Скрежет старого ключа в заржавевшем замке. Скрип сосновой, почерневшей от дождей двери, и в узком проёме деревенского покосившегося сарая в солнечном луче заплясали сотни, нет, тысячи разноцветных пылинок.
Снова скрип, стук, повизгивание напрочь позабывших запах масла петель, и в наступившем щелеватом сумраке раздалось кряхтение:
- Никак к нам но-о-овенький пожаловал!
Что-то грузное, железное, обмотанное паутиной выдвинулось из тёмного проёма поближе к краю не струганной доски настила. Строго сдвинув седые дужки-брови, почётный ветеран сарая разглядывал гладкие металлические, ещё сверкающие пузатые бока вновь прибывшего.
- Кто таков? - продолжило допрос ржавое страшилище, лязгая зубастой подставкой.
- Я… это… Чайник, эл-лект-трический, модель НР-564, з-завода «Электрокорпорация», выпуск 2013го…
- Да не части ты так!
«Лязг-лязг» - совсем рядышком. «Пых-пых» - замшелое угольное дыхание:
- За какие провинности тебя выслали?
- Э-э-э… я …временно, сказали…
- Ага.
- С-спираль с-сломалось… надо в город ехать… руки не доходят…
- Ага-ага, знаем сказки, проходили.
- Э-э-э… постою… недолго… на к-краешке… на самом…
- Что ж-ж-ж, братцы, з-з-за без-з-зобразие такое, раз-з-зве ж-ж-ж так гостя встречають-привечають? – зажужжало, заскрипело где-то возле дальней стенки. - Утюг Иванович, не пуж-ж-жай молодого, глянь, в одночасье с полки сверз-з-знется, бока помнёть! А вось правду говорить-та: з-з-заберуть, родимого, починять.
- Да я не пугаю я вовсе, Самопрялка Марьевна, так, для порядка приструнил и только.
- Милости просим! Милости просим! - зазвенели чайными ложечками о стеклянные края Стаканы в литых узорчатых подстаканниках. - Вы, вроде, с кухни приезжий, как нам показалось? Чай, мы вам соседями приходимся… Нас раньше было шестеро. Двое треснули ещё лет тридцать назад, одному не повезло: потерялся при переезде, а младшенький в почёте - Подсвечником-на-всякий-случай работать в доме остался. Пожалуйте на нашу верхнюю полочку! Мы сейчас Самоварыча кликнем, чай, он вам дальним родственником приходится, у него тоже на боку буквы с циферками есть. Всё ж приятней с родной душой деньки коротать.
- Ишь, растрезвонились, аж голова загудела! - пробурчал Утюг Иванович, уползая в свою паутинную нишу. - Посплю что ли.
- А я бы послухала, что ж-ж-ж нового в мире-то творится. Сидим тут полвека, новостей никто не принесёть. Вы первый пож-ж-жаловали, - вновь зажужжала Самопрялка из своего угла.
- И мы бы послушали, - послышалось сверху.
- И мы, - донеслось снизу.
Пузатый Чайник подтянул поближе электрошнур с вилкой и оглянулся. С огромных крюков и кривых гвоздей, вбитых в бревенчатые стены, глядели на него слушатели: громадные Топоры-Колуны с расшатанными топорищами и маленькие зазубренные Топорики, беззубые Грабли и стёртые Тяпки, затупившиеся Лопаты и погнутые Вилы, щербато улыбались Серпы, вопросительно изгибалась Подкова.
- Расскажите, расскажите! - железный перезвон заставил очнуться ото сна летучую мышь, она с недовольным писком сорвалась с насиженного места под потолочной балкой и вылетела через слуховое окно во двор, ошалело метнулась от жарких солнечных лучей в заросший деревенский сад.
- Ну, если вы настаиваете, - засмущался Чайник, - расскажу…
- Я живу, - начал родственник Самоварыча, запнулся и грустно продолжил: - вернее, жил в хозяйском доме на кухне. Там у нас светло и шумно… было… С утра я просыпался самым первым, звонко свистел, созывая всё человеческое семейство за столик.
