Не ждешь беды сиюминутной,
Когда под крышею живешь.
Так хорошо и так уютно,
Сидишь в тепле и хлеб жуешь.
А если в поле, в непогоду,
Когда дыханье смерти слышишь?
Неважны званье и порода,
Ты во спасенье ищешь крышу.
Ты многое готов отдать,
(В беде и принципы иные),
Найдется, кто готов продать
Отца и мать за золотые.
Развал страны – беда большая!
И «крыша» многим так нужна…
Торговцы ею сбились в стаю –
Порука общая важна.
Я родился в той стране, которая в своем названии ничего определенного, национально значимого, не имела. Не звучало нациообразующее начало, поскольку Российская империя скончалась, а. СССР – расшифровывали, как кому угодно. Ненавидящие главу государства чаще всего расшифровывали его так: «Смерть Сталина спасет Россию!» Смерть убрала диктатора, но государство великое, тысячелетием собираемое, не спаслось! Рассыпалось оно, как карточный домик, но родилось при этом множество такого, о чем мы прежде понятия не имели. Чаще всего стало мельтешить определение – коррупция. Слово явно не славянского происхождения, означающее, по существу – преступный сговор с целью обогащения. Детство и юность мои прошли в то время, когда слово коррупция к обществу было никак неприменимо. Криминальный мир был, но он не имел власти, немногие его представители могли доползти, ужом извиваясь, к вершине его, но там их ждало разоблачение и гибель. И все-таки этот мир был частью общества, преследуемым, но неистребимым, и не мог существовать без своих строгих законов иерархии и принципов, основанных на ней. Преступников ловили и наказывали. Они освобождались и принимались за прежнее. Их опять ловили…И, чтобы реже попадаться был криминальным миром свой кодекс воровской выработан. И был этот воровской закон временем проверен, а нарушителей воровской чести ждало наказание намного суровее, чем предусматривалось уголовным законодательством государства. И потому преступный мир был вечен, как вечно само человечество. Он всегда искал вне себя тех, кто пополнял бы его количественно и качественно, снабжал бы его информацией, без которой ни одно криминальное «дело» провернуть было невозможно, тем более защититься от преследования. Многим на заре моей юности была знакома фраза: «Блат – сильнее совнаркома!» Но, фраза фразой, а сама защита «блатом» не слишком надежной была, поскольку не носила системного характера. Каждому блатному приходилось на ощупь искать себе партнера вне уголовной среды, либо пользоваться информацией, извлеченной из слухов. Но была ли такая информация достоверной?.. Да и поиск источника был и сложен, и опасен!
Уголовный мир не отстреливался властью, он сосуществовал рядом, часть на воле, часть в тюрьме.. Он в те времена не претендовал на власть – и этого было достаточно. Ну, а те, кто из руководящих органов в преступную связь с ним вступали, должны были долго перед этим думать, затылок почесывая…
Связь таких с преступным миром рассматривалась в иной плоскости зрения, в которой преобладала политическая основа, а это уже подлежало полному искоренению. Родственников «уголовников» не преследовали, а с семьей политически осужденного расправлялись сурово. Только этим можно объяснить публичное осуждение политического узника самыми близкими и дорогими ему людьми. Не поступи они так, это вело к осуждению их самих…
Сладко спать, сладко есть не давала зарплата
Что поделать, у ней слишком узок предел.
А нарушил закон – слишком тяжка утрата:
Срок тюремный большой, ну, а чаще – расстрел.
Руководители страны Советов, сами побывавшие в тюрьмах и ссылках, хорошо усвоили криминальные уроки, понимали, что начало всему – «сходка», сговор. Чтобы руководители районного и городского масштаба, в сговор между собой не входили, срок пребывания их на руководящих постах в определенном регионе не превышал пяти лет. Иными словами, семьи их жили, как на колесах – не успел обжиться, подниматься надо, крылья властью распущенные, складывая.
