Н.К. Отто
Черты из жизни графа Аракчеева
III
Сельское хозяйство и порядки, заведённые Аракчеевым в Грузинской вотчине
В 80-ти верстах от Новгорода и 12-ти от Волховской станции Николаевской железной дороги, на правом берегу Волхова, лежит село Грузино, бывшее имение графа Аракчеева. Почтовый тракт к Грузину идёт от станции московского шоссе, Чудова; другая же дорога, проселочная, пролегает от Соснинской пристани – низменным, болотистым берегом Волхова, вдоль опушки перелеска. Местность эта, даже летом, представляет довольно печальную картину: влево мелькают корявые дубки ивняк и березы, и кое-где стоят стога сена, а вправо бежит мутный Волхов, оживляющийся только при приходе караванов. С половины унылой дороги показываются, однако, вдали на горизонте башни, колокольня и верхи белых каменных строений Грузина, придающих месту вид маленького города.
Кто в первый раз выходит здесь на берег, того поражают невольно большие дома, бельведеры, чугунные решетки, разные памятники, длинные, красивые аллеи, обширные пруды с висячими мостами, но здания, стоившие больших издержек и трудов, пусты, как могильные склепы, и мертвы, как великолепные мавзолеи. Присутствие жизни становится заметно только в слободе, в полуверсте за унылою усадьбою.
В старину здесь существовал Андреевский грузинский погост Заонежской пятины, который принадлежал Воскресенскому Деревяницкому монастырю. Он не раз затопляем был весенним разливом Волхова, но в особенности пострадал от опустошительного нашествия шведов в начале XVII столетия (1). В 1705-м году Петр Великий подарил Грузинскую волость любимцу своему Меньшикову, после опалы которого, это имение было возвращено монастырю. Вскоре, однако, при утверждении монастырских штатов, Грузино поступило в экономическое ведомство, в котором и числилось до конца прошлаго века. В то время Архаров, петербургский генерал-губернатор и главный директор водяных коммуникаций, заметил выгодное положение Грузина и уже простирал на него свои виды, но его успел предупредить более счастливый соперник, – любимец Павла I, Аракчеев.
Получив в награду за свою усердную службу 2000 душ крестьян, Аракчеев решился показать на своём поместье пример аккуратного и образцового сельского хозяйства и почти 40 лет без устали и с особенной энергией преследовал свою цель. Самолюбию его льстило то обстоятельство, что прежним владельцем Грузина был сильный вельможа, оставивший по себе память в потолстве. Его интересовали порядки, бывшие в поместье при Меньшикове, и он с любопытством расспрашивал о князе Александре Даниловиче столетнего крестьянина Исака Константинова (2), который еще живо помнил прежнего барина. Глухое предание и теперь ещё представляет Меншикова, в воспоминании народа, грозным и крутым помещиком, который людям своим не давал спуска и наводил страх: а при Аракчееве, воспоминание о прежней грозе, было ещё свежее. Новый грузинский помещик, тоже суровый и непреклонный, хотел сохранить память о прежнем владельце. Он сначала, как кажется, искал следов княжеской усадьбы, которые мечтал найти в своём поместье, но следов никаких, однако не оказалось. Тогда Аракчеев выстроил в саду у себя искусственную развалину с гербом князя и нивал её руиной князя Меньшикова. В руине был выкопан грот, в котором, граф поставил бюст Меньшикова, а с вершины развалины проведена была вниз отлогая дорожка, названная летнею катальною горкой.
Построив впоследствии в Грузине великолепный собор, Аракчеев поместил в нем, под портретом Петра 1-го, подпись: «Грузинская вотчина, бывшая во владении монастырей, пожалована государем императором Петром Первым, в 1705-м году, князю Александру Даниловичу Меншикову». Рядом, под портретом Павла I, было означено: «Грузинская волость, в 2000 душ состоявшая, пожалована государем императором Павлом Первым в вечное, потомственное владение графу Алексею Аракчееву. 1796-го года, декабря в 12-ый день». Под третьим же портретом, Александра 1-го, положен был рескрипт 1810 года 7 июня, присланный графу Аракчееву после посещения государем Грузина.
В графской вотчине находились два села. Грузино и Оскуй, и несколько деревень, разбросанных на довольно значительном пространстве. Селения эти до Аракчеева представляли обыкновенно патриархальный вид. Пути сообщения были в печальном положении, хотя чрез всю вотчину, на протяжении целых 25-ти вёрст пролегала большая дорога, по которой двигались богомольцы в Тихвин и тянулись обозы из далёкого Ярославля. Движение это, как водится, поддерживало существование нескольких постоялых дворов и кабаков. Местные же крестьяне занимались преимущественно земледелием и отчасти торговлей, которая заключалась в доставке в Петербург на продажу сена, дров, телят, муки, овса, обручей, клюквы и т. п.
Старые избы с выдавшимися концами брёвен, скрипучие ворота, навесы, пристройки, поместительные дворы, захламощенные соломой и сором, возмущали душу Аракчеева, с малолетства привыкшего к безукоризненной чистоте, аккуратности и самым строгим порядкам. Прежняя неопрятная обстановка грузинского имения, которое, в извесные времена года, местами покрывалось даже невылазной грязью, сильно не понравилась новому помещику, и он решился, во что-бы то ни стало, все переработать и переделать по своему вкусу и был уверен, что добьется желаемых результатов, потому что на людей, а тем более на своих крепостных, он смотрел как на материал в роде глины, из которой можно было вылепить какие угодно формы и фигуры.
Устройство графской усадьбы или мызы, как обыкновенно называл её Аракчеев, началось тем, что он построил в Грузине, для своего помещения небольшой деревянный дом и сделал на нём крупными буквам надпись: «сей дом мал да покоен» (3). Затем по всему имению начались работы в громадных размерах, и Грузинская вотчина, как бы после застоя, обратилась в огромный муравейник, который закипел судорожною жизнью. И эти усиленные египетские работы кончились только со смертью графа. По приказу Аракчеева целые деревни были разобраны и снесены с места; в других местах строились новые селения по вкусу владельца и по правилал архитектуры, которую он создавал для своих крестьян. Для разнообразия в каждой дереви новые постройки отличались какой-нибудь особенностью. В селе Грузине, например, за усадьбою был поставлен целый ряд домов казаменной архитектуры, выкрашенных розовою краскою и вытянутых симметрически, как бв в одну шеренгу. С лицевой стороны к каждому из них, по середине, примыкало каменное полукруглое крыльцо с навесом. Крыльцо вело в сени, которые разделяли дом на две половины. Каждая половина была назначена для помещения одного семейства. На глаз какого-нибудь ротнаго командира постройки эти могли, пожалуй, показаться превосходными, тем более, что они выводились на каменном фундаменте, но, по соображениям крестьян, все это оказывалось не совсем удобным для не затейливого, простого крестьянского хозяйства, которое требует разных пристроек. Но такие пристройки, по мнению Аракчеева, только нарушали симметрию и порядок.
Построив для своих, крестьян новые дома, граф требовал, чтобы в деревнях соблюдалась примерная чистота, и в случае неисправности в этом отношении он строго взыскивал с виновных. Вот, между прочим, приказ его, отданный голове Грузинской вотчины 13 октября 1816 года, за № 65. «Как я строго взыскиваю с тебя и со всех старшин за нечистоту по улицам в деревнях, и вы верно думаете, что сие происходит е д и н с т в е н н о п о о д н о м у м о е м у ж е л а н и ю, то я посылаю тебе печатный государев указ, из коего ты увидишь, что чистота улиц требуется и от Государя Императора. Почему, объявя оное всем, старшинам, предписываю тебе ещё п р и л е ж н е е за оным в деревнях смотреть и в з ы с к и в а т ь со старшин, а я буду отныне ещё с т р о ж е взыскивать с тебя и со старшин».
При этом внушении был приложен и нечатный указ, о котором упоминал Аракчеев, но указ заключал только о б щ и е д л я г о р о д о в п р а в и л а; о деревнях же в нём вовсе не упоминалось, но Аракчеев не обращал на это внимания. Правила эти были следующие:
1) Запрещается улицы громоздить и на них что-либо складывать, разве при случае постройки домов, и то временно.
2) Все находящееся на улицах в кучах или разбросанные, как то: камни, доски, бревна, скамьи, всякий лом и проч. прибрать с улиц, дабы оные чисты были.
3) Улицы планировать, дабы ям или бугров не было.
4) Неопрятства никакого на улицах не терпеть.
По той же страсти к чистоте и любви к порядку, граф запрещал крестьянам некоторых деревень держать у себя свиней, потому что эти животные роют землю и, следовательно, производят беспорядок. По этому поводу состоялось даже несколько графских приказов, и в одном из них, на имя головы Ив. Дмитриева, 17 ноября 1815 г. за № 48-м, значилось:
1) «Усмотрено мною в прошедшую осень, что, после з а п р е щ е н и я м о е г о, с о д е р ж у т с я свиньи в ближних деревнях к Грузину. Почему, сим письменным приказом, запрещаю иметь крестьянам свиней в деревнях: Грузине, Хотитове. Мотылье, Медне, Новой деревне, Графской слободе, Вые и Переходе.
