Он словно родился, чтобы быть шутом. Рыжие волосы, лицо с размытыми чертами – на такое можно нанести любой грим, можно скорчить любую гримасу, улыбка-оскал, нескладное тело, и бессчетное количество талантов. Не знаю, с какой поры, но он привык окружать себя событиями, он учился всему, что попадалось под руку, чтобы быть еще веселее.
Но на самом деле он был неправильным шутом. Что его выдавало? Сложно сказать, не образ жизни, не выражения глаз – глаза были глубокие, но безликие, в них вечно ничего не прочитаешь, не слова – то, что говорят шуты всегда безумно и одновременно похоже на правду. Его выдавало нечто незримое, неосязаемое - ощущение, которое появлялось рядом с ним.
И вот неправильный шут – он жил в собственном доме, а не в доме короля, он не хотел никому служить, и, наверное, уже совсем не хотел никого веселить – неправильный шут безуспешно пытался растворить одиночество в череде событий, в людях, их лицах, их низменных удовольствиях – он раз за разом собирал представление, режиссировал, играл свои бесчисленные роли.
У него был друзья – он в это верил, во всяком случае, но он ни к кому не привыкал. Когда-то кто-то обидел его, и теперь он боялся, что это повторится. Он боялся, поэтому обижал других. Потому что другие привыкали к нему – те, кто мог почувствовать, те, кто мог увидеть какой он на самом деле и при этом хотели остаться рядом с ним, потому что он не плохой, просто несчастный, а нам почему-то всегда кажется, что мы можем кому-то помочь, лучше, чем сами себе.
Так вот – он находил очередного друга, того, кто мог послужить ему отдушиной, те, чью душу он мог увидеть и приближал к себе. Словно шут переставал быть шутом, делался королем и сам брал себе шута. Но он был шутом! Он привык только к ненастоящему, хотя от других всегда требовал только подлинности! И вот заподозрив хоть малейшую нечестность, он без малейшего сожаления, прогонял своего шута! Прогонял – в мороз, в жару, в ливень – выставлял на улицу!
Шут отказывался от ненастоящих друзей также легко как и заводил их. Вечный водоворот. И долгое время ему удавалось быть достаточно гармоничным – он все равно не могу достать до чужих сердец, долгое время, пока.
Истории пишутся, потому что они происходят. Я рисую своего шута, зная что он обречен. Он живет мраками Средневековья. Он проклят. И что хуже всего – он сам себя проклял. Я не в силах помочь ему, не в силах нарисовать для него другую жизнь. Потому что есть вещи, которые сильнее кисти художника.
Однажды шут, отъявленный циник, врун и просто несчастный человек встречает свет. Он очарован как никогда, и как бы он не хотел казаться более-менее равнодушным, он выдает себя в каждом жесте, в каждом взгляде (во взгляде, в котором раньше ничего не читалось!), в каждом слове. Он хотел бы присвоить свет, но он шут, жалкий шут, балаганный скоморох, проклятый сам собой. И свет он выгоняет также как и всех прочих.
И казалось бы все также. Вот только одиночества уже никогда не будет – только беспробудная, непрерывная, гложущая тоска.