Диктатура сталинского периода времени не давала возможности развиться коррупции, слишком частым был отстрел властных структур, да и доносительство со счетов сбрасывать не следовало, оно так расширилось, охватив и пронизав все общество, в семье дети могли доносить на родителей, жена на мужа, а муж на жену. Это весьма поощрялось правительством. Лица, совершившие такое, становились образцом подражания для других. Недаром Павлик Морозов, донесший на отца, стал символом чести каждого пионера страны.
.
Руки чисты, да и духом чист,
И идея Маркса дорога.
Он сегодня честный коммунист,
Завтра «перебрался» в стан врага.
Кто-то строчит на него донос:
«Завербован вражеской разведкой»
Кару незаслуженно понес,
Смертный приговор у нас – нередкий.
Не обжившись, не успев мосты «деловые» навести, руководители друг друга боялись, приглядываясь: не ровен час по пьянке не то скажешь, не так поймут… И игра в молчанку не всегда была спасительным кругом. Молчит, избегает общения – значит вынашивает что-то? Надо присмотреться к нему, узнать, чем дышит…. А если долго и пристало присматриваться, то и увидеть кое-что можно такое, за которым стоит «срок» в уголовном кодексе... Абсолютно безгрешных нет, даже среди тех, кто своими помыслами избрал служение Господу Богу.
Продолжала действовать поговорка царского периода: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся!»
Невинно осужденных всегда было много. «Презумпция невиновности» - была сама по себе слишком условной, чтобы реально действовать неукоснительно.
Вместо поиска доказательств, чаще прибегали к «выбиванию» их.
Следовало еще учитывать показатели работы правоохранительных органов. За высокие показатели раскрываемости преступлений органы правопорядка, с руководитлями, тоже часто смещаемыми, еще чаще отстреливаемыми, боролись, из кожи вылезая, за всякую мелочь цепляясь, нередко сами создавая инсценировку преступления. Ох, как важен был объем раскрываемости преступлений! Это же, в конечном счете, – внимание, это же - продвижение по служебной лестнице. Не замечал тот, кто стремительно по ней поднимался, двух, самых важных, моментов: во-первых, по мере подъема ступени лестницы все более расшатывались под ногами, поэтому - падение было неизбежным, к тому же, падение с большой высоты всегда болезненнее; во-вторых, забравшись на самый верх, поднимающийся, внезапно видел перед собой глубоко внизу зияющую пропасть. Страх, леденящий душу охватывал его. Правда, страх этот быстро уходил прочь, опасность казалась не такой уж и великой, поскольку он был твердо уверен, что с ним беды не должно случиться…
Бездна под ногами, не спастись,
Потянул других он за собою,
В косы беды многие сплелись,
Только все не назовешь судьбою…
Строил все, и создавал он сам,
И не богом, дьяволом отмечен.
Не внимал он здравым голосам,
Говорящим, что успех не вечен.
Жажда власти, пряником маня,
Ослепила, разум помутила.
Совесть, честь на славу променял,
И с клеймом «врага» сошел в могилу.
Не рвущиеся к власти, а находящиеся в самом низу, служащие фундаментом, строящие новой формации общество, должны были отречься от старых устоев, приобщиться к новому порядку. Потребовали – изменился покрой одежды, появился «пролетарский стиль». Потребовали – исчезли украшения! Потребовали – отреклись от Бога. Духовность наша становилась какой-то странной. С одной стороны – аскетизм в интимной сфере, скромность чрезвычайная, с другой стороны жестокость к тем, кто исповедовал просто человеческую мораль! Ну, как тут не вспомнить осуждение Иисуса Христа, крики тех, кому он нес свет истины: «Распни!.. Распни его!»
Создавался особый – социалистический уклад жизни, при котором игнорировались индивидуальные настройки человеческого характера, они подчинялись идеологической идее всеобщего равенства.
Порядок крепкий и во всем,
Порядок в доме, на работе.
Одну и ту же песнь поем,
И даже, общие заботы.
Все равны, как карандаши
Из пачки, разные по цвету,
Сказали твердо: «Не дыши!»
Мы тут же следуем совету.
Страх осуждения не проявлялся открыто, он прятался глубоко в тайниках души. Поэтому внешне все было так, как и должно быть в добропорядочном обществе: и веселились, и отдыхали, и работали, и понимали, что прошлое дореволюционное должно и будет мешать нам, так что проявление борьбы с ним явление считалось явлением закономерным.