2). Во всех оных деревнях свиней п е р е в е с т ь и не иметь оных к 1-му апрелю 1816 г.
3) Если, после оного числа, у кого окажутся в оных деревнях свиньи, то оных взять в гошпиталь (sic), а хозяина и хозяйку записать в книгу (т. е. штрафную), дабы их будущим летом можно было взять в сад на работу, на м е с я ц.
4) Если кто в оных деревнях торгует оными и будет просить позволения держать свиней с тем правилом, что оне никогда не будут ходить не только в поле, но ниже на улице, а будут всегда содержаться на дворе, таковым выдать для содержания билеты, за твоею подписью.
5) Если у такого крестьянина оные выйдут на улицу, то всегда оных брать в гошпиталь».
Впрочем, заботливость графа о чистоте и опрятности касалась преимущественно деревень, находившихся на виду и лежавших по большой дороге, в которые мог заглянуть посторонний глаз. К крестьянам дальних селений, еще находившихся по новым планам и находившихся, так сказать, за кулисами, Аракчеев не был слишком взыскателен и позволял им даже держать свнией, но если в новых деревнях граф замечал, напр., в окнах крестьянских домов битые стекла, то за это доставалось и самому голове. Довазательством служит следующий приказ голове, марта 13 дня 1818 года, за № 106-м. «Усмотрено мною, — писал Аракчеев, — что во вновь устроенных деревнях, в домах много перебито стекол, что делает безобразие. Для отвращения чего предписываю тебе объявить всем старшинам, н о в о у с т р о е н н ы х д е р е в е н ь, чтобы они, всякой в своей деревне, понудили тех хозяев, у коих есть битые стекла, переменить еные непременно к 1-му числу мая, и объявить притом старшинам, что если ты после 1-го числа мая усмотришь где битые стекла, то переменять станешь уже оные не на счет хозяев, а на их старшин, что и приказываю н е п р е м е н н о исполнить. По приезде же моём в Грузино, если усмотрены будут мною где-либо битые стёкла (кои я разумею такие, кои разбиты на несколько частей и вываливающиеся из рам; а с трещиной позволяется оставлять), то вставливаны будут вместо оных целые, на твой счёт. В нынешний же раз, как окажется их очень много, то есть, где у бедных семейств нужно оные сделать на мой счёт, то я оное тебе позволяю, представя после о расходе денег мне особую записку, кому оные на мой счёт вставлены».
Для крестьянских, построек, и в особенности же для больших и спешных построек в графской усадьбе требовалось несметное количество кирпича. Для изготовления этого материала Аракчеев завёл кирпичные заводы, куда посылались на работу, за разные провинности, крестьяне и крестьянки. Этому наказанию подвергались иногда даже самые старшины. Если, например, в какой-либо деревне корова была заедена волками, а старшина о том не уведомлял п и с ь м е н н о графа, то за это взыскивался с него штраф в 5 рублей, или он наряжался на кирпичный завод, где должен был сам сделать и сдать 5000 штук сырого кирпича. Виновных, при бдительности самого Аракчеева, головы и прочих земских грузинских властей, оказывалось постоянно значительное количество, а потому и работа на кирпичных заводах кипела и из обильного материала, можно бы было в Грузине, воздвигнуть даже целую египетскую пирамиду.
Штрафными работами наказывались в Грузине не только взрослые крестьяне, но и их дети, за разные вины. Понятно после этого, что проезд графа по имению обыкновенно наводил страх: при виде его экипажа мальчики и девочки опрометью бросались, куда попало, и прятались. Этого он терпеть не мог, выходил из себя и сам преследовал таких беглецов, наказывая их потом штрафною работою в барском саду, где заставлял их, как он выражался, у б и р а т ь с у х о й л е с. Детям же, которыие его дичились он дарил в награду пряники, но, не смотря на пряники, при появлении барина, ребятишки рассыпались и разлетались в разные стороны, как пугливые птицы. Раз даже один мальчик со страху залез в пустую бочку. Аракчеев вытащил его, однако оттуда и спросил, зачем он прячется?
— «Думал, что ты, дядюшка, меня не увидишь, наивно отвечал ребенок. Граф был на этот раз, к счастью, в духе и простил маленького преступника.
С вступлением Грузина во владение Аракчеева, на долю крестьян выпало не мало и других, работ: по приказу графа надо было вырубать лес для распространения покосов и пашен, надо было строить шоссе, рыть канавы и большие пруды на барской мызе.
Ещё и теперь Грузинская волость имеет хорошую лесную дачу, которая до графа была обширнее, но он велел порешить часть леса, на месте которого потом явились луга и нивы (4).
Принявшись же за проведение шоссе по своему имению, Аракчеев поднял, на ноги всю вотчину. Крестьяне должны были возить камень и фашину, при чем не мало было заморено лошадей, и строить дорогу на протяжении 25 вёрст. Кроме главного шоссе, были проложены ещё шоссированные дороги к разным деревням, для соединения их с большим трактом. Даже в полях проведены были гладко утрамбованные дороги, для проезда графа, при обзоре полевых работ. По сторонам дорог были посажены деревья: берёзы, липы и ели, за которыми, по строгому графскому приказу, крестьяне обязаны были наблюдать с неусыпною бдительностью. Новое шоссе и аллеи вышли у Аракчеева превосходные, и лица, навещавшие графа, не могли вполне надивиться грузинской дороге. Её и стерегли и охраняли, правду сказать с примерною заботливостью, как какой-нибудь заповедный священный путь. Даже крестьяне, сооружавшие его, не смели по ней ездить и должны были пользоваться другою дорогою, которая шла в стороне от главного шоссе. Последнее, для сохранения в безукоризненной исправности, запиралась большили чугунными воротами, которые находились при въезде и на выезде каждой деревни. Ключи от этих ворот хранились у человека в графском доме. К этому можно еще прибавить, что и самый ремонт шоссе обходился владельцу Грузина не дорого, что ясно из следующего его приказа шкиперскому помощнику (заведывавшему графскою яхтою), 1818 года. «Находящееся у тебя в команде, — писал Аракчеев — 3 человека солдат дорожного батальона определяются, с 1-го декабря по 15-го апреля, к разбивке щебёнки по урочному исчислению, каковой производится таковым же солдатом на государственном шоссе: 3 человека должны разбить одну кубическую сажень и сложить в 8 круглых куч в 9 дней, т. е. в 1 ; недели. Кучи должны быть вышиною 3 аршина 7 вершков, а в окружности 6 аршин, 13 вершков (5). Разбивку камня производить им в тёплые дни на площади у бани, а в холодные морозы и вьюги на дворе у тех домов, из коих выведены крестьяне. Иметь тебе смотрение, дабы они сии пустые домы не топили, для чего избы оные и должны быть тобою запечатаны. Равномерно иметь тебе смотрение и отвечать, дабы они и огню на оных дворах не имели. Если же случатся жестокие морозы, то в таковые дни и работ не быть, дабы н е и з н у р я т ь людей». Аракчеев оценил постройку своего шоссе и нашел, что оно, по его соображениям, обошлось в 86589 руб. (6). Об этих издержках он представил в комитет министров, выразив желание получить из казны затраченную сумму, так как само правительство производит обыкновенно подобные работы. Получив эти деньги, он внес их, в 1817 году, в государственную комиссию погашения долгов с тем, чтобы проценты со всей суммы обращались на уплату государственных податей с грузинских крестьян. Аракчеев объяснил при этом, что он не мыслит о своем обогащении, но более всего заботится о благосостоянии крестьян, вверенных Богом и правительством его попечению.
Но едвали не самою тяжелою работою для крестьян было копание пространных прудов в господском саду. На это дело собрана была опять вся вотчина, и каждый пруд разделён был на участки. Работы производились под самым строгим надзором и за самую извинительную оплошность жестоко наказывали.
Доходы Аракчеева с Грузинского имения были довольно, значительны. 3десь можно представить некоторые статистические данные, касающиеся этого предмета. На верность сведений можно положиться, благодаря необыкновенной аккуратности графа, который не забывал вносить в дела своего Грузинского архива даже самые мелочный заметки и счеты. Вступив во владение обширною своею вотчиною, он вёл, с самого начала, приходо-расходные книги по хозяйству. Многие бумаги и счеты писаны даже его собственною рукою.
Из сохранившихся дел, между прочим видно, что приход с имения в 1797 году заключался в 20970 р. 70 к. Оброк с крестьян собирался обыкновенно в два приёма: в апреле и в конце года. В 1797 году, оброку было собрано с 2000 душ к 15 апреля, за первую половину года по 4 р. 60 к., что составило 9200 р. За вторую половину, с 1993 душ по 4 р. 75 к. Итого 9500 р. Кроме того взималось ещё за рыбные ловли, за продажу разных продуктов: обручей, соломы и проч. и с каждой девушки по 5 аршин холста.
