Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
А.Блок
Моим родителям, посвящается.
Этого лета с его разноцветьем, дурманящим ароматом трав я ждала всю долгую зиму и вёдренную весну. Надеялась, что всё недосказанное между нами на зимних каникулах, обязательно будет сказано. Последний раз мы встречались аккурат на Рождество. Зимние каникулы! Сколько блескучести в этих словах! Мы виделись каждый день. Искристость и хрустящесть зимы придавала нашим отношениям веселье и задор. Ходили на самодельных лыжах в лес за калиной для пирогов, катались с высоченной горы на ледянках. Когда сваливались в сугроб,и барахтаясь в снегу, невзначай прикасались щеками друг к другу. Ни он, ни я не могли ещё осмелиться поцеловаться. Но мы жаждали этого. Кувыркались, как малые дети, а если дотрагивались друг до друга, тычась носами, губами, то только в щёку, в глаза, в лоб и списывали это на зимний морозец, который не давал стоять на одном месте. Погоды стояли солнечные, многоснежные и яркие. Мороз щипал нос и забирался под наши ветхие одежонки. Когда мой любимый смотрел на меня, его глаза сияли так, будто морозные солнечные лучи нашли там свой приют и светили манящим сиянием. Всё это действо волновало нас обоих.
Почти год я не могла откликнуться на его чувства. Гордость, замешанная на строптивости, мешала мне. Это лето должно изменить многое в наших непростых отношениях. Но всё оказалось не так, как я грезила в своих девичьих мечтах бессонными ночами. Июль подходил к концу, а мы так и не увиделись ни разу.
Заходящее и утомлённое за день солнце светило мне в глаза, не давая как следует разглядеть дорогу, на которую я тайком ото всех выходила каждый вечер. Я вглядывалась вдаль, стараясь разглядеть его в шедших по извилистой просёлочной дороге путниках. А он не шёл и не шёл. То, что он мог меня забыть, я и в мыслях такое не допускала. Просто ждала. Придумывая каждый день всё новые и новые для него оправдания. Не идёт - значит, дела, значит, не может. Я тысячу раз могла написать ему записку и передать с почтарихой, но моя гордость не позволяла мне это сделать.
А время шло. Вот уже на носу Казанская – престольный праздник в их селе. На этот день была назначена свадьба моей троюродной сестры Маруси и его старшего брата Мити.
Проснулась я спозаранку. К свадьбе мама мне сшила белую блузку из парусинового шёлка. Она была такой белоснежной, что рябило в глазах. Юбку-клёш она перешила мне из своей юбки, ещё довоенной. Накрутив раскалённым гвоздём локоны на волосах , я стала ждать, когда приедут за невестой. Он непременно должен быть. Не присев за день ни разочку, боясь помять юбку, я ходила и как заклинание повторяла только одно: «Ну, пожалуйста, приезжай, я так скучаю по тебе».
В избу набилась родня, а я, почему-то оказалась рядом с невестой в красном углу. Когда закричали с улицы, что едут, моё сердце заколотилось так, что его стук, как мне показалось, услышали все, кто сидел рядом. Вошёл нарядный жених, а следом за ним и его родителями вошёл он, мой любимый. На секунду, мгновение, вечность наши глаза встретились и я, как безумная, не глядя ни на кого, не боясь осуждений и пересудов, по столу, по лавкам полезла к нему навстречу. По пути к своему счастью кого-то задела и мою блузку облили вишнёвой наливкой, но я этого даже не заметила. Я видела только его, тонула в глазах, манящих и будоражащих. Куда делась моя гордость, о какой гордыне могла идти речь? Были только ОН и Я.
Мы взялись за руки и выбежали в сад. Он распахнул свои вишнёвые объятия двум влюблённым и прикрыл от посторонних и любопытных глаз кустами уже налившейся вишни. Любимый прижал меня к себе крепко, крепко и шептал на ухо :«Как же я скучал по тебе!». Запрятав свою гордость поглубже, я пролепетала: «Почему же ты так долго не приходил? Пять километров, разве это расстояние?». На что он просто ответил: «А не в чем было. Митька жениться собрался и бегая на свидания к вам сюда, надевал единственные брюки и ботинки. А мои, за год учёбы, износились до дыр. Не в лаптях же было идти? Сейчас вот мёд накачали, продали и обновку мне справили.» Он прижимал меня к себе, искал мои губы, чтобы поцеловать, а я плакала, уткнувшись ему в грудь и корила себя за свою гордыню, которая могла разрушить нашу любовь, не дав ей расцвести, как вишнёвому саду по весне.
Шёл 1948 год. Мне было восемнадцать, а ему девятнадцать лет. И вся наша жизнь, вопреки моей гордости, была впереди .С безграничным счастьем на целых сорок пять лет, пока смерть не разлучила нас.
24 октября 2013