- Батюшки мои, куда ж-ж-ж Большой Стол-то делся? - ахнула Самопрялка Марьевна, застучав от волнения деревянной подножкой. - Мы с ним рядышком в горнице-то стояли, на видном месте… Ладно, ох, рассказывай ж-ж-же дальше, милок…
- Ну так вот, после моего свистка начинала работать моя подружка: Микроволновка, печка такая, тоже электрическая, как я… Знаете, какие она бутерброды печь умеет?
- Матушка моя, Печь-то куды дели, Русскаю, ж-ж-жаркаю?
- Печь разобрали, сказали: «в доме места и так мало, да и ни к чему пережитки прошлого, если и газ, и вода в доме».
- Значится, и Колодец раз-з-зобрали? - опять встряла в рассказ Чайника самая древняя обитательница дома.
- Разобрали!
- Современность… - подытожил Утюг Иванович из мрака.
- Скажите, пожалуйста, что же, Стаканов больше на свете нет? Люди больше чай не пьют что ли? - затараторили взволновано Стаканы.
- Отчего ж не пьют, пьют. Только из Термокружек модных, с наклейками, - терпеливо пояснил рассказчик.
- А кашу-то, кашу варят? - это Чугунки со средней полочки шкафа.
- Отчего ж не варят, варят. В Кастрюлях из стекла, а бывает, что сразу в пластмассовых Коробочках кипятком заваривают, вот.
- Помните, как нас в Русскую Печку ставили со щами, затирухой, с кулешом… Ах, как пахла пшёнка со шкварками… - опять Чугунки.
- А меня - с пирогами грибными… - прошамкал насквозь прожжённый Противень, прикрывая некрасивую дыру обшарпанной Разделочной Доской.
- Эх, были времена, не чета сегодняшним! По праздникам, помнится, доставали меня из кованого бабушкиного сундука, на стол в гостиной стелили. Гости красотой моей восхищались… На что теперь похожа стала - дерюга, петушки и ягодки вышитые цвет потеряли, края обмахрились, а от пыли кашель - сил нет терпеть! - закашлялась чумазая Скатерть. - Никому я такая не нужна!
- В общем, наверное, не нужна: скатертей на кухне я не замечал, - согласился Чайник. – На нашей кухне Столик, с похожими картинками: петухами и ягодками, правда, пыль и грязь ему не страшны, потому что покрытие сверху приклеено специальное, пластиковое называется.
- Вот-вот, мои вышивки скоро мыши по ниточкам растаскают, а нынешним хозяевам и дела нет! Эх-ма, жизнь непутёвая…
- Ой, ладно, Скатерть Самобрановна, не ты одна в отставке оказалась, - раздалось треньканье из-под потолка. Средь сухих веничков из когда-то собранных целебных ромашки и чабреца закачалась Балалайка. - Как-то люди без моих плясовых обходятся, аль праздников не празднуют нынче?
- Да к чему им…как вас зовут? Балалайка?.. инструмент бренькающий? – рассмеялся Чайник. - Струны перебирать - наука непростая, а времени у людей никогда не хватает: то на работу опаздывают, то на учёбу спешат. У них вместо балалаек Центры Музыкальные, Плееры, Телефоны Мобильные и ещё Компьютеры есть. Там музыки - слушать не переслушать! И новости по Радио день-деньской, и фильмы цветные по Телевизору, интересные!
- Про старину? - прошептало возле порога.
- Кто это спросил? - дивился Чайник.
- Лапоть я, раньше меня уважали…
- Сейчас тоже уважают, - успокоил тихо говорящего рассказчик. - Печенье у нас на кухне в похожей плетёной Вазе лежит, хозяева говорят, что это «под старину».
- Печенье лежит? Я ж не миска какая, я - обувь, вещь необходимая! Жаль, сейчас, пожалуй, никто не позарится: лыко на мыске развязалось да плесень подошву точит…
И тут со всех сторон раздались голоса, звонкие, хриплые, высокие и низкие - все вещи разом бросились вспоминать о бывшем житье-бытье. Так расшумелись, что на шум пришла кошка, прошмыгнула в лазейку под дверью, решив, что в сарае не иначе завелась мышь, а то и целое мышиное семейство. Прыгнула полосатая в тёмный угол на шорох, да хвостом задела прислонённый к стене Ухват. Тот с грохотом упал на шкаф с открытыми дверцами, прочертил по Чугункам кривыми рогатинами и смахнул на земляной пол самый маленький глиняный Горшочек.
