ГЛАВА 11.
СВОЯ ЧУЖАЯ СЕМЬЯ.
На глаза помощнице по хозяйству Ланы старался не попадаться, наблюдая за её уходом в бинокль с веранды своего коттеджа. Только тогда приходил и становился счастливым отцом и… мужем – Света сдалась на третий день тихо, без боя и даже без вздоха.
…В тот день они решили обследовать озеро на лодке, останавливаясь в бухточках, проплавав почти весь день.
Девчонки визжали от радости! Можно было вдоволь возиться в чистом песке мелких заводей, ловить руками пескарей и головастиков, прислушиваться к шуршанию букашек в коробочках, когда Стив их туда сажал, а потом, медленно открывая, вздрагивать и визжать в момент, когда они оттуда выползали, выпрыгивали или выпархивали!
К восьми вечера девчушки так набегались, напрыгались, насмотрелись, наудивлялись, что заснули на руках. Уложив их в детской, оставили включёнными пару маленьких ночников по углам и, приоткрыв дверь, тихо вышли на цыпочках, включив сигнализацию.
Едва оказались в коридоре, Стив молча поднял Свету на руки, приник к губам в трепетном, почти незнакомом поцелуе и понёс в спальню.
Очнулись только под утро, когда Ева заплакала.
Мокрый и задыхающийся от долгого марафона любви парень прижал любимую к постели, поцеловал и… пошёл за дочкой, обернув халатиком Ланы бёдра. Принеся в спальню малышку, положил её между ними и так, втроём, уснули в свой первый рассвет и первый день новой счастливой жизни.
С того утра больше не расставались, отпустив помощницу и оплатив ей десять оговоренных дней услуг. Десять дней безграничного неземного счастья, за которое, конечно, кому-то из них придётся ещё заплатить.
О чём Лана думала? Ни о чём. Её несла на крыльях страсть. И любовь. Не забыла Стива. Не смогла. Так уж была причудливо устроена голова: полюбив, хранила это чувство всю жизнь и любила всех своих мужчин по-настоящему! Только Стасик был Единственным.
Муж это понимал, потому и прощал такие кратковременные вспышки любви, зная, что он ей дорог, несмотря ни на что! Дорог настолько, что без него физически умирала. Знал и ценил это.
Для него её «леваки» не проходили бесследно – живой и страстный сам, да и небезгрешен тоже, но пока чувства напоминали растворимый кофе – спускал на тормозах. Как только начинал чувствовать, что осадок не растворяется – говорил об этом откровенно, и тогда притормаживала, держалась, бралась за ум. Так произошло после рождение Евы от Филиппа Менье. Крупно тогда поговорили.
Но прошёл год, и… сорвалась со Стивеном – старая связь. Даже не связь, а семья, о которой так мечтал парень: жить с Ланой и растить детей. Знал и понял всё сразу. Простил.
Сейчас они это и делали: жили на Каварта-Лейк и воспитывали девочек.
Дети Стива любили, души не чаяли! Опыт и любовь сделали своё дело.
Только об одном забыла тогда Света – о последствиях.
Через два месяца стало понятно, что забеременела… от Оуэна, и впервые скрыла правду от мужа. Решила, что будет скрывать её до самой смерти. Почему? Может, пожалела Стасика и его чувства, или побоялась, что правда однажды вырвется из его уст, и тогда разрушится семья Стивена и Элен. Вот и решила молчать.
Весной, когда капель начала свою звонкую и радостную работу, 9 апреля 96-го года Лана Вайт в той же клинике родила сына! Назвала сразу же, едва новорожденному перерезали пуповину: Стефан. Стефан Вайт.
Станислав ехал из аэропорта домой, когда на радиотелефоне зазвенел зуммер.
– Сынок! У тебя родился сын! – Софи кричала и плакала от радости. – Светка Стёпкой назвала. Степаном! По-здешнему, Стефан. Его собор рядом, вот и надумала. Степан Станиславович Минаев, – горько расплакалась, – был бы. А будет – Стефан Вайт. Наверное, нам никогда не вернуть своих имён! Опять в России беспорядки.
– Я слышал, мама. Еду, – едва сдержав слёзы, поднял глаза на замершего рядом Майка. – Сын!
Тот заплакал и кинулся обнимать.
Через месяц окрестили.
Крёстным отцом попросился… Стивен Оуэн.
Стас напрягся, долго вглядывался в спокойное терпеливое лицо друга, облегчённо вздохнул и согласился.
Стив даже не подозревал, что крестит собственного сына! Стоял в церкви гордый и счастливый, думая: «Пусть буду хотя бы крёстным отцом её мальчику. Иное исключается».