Естественно, на одном таком страхе, огромную массу людей в повиновении не удержать!.. Но не следует забывать о действии метода «кнута и пряника»
Русский человек устроен так,
Отлупи его, да нагруби…
Он прощает, это все ж – пустяк,
Если ласка ждет впереди!
Похвала, прививаемая человеку с самого рождения, творит чудеса, делая человека чувствительным к лести, и рождая обязательно зависть, в какой бы цвет вы ее не окрашивали. Белая зависть, черная – остаются завистью, и тут уже все будет зависеть от величины зависти…
Не удивляйтесь тому, что вручение похвальных грамот, начиналось со школы, когда неокрепший характер особенно уязвим, поскольку кончился период раннего детского нигилизма, и учитывалось только естественное для всего живого стремление выдвинуться, стать заметным среди себе подобных. Кстати, бумага не дорога, типографская печать тоже, почему бы и не использовать ее в качестве стимула?.. Расход не велик, а результат… Потом похвальные грамоты сменяли почетные грамоты за труд, на стендах фотографии передовиков производства помещали. Цена, опять же малая, а душе отмеченного приятно. А там и звания почетные пошли , ордена и медали и иные знаки трудового и боевого отличия. Такого количества наград и награжденных, как у нас, во всем мире не бывало!. Впрочем, что случилось с нами, живущими сейчас, насильственно отторгнутыми от социализма? Сменилась только общественная формация, а ментальность прежней осталась! Те же субботники, только с еще большей, режущей глаза, формой насилия! Те же формы поощрения, только еще с большим размахом! Героями Украины становятся лица, давно перекочевавшие в мир мертвецов. Героями становятся певцы, актеры и пр. и пр. Использование природного дара, отпущенного Богом человеку – героизм ли? У прежнего Героя всегда был почти сто процентный риск жизнь свою потерять, он совершал такое, что вызывало невольное восхищение его храбростью! Мне нравился и нравится исполнительский талант Софии Ротару, но, какому риску она подвергается она, появляясь на сцене или передвигаясь между рядов слушателей, собирая дань восхищения цветами? А ведь она – Герой Украины…
Да, у государства денег мало,
Чтобы труд активный поощрять.
Раздавать награды модным стало…
Но не надо все же - упрощать…
Приятно получить почетное звание «народного», приятно, когда твое изображение красуется на страницах газет, и все же важны не действия или подобие ему, а важен результат, а результат тот познается в сравнении, в объективном сопоставлении одного с другим.
Во времена правления Союзом Сталиным, были блага, которые не предоставляла своим гражданам ни одна капиталистическая страна и которые мы так легкомысленно и быстро утратили, перекочевав по уровню жизни куда-то далеко-далеко в конец, и болтаемся где-то между Сомали и Южным Суданом…
Нельзя прошлое наше оценивать с позиции тех, кому просто необходимо его оплевывать, чтобы находиться ближе к вершине власти и не получать плевков сейчас.
Учиться этому следует в юности, постепенно накапливая опыт
Не следует осуждать стариков, тоскующих по прошлому. Они, зная прошлое, только сопоставляют его с настоящим, а изменить ничего не могут.
Они были довольны существующим социалистическим порядком, сражались в войнах за него.
Вправе ли я осуждать отца за недальновидность, когда он сражался за Советскую власть на фронтах гражданской войны? Ему было виднее, за что сражаться! Он происходил из богатой семьи, материальным возможностям которой могли завидовать и люди знатного происхождения. Что заставило его стать по другую сторону баррикады от своих близких?..
Мне кажется, дети не имеют право осуждать своих родителей. Не согласными с образом жизни их они имеют право. Пусть ищут свой путь! В самом поиске и жизнь заключена!
Я доволен советским прошлым, я видел перспективу. Сейчас я ничего предсказывать не берусь!