- Ох! - только и успел выдохнуть бедняжка, так как через секунду разлетелся на мелкие кусочки, ударившись со всего маху донышком о твёрдый лоб Наковальни.
- Ай-яй-яй! - заголосили Стаканы. - Наших бьют-убивают!
Кошка, оглохнув от звона и грохота, резво убралась подобру-поздорову из подозрительного помещения на свежий воздух. А Стаканы продолжали причитать, позванивая мельхиоровыми ложечками о крепкие стеклянные стенки:
- Ай-яй-яй! Бедный-бедный Горшочек!
- Кошка виновата! - выкрикивали Серп с Подковой.
- Ухват не без греха! - возражали Топоры-колуны.
- Наковальня - злодейка! Разлеглась на дороге! - гудели Чугунки-свидетели.
- Угу! - добавил Утюг Иванович. - Ищите-свищите виноватого.
- Это всё Самопрялка Марьевна разговоры затеяла! - в общем гаме и не разобрать, кто сказал.
- Хозяева виноваты! - прошамкали беззубые Грабли. - Заперли нас в тюрьме сарайной, скоро все разобьёмся да заржавеем!
- Безобразие! - запыхтел Самоварыч, выбираясь из своего спального места. - Никакого покоя моим старым бокам!
Послушал несущиеся со всех сторон выкрики и обвинения, подумал: «И то правда, скоро на детали развалимся и насквозь проржавеем».
- Тихо! - гаркнул он во всё лужёное горло. - Слушай мой сказ!
Миски, Стаканы и разномастные «железяки» успокоились и уставились на главного. Скатерть, собрав вокруг себя чумазых Салфеток-дочек, с мольбой взглянула на предводителя с сапогом-короной на голове:
- Спаси, родименький! Одна надежда на тебя! Деточек пожалей - вызволи из неволи!
Самоварыч поправил съезжающий с конфорки сапог:
- Друзья-товарищи… Согласны ли вы бежать отсюда на свет белый?
Наступила пауза.
- Только не думайте, что ждут нас там и в дом пригласят. Хорошо ещё, если в огороде пристроят пугалом работать, как Коромысло, а то и вовсе на свалку вывезут.
- По мне так пусть на свалку вывез-з-зут, чем здесь веками проз-з-зябать! - зажужжала Самопрялка. - Солнышко увиж-ж-жу напоследок…
Скатерть Самобрановна, посмотрев на детишек, сказала:
- Лучше на свалке под дождиком мокнуть, чем в мышиных норках оказаться! Говори, Самоварыч, что удумал.
- Что удумал? - эхом отозвался Утюг Иванович.
Самоварыч обвёл взглядом соратников-сокамерников и торжественно произнёс:
- План мой таков… - и, перейдя на шёпот, добавил:
- Только, просьба одна, друзья: чур, с посторонним секретом не делиться! Не дай бог, кошка услышит, хозяевам доложит…
В тёмном сарайчике минут пятнадцать слышалось тихое потрескивание, шуршание, поскрипывание и лёгкое позвякивание - сговорщики обсуждали план побега. И даже под покровом звёздной ночи то на полках, то на стенах раздавались вздохи и «охи» вещей, нетерпеливо ожидающих судьбоносное летнее утро.
На рассвете Балалайка заиграла «Побудную», заставив летучую мышь в очередной раз сорваться с тёплого местечка в поисках более спокойного убежища. Шорох мышиных крыльев разбудил кошку. Любопытный зверёк потянулся, зевнул и прямиком направился к старой постройке на балалаечный концерт, по-кошачьи рассудив, что музыкальные деревяшки сами по себе не играют - не иначе это происки мышей, а летучих или бегающих - предстоит разобраться.
- Идёт, - прошептала Подкова с высоты наблюдательного пункта. - Приготовьтесь!