Стасик сходил с ума от радости: «Дождался сына! Светка сдержала слово, что дала, когда родилась Женевьева. Выполнила обещание. Теперь чувствую себя полноценным мужчиной: мужем и отцом, настоящим семьянином, опорой огромной семьи. Я выполнил завещание, Серж!»
Софи помогала ему во всём: знакомила, сводила, привозила делегации в особняк, устраивала званые обеды, ужины и фуршеты.
Имидж надёжной, крепкой, счастливой буржуазной семьи прочно укоренился в умах коллег, друзей, прессы и общества.
Лана жёстко держала себя в тисках воли, ни взглядом никому не дала понять, что это не так.
Чтобы загладить вину за измену, вскоре забеременела от Стаса: специально ездила с ним повсюду во все командировки, на конференции. Возила за собой няню с младшенькими, Евой и Стефаном. Появлялись на фото таблоидов впятером: счастливые Лана и Стас Вайт, величественная грузная Терезия Ниньера с двумя малышами на руках – милое буржуазное семейство.
Четвёртого ребёнка носила легко, с удовольствием работала по контрактам: старым, продлённым и новым. Красота расцвела, счастье светилось в глазах и сквозь чудесную кожу.
Менье пересекался с ними часто, навещал в особняке, наблюдая, как растёт дочь. Уезжал со слезами на глазах, понимая, что большего не получить.
Стас прекрасно понимал, сочувствовал. Несколько раз, взяв Женевьеву, ездил к нему в Бельгию, в родовой замок под Льежем.
Филипп сиял счастьем, водя по дому дочь, рассказывал историю своего рода, думая: «Пусть постепенно впитывает знания. Когда достигнет совершеннолетия – смогу рассказать дочке правду о рождении. Ей решать».
Не получилось. Фил Менье погибнет, когда Еве будет только девять лет.
Лана была с выставкой на маршруте, когда почувствовала себя плохо.
Едва успели доставить в клинику города Квебек. Больница тут же была оцеплена охраной, едва сдерживающей осаду целой орды прессы – слив информации.
После нескольких часов мучений, отказавшись от кесарева сечения, Лана родила сына, не доносив месяц срока. Мальчика едва спасли, как и мать, но что-то пошло не так – медики забегали, стали обрывать телефоны. На крышу клиники вскоре начали садиться вертолёты – перепуганные врачи подняли на ноги всех светил науки, проживающих в ближайших городах!
Через неделю облегчённо вздохнули:
– Кризис для младенца миновал – стал самостоятельно дышать!
С матерью было худо – кровотечение остановили лишь чудом.
Белому от ужаса супругу сообщили:
– Скорее всего, детей больше не будет.
Тяжело вздохнув, смирился: «Как жаль! Мечтали о куче детишек».
Через полмесяца роженица и сын были дома.
С именем долго ничего не решали.
Стасик видел, что Белку что-то мучает.
– Ну?
– Всё хорошо.
– Ну?!
Долго молчала. Глазами показала на папку: с ней была на выставке в роковой день в Квебеке.
– Открой. Медленно листай, – голос глух и странен.
Сел в кресло возле кровати, на которой отлёживалась, находясь практически вверх ногами, и, положив папку на журнальный столик, стал перебирать большие листы с эскизами. Хотя, это уже были не эскизы, а почти готовые картины, полные ужаса и страха, жутких видений и кошмаров Светы. Долго не мог собрать воедино смысл – всё разорвано по замыслу, почти разрозненно.
– Это сны. Смотри дальше, – совсем тихо.
Подняв измученные глаза на синее бескровное личико жены, вздохнул: «За что ей всё это?» Опомнился, взяв себя в руки, перевернул лист и… замер. Фотография. Явно свежая. Кладбище в Хотьково. Узнал. Сначала не понял, а потом, присмотревшись к табличкам, едва успел сдержать вскрик.
На переднем плане – большая могила на три места: два памятника потемнее – надписи неразборчивы, один свежий – матери Ланы.
– Вторую, – не отступалась.
Взял второе фото, задрожал, стиснул пальцы, смяв уголок: на двух потемневших памятниках… их имена. На правом: Светлана Белова (27.11.69-17.12.91). На левом: Станислав Минаев (03.08.69-17.12.91). На обоих обелисках одинаковая эпитафия: «Любовь и смерть на двоих».
– Даты, – настойчиво и глухо.
Припомнил: «Нас всех эвакуировали числа десятого декабря 91-го года, кажется».
– Не понимаю, – охрип.
– Там двойники.
– Что?!