Перед юными – были открыты двери: свободный выбор профессии, бесплатное образование, предоставление жилья после окончания вуза, твердая уверенность в необходимости своей, в возможности продвижения по службе. Бесплатное лечение, в том числе и санаторное. Отдых: на природе, посещение за мизерную плату театров, концертных залов, музеев. Всех благ социальных, доступных было множество. И это множество приводило их к обесцениванию в глазах обывателя. Мне дважды пришлось побывать в оперном театре города Днепропетровска и слушать оперу при только на треть заполненном зале. Абонементы на посещение, в общем- то неплохого театра, с отличной акустикой, молодой и талантливой труппой артистов, с вполне сносным реквизитом, распространялись среди рабочих коллективов бесплатно. Значит, что-то негативное в наших головах происходило, произошла смена ценностей . Во времена сталинские у входа в оперный театр то и дело слышалось: «У вас нет лишнего билетика?.. Продайте, я вам втрое дороже заплачу!» А во времена «брежневские» в театр не шли, имея к нему бесплатный доступ! Что произошло?..
А мир книг, по такой малой стоимости за книгу, которого никогда не ведал мир людской – тоже был особенностью нашего общества. За подписными литературными изданиями охотились, по ночам дежуря у книжных магазинов, и посещая полулегальные книжные рынки.
Поэтому сравнение мое прошлого и настоящего, в котором я живу сейчас, похоже на то, что из дома культуры я перебрался в чеховскую «палату № 6»
Когда я вижу у мусорного бака еще не утратившие своей внешней привлекательности книги Александра Дюма-отца и Лермонтова, в душу тоска заглядывает..
А народ-то, в целом, какой? Живучий, терпеливый, смекалистый, но не использующий часто свою смекалку.
Плохо, очень плохо живем, и рождаемость у нас низкая, и смертность большая, и экономически мы плетемся в хвосте человечества, но уныние не свойственно нам - мы поем, а мы пляшем! И вызывает восторг люда, собравшегося на «представление артистов, когда он слышит примитивную музыку и еще более примитивные слова:
«Гоп-гоп, а мы танцуем…
Гоп-гоп, а мы – поем!»
В восторг приводит обыкновенная пошлость и скудоумие на сцене
Что-то странное происходит, напоминающее пушкинский «Пир во время чумы»?..
Все общество стало плясать под музыку, предкам нашим совершенно незнакомую
Наша жизнь - не танец живота
Танец на ножах напоминает.
Часто слышна музыка не та…
В грохоте и боли отлетает..
Остальные – продолжают пляс,
Хоть не знают, чей теперь черёд –
«Бога нет, его не слышен глас…»
Говорят: «Сам черт не разберет!»
И этот бедлам, напоминающий клоунаду с трагическим концом, мы смеем называть «демократией».
Ведомо мне, что с древних времен демократия –открывала прямой путь к тирании. Поскольку при ней нормальный демос превращался в плебс, изначально равные по названию (народ), но характером, становящиеся, разными… Плебей – это демократ, уставший от вседозволенности властных структур, мечтающий о твердой руке. Он мечтал о справедливости, провозглашая: «Свобода, равенство, братство», а взамен получил - безысходность, нищету, произвол!
Куда ни ткнется со своими «бумажными» правами, демократ нынешний, а перед ним глухая стена, крепче гранита, к тому же охраняемая силовыми структурами власти.
Ту стену не пробить,
Впору только б добраться,
Хоть собакою лай, или волком завой!
О правах ты кричишь:
«Что творите, вы, братцы?»
Как червя тебя «братцы» разотрут под ногой.
И Фемида слепа, хоть повязка слетела,
Ей глаза не нужны, были б руки длинны,
Правосудье вершить ей давно надоело,
А от взяток следы на руках не видны!.
К взяткам привыкнув, справедливость судом оценивается величиной предлагаемой суммы, истина становится тощей с очертаниями едва-едва заметными.
Прежде родственники обвиняемого, по старинному обычаю, старались перед судебным заседанием незаметно для судей пол посыпать маком, считалось, что мак тот может усыпить бдительность и строгость суда к обвиняемому.. Помогало ли это только?..
Теперь сыплют не мак, сыплют только валюту,
И в карманы судьи, а не просто на пол.
