти губы, шею, плечи, спину.
– Вспомнила! – ответила тем же.
– Если девочка – Сапфир назовём, – расхохотался сквозь слёзы, – а если мальчик – Изумруд!
Сцапал жену мощными ручищами в объятия, за что был тут же выдворен из палаты счастливым хохочущим Майклом.
…Врач вернулся через час, закрыл на ключ палату изнутри. Обернулся, посмотрел с непонятным выражением лица на перепуганную, встревоженную Лану.
– Тихо! Не паникуй! Всё хорошо, – уложил осторожно, сел рядом на стул. – Есть разговор. Серьёзный.
Прислушался к клинике: тихо. Вздохнул тяжело.
– Девочка моя, я тебя больше тринадцати лет знаю… – начал издалека.
Почему-то заволновался и вспыхнул ярким еврейским румянцем на щеках.
– Майк! Вываливай! Ну? – смотрела огромными синими омутами, смутив его невероятно. – Что? Срок?.. – едва слышно прошептала и… бурно покраснела.
– Да. Предположительно, зачатие произошло между 12-м и 20-м апреля, – взял её ручку, ласково поцеловал. – Где тогда была?
Покрылась бордовыми пятнами, слёзы выбились из глаз.
«Понятно: “левак”, – протяжно вздохнул, застонал, подняв лицо к потолку. – Бедный Стас! Сколько можно?..»
Сжал женскую кисть жёстко, не сдержавшись.
– Кто?.. – его голос осип, сорвался.
– Тони.
– Что? Как?! Бог мой…
Вскочив, забегал по палате в необычайном волнении, хватаясь за почти лысый череп. Внезапно остановился, покраснел, побледнел, выдохнул и… рухнул в прострации на край кровати. Поднял понимающие глаза.
– Ты его так и не забыла?
Покачала головой.
– Искала?
Отрицание.
– Случайность?
Кивок.
– Понятно. И в нём она тоже не умерла.
Горько и потерянно заплакала, уткнувшись в его грудь.
Обнял со вздохом, стал целовать буйную рыжую голову, голос задрожал и захрипел:
– Он, видимо, так любит тебя, что в ту сокровенную минуту страстно хотел сына! Понимаю его очень хорошо, – поражённо покачал головой, посмотрев восхищённо в долготерпимые небеса. – И бог его услышал. Да кто мы такие, чтобы спорить с самим Яхве? А?! – почти взвыл.
Дрожащими руками поднял со своей груди удивлённую Свету и… поцеловал по-мужски: сильно, с прикусом.
– Ещё один извращенец, – засопела, покраснела и, прыснув в смехе, повалилась на кровать, давясь и захлёбываясь словами. – Отец всё тренировался… Смена пришла – Майки! Вот только тебя и ждала! Гадала, когда осмелишься… Сподобился всё ж… Радость… – гоготала во всё горло.
Хохотали вдвоём, краснея и смущаясь, как подростки, не смея посмотреть на лица.
– Я поняла, – внезапно стихнув, странно посмотрела. – Ты так меня благословляешь.
Резко села на постели, нежно взяла пунцовое лицо взрослого, стареющего мужчины в руки, глубоко и затаённо посмотрела в глаза. Прижалась к губам на миг, не сводя колдовского и смущающего взора: древнего, мудрого, вечного, как Космос.
– Спасибо! Я выношу ему сына. Клянусь богом!
– Я прикрою тебя и срок. Тони того стоит, моя девочка.
Заволновавшись до дрожи, встал со слезами, непонятно взглянул горящим мерцающим агатом и неслышно направился к двери. Обернулся на миг, посерьёзнев.
– Сама не проговорись. Хватит испытывать Стаса. Предел.
– Обещаю.
«В Оттаве 2 февраля 2000-го года г-жа Лана Вайт родила… девочку! Не мальчика, как показывало УЗИ!» – кричали таблоиды в те дни.
Сама же виновница шумихи долго была в ступоре. Никак не могла смириться с этим, винясь и оправдываясь бесконечно: «Прости, Энтони! Это только дочь».
Отплакавшись, неожиданно вспомнила имя его любимой бабушки – Аннунциата.
«Нунца. Анна. Так и назову нашу с Тони дочку: Анной».
Дома, в Торонто, на Ричмонд Хилл роженицу встретили «всем паровозом и колхозом», собрав и родных, и знакомых, и друзей.
Пресса сошла с ума: «Госпожа Лана Вайт пошла против врачей и природы и продолжает рожать детей, попирая приговор и саму смерть!»
Долго шумиха продолжалась. До самых крестин.
В качестве крёстной матери новорожденной вызвалась быть сама баронесса Лё Фруа, прилетевшая на частном самолёте… с Филиппом Менье. Он стал крёстным отцом девочке.