Самобранка Марьевна осторожно переступила подножкой, раскачивая шатун колеса. Деревянная рогулька издала скрежещущий тонкий писк: «Взжик!» Чугунки стали тереться спинами о брёвна, подражая шуршанию реальных грызунов. Чайник начал раскачивать шнур с вилкой - серая тень заметалась по земляному полу.
Кошка от предвкушения лёгкой добычи облизала усы и юркнула в заветную лазейку под дверью. Шнур мотался перед самым её носом, и у зверюшки сработал древний инстинкт. Моментально замахнувшись лапкой на непонятную верёвку, кошка выпустила когти, накрепко завязнув в изоляции обмотки. Недовольно мяукнув, хищница вцепилась в противную вещь второй когтистой лапой.
- Попалась! - зазвенели ложечками довольные Стаканы.
И тут Чайник, до этого момента считавший себя вполне миролюбивым созданием, из хитроумной приманки превратился в предмет нападения, вернее, падения. Напрочь позабыв про опасность помять блестящие бока (чего не сделаешь ради друзей!), ёмкость для кипячения воды прыгнула на голову ни в чём не повинного зверька.
- Мяу! - взвыло животное, получив удар пустой, но всё же увесистой посудиной по пятнистой спине.
- Мяу! - в самый кончик хвоста вцепилась скрипучая Мышеловка.
- Мяу! Мяу!
- Не упускать заложника! - закричал Самоварыч.
- Есть, командир! - отрапортовала дедушкина чиненая-перечиненая Рыбацкая Сеть и спеленала истошно орущего и царапающегося домашнего питомца.
- Хозяева идут! - отрапортовала Подкова.
- Линда, котенька моя! - причитала хозяйка, ожидая пока муж откроет чудовищно тяжёлую дверь.
Хозяин, чертыхаясь, хрустел ключом в замочной скважине.
- Я надеюсь на вас, друзья! - под аккомпанемент кошачьих криков и женских вздохов, пробасил Самоварыч. - В атаку!
И, как только злополучная дверь распахнулась и «человеки» склонились над совершенно запутавшейся в сетях кошкой, пытаясь определить, где у неё лапы, а где хвост, на них молча спикировала Подкова - прямёхонько на мужскую, подстриженную ёжиком макушку.
- Чёрт побери! - заорал пострадавший, схватившись рукой за ушибленное место. Тотчас на него с ближайшей стены свалилась основная нападающая сила: железная пехота, во главе с Двуручной Пилой и сбила несчастного с ног.
Дедушкина Сеть, забыв о добрых чувствах тоже к дедушкиному, правда, уже давно выросшему внуку и вспомнив основной охотничий навык - «хватать!», ловко примотала голые мужские ноги в шлёпанцах к не перестающему мяукать животному и бросилась догонять пятящуюся к спасительному дому женщину.
Заметив отступление хозяйки, Скатерть чихнула:
- Дети, за мной! - и, развернувшись во всю ширь, собрав по пути опилки с паутиной, кинулась навстречу женской причёске.
«Хлоп!» - окутала испуганное лицо, затрепетав каждой складочкой, выбивая из себя вековую пыль и сухие споры плесени. Дружные Салфетки яростно вцепились в мягкие руки с наманикюренными ногтями.
- А-а-а! - завизжало из-под материала тело, отчаянно сотрясаясь от чихания.
Прибежавшая на ругань и крики дочка Марина тоже получила порцию синяков и шишек от выкатившихся из зловещего нутра сарая Чугунков.
Давно забытая людьми домашняя утварь, даже самая неказистая с виду, внесла свою лепту в образование кучи-малы на пороге. Стены сотрясались от катающихся, падающих и барахтающихся объектов живой и, в общепринятом смысле, неживой природы, теряя забитый когда-то между брёвен сарая мох. Из-под стрехи планировали чабречно-ромашковые лепестки и клочки залежалого грязного сена.
После приземления на ногу хозяина Утюга Ивановича, победно съехавшего с развалившейся полки, раздалось долгожданное:
- Достали! К ядрёной бабушке выкину всё на свалку!..