В 1818 же году, оброк был увеличен до 18 р. с души. В том числе государственных податей сходило 6 р. с души. Прощён оброк с 89 бедных (7). Недоимок на имении состояло в 1819 г. 2344 р. 89 ; коп. С торговых крестьян получено до 2500 р., штрафа – 25 р., за билеты 290 р. Придано гусей, уток и яблок, на 230 р. (8). За перевоз, отданнй крестьянам, получалось в год по 150 р., за содержание почтовой станции в Грузине – 480 р., за Оскуйскую станцию по 200 р. (9).
Между тем сам Аракчеев получал из шоссейного комитета, за содержание своих перевозов и своего участка тихвинского тракта значительную сумму. В бумагах его помещено получение 9250 р. за одну только половину 1825 года.
Число душ, плативших оброк, в 1818 году было 2368 ;, а в 1826 году – 2394 ;.
Семейных домов значилось более 650, работников от 900 – 1000 человек, торговых семей от 20 до 30, мастеровых до 70 человек.
Из ведомостей о числе рождений и смертности по Грузинской вотчине видно, что больший процент родившихся и умерших падал, на весну и осень. В некоторые годы число рождений значительно превышало смертные случаи. В 1810 и 1820 годах разность эта была более100: в 1811 году прибыль равнялась 78 чел., а в 1814 и 1813 годах – 76. В другие годы смертность брала перевес: в 1812 году оказалась убылъ населения на 7 чел., но ещё до поверки многие из новорождённых, невнесённых в списки, умерли. В 1813 г. убыль была в 33 чел., в 1818 г. – 13, а в 1823 г. - 17. Смертность, как обыкновенно бывает, постигала преимущесвенно младенческий возраст. В 1828 году, например, ранее года умерло 32 мальчика и 26 девочек, до 5 лет – 23 мальчика и 17 девочек. Итого 98 чел. Общее же число умерших в том году было 2227. У графа Аракчеева, между прочим, собственноручно помечено: в 1811 году, по 6-й ревизии, в Грузине состояло на лицо 2318 душ; по 7-й ревизии, в 1816 году 2263. Следовательно убыток на 55 душ. С 1812 г. по 1816 г. умерло 234 душ; в милицию 1816 г. поступило 75; в рекруты – 24 ч; бежало 2. Итого 335 душ. Родилось же вновь 280 ч.
По Грузинскому имению рабочих лошадей имелось около 1500, коров – 4000, овец – 2700. (Свиней, как выше объяснено, граф не позволял держать своим крестьянам).
Всему рабочему и рогатому скоту вотчины велись описи из года в год. В известное время, по приказу отданному графом, лошадей и коров с молодым приплодом сгоняли в одно место и производили поверку, а молодых животных коеймили, обозначая год их рождения. Грузинские старики помнят ещё эти сцены. «Сгонят, бывало, тогда живлтинку в одно место, - рассказывают они – ну, известно, кузнецы на голове стоят и начинают прижигать жеребят и телят раскалённым железом. Рёв и вой тебе тут подымаются, что не приведи Господи».
Вотчинный голова обязан был строго наблюдать за тем, чтобы крестьяне имели здоровых лошадей и известное число коров. Даже самый последний крестьянин-хозяин должен был непременно держать хотя одну рабочую лошадь. В случае болезни или падежа он переменял её или покупал новую. Если же оказывалось, что у кого-нибудь более 2-х месяцев не было лошади, или была больная, или не было определённого количества коров, то голова платил за каждого такого крестьянина по 15 р. штрафа, а старшина деревни по 10 р. и наряжался, кроме того, на две недели в сад на работу. Исключение делалось только в случае общего скотского падежа. Штрафы, при дальнейшей просрочке, удваивались.
У кого из крестьян было земли на 2 души, тот обязан был держать не менее 4-х дойных коров; имевший земли на 3 души, должен был держать 6 коров и т. д. Если корова заедена была волками, то платился известный штраф, если тоже случалось с телёнком, опять взыскивался штраф. В случае же пропажи коров и телят штраф усиливался.
Впрочем, из мирского банка, заведённого в Грузине графом в 1820 году, бедные могли брать деньги взаймы, без процентов, на следующие потребности: на покупку лошади – 160 р., коровы – 40 р., на постройку – 150 р. и на годовую провизию – 50 р.
Так как в пропаже коров оказывались иногда виновными пастухи, то Аракчеев отдал, наконец, в 1832 году, старшинам приказ, по которому запрещалось держать пастуха, если его паспорт не был отдан немедленно полицмейстеру в Грузине. В случае нарушения этого предписания старшина деревни платил 5 р. штрафу. При появлении в лесу зверей пастухи обязаны были требовать из деревни на помощь подпасков. В случае потравы волками в стаде двух коров, пастуха надо было немедленно отпустить без всякого расчета и нанять другого надёжного. Если же старшина не доносил об этом письменно графу, то подвергался денежному штрафу, или штрафной работе на кирпичном заводе.
Таким же образом на все случаи, могущие встретиться в жизни крестьян, у грузинского помещика были оставлены предписания, приказы и общие правила, нарушение которых влекло за собою наказания. Последние были всевожможных родов, потому что граф отличался необыкновенною способностью придумывать их и прилагать к делу. Надзор за всею вотчиною, за каждым крестьянином был неусыпный: глаз и уши у графа были повсюду, доносы поощрялись и даже награждались, а потому ни что не могло укрыться от внимания господина. В самом центре вотчины, в деревне Любуни, на пригорке, выстроил он высокую затейливую башню с большим вызолоченным яблоком на вершине, которое видно было издалека. Сюда любил приезжать граф пить чай. С этой обсерватории большая часть имения видна была, как на ладони, потому что от башни к окрестным селениям, чрез леса и рощи, шли просеки, сделанные по приказу Аракчеева. Отсюда в подзорную трубу, которую он не забывал никогда брать с собою, граф, как стоокий Аргус, наблюдал за работами крестьян и мог видеть, чем где занимаются. Рассказывают, будто потом он поставил на верху башни Эолову арфу, и крестьяне дальних деревень, проходя и проезжая мимо, особенно под вечер, и слыша странные звуки, с трепетом крестились и набожно шептали «с нами крестная сила».
Аракчеев в особенности заботился о том, чтобы у него было более рабочий, крепостных рук, вследствии чего он не терпел в вотчине много холостых и вдовых крестьян. Обыкновенно 1-го января ему представляли списки их, с обозначением лет и отметкой, знают ли они молитвы. Тогда же подавался грифу и список девушек, которым он делал смотр. В списках делались собственною рукою его заметки, кого женить. Иногда назначал даже на ком. Если же ему доносили потом, что какая-либо из сторон не согласна на это, то он тут же далал короткую и решительную резолюцию «согласить». Некоторые его резолюции, сохранившиеся в этих бумагах, отличаются необыкновенною оригинальностью, например, встречаются пометки, в роде следующих: «Не позволяю (т. е. жениться) з а г р у б о с т ь б р а т а. Позволяю, но если молитвы все не будет знать к великому посту, то б о л ь н о в ы с е к у».
Девушек выдавали замуж в то время на 14-м году (10).
Крестьянки не раз слыхали от Аракчеева слова: «у меня всякая баба должна каждый год рожать, и лучше сына, чем дочь. Если у кого родится дочь, то буду взыскивать штраф. Если родится мертвый ребенок или_выкинет баба, тоже штраф. А в какой год не родит, то представь 10 аршин точива (холста) (11).
Грузинский владелец видел, что каждый год в поместье рождается много детей, но видел также, что значительная часть, молодого поколения, только что появившегося на свет Божий быстро исчезала с лица земли. Печальный факт этот обыкновенно повторялся и повторялся теперь, особенно в среде простого народа, вследсвие разных причин. Между последними была в то время оспа, которая сильно поражала детей. Чтобы ослабить опустошительное действие этой болезни, Аракчеев приложил заботу о прививании предохранительной оспы детям. Оно началось в Грузине с 1804 года, и в течение 10 лет привита была оспа 1387 младенцам грузинских крестьян. В том числе находилось 704 мальчика и 683 девочки. Более всего привито было в 1806 году – 333 детям, менее в 1804 году – 47 младенцам.
По временам эта благодетельная операция останавливалась за недостатком оспенной материи. Приписывая, однако, большую смертность детей небрежности и невежеству крестьян родителей, граф думал остановить такую потерю будущих рабочих сил и рук обнародованием в своём имении Кратких правил для матерей крестьянок Грузинской вотчины. Книжка эта была напечатана, но без означения года.
«Закоренелые предрассудки, – говорилось, между прочим, в этих правилах, – неопытность и самое нерадение матерей в деревнях, в рассуждении необходимого смотрения за своими малолетними детьми, бывают причиною многих детских болезней и даже самой их смерти. Сие пагубные последствия, столь противные законам Божеским и столь ненавистные в глазах самого человечества, проистекающие от одной только материнской беспечности и невнимания, лишают жизни младенцев, по крайней мере, третьей части. Всевидящий Творец строго взыщет с родителей, когда смерть детей причинится от нерадения их. Они, как виновники смерти их, дадут ответ перед Богом и не избегут правосудного его наказания.
