Очень долго уже я стою тут, напротив стеклянной стены своей пустой, черно-белой, без намека на уют квартиры. Вечереет. Мысль касается сознания как-то отстраненно, словно чужая. Вместе с ней приходят страх и ожидание с примесью досады и злобы. Злобы на себя самого. Я стою, не позволяя эмоциям, как в прошлые разы, сбить с ног, скрутить, сжать и унести куда-то далеко в прошлое. Туда, где еще жил. Пытался жить, но оказался слишком слаб. Не выплыл, не выдержал, сломался.
Я стою, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. Я не подвижен, хотя уже чувствую, как немеют от усталости икры и деревенеет спина. Тело ломит, но это нормально. Можно даже сказать, ожидаемо. Предсказуемо, банально и невыносимо скучно. Признаться, с год назад, когда всё только начиналось, у меня мелькали мысли о самоубийстве, но я оказался слишком слаб даже для этого. Страх, леденящий кровь и замораживающий жилы, всегда сопровождает меня. Как вечный спутник, он неотделим.
- Ненавижу!.. – неожиданно губы раскрываются в немом крике, и я быстро проведя серию ударов, обессилено падаю на колени.
Хоровод эмоций вновь одерживает верх.
В этот раз поддерживает мысль о том, что это пройдет. Я принял решение.
Когда всё пошло не так? В детстве, когда я предпочитал слушать тишину вместо того, чтобы бегать со сверстниками? В юности, когда, просиживая за книгами целые сутки, я так втянулся в чужую жизнь, что разучился жить своей? А может, совсем недавно, когда по собственной глупости потерял семью, друзей, любимую девушку? Как все глупо…
Глупо. Я не жив. Давно не жив, но так мечтаю о покое…
Опираясь на низкий журнальный столик, поднимаюсь. Губы растягиваются в сухой улыбке: стоит заметить пустую ампулу, на самом дне которой осталась капелька красноватой жидкости. Жидкости, которая изменит мою не-жизнь.
На ватных ногах иду в душ, и, раздевшись, открываю воду. Выполненное в черно-белых тонах маленькое помещение почти сразу затягивает паром. Запотевает зеркало, и сквозь влажную муть с трудом угадывается мой силуэт. Поддавшись порыву, провожу рукой по гладкой поверхности. На ладони остаются капельки воды, а чистую полосу на стекле через несколько мгновений затягивает снова. Законы физики. Что же, приятно осознавать, что хоть что-то остается неизменным. Даже, скорее, неизбежным. А к чему это всё? Зачем нужны эти пустые рассуждения? Очень скоро мне будет всё равно.
В сердце вновь закрадывается сомнение, а пальцы судорожно сжимают пустую ампулу. Тихий, почти неслышный хруст стекла и резкая боль, пронзившая ладонь, вновь выводит из отстраненности. Стряхнув осколки на пол, пытаюсь вытереть кровь. Бесполезно. Бросив испачканное полотенце в раковину, забираюсь под воду, слегка улыбнувшись в предвкушении.
«Я сломлен». С этой мыслью иду назад, в пустую, холодную комнату, шлепая босыми ногами по полу и оставляя мокрые следы. Вокруг бедер обернуто бело-серое полотенце, скрывающее наготу. На мгновение, задержавшись у стены из стекла, бросаю короткий взгляд на город, расстилающийся внизу миллионами цветных огней. По автостраде медленно, как кажется с высоты, ползут точки автомобилей, люди в которых направляются из неясной точки А в совсем уж неясную точку В.
Зачем?
Вздохнув, ухожу в спальню, и, как есть, в полотенце, падаю в с утра не заправленную кровать. Сон подкрадывается не сразу, слегка отогнанный саднящей болью в порезанной ладони и страхом. Страхом завтрашнего дня.
Наконец, глубоко вдохнув и пожелав себе спокойной ночи, я засыпаю.
* * *
- Сколько еще ампул продано? – голубоватый свет ламп накаливания делал большое помещение неуютным и пустым. Жесткий мужской говор, казалось, дополнял этот свет.
- Семь тысяч восемьсот двадцать одна, сэр, - отвечавший был не столь уверен в себе.
- За сутки? – голос, привыкший требовать, становился вкрадчивым.
- За двенадцать часов, - второй говоривший не видел лица первого, глядя в пол.
- Прекрасно! Войны… зачем это? Слишком расточительно и глупо. Зачем убивать, если всю историю человечества люди только и делают, что разрушают себя сами? Ломают изнутри, сгорая в эмоциях и замерзая, убив их в себе. Что может быть гуманнее, чем избавление человечества от главного нашего врага? Как ты считаешь?
- Вы правы, сэр. Наш способ более гуманен. Все живы, здоровы и могут трудиться. К тому же, мы никого не заставляем принимать препарат, - человек, смотревший до этого в пол, рискнул поднять глаза. – Они идут сами. Несчастная любовь, разбитые сердца… Мать, потерявшая сына; девушка, мучимая стыдом за прошлое. Никогда бы не подумал, что людей, захотевших раз и навсегда избавиться от того, что делает их людьми, окажется так много.
- Отлично. Продолжайте. Понизьте цены на ампулу. Очень скоро мы получим совершенное общество. Общество, послушно идущее туда, куда указали…
* * *
Я открыл глаза. Стояло утро, а в душе царила невообразимая пустота. Тишина. Ни одного отголоска эмоций. Ни страха, ни сомнений, ни досады. Ни-че-го. Только пустота. Нет, не так. ПУСТОТА. Долго не мог сообразить: а зачем нужно вставать? Потом вспомнил – на работу. По инерции из сознания выплыл вопрос: «Зачем?».
Надо. Нужно работать.
Ну, что же, надо так надо. Я рывком встал, сбросив мешающее полотенце. Больше не было стыда или смущения. Однако закон запрещает появляться на улице в таком виде. Подойдя к шкафу, достаю брюки и рубашку. Надеваю.
Так лучше. Так правильно.
Быстро прохожу мимо стены-окна, бросив равнодушный взгляд на город. Как глупо. Глупо и расточительно. Гораздо рациональнее будет поставить здесь нормальную стену.
Наспех умывшись, протираю салфеткой запотевшее зеркало: иначе не видно так, как должно быть.
Уже после всего этого обуваюсь и выхожу в подъезд, спеша навстречу равнодушному людскому потоку.
Нет, далеко не все приняли препарат. Но, согласитесь, каждый третий - это не так уж и мало…
Я ошибался только в одном. Здесь, в этой правильной, отрешенной пустоте нет ничего человеческого. В том числе и покоя, о котором я так мечтал…