- Мам, а ты говорила, что на свалке никто не живёт! А там бабушка есть, - потянула за уголок маму Скатерть маленькая дочка Салфеточка…
Что ж-ж-ж, братцы, - с добрым утречком! – грустно произнесла Самопрялка Горшкам, Пилам, Топорам и Серпам, лежащим в большущей куче на лужайке у калитки. - Слыхали, что хозяин-то сказал: «К обеду приедет грузовик». Так-то, братцы, ж-ж-ждёт нас тихий и бесславный конец ж-ж-жизни…
Жалобно задребезжали Стаканы, приткнувшись к большому латунному боку Самоварыча. По гранёным стенкам катились слёзы-росинки.
- Не грустите, горемыки, лучше вспомните, сколько мы польз-з-зы принесли и радости да ещё бы пригодились, ан век нынче уж-ж-ж не тот…
- Не трави душу, Самопрялка Марьевна! - пробурчал Утюг Иванович, разглаживая грузным телом ярко-зелёные листочки одуванчиков.
- Зато свет белый напоследок увидали, солнышку порадовались! - прогудел Самоварыч. - Эх! Сейчас бы раскочегарили меня угольками и шишками - славное чаепитие бы на лужайке состоялось! Я ж ещё крепкий и не распаянный…
«Блям!» - отвалился от стоящего на верхушке горы великана кран и с мелодичным прощальным звоном покатился по железным уступам, спинам и бокам…
- Чего у тебя, сосед, творится? - выглянул из-за заборчика пенсионер Макарыч, бывший ещё пару годков назад учителем истории в местной деревенской школе.
- Да вот, сарай дедов почистил, хлама на свалку насобирал.
- Ух, ты, мил человек, вещички какие старинные… Не жалко выбрасывать-то?
- Чего жалеть - всё давно сломано-переломано и плесенью проето. Кому эта рухлядь нужна? Только зря место занимает.
- Послушай, Максим, может… продашь мне хлам-то свой, для музея школьного? Детям помощь и тебе на грузовик тратиться не надо.
- Ну вы, Фёдор Макарович, придумали! Попусту время на такое дело тратите! Да забирайте даром! Вот, ещё и чайник в придачу, спираль заменить только. А у меня поважнее дела найдутся, - ответил законный наследник «бесценного» имущества и направился в магазин, почёсывая ушибленную макушку.
- Зря ты, Самопрялка Марьевна, сырость разводила! Вишь, как нормальные пенсионеры, в музее живём: чисто, красиво. И на людей посмотреть можно, и себя показать, детишек ремеслу обучить, во как глазёнки у них горят! - бурлил кипятком Самоварыч, красуясь отмытой от вековой грязи гравировкой: «Фабрика Капырзина. 1912г.» и вновь приобретённой коленчатой трубой.
- Современность… - добродушно бурчал Утюг Иванович, удобно расположившись на отдельной полочке стеклянного шкафа.
- Милости просим к столу! - поблёскивали в лучах заглянувшего в класс солнца Стаканы в отполированных подстаканниках. Отутюженным выстиранным полотном раскинулась на широком столе Скатерть Самобрановна в окружении любимых деточек Салфеточек. Нарядные петушки и ягодки ярким ниточным узором горели среди вазочек с сахарным печеньем и малиновым вареньем.
Дед Макарыч, в обвязанных свежим лыком лаптях и с Балалайкой в руках с любовью осмотрел музейное богатство: починенные громадные Топоры-Колуны и маленькие Топорики, зубастые Грабли и наточенные Тяпки, Лопаты и Вилы, Чугунки, Пилы, Ухваты, Серпы и Косы, аккуратно развешенное по окрашенным свежей салатовой краской стенам. Потом поправил начищенную до блеска Подкову и распахнул настежь двери, начиная первый осенний школьный день экскурсией в такое близко-далёкое прошлое.
- Пож-ж-жал-те, гости дорогия! - весело жужжала Самопрялка, скручивая кудельную пряжу в пёстрый, пушистый, кажется, уже пятитысячный моток в своей жизни.
Картинка из Интернета