Многолетние и внимательные наблюдения помещика вашего, пекущагося о благосостоянии вашем, доставили ему испытанные средства для исправления заблуждений ваших, и потому, во избежание проистекающих от оных, пагубных следствий, родители должны строго наблюдать следующее».
Затем в 36-ти параграфах изложены были наставления, как обмывать, кормить и ростить младенца, соблюдая чистоту и опрятность. Запрещалось пугать ребёнка, для прекращения его плача, прибегать к шептанию и колдовству старух. (Сие грешно перед Богом и вредно для младенца – пояснено в правилах). Вменялось в обязанность родительницам, в случае трудных родов или болезни, обращаться к помощи доктора (12) и отнюдь не призывать дряхлых старух (повитух), имеющих слабое зрение, и вообще всех тех, у коих не было лекарского свидетельства.
В первых параграфах постоянно повторяется о содержании младенца в мягком, сухом и чистом белье, о постоянной перемене его, о немедленном обмывании ребёнка тёплою водою и т. д. Такие правила если и удобоприложимы в достаточных крестьянских семьях, то о бедном крестьянском быте можно сказать, что они там почти невозможны.
В параграфе 24 заключилось следующее: «Каждая мать, и при занятии своём сельскими работами, должна млоденца своего кормить, по крайней мере, три раза в день, ибо от редкого кормления молоко у матери может испортиться и вредить младенцу. Для сего и необходимо матери, летом во время работ, брать его с собою в поле или приходить с работы для него домой. (Как будто это так легко, когда люди работать за несколько вёрст, от дома). Мать же, не исполняющая сей обязанности, как виновница болезни младенца, не избегает правосудного божеского наказания и остаётся в худом замечании у помещика.
Параграф 25. «Когда мать рассердится, то отнюдь не должна давать сосать грудей младенцу.
Параграф 36. «Старшина деревни, помятуя сии правила, для матерей предписанные, во время хождения по избам, осматривает детские колыбельки и рожки, и если что сыщет противное данным наставлениям, т о с т р о г о понуждает исполнять их обязанности и сказывает об оном лекарю при первом его приезде в деревню, а голова, при осмотре деревни, каждый раз должен лично осведомиться о сём и сам поверять и осматривать оное.
«Все сии наставления, сколько полезные, столько же и утешительные для каждой матери, по собрании их в одной избе для лучшего их памятования, должны быть им, читаемы, по крайней мере, каждый месяц. Сверх сего каждый раз после крещения младенца священник обязан прочитывать сии правила отцу и матери, с ясными и подробными их объяснениями. Закоренелые же в своих вредных обычаях и нерадивые матери должны быть понуждаемы старшинами к точному сего наставления исполнению.
Священник, как наставник и блюститель нравственности прихожан своих, должен увещевать родителей, что неисполнение сих правил толико полезных и утешительных, навлекает на них гнев Божий и что родители от неисполнения оных, лишась невинных детей своих требующих неутомимого попечения, дадут ответ в будущей жизни пред Всемогущим Создателем и не избегнут правосудного его наказания.
Сии правила должны находиться в каждом семействе и должны быть хранимы у образной киоте, дабы их всегда можно было видеть»
Аракчеев отдал также строжайший приказ не позволять детям есть сырые плоды и овощи. За этим бдительно следили не только в Грузине, но и во всех военных поселениях и, если замечали нарушение графского приказания, то родителей детей подвергались наказанию.
Наконец, должно заметить, что граф устроил для своих крестьян в Грузине лазарет. Кроме того доктор (13) объезжал вотчину для оказания помощи больным. Рапорты о числе больных подавались самому графу, который на них делал свои пометки в роде: «Много умерших, что не делает чести доктору». На другом рапорте (февраля 1824 года), в котором донесено было графу, что в госпиталь взята крестьянка с отмороженными и уже поражёнными антоновым огнём ногами, сделана приписка самого Аракчеева: «Прошу г. Ягодинского (доктор) употребить старание, дабы сия молодая баба о с т а л а с ь с п о с о б н а к р а б о т е (14). Некоторых же больных крестьян отправляли для пользования в поселения, в Шевелёвский военный госпиталь, где, по приказанию графа, присылаемых больных не только лечили, но и секли, что подтверждается следующим рапортом смотрителя Шевелёвского госпиталя. «18 ноября 1828 года. Честь имею донести, что находившаяся в вверенном мне гошпитале, вашего с – ва дворовая женщина Прасковья Григорьева, сего числа выздоровела и, по наказании её розгами, отправлена к г. штаб-лекарю Белоцветову».
Из докторских донесений и годовых отчётов видно, что болезни, господствовавшиеся в Грузине, были горячка, лихорадка (изнурительная и желчная), а иногда сифилис.
При лазарете в Грузине находился смотритель из дворовых. Замечателен, между прочим, графский приказ, отданный церковному старосте и смотрителю госпиталя, Егору Павлову. Приказ этот касается крестьян, лечившихся в Грузинском госпитале и заключал следующее предписание. «Янв. 26 1818 г. за № 104. Поставляю отныне навсегда непременным правилом наблюдать тебе (Егору Павлову), чтоб все выздоровевшие от болезней в гошпитале крестьяне не иначе были: из онаго отпускаемы в свои домы, как возблагодарив в соборе, за исцеление от болезни, всех благ подателя, Бога, и по нём святого апостола Андрея Первозванного и приложась к его святой иконе. Которое правило, написанное особо, иметь в рамке в госпитале, для сведения всех больных, коим и прочитывать оное самому тебе или лекарскому ученику».
Заботясь о телесном здравии своих людей, Аракчеев обращал строгое внимание и на нравственную сторону их и душевное спасение. Что же касается распространения грамотности между крестьянами, то он, по всей вероятности, считал это дело лишним и если в 1816 году предписал приказом обучить несколько крестьянских мальчиков в вотчине грамоте, то это начато было в видах приготовления писарей. Приказ этот отдан был голове Ив. Дмитриеву декабря 3, 1816 года, за № 75. «Тебе самому должно быть приметно, - объяснял Аракчеев, – что нужно стараться иметь в вотчине, по деревням, несколько крестьян, знающих грамоту и письмо. Для чего и нужно сделать начало и обучать мальчиков грамоте, почему и предписываю тебе следующее:
1) Назначить, на 1-й раз, выбрав со старшинами по 3 мальчика в селе Грузине и Оскуе и деревне Хотитове.
2) Оных мальчиков препоручить обучать в селе Грузине музыканту, Семёну Поличенскому, в Оскуе крестьянину Варламову, а в Хотитове земскому Вавиле.
3) Азбуки, для обучения оных, при сём посылаю. За успехом в обучении оных иметь тебе п р и с м о т р».
А как обучали и какой был присмотр, ясно из другого приказа того же года, декабря 29 за № 12, на имя Семёна, капельмейстера: «Предписываю тебе,во 1, непременно обучить Василия Соцкого ариометике, черырём правилам, т.е. сложению, вычитанию, умножению и делению. Если же он будет лениться, то докладывать дворецкому, которому непременно каждый раз сечь его розгами. Во 2-х, впредь ежемесячно книги расходные винные его проверять и ему оные прежде ко мне не подавать, пока тобою подписано: «верно – Семён такой-то». Сей приказ, прочитан дворецкому Никите Фёдорову и Василию Соцкому».
Грамота в многолюдной вотчине, однако, слабо прививалась: четыре года спустя, в 1820 году, во всей волости было не более 20 грамотных, считая, в том числе вотчинного голову и всех стариков.
Враг крестьянских вечеринок и хмельных попоек, Аракчеев строго запретил кабаки во всей вотчине. Пение весёлых песен было запрещено и позволено было петь только что-нибудь духовное, священное. От взрослых требовались также знания молитв, особенно при вступлении в брак, и знание это проверялось.
Ещё и теперь бывшие графские крестьяне вспоминают, что Аракчеев даже терпеть не мог в и н н о г о д у х у и за хмель и пьянство жестоко наказывал. Если же крестьяне желали к большим праздникам или к свадьбам купить вина (15), то оно отпускалось им, за деньги, с барской мызы, в известном и умеренном количестве. На стороне, или в дорогах, никто из них не смел, заходить даже в кабак, в противном случае его поражали барский гнев, штрафные рабрты и наказания.
Из дел графского архива видно, что 1820 года, 2 февраля, старшинами всех деревень, на сходке, было сделано следующее положение о напитках для грузинских крестьян:
1) Всем крестьянам Грузинской вотчины запрещается никаких напитков, какого бы они звания не были, из питейных домов, ни под каким видом, не покупать, а будет отпущено к праздникам и к свадьбам простое вино с мызы.
2) Вино всякому крестьянину отпускать по числу имеющихся у него коров, полагая на каждую, к празднику по ; штофа, а к свадьбе по полуштофу.
3) Сверх сего зажиточным крестьянам позволяется к праздникам и к свадьбам варить пиво.
4) Если кто-нибудь уличён, что брал вино или другие, какие напитки из питейного дому, то таковый за первую вину наряжается в сад на работу, на одну неделю, а если в саду не будет работы, то к архитектору. За вторую же вину и более, кроме наряда в сад на работу, на неделю, по окончании оной наказать телесно.