Ход довольно простой, но рассыплются путы,
И из нар, что в СИЗО – в ресторан, да за стол.
Чтобы отвлечь людей от анализа настоящего, к прошлому обращаются, трактуются эпизоды и вехи исторические, как угодно властям нынешним. Охаивается советская власть теперь поминутно, и в прессе, и на экранах. Ругать ее, признаться, есть за что… Но вот, представить ее абсолютно черной я никак не могу! Вспомните хотя бы, что при советской власти не было лишних людей, так называемых бомжей, как и не было людей, живущих за чертою бедности, поскольку никто не определял ту черту, не ведая о возможности ее существования.
Какая, где у бедности черта?
Она всегда условна и без края.
«Куриная» у власти слепота,
Коль нищету за бедность принимают.
А ведь в нищете теперь огромная масса народа пребывает. Да, по-разному до развала страны жили люди, но не было такой огромной разницы в зарплатах. И изменение этой шкалы оплаты не определялось народом, не обсуждалось в трудовых коллективах. Кто при власти был, кто руководителем предприятия был, тот, быстро сориентировавшись, не внося лепты в дела мирские, занимаясь только собственными, личными, за короткий срок в удельного князька превратился, присвоив все ценности. Не мог взять – продал! Продавалось все Действия его прикрывались кем-то, имевшим возможности контролировать силовые структуры государства. Только поэтому он, совершив преступление, стал недоступным для правосудия… Не только сам стал недоступным для правосудия, но и детей своих деньгами, награбленными, надежно от заслуженных наказаний защищает.
А что закон? Перешагнул,
Коль позволяет власть
Убил, украл и обманул
Открыто, не таясь.
Защита, деньги и друзья,
Которых он купил.
Такого посадить нельзя –
Не хватит средств и сил!
Следует еще заметить, что каждая криминальная «акула» знает всю подноготную другой. Возьмешь ее за жабры, а она вдруг – заговорит, а говорить ей есть о чем! И откуда средства материальные сверхогромные возникли, и какими путями добывались они? Кто содействовал, кто прикрывал. Опасно даже к такому, или такой прикасаться, вот и появилась каста неприкасаемых, с правами вседозволенности
Не было при советской власти чиновников, имеющих многомиллионные счета в заграничных банках, даже тогда, когда они находились на самом верху пирамиды власти. Откуда, спросите, у нынешних миллиардеров и миллионеров, которых только в бедной Украине насчитывается более семи тысяч, взялся первоначальный капитал? Назовите что-нибудь грандиозное из созданного ими, построенного? Тяжесть и только тяжесть от жизни рядовой гражданин испытывает. Но более всего тяжкого пришлось за годы «независимости» селу пережить…
Выйду на улицу, гляну на село,
Губы от жалости, «кислотой» свело.
Хаты белели, работал завод,
Теперь только черти ведут хоровод.
Жизнь убежала, не схватишь за хвост,
Стало похоже село на погост.
Темень вокруг и не светит свеча,
Нет на селе теперь ламп Ильича,
Провода ребята сдали на лом.
Ветры гуляют в селе, за селом…
Принято называть теперь, находящихся в преступном сговоре, коррупционерами
Только и слышно теперь модное слово коррупция… коррупция…. Прикрыли, как фатой прикрывают ущербное лицо невесты, совесть черную. Почему не назвать прямо по-русски – «Воровской сговор»? Всем бы ясно стало, что и как?..
Для коррупции – демократия нужна! Необычная внешностью, этакая , дозволенная властью расхлябанность, при которой сама власть может без зазрения совести обогащаться Почему бы не красть, не грабить, коль не довлеет страх смерти, а сесть за решетку шансы настолько малы, что такой малой величиной пренебрегать должно. Одних доносов для возбуждения уголовного преследования не достаточно, а свидетели – парализованы страхом расправы над ними.
Я иногда,- грешным делом, - думаю: «А дошел бы судья из здания суда к себе домой, приняв соответствующее истине решение?..
И сам себе отвечаю на заданный вопрос: «Нет!»