Резко вскинув голову, побелел, онемел, уже на задворках сознания понимая, кто там лежит!
– Теперь ещё раз посмотри на мои видения.
– П-постой. Эт-то когда т-ты получила? – заикаясь, показал на фото пальцем.
– Они оказались в этой папке в тот самый день. Увидела и… потеряла сознание.
– Кто?
– Не знаю. Папка часто оставалась на столике. Рядом был исключительно персонал. Не знаю.
– Скала что-нибудь заметил?
– Нет. Были только свои.
– Думаешь?..
– Совин. Видимо, там что-то открылось, вот и появилась возможность переслать материал.
– Кто?..
– Смотри медленно.
Только с третьего раза смог что-то сложить в голове.
– Боже… Я – Джордж?
– Да. Сама долго не могла понять, почему вижу там тебя?
– Тогда, ты?.. Кто?
– Присмотрись! – визгливо.
Истерика была близка.
Бросился, зажал, стал успокаивать, целовать. Едва успокоил.
– Присмотрись.
Медленно отпустил любимую, сел, опять принялся рассматривать.
– Нет. Не знаю её. Не могу узнать!
– Как ты назвал свою дочь? Почему? Не задумывался? Почему?.. – заплакала.
Похолодел, замер, захлебнулся животным ужасом!
– Н-нет… Нет! Почему она? Как?!
– Похожа. Рост. Телосложение. Волосы покрасили. Гошка – копия ты. Тело. Разворот плеч. Цвет волос. Одень в нашу одежду. Плюс, вечерний свет…
– К-как вышли на неё?
– Сама вышла, видимо, тебя искала. Хорошо, «нашим» попалась. Они ухватились за идею. Гоша предложил, наверняка! Пока меня везли в аэропорт, тебя – на квартиру, они, двойники, отвлекли «хвост» на себя, убегая в Хотьково. Потому и я спокойно улетела, и тебя не кинулись сразу.
– Там стоит 17-е число…
– Жили в твоём доме, изображали нас, влюблённых, сбежавших с маршрута. Потом что-то произошло. Раскусили и разозлились, что «настоящих» упустили. Или просто им поступил приказ…
– …ликвидировать «объект», – тихо закончил её мысль, задумался. – Надо вызвать Николая Совина сюда. Пора его эвакуировать.
– Согласна.
Молчали долго, передавая друг другу фото.
– Назовём его Джордж, – голос Светы был странный, чужой, безжизненный, словно умерла и легла там, под плитой со своим именем.
– Согласен. Не заметила одну особенность в рождении сына? Числа.
– Три семёрки. Седьмое июля девяносто седьмого года. 07.07.97. Счастливым будет.
Заплакала горько, оплакивая того, кто так и не стал ни мужем, ни отцом, ни дедом – Гошу.
Георгий был им всем только другом, а ей – возлюбленным. Судьба. Короткая, жестокая, горькая и до крика нелепая.
С крестинами не спешили – ждали Николая Совина.
Через третьи страны вывезли старика только в сентябре.
Он и стал крёстным отцом Джорджа Вайта. Плача, держал маленького темноволосого Джорджи на руках, видя рядом с собой туманную фигуру своего любимца, Георгия Тихоновского.
Гоша, находясь теперь по ту сторону жизни, дождался сына Светы, хоть и не от него.
Старик всё плакал, прижимая к себе чужое дитя, ставшего ему с этого дня родным внуком, и, наконец, понял, что обрёл семью, пусть и чужую по крови. Теперь навсегда, до последнего дня.
То давнее нечаянное знакомство в Москве, ознаменованное такими трагическими событиями, стало судьбой и для ребят Хотьковских, и для самого Николя Совиньона, как стал отныне называться приёмный дедушка и друг семейства Вайт по новым документам.
Совин успеет увидеть, как Джордж Вайт, любимый внук и крестник, гордо ходит в начальную школу.
Однажды вечером, на исходе дня, сидя в плетёном кресле на веранде позади дома, увидит в оранжевых сентябрьских лучах заходящего солнца призрачную фигуру Георгия. Обрадовавшись, молодо и бодро сбежит со ступеней и пойдёт, смеясь, ему навстречу, что-то говоря и радостно жестикулируя. Обнявшись с любимцем, войдёт в закат, не оглядываясь на алеющий в гаснущих лучах особняк.
Вероника, подойдя к дедушке, позовёт пить чай, а он не ответит. Обойдя кресло, заглянет в лицо и поймёт – мёртв: в открытых глазах ещё не угасла радость, а на губах счастливая улыбка.
Ноябрь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/11/08/869