5) Если кто будет обличн в пьянстве в дорогах, то такового не наряжать в сад на работу, но наказывать телесно б е з п о щ а д ы.
6) Всех провинившихся в покупке напитков из питейного дому и обличённых в пьянстве в дорогах записывать в штрафную книгу.
Понятно, что все пункты этого положения составлены были самим графом, а не старшинами, которые только подписали его приказ. После таких строгих внушений, по-видимому, всякое пьянство в Грузинской вотчине должно было истребиться с корнем, тем более, что на перевозе перед усадьбой, которого невозможно было миновать, всякого прохожего и проезжего основательно обыскивали и удостоверялись в степени его трезвости. В противном случае и перевощики и караул при перевозе, состоящий из матросов графской яхты, должны были отвечать своими спинами.
Известно, что запретный плод всегда слаще. Вблизи же, за 12 вёрст, в селе Чудове, где случалось бывать грузинцам, находилось питейное заведение, которое могло соблазнять слабую натуру человеческую. Граф принял и это к соображению, и приставил к Чудовскому кабаку солдат, сторого наказав им не впускать туда никого из поселян и его крепостных людей. Однако последние стали употреблять разные хитрости и морочить неусыпную стражу. Грузинские крестьяне переодевались в чудове в лапти и белые балахоны, какие носили дальние помещичьи мужики, и в таком виде отправлялись к питейному дому, где низко кланялись солдатам, подделываясь под речь и приёмы сиволапых мужиков. Уловка эта удавалась и хитрецы достигали цели. Вино стали, потом провозить даже через перевоз в самую вотчину, не смотря на подробный обыск. Изобретательность ослушников графского приказа дошла, наконец до того, что они стали прятать посуду с вином в хвосты лошадей, и это не раз счастливо сходило с рук. Даже некоторые совсем спивались с кругу и умирали в таком ужасном виде. Негодование Аракчеева бывало в подобных случаях ужасно и изливалось не только на виновного, но и на его родственников, которых постигали разные наказания. Так поступал граф ещё до составления письменного своего приказа на счёт напитков для грузинских крестьян. Доказательством служит следующее объявление, помеченное 21 марта 1817 г. за № 86. «Деревни мотыльи крестьянин Михаил Иванов, по прозванию Мохня, находясь в числе торгующих, несколько раз замечен мною был пьяным, а, наконец, к стыду и греху нашему, окончил и самую жизнь от оного пьянства. Почему и предписываю тебе (голове), оставшихся после его обоих братьев и всё семейство их из торгующих крестьян исключить, после чего никогда никого из братьев покойного ни за чем, не только в С.- Петербург, но и даже в Новгород, не отпускать и, одним словом, никогда им далее Оскуя и Грузина от своей деревни не отлучаться, за собственною твоею ответственностью и строгим с тебя самого за оное взысканием. Почему всё их собственное сено и прочее велеть тебе продавать им здесь на месте, а их самих, даже и зимою в С.-Петербург не отпускать».
Иногда же опала и гнев Аракчннва распространялись на целую деревню. Для подтверждения можно привести здесь графский приказ, 3 декабря 1816 года, за № 76.
«По случившейся в деревне Мелехове о празднике драке, запрещаю оной деревне, впредь к обоим праздникам, как пиво варить, так и вино покупать – впредь, пока оныя деревня заслужит (т. е. загладит) оный проступок, и тебе предписываю с т р о г о з а о н ы м и м е т ь с м о т р е н и е на своей ответственности».
Граф продолжал наказывать своих людей за пьянство, сёк их, заковывал в рогатки (16) на дни и целые недели, но хмельных не мог исправить. Даже в последние годы жизни Аракчеева, сам вотчинный голова зашибался хмелем. Слухи о том доходили до господина, но он плохо верил тому, не замечая за своим первым слугою такой дурной шалости (как выражался обыкновенно Аракчеев). Слухи, однако, были справедливы, но грузинский голова, Павел Шишкин, дома часто хмельный, умел, в случае призыва к графу, быстро отрезвляться. Испытав с успехом не раз это средство, он не отставал от вина, зная свою крепкую натуру.
Слыша опять недобрые вести о Шишкине, Аракчеев начал, было, им уже верить и раз вздумал поймать врасплох ослушника, о котором только что донесли, что он от хмеля на ногах уж не состоит. Граф послал тут же за головой с приказом немедленно явиться. Голова, однако, не оробел: вылил на себя два-три ведра холодной воды, совсем пришёл в себя, и бодро отправился к барину. Последний едва верил глазам, потому что не ожидал такого исхода дела. Человек стоял пред ним твёрдо и спокойно, как ни в чём, ни бывало. Он внимательно осмотрел его с головы до ног, и только в лице заметил краску.
– «Ты опять, пьян, – грозно заметил Аракчеев.
– Никак нет, ваше сиятельство: за мною этого греха не бывает, – был решительный ответ.
– С чего же ты так красен? – продолжал допрашивать граф.
– Верно, с чаю, смею доложить вашему сиятельству, – заметил голова, – сейчас только чай пил.
Помещик подошёл ближе, и тут его обоняние было поражено острым запахом спирта.
– А коли ты с чаю пьян, бываешь, – внушительно сказал он, – то я тебе, братец, с этого времени запрещаю строго чай пить. Помни же ты это и делай, что приказываю».
После этой аудиенции голова стал только осторожнее и, пережив графа, долго ещё правил вотчиной.
Говоря о распоряжениях Аракчеева в Грузинской вотчине, нельзя здесь не упомянуть о его учреждениях, сделанных на пользу крестьян. Но и эти благодетельные учреждения, при чёрством сердце помещика, при его эгоизме и ханжестве, не производят того полного, отрадного впечатления, какое оставляют дела, вытекающие из чисто гуманных, искренних мотивов. Но русский человек добро помнит, как бы оно ни было сделано. Грузинская волость и теперь с благодарностью вспоминает графа Аракчеева за открытие мирского банка, и это доброе дело примиряет крестьян с прежним пережитом горем, которое иногда невольно пробуждается в памяти.
Мирской банк, о котором упомянуто, существует в Грузине и в настоящее время и владеет капиталом до 30000 р[ублей] сер[ебром]. Банк этот открыт в июне 1820 года Аракчеевым, который для основания его пожертвовал 10000 р. асс.и при этом составил и напечатал «П о л о ж е н и е о з а ё м н о м б а н к е д л я к р е с т ь я н Г р у з и н с к о й в о т ч и н ы», которым банк руководствуется до сих пор.
Ещё раньше, а именно в 1817 году, Аракчеев, видно, оказал благодеяние своим крестьянам: По этому поводу он обращался тогда к Государю с просбою. В делах графа на копии просьбы или письма помечено у него: «На подлинном написано собственно Его Императорского Величества рукою: «С удовольствием соглашаюсь.
Александр.
Киев, 7 сентября 1817 г.»
Письмо Аракчеева было следующее:
«Ваше Императорское Величество!
Всемилостивейший Государь!
Комитет министров журналом, по большинству голосов составленным и удостоенным Высочайшего Вашего Императорского Величества утвердения, положил возвратить крестьянам Грузинской волости издержки, употребляемые ими на такие предметы устройства большой Тихвинской дороги, на 25-ти вёрстном её протяжении, осмотренные и удостоверенные главным управлением путей сообщения, кои выходят из круга обыкновенного содержания дорог и совершенно заменяют собою те построения, кои само правительство долженствовало бы делать, по принятии дорог в своё заведывание. На основании сего положения, я должен получить из казны 86589 руб., как помещик Грузинской волости.
В моём понятии помещик, или владелец обязан по праву человечесива, наблюдать два главные правила:
1) Не мыслить о своём обогащении, а более всего заботиться о благосостоянии крестьян, вверенных Богом и правительством его попечению.
2) Доходы, с них получаемые и составляемые всегда ценою их пота и крови, обращать главнейше на улучшение их же положения.
Последствие сих правил ограничило желанья мои быть довольным волостью, Всемилостивейше пожалованною мне в Бозе почивающим Государем Императором, Павлом I, чувствовать, в полной мере, одну сию монаршую милость я во всю мою службу не искать от отечества новых наград, в сравнении своих сотоварищей. Честолюбие мое в служении всегда ограничивалось только тем, чтобы заслужить вашу доверенность, а теперь, когда уже совершил я большую часть поприща жизни, мне осталось оправдывать лишь оную посильную трудами на пользу отечества.
Благословением Божиим успел я вверенную мне волость довести до такого положения, что, в счастливые для меня минуты Высочайшего присутствия в Грузине, Ваше Величество изволили одобрить сами состояние крестьян, мною управляемых. Постоянство в правилах считаю я первою добродетелью. И так, ежели я, следуя своим правилам, приобрёл ваше одобрение и нахожу собственное удовольствие в благосостоянии вверенных мне людей, то непростительно бы уже мне было на старости (17) изменить своему характеру.