Кого нам следует бояться в первую очередь? И вспоминается мне фильм довоенный, с названием «Человек с ружьем»
В нем актер, исполняющий роль В.И Ленина заканчивает свой диалог с другим героем фильма фронтовиком Шадриным словами: «Теперь не следует бояться человека с ружьем!»
В этой фразе и ответ на вопрос, поставленный.
Чего боялась и боится всегда и везде власть? Армии, военного переворота, произведенного ею!. Поэтому и расправлялась в первую очередь с теми, кто в армии пользовался исключительной популярностью. Такой военачальник всегда представлял собой потенциальную угрозу.
Неудивительна и расправа над военачальниками Красной Армии в сталинский период времени,. неудивительно убийство генерала Рохлина. в России уж в наше время…
А если военачальник приобрел такую популярность в народе, что прямая расправа с ним могла всколыхнуть общество, то такого отстраняли от армии.
Так было с генералиссимусом Суворовым, так было с маршалом Жуковым, так было с генералом Лебедем. Так было и со многими другими.
На втором месте по значимости следует поставить службу внутренних дел. В нашей, распавшейся на части стране, эту часть силовых структур следовало бы поставить на первое место, поскольку она менее, чем армия, контролируема..
Ей и Сталин уделял самое пристальное внимание, постоянно отстреливали руководителей, и как правило, за проступки мнимые.
Но не все отстреливались, кто-то и защиту находил от неприятных, грозящих ему, возможностей. Кто-то над головой такого «зонтик» заботливо держал! Под таким зонтиком потенциальный «нарушитель» чувствовал себя относительно безопасно.
Но, когда, возможность наказания повисла над головой связанных «делом» множества лиц, «зонтик» слишком малым оказался… Тут уже крыша потребовалась! Я вступил в пору общественной зрелости, не ведая, что мне придется познакомиться со словом – «крыша», словом совсем иного значения, чем ему было определено словарем. Мало того, возникнет и глагол никогда не существовавший прежде, образованный от слова «крыша» - «крышевать»
И осуществлять «крышевание» будут органы милиции
Знакомство мое с органами правопорядка было предсказано самой судьбой, хотя я решил посвятить себе служению богу медицины Асклепию, в римском обществе названному Эскулапом. И начал я свой медицинский труд в должности межрайонного судебно-медицинского эксперта. Я никогда не жалел об этом, поскольку встретил такое количество добрых и недобрых людей, разбирая все случаи негативного контакта их друг с другом, видя глазами конечный результат встречи и пытаясь понять причину, поскольку следствие таких контактов ничего разумного и порядочного собой не представляло. И я понял, почему в старину говорили: «Три профессии дают, более других, познать душу человеческую – священника, следователя и врача!» Я познакомился с большим количеством тех, кого презрительно называют «ментами», «мусорами». Редко, крайне редко мне приходилось сталкиваться по службе среди них с лицами явно отталкивающего негативного характера.
До прямого контакта по работе с органами милиции, я настороженно относился к лицам, надевшим милицейскую форму, полагая, что нужно иметь жестокие черты характера, чтобы заниматься такой, ну, уж слишком специфической работой.
Но, имея среди них массу друзей, я узнал, что в милицию они пришли не от злобы на людское общество, не по велению души очерствевшей, а потому, что так складывались обстоятельства. Четыре года войны, проведенных в армии, куда их призвал гражданский долг, демобилизация и начало мирной жизни без профессии, заставили каждого задуматься о том, с чего начать? Ведь всякая профессия времени для обучения требует, а его то у взрослого мужчины, с семьей на шее, и не хватало. Почти все демобилизованные были членами коммунистической партии. Постановка на партийный учет сопровождалась предложением, звучавшим, как требование: «Партия полагает, что, работая в органах милиции,. вы поможете обществу очиститься от тех, кто мешает нам жить!»
Возможность быстрого начала работы, бесплатное обмундирование, возможность получения жилья все это были преимущества в стране, оправляющейся от тяжелых ран, причиненных войной. Сам характер работы, близкий к военной службе, не требовал душевной перестройки. Люди, пришедшие с полей войны к опасностям привыкли.
Боль утраты привычна,
Самой жизни потеря…
Все идет, как обычно
В мир загробный не верят.