Стоял гордый и необычайно бледный, едва выстояв церемонию в соборе. Как только камеры отводили в сторону, безмолвные слёзы заливали лицо Фила.
Катиш понимала, вздыхая тяжело: «Он приговорён вечно любить Лану. Знакомая история. Не Фил первый страдает. Картина не нова».
Света не могла понять, как догадался Стасик о «леваке».
Он всегда восхищался чудесными глазами дочурки, любуясь её густыми, длинными, тёмными ресницами, так живо напоминающими о «Мальвине», и редким сочетанием цветов радужки: тёмно-серая с золотым. Гладя роскошные, богатые, слегка вьющиеся русые волосы, любил целовать, шепча в них смешные словечки, чему дочь, подрастая, всегда была рада до писка! И очень часто называл Анютку «Златоглазка».
Скорее всего, догадался, где видел такие глаза. Смирился.
«Сам предлагал Энтони стать “вторым любимым мужем” в “шведской” семье – отказался. И вот, спустя шесть лет, ты не выдержал, где-то разыскал Светку и… подарил ей дочь. Спасибо друг, я сразу принял и полюбил, как родную – и ты родной. Теперь, по крови».
В мае 2001-го года, по условиям косметического контракта, Лану Вайт превратили… в кудрявую блондинку. Съёмки назначили где-то в маленьком городке на юго-востоке Штатов, и долго она не знала, куда везут, пока самолёт не приземлился в аэропорту… Саванны!
Смотря ошалевшими глазами на знакомый, до боли, пейзаж, заскулила вслух.
– Пора её покормить, госпожа. Это молоко так больно прибывает, – Терезия приняла стон хозяйки за вполне объяснимое явление. – Идёмте в комнату, милая…
Лана всё ещё кормила грудью Анютку, хоть той был год и три месяца.
Кормя, хмыкнула: «Все уже ворчат, меня ругают. Как им объяснить доходчивее? Ну, любит моя девочка мамкино молоко! Никак не хочет отказаться».
Через три дня, совершенно не соображая, что делает, позвонила… Мэннигену.
– Я в Саванне. Прилетай срочно. Навестим Санчесов. Я опять Дэйзи.
Видимо, её временно «переклинило», не иначе.
Отработав неделю, отпустила всех, даже Терезию. Едва успела затолкать в самолёт всю ораву!
Осталась в маленьком коттедже одна с малюткой-дочерью.
Тони прилетел буквально через пару часов – никак не мог раньше вырваться с тренировок.
…Опомнились только через два часа, еле оторвавшись друг от друга.
– Что это за звук?
Напрягся, услышав странное сипение из маленького устройства на столике в углу душевой.
– Идём, любимый.
Накинув на мокрое тело халатик, обернула Тони бёдра полотенцем, целуя их.
– Я тебя кое с кем познакомлю.
Взяв за мокрую руку, поцеловала и повела в детскую, где просыпалась, сопя, дочурка.
Завела в комнату, немного откинула тяжёлую плотную штору, добавляя дневной свет в тихий сонный полумрак спаленки.
Увидев его, в кроватке завозилась малютка и медленно встала на ножки, держась цепкими пальчиками за перильца. Как только подняла глаза на Энтони, он замер, перестал дышать, потом рухнул на колени в плаче: сильном, бурном, мощном, отчаянном и безудержном! Долго старался взять себя в руки, но, посмотрев на свою живую копию, вновь рыдал.
Только через несколько минут смог остановиться, ещё не решаясь встать на ноги и подойти, наконец, к своей дочери.
Света беззвучно плакала у окна.
Анютка молча переводила взгляд то на мать, то на мужчину на полу.
– Дядя упал?
– Да, ему больно. Пожалей его, милая.
Вытащила из кроватки и поставила дочь перед отцом.
Девочка постояла, подумала, тихо подошла уверенными шажками к оцепеневшему Эндрю. Протянула ручку к лицу, которое склонил навстречу, и погладила.
– Не плачь. Большой мальчик!
– Не буду, – с трудом выдавил, опять плача.
Осторожно поцеловал маленькие детские ладошки. Опомнившись, поднял мокрые, потрясённые глаза на любимую.
– Спасибо!
– Богу, – машинально прошептала.
Вспомнив их первый разговор, вдруг задохнулась от чего-то, сильно заволновалась.
– И ему тоже, – автоматически ответил.
Замер, сильно побледнел, резко вскинул голову, смотря расширенными ошеломлёнными глазами.
– И ему тоже… – поражённо повторил почти беззвучно.
Внезапно вспыхнул лицом, затрепетал телом.
– Я всё вспомнил!
Ноябрь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/11/10/709