Правое дело крестьян, мне вверенных, обязывало меня за них ходатайствовать, а личное Вашего Величества обозрение содержание дороги в Грузинской волости побуждало меня к оному.
Большинство членов, рассуждая о сём деле в комитете, руководимо было, кажется, теми же правилами, кои я постановил себе законом. Некоторые же из них полагали, видно, что доход крестянский есть безотчётная собственность помещика, и потому мнение их не было согласно с первыми.
Сие налагает на меня долг дать уже гласный отчёт, как в сумме, определённой за работы крестьян моих, так и в том, что я не для себя, но единственно в пользу их предстательствовал.
Всемилостивейший государь! Получая сии деньги, я предоставил себе одно удовольствие распорядить только употребление оных с лучшею для благосостояния крестьян Высочайшего Вашего Императорского Величества утверждения на следующие мои предложения:
1) 86589 р. вношу я с государственную комиссию погашегия долгов, на вечность в число капитала бессрочных, неприкасновенных долгов, на основании устава изданного сего года, апреля в 16й день.
2) Непрерывный доход, или проценты со всей суммы, на вечные времена принадлежать будут крестьянам Грузинской волости.
3) Сей доход, как при жизни моей, так и по смерти, при моих наследниках и при их потомках обращаться должен единственно в число уплаты следующих с сих крестьян государственных податей.
Высочайшее Ваше Императорское Величество соизволения приму я за особенную монаршую к себе милость и благоволение. Вашего Императорского Величества верноподданный граф Аракчеев».
Лица, бывавшие в Грузине и, навещавшие Аракчеева, восхищались притворно или искренно, устройством крестьянского быта и новыми порядками, которые невольно бросались в глаза каждому. Выражая по этому случаю в письмах к графу восторг и удивление, они уверяли его, что в своей прекрасной усадьбе он истинный отец и благодетель крестьян и что благодарность их служит лучшим украшением Грузина.
«Господа наши, - писал один из приближённых Аракчеева – восхищаются благоденствием иноземных поселян, красотою их сёл и порядком домоводства; их же собственные крестьяне, утомлённые работами, истощённые оброками покрытые рубищем, в дымных, нечистых избах, кажутся им непохожими на людей. Дабы иметь понятие, как может быть счастлив русский поселянин, пусть они наедут в Грузино, там вникнут во все подробности хозяйственных заведений. Восхищаясь картинами правильного житья крестьян, они уверятся. Что и в России сёла могут быть красивы, а поселяне счастливы, когда помещик решается быть их отцом».
Грузинский помещик слышал подобные панегирики из многих уст. А в Петербурге некоторые уверяли, будто в Грузине крестьяне даже сами себя судят и со стороны владельца пристален депутат, д л я у д е р ж а н и я и х с т р о г о с т и (18).
В тоже время (в 1818 году) разнёсся, между прочим, в Москве слух, будто помещичьим крестьянам дана будет воля. Какого мнения на этот счёт был Аракчеев неизвестно, но из одного письма, сохранившегося в грузинских делах, видно, что граф признавал полезным, если бы для помещиков сочинена была инструкция. Так он, по крайней мере, выразился, бывши тогда в Москве и беседуя раз с сенатором Малиновским (19).
Последний, продолжая корреспонденцию с графом, кажется, уже более не касался этого вопроса, но в 1832 году писал в Грузино следующее: «Московские хозяева сильны только на словах и на бумаге, а вы на самом деле упрочиваете благоденствие подвластных ваших и предотвращаете оскудение их на целые века. Кто из гласных экономов наших может похвалиться таким отчётом, какой вы прислать мне изволили. Позволите ли показать его вице-президенту, князю Гагарину, и огласить оный в обществе нашем».
Судя по внешнему виду, Грузинская волость казалось, благоденствовала. Везде господствовала безукоризненная чистота, опрятность и наружное довольство. Кто видел тогда Грузино, тот мог увлечься мыслью, что на грузинских крестьянах оправдывается и осуществляется высокая , гуманная цель, которая положена была с основания военных поселений, а именно чтобы там не было ни сирот беспризорных, ни старости беспомощной, ни дряхлости оставлено, ни разврата нравов, терпимого без средств к исправлению. А разные письменные акты, в которых Аракчеев гласно заявлял о своих отношениях к крестьянам, могли только возбудить к нему симпатию, как к человеку, который посвятил себя для счастия и блага людей.
Кроткий и благодушный монарх, посетив графа в его имении, был очарован теми картинами сельского быта, которые здесь представились вдруг его глазам. Внимание государя к владельцу Грузина возрастало, и последний был даже удостоен высочайшего монаршего благоволения и милости.
1810 года, 21 июля, граф Аракчеев получил следующий рескрипт:
«Граф Алексей Андреевич! Устройство и порядок, который лично видел Я в деревнях ваших при посещении вас на возвратном пути моём из Твери, доставили мне истинное удовольствие. Доброе сельское хозяйство есть первое основание хозяйства государственного. Посему Я всегда с особым вниманием взирал на все сведения, доходящие ко мне о благоустройстве частного сельского управления, и всегда желал, чтоб число добрых и попечительных помещиков в отечестве нашем умножалось. Надеяться должно, что примеры их изгладят постепенно следы тех неустройств, которые к сожалению всех людей благомыслящих, необдуманная роскошь или небрежение доселе в сей части оставляли.
Быв личным свидетелем того обилия и устройства, которое в краткое время, без принуждения, одним умеренным и правильным распределением крестьянских повинностей и тщательным ко всем нуждам их вниманием, успели вы ввести в ваших селениях, я поспешаю изъявить вам истинную мою признательность за удовольствие, которое вы мне сим доставили. Когда с деятельною государственною службою сопрягается пример частного доброго хозяйства, тогда и служба и хозяйство получают новую цену и уважение. Пребываю вам всегда благосклонным.
Александр.
В С. – Петербурге, июля – 21. 1810 г.».
Несмотря, однако, на все лестные отзывы и даже внимание государя. Аракчеев не считал своих планов выполненными и продолжал довершать своё дело и неусыпно преследовать свои цели, т. е. строить и всё устраивать. Одним из главных принципов его жизни, который он откровенно обнаруживал в письмах к знакомым, заключался именно в бесконечных и непрерывных занятиях по устройству своего сельского хозяйства.
В одном письме к Ф. Евст. Бухмейеру, в 1811 году, он писал, между прочим, советуя ему устроить свою деревню: «н а д о с т р о и т ь и с т р о и т ь, и б о с т р о е н и я п о с л е н а ш е й с м е р т и, н е к о т о р о е х о т я в р е м я, н а п о м и н а ю т о н а с, а б е з т о г о с о с м е р т ь ю н а ш е ю и с а м о е и м я н а ш е п р о па д ё т». И после продолджительных многолетних подобных трудов эта страсть к водворению в поместье какого-то особенного образцового порядка в нём не охладела и не остыла.
После всевозможных опытов и экспериментов, которые он изощрял и осуществлял над своими крестьянами, граф напал вдруг, в 1825 году, (следовательно, лет 30 спустя после пожалования Грузинской волости) на мысль выписать из Англии искуссного земледельца, для введения у себя в имении английского хозяйства. По этому поводу у Аракчеева началась даже переписка с иностранцем Гулетом, который, исполняя желание графа, сообщил, что сведущему агроному необходимо назначить жалованья от 500 до 1000 р. и заплатить за проезд в Россию около 400 р. По каким-то, однако, обстоятельствам новая идея Аракчеева не осуществилась.
Из таких предположений можно заключить, что он не вполне был доволен своим сельским хозяйством и заведёнными порядками. Но в тоже время невольно рождается вопрос, были ли довольны грузинские крестьяне своим бытом и положением, которые возбуждали удивление?
Раз в марте 1825 года. один бедный мужик повалился графу в ноги и подал ему записку. Несколько несвязных слов, написанных каракулками на клочке грязной, серой бумаги, отчасти открывают истину и бросают слабый свет на то, что происходило за красивою декорацией. Записка была такого содержания: «Прошу я в том, ваше сиятельство, что меня рассудите. Спросите обо мне которых стоющих людей, которые знают про меня, какого я состояния? Что я ни в каких худых делах не находился, спросите у кого вашему графскому сиятельству угодно, но не у старшины графско-слободского, потому что он первый плут (а вам об нём неизвестно, каково он свойства), потому что он поморил в один год 48 лошадей и о которых вам об этом неизвестно. Извольте об этом исследовать. А, во-вторых, о возке дров у вашего сиятельства приказания были – 13 четвертей, а он, принимал 15 и 16, а менее 14 не принимал. Извольте об этом исследовать у всей вотчины. И затем ваша вотчина разоритца, а вам об этом неизвестно. А барыши получал ваш голова: сено он покупал по 12 руб., а отдавал по 7 и 8 руб. Из банковой (т. е. банка) выдаёт он не деньгами, а товаром, а чрез-то получает себе великой барыш, а вам об этом неизвестно. А мужичкам это не очень хорошо. А когда бывает выгрузка дров, так за 2 сажени платит, а 3 остаётся у его. А его шурин, когда пруд был разделён, то он и не был при нём, а за ево рыли вотчиной. И за то у него прежде не было в доме и солдонки соли, а теперь самовар и сахар в дому водица, и сахарница серебряная. Извольте спросить у старшины, ездит ли он на череду на съезжу (20). Никогда не бывал. Справьтесь у вас в вотчине, что есть у ваших крестьян имения? По той причине, что через этих совсем разорены. Когда барку потопило, то весь народ свои работы оставил, и за этим ходили и сушили (вероятно, сено). Извольте об этом исследовать у всей вотчины, у стариков, которые степенные люди, и всё вам они расскажут обо всех этих делах и проказах, и ежели в чём я буду виноват, то как угодно вашему сиятельству».