Все прошли муки ада,
Веру в жизнь не теряли,
За нее и награды –
Ордена да медали.
Им ли здесь мелочиться,
К взяткам руки не тянут.
А покой только снится…
Когда ноги устанут…
Я часто думал, как оперу угрозыска Давыдову в вечернее время, не имея при себе оружия, удалось «взять» банду?
Одна фамилия его наводила на уголовников города страх и сковывало оцепенение . А ведь не велик был ростом Давыдов, и плечи не широки. Правда, уголовный мир знал его не по фамилии, а по кличке – «Рябой»
Я помню, какую радость испытывала семья Давыдовых, перебираясь из однокомнатной лачуги в двухкомнатную квартиру, пахнувшую свежей краской. Представить только: вода в самой квартире, туалет со смывом…о каком еще большем счастье мечтать?...
А участковый Николай Сушко, плотный, мускулистый, наводивший порядок только одним своим появлением в темное время суток в районе, прежде славившимся своим чересчур буйным нравом
«Дядя Коля, все! Мы расходимся!» - говорила громко преступная поросль, еще не успевшая начинать делать первые свои «ходки»
Я не знал прежде случая, чтобы милиционер, видя нарушение общественного порядка, драку, не вмешался… Это теперь работники милиции смотрят на открытое дерзкое нарушение общественного порядка хладнокровно, не вмешиваясь Прежде в милиции не хватало транспорта, работали, передвигаясь на своих двоих, привыкших к длинным армейским переходам.
Сколько хороших, знакомых мне сотрудников милиции, ушли из жизни насильственно, оставив семью без надежных средств для того, чтобы выпестовать, выучить детей…
И, сохранив жизнь, уходили они из органов на заслуженный отдых, так и не нажив богатств.
Начальник отделения ГАИ майор Леонид Коломийцев, выше среднего роста, резко сутулящийся мужчина, с лысеющей головой, худющий, но жилистый, крепкий, начинал свою службу с рядового.. Плавностью речи не отличался, как и решительностью при определении наказания за правонарушение шофер, полагаясь на решения принимаемые советом общественных инспекторов, состоявшего из опытных бывалых, прошедших Крым и Рым шоферов.
Сейчас, находясь в актовом зале, он конфузливо озирался, ведь речь шла о нем. Не привык он слышать о себе хвалебные речи. А они звучали так, словно речь шла о деяниях покойного, провожаемого на погост. Наступил для Коломийцева срок ухода на пенсию. , Чем-то этот акт был похож на похороны, уходил человек на Заслуженный отдых и нем забывали. Вспоминали по торжественным дням и только потому, что этого требовало руководство страны.
Начальник горотдела милиции полковник Киселев громко объявил о том, что ему, Коломийцеву, учитывая его многодетную семью, выделена трехкомнатная квартира в центре города со всеми удобствами. Леня покраснел и сказал, как будто извиняясь в чем-то:
«Спасибо большое, но мне квартира такая ни к чему. Домик мой неказист и мал, тесно в нем, конечно. Но я привык к нему. У меня есть огород, есть корова, я привык свиней держать. Чем я буду кормить пятерых детей, если переберусь в ту, что вы мне предлагаете? За ту квартиру мне из своей пенсии еще надо платить…А за какие деньги мне кормить, одевать детишек. Вот подрастут дети, уйдут свою судьбу искать, та нам с женой и домик просторным покажется»
Что поделать, - думалось мне, - не нажил капиталов Коломийцев, не на что купить ему не только автомобиль, но и мотоцикл старенький, подержанный. Привык на служебном «Иже» передвигаться, теперь придется пересесть на видавший виды велосипед»
Это значительно позже после его ухода, инспектор ГАИ, приходящий впервые на работу пешком, через год уже колесил по городу не на мотоцикле государственном, а на престижной иномарке, лично ему принадлежащей. И ни кому из руководства его не придет в голову во всеуслышание спросить: «Откуда ты, уважаемый, «стеганый на вате, получая скромную зарплату автоинспектора, нашел деньги на приобретение роскошного автомобиля, стоящего десятки тысяч долларов?»
А как спросить у такого, если само руководство не пешком ездит, а «мерседесами» пользуется, и деньги на них давали автоинспекторы, каждый в одиночку, сумму, размером установленную самим руководством?
И вспоминаю я слова старшего следователя прокуратуры Евстифеева: «Чтобы навести порядок в стране, нужно триста секретарей посадить, и сто прокуроров повесить!» Говоря о секретарях, он имел ввиду секретарей партийных комитетов. Хорошо знал состояние дел Александр Васильевич. Уходил он из прокуратуры, не заслужив прокурорской пенсии, и с пустыми карманами. А причиной ухода стала его настырность при расследовании хищения «красной» рыбы.
Случилось так, что из недр сейнера, промышлявшего браконьерством в Азовском море, извлекли около трех тон рыбы осетровой породы. Уголовное дело возбудили не потому, что было незаконно выловлено одноразово такое количество рыбы, поскольку уловами большими тогда было трудно кого-то удивить, а потому, что конфискованной рыбе следовало опасть в торговую сеть для реализации, а она – бесследно исчезла.
Было только известно, что рыбка «красная» в недрах рыбокомбината растворилась.
На допрос был вызван директор этого предприятия. Фамилии его я не называю лишь потому, что его сейчас нет в живых, а о покойниках хорошее говорят, либо - ничего не говорят. Но, для того, чтобы допросить человека, занимающего такой высокий пост, следовало заручиться решением местного городского партийного органа. Такое решение было получено, и директор рыбокомбината получил повестку, приглашающую его в городскую прокуратуру.
Директор на допросе не отпирался. И на вопрос Евстифеева , куда делась рыба, ответил вопросом же: «А, как вы полагаете, мог ли я съесть такое количество рыбы? Если мне нужна рыба на обед, я всегда могу достать небольшой кусок ее, не вступая в конфликт с законом… Торговать рыбой, как вы знаете, я не могу!» Выяснилось, что рыбой той распорядились работники горкома партии. Чтобы их допросить, нужно было получить разрешение вышестоящего партийного органа. Оно было получено, Обком партии дал свое добро. Но когда выяснилось, что «рыбный след» в Симферополь потянулся, а из Симферополя – в Киев, что оставалось старшему следователю делать?
Впрочем, за него этот вопрос был решен высшими партийными чинами и быстро, и решительно. На стол прокурору города Гавришу легла бумага:: «Дело прекратить! Следователя от расследования устранить, уволить из органов до срока!»
Нашелся бы следователь, в наше время, который повел бы себя так принципиально, как это сделал Евстифеев?
Сегодня, скорее пойдут на преступление, но выполнят тайное желание начальства.
Впрочем, так ли оно уже тайно, если слухи о нем до ушей обывателя добираются?
Накапливалось дерьмо понемногу, а поплыло потом рекой широкой. И не появилось преграды, чтобы реку ту остановить. Выплеснулась она на просторы огромного государства, дрогнуло оно и стало разваливаться на куски. Сшивать те куски было некому. Каждый, кто к властным структурам по положению своему относился, кинулся поскорее набить карманы свои, урвать кусок пожирнее. А для отвлечения внимания народа, не понявшего, что же такое происходит, говорильней занялись о правах народных. Потом еще будут в заслугу себе ставить, что создали конституцию национального характера, с повторенными в ней социальными гарантиями советского периода для граждан. Вот только гарантии эти поручено было выполнять беззаконию, облеченную в форму закона.
Наступило время, когда, не внешне, конечно, а внутренне, стала исчезать разница между криминалом и правоохранением. Рядовые граждане стали бояться и тех, и тех. Случалась в жизни беда, не знали к кому за помощью обратиться? И чаще обращались к криминальным «авторитетам», там и быстрее и надежнее решали вопрос, пусть и по воровскому понятию, а не по закону!
И действовал криминальный мир дерзко, открыто, не таясь. Слухи о «делах» его с быстротой молнии облетали город, Все они подходили под ту, или иную статью уголовного кодекса. И искать тех, кто преступил закон, не следовало – все они были известны, а фамилии главарей знал каждый горожанин: Кельзон