Началось следствие, но страх был так велик, что у всех замерла душа, и нмикто не осмелился даже пикнуть и подтвердить показаний подателя записки, крестьянина села Грузина, Фёдора Михайлова, который тогда же был забрит в солдаты. А граф сделал такую пометку на поданной жалобе: «Убрать в Грузинские дела, а копию с оного, за моею пометою, отдать голове, дабы он её чаще читал и остерегался всего, что в оном доносе написано».
От Аракчеевского гнева и строгих порядков мужики и даже бабы спасались бегством, и некоторые пропадали без вести по целым годам. Леса и глухие дальние деревни служили беглецам убежищем, но, попадаясь в руки земских властей, они препровождались, наконец, по принадлежности, в Грузино к владельцу.
Беглые крестьянки прокрадывались обыкновенно из деревни в деревню, находя по неделям пристанище у сердобольных крестьян, или бродили в стороне от больших дорог, побираясь христовым именем. Их жалкий вид и рубище обратили вдруг внимание какого-нибудь строгого соцкого, который останавливал вопросами, какая ты и откуда и есть ли паспорт? Потом бродягу под караулом отправляли в земский суд, где снимали допросы. Ответы заключали длинный перечень деревень и разных крестьянских имён, и всё это заключалось стереотипною фразою: «во время ж моего бродяжества воров, разбойников и никаких подозрительных людей не видала; пристаней их не знаю и сама на грабежах и разбоях не бывала».
Аракчеев вооружился против таких укрывателей сильным негодованием и требовал, чтобы с ними поступлено было со всею строгостью. Такие меры отняли охоту у многих скрывать беглецов. Побеги, однако, продолжались даже зимою, в трескучие морозы, но несчастные, отвергаемые всеми, коченели от стужи, отмораживали ноги, возвращались домой, и лежали в Грузинском лазарете с язвами, пораженными уже антоновым огнём. За выздоровлением следовали экзекуции и тяжкие штрафные работы.
Графские люди спасались от барского гнева даже в дальних губерниях. Один из них сбежал в Ригу, но там задержан был по подозрению. При обыске нашли у него два паспорта (один поляцкий, как объявил потом бродяга) и денег 270 р. Под надзором чухон послали его за тем в Петербург, но он ускользнул из рук провожатых, пришёл в Петербург и скрывался в Ямской. Раз вздумал он завернуть в какую-то харчевню, однако, тут встретился случайно с родным своим братом, который поймал его и представил домой к барину. Подобные факты объясняются тем, что у графа гнев и опала распространялась даже на родственников виновного.
Раз сбежал из Грузина даже сын вотчинного головы с 3 товарищами, но все они были захвачены и отправлены назад, в вотчину.
При допросе сын головы, Яков Иванов, показал следующее: «От роду мне 24 года, 1817 года 7 июня, решился с товарищами, земским писарем Вавилой Ефимовым, Власом Фёдоровым и Фёдором Яковлевым, с весеннего егорьева дня идти с п а с а т ь с я. И наслышивши быв, что в Тихвинском уезде, между деревнями Кукуй и Ругуй, в левой руки, находится, от дороги в 3 верстах дикой лесной остров (21), нашли оной удобным для спасения души нашей. Не доходя онаго, с 9 на 10 число, зашли мы в дер. Кукуй напиться воды или квасу, а оттуда пошли дальше, но, по строгому приказанию вашего высокоблагородия (22), ночным караулом окликнуты были и, как беглые, представлены к вам. При отлучке законнопреступного ничего не учинили, найденные же у нас заступ без рукоятки и топор без топорища взяты нами для копания пещеры и для рубки дерев. Деньги же, духовные книги, образа и по рубашке на человека, взяли мы из дому для пропитания, богомоления и одежды себя».
Несколько лет спустя, отец его, голова Грузинской вотчины, иван Дмитриев, был уличён в разных преступлениях и сослан в Сибирь. В этих делах был замешан и сын его Яков. При обыске нашли у последнего в кармане н о ч а н к у (летучую мышь). Граф догадался, что высушенная летучая мышь спрятана была в одежде для ворожбы и колдовства и потому, вскипев гневом, сказал преступнику: «а так ты, лиходей, держишь при себе ночанку, знай же теперь, что я буду для тебя ночанка!».
Иван Дмитриев около 20 лет был головою Грузинской вотчины и пользовался расположением помещика. Этот видный собою ловкий мужик был известен и в Новгороде, где даже чиновники оказывали ему внимание и принимали с почётом. Он выстроил себе дом на барскую ногу и жил, по-видимому, в довольстве, как вдруг его настигла беда: громовая туча разрядилась внезапно над его головою. По доносу он был уличён в самовольной порубке дров из казённых дач, в составлении фальшивых билетов, от имени Аракчеева, на продажу леса и в ослушании. Сын его, как участник, был забрит в солдаты, а голова получил на месте преступления 50 ударов и сослан был в Сибирь на поселение. Имение же его конфисковано, для взыскания 7362 р. штрафа.
Дмитриева отправили в 1823 году, сначала на поселение в Томскую губернию, откуда он прислал о себе весть родным. «Посылаю, – писал он – детям своим любезным родителское своё благословение на веки не рушимо. При сём уведомляю вас, что во время пути был 25 недель болен и неоднократно окраден».
Аракчееву сообщили о переписке прежнего его головы с родственниками, и он решился принять меры для прекращения подобных сношений, что видно из следующего письма графа к одному из лиц, занимавших в Сибири важную должность:
«Милостивый государь, Пётр Кузмич! – я к вам обращаюсь с моею собственною покорною просьбою, которая состоит в следующем: Грузинской моей вотчины, бывший головою, за разные дурные шалости, по суду отослан в ссылку, по имени Иван Дмитриев. Сей человек, так здоров, что я думаю, мало у вас в Сибири находится подобных ему. Я знаю его дурные свойства и. уповательно, имеющиеся у него деньги.
Из прилагаемого в копии письма г. Фролова (Томского губернатора), вы увидите плутни Томского губернского правления. По его представлению, Дмитриев, тобольским приказом о ссыльных оставлен в Томске и водворён на жительство, тогда как следовало бы его отправить в Енисейскую губернию. Падучей болезни у него от роду не бывало, и он мог бы быть весьма хорошим гренадёром, но я не хотел сего сделать, дабы иметь случай его далее удалить от моей вотчины. Ваше высокопревосходительство из оного же письма изволите увидеть производящуюся им переписку с семейством своим, оставшимся в моей вотчине. Что самое также противно закону и делает вред в моей деревне.
Сверх нашего краткого с вами знакомства, я уверен в вас, м. г., что вы и по начальству вашему не любите подобных злоупотреблений. Почему и повторяю мою покорную просьбу – всё оное приказать исправить и его, Дмитриева, отослать на жительство в Енисейскую губернию, а если возможно, то и ещё подалее, чем вы сделаете общее добро, что не дадите дурным людям, по их проискам делать себе снисхождение…»
_______________
Примечания:
(1) В писцовых книгах XVI столетия значится, что церкви погоста стоят без пения, пусты, что 26 дворов, в которых жили мастеровые и мелкие торговцы, оставлены, равно как и 10 дворов крестьянских, что хормы сгнили и развалились и т. д. Подбное же бедствие постигло погост снова в XVII столетии, во времн смуты самозванцев.
(2) Впоследствии, воздвигая в своём саду различные памятники, Аракчеев поставил там и мраморный бюст в честь Константинова, под теми лицами, которые старик этот посадил в молодости.
(3) В то время были помещики, служившие под начальством Аракчеева и старавшиеся в своих деревнях подражать графским порядкам. В глуши Валдайского уезда мне привелось случайно быть в одной усадьбе, в которой на доме была также безграмотная вывеска: «сей дом мил да покоен», а на амбаре было написано: «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Прежний владелец тогда уже не существовал на свете, но заведённые им порядки продолжались; бабы и дворовые девушки, в наказание месили глину, делали кирпич и т. п., а в сарае хранились заржавленные машины, для трамбования дорог.
(4) В начале нынешнего столетия берега Волхова во многих местах были ещё одеты густым лесом, но Аракчеев, устраивая военные поселения, истребил не мало лесов. Народ утверждает, будто он сделал этио с целью, чтобы не было укрывательства для беглых.
(5) Иногда Аракчеев при назначении урочных работ , был ещё точнее, потому что определял не только вышину и окружность куч щебёнки, но и то, сколько аршин и вершков должно было быть по откосу.
(6) Между прочими бумагами и счетами, сохранившимися в делах Грузинского архива, есть расчисление, сколько следовало выдать крестьянам за вывезенный на дорогу фашинник и камень.
Сумма эта довольно значительна, а именно – 11722 р., но из них вычтено 2442 р. 50, за забор крестьянами разных припасов из лавки у головы, вычтено также 6345 за лошадей и 1420 р. за коров, всего же 10207 р. 50 к. Следовательно, крестьяне деньгами получили только 1516 р. 50 к. А если работала вся вотчина, то едва приходится по одному рублю на человека. Странно при этом то, что для вотчины потребовалось вдруг такое множество лошадей и коров.
(7) 22 марта 1818 г., за № 166-м Грузинскому голове Ив. Дмитриеву был дан следующий приказ: «Предписываю тебе на сей наступающий 1818 год собрать оброк с вотчины с государственными податями, прежний, т. е. по 15 р. с души, да сверх оброку на расходы вотчинные и прочие, о з н а ч е н н ы е в п р и л а г а е м о й записке по 3 р. с души. А всего сбора на сей 1818 г. по 18 р. с души. Сделанное же на мирской сходке росписание, при сём прилагаемое, о прощении бедных 89 душ от всего вышеписанного сбора я утверждаю, предписывая за них из господских денег заплптить и все государственные на сей 1818 г. подати, что составляет 2199 р. Из прилагаемого же расчета у старшин, по исключении мирских расходов и государственных податей, о с т а е т с я м н е о б р о к а н е б о л е е к а к п о 5 с ч е т в е р т ь ю, что и, представляю тебе, объявить при сборе оброка».
(8) В графских счетах записано: гуси по 4 р. за пару; утки по 2 р. В числе прочих мелочей вносились для памяти разные сборы и приобретения. Например, 1810 г. у Аракчеева отмечено: собрано холста с 121 девки 605 арш. Сделаны из своего пуху две подушки для гостей и проч.
(9) Крестьянину, содержавшему станцию, вменялось под страхом всякого наказания держать для графа исправных и смирных лошадей, на подставе не делать замешки и в дороге остановки. Перевощик обязывался не пропускать вина и пьяных людей и должен был о всяком подобном случае доносить графу, а в его отсутствие Настасье и голове; в противном обстоятельстве п о в и н е н б ы л п о д в е р г н у т ь с я в с я к о м у н а к а з а н и ю, к а к о е у г о д н о б ы л о н а з н а ч и т ь е г о с и я т е л ь с т в у.
(10) В барских поместьях девушек обыкновенно выдавали тогда замуж слишком рано, и иногда против воли. Ещё дети, они становились бабами и потому справедливо говорили о себе, что у них не было д е в и ч е с т в а. При этом можно вспомнить прежнюю барщину, на которую, как рабочий скот, гоняли людей. Беременные женщины, на сносе, не избавлялись от этих работ. Нередко они и разрешались от бремени в поле. «Пойдёшь в последней тягости на барскую работу, – рассказывают они ещё теперь, – родишь под кустом или стогом и принесёшь сама ребёночка домой, в подоле, а не то привезут тебя, как корову».
(11) Для доказательства того, что Аракчеев не любил, когда к его людей рождались дочери, можно привести р а п о р т дворецкого Степана Васильева: «У меня ваше с – во, – писал последний, – родилась дочь, и я боялся о том донести, потому что противу желания моего родилась дочь, а не сын. И по сему самому я не смел уже просить ваше с – во удостоить меня быть воспреемником новорождённого, как льстил себя надеждою в случае рождения сына».
(12) В правилах для грузинских крестьянок предписывалось, в случае трудных родов, посылать немедленно за лекарем, в какое бы время ни было, но помощь доктора не всегда была скора и возможна, при значительном населении вотчины (до 5000 душ обоего пола) и при дальнем расстоянии некоторых деревень от графской усадьбы, где находились лазарет, аптека и лекарь.
(13) Доктор, служивший в Грузине у Аракчеева, получал: жалованья в год – 1500 р. асс., 6 четв. ржаной муки, четверть пшеничной и одну четверть гречневой или других круп; корову и на содержание оной на 8 мес. По 20 пуд. Сена; квартиру из 4 покоев, кухни и кладовой, дрова и 3 ; пуд. сальных свеч для прислуги женщину, а для разъездов пару лошадей с бричкою и кучером.
(14) Большая эта, как видно из донесения головы, крестьянка дер. Любуни, Марья Егорова, находилась в бегах из своего дома, с 30 января по 2 февраля в стужу и возвратилась в деревню с отмороженными ногами, потому что, под страхом наказания, никто не хотел дать ей приют.
(15) К свадьбам и праздникам с графской мызы отпускалось за деньги вино и о количестве проданной водки письменно доносилось графу, с объяснением, для какого числа свадеб взято вина. В 1820 году, например, подана была Аракчееву записка, что в январе в вотчине было 48 свадеб, из коих на 21 свадьбу вина небрано, а на прочие 27 куплено крестьяними 972 кружки или 126 1\2 ведра, на 972 р. Да на маслянице взято вина от дворецкого 86 вед. 2 кр. На 862 1\2 р. А всего денег на вино употреблено крестьянами на 27 свадеб и на маслянице 1834 ; р. Аракчеев брал водку из Новгородской питейной канторы, платя по 7 р. за ведро, а сам продавал по 1 р. за кружку и дороже, так что получал на каждое ведро от 1 до 3 р. барыша. Преследуя пьянство, он настоял тоже на том, что в 1818 г. в военных поселениях Новгородского уезда было закрыто 20 кабаков, да по предложению Новгородского вице-губернатора назначено было ещё УК уничтожению 43 кабака, следовательно, всего 63, а оставлено 102.
(16) Такие рогатки ещё многие помнят, потому что они были в употреблении не только в Грузине, но и у других помещиков. Рогатка – была крепкий деревянный ошейник с четырьмя концами или рогами, из которых каждый был длиною более полуаршинна, что не давало человеку, наказанному таким образом, спать. Употребление в Грузине рогаток подтверждается письмом приказов голове Ив. Дмитриеву, 1804 г. «Получил я от садовника, - писал Аракчеев, - на Антона и Палашку жалобу, что они вместе пьют, то приказываю тебе оное разобрать, и, ежели они в том окажутся виноваты, то их обоих, Антона и Палашку, высеки и надень на Антона р о г а т к у, которую п у с т ь н о с и т д о м о е г о п р и к а з а н и я, т. е. к о г д а я с н я т ь п р и к а ж у».
(17) Аракчееву было в то время около 47 лет, но и прежде и после он любил называть себя стариком, хотя тогда ещё живой и бодрый он вовсе не походил на старика.
(18) Один из тогдашних петербургских литераторов, издатель «Отечественных Записок», Свиньин, писал 28 ноября 1818 года графу: «Сиятельный граф! Честь имею поздравить ваше с – во с наступающим праздником знаменитого храма вашего. Душевно желаю, чтобы провели оный и многие другие с таким удовольствием и блаженством, каковым награждается сердце пекущееся о благоденствии и счастии себе подобных. С чувственною благодарностью имею честь препроводить при сём к вашему с – ву две, находящиеся у меня рукописи, прося покорнейше пожаловать доставить мне окончание описания Грузина. Ласкаюсь надеждою, что ваше с – во приняли на себя труд сделать замечания, как в угодность свою, так и в собственное моё наставление. Желательно бы и полезно было присовокупить к описанию Грузина сведения о наказаниях, употребляемых в ваших деревнях. Мне сказывали, что мужики у вас сами себя судят, и со стороны помещика приставлен единственно депутат для удержания их строгости. С глубочайшим почтением и проч.».
(19) Малиновский писал также в Грузино, 2 декабря 1818 г. «В бытность вашего с – ва в Москве изволили вы удостоить меня разговора о деле общественном, и когда коснулась речь до разнёсшейся молвы о вольности крестьян, то вы заметили, что полезно бы было сочинить для помещиков инструкцию. Мне очень лестно было заняться сею мыслью и я начертал проект наказа помещикам, но не знав заранее о сей вернейшей оказии для поднесения вам, никак не успел переписать на бело. Испрашиваю теперь приказания вашего с – ва, позволите ли прислать к вам сию бумагу по почте. Ваше Грузино так прельстило меня, что удаляясь оттуда по берегу Волхова, я написал карандашём стихи, которые не иначе могу писать как по влечению чувств. Не моё дело быть формальным поэтом, но вам. Увлекаясь теми же чувствами, смею представить их».
Стихи эти были напечатаны в статье «граф Аракчеев» в X книжке «Отеч. Записок» 1861 года.
(20) Аракчеев завёл в Грузине пожарную часть, на которую крестьяне должны были ходить по очереди учиться действовать пожарными инструментами.
(21) Островом называется лес, окружённый болотом.
(22) Вероятно исправника.
Н. Отто
_____________________
Источник: «Древняя и Новая Россия» СПб., № 4. 1875. С. 376 – 393.
Текст публикации подготовил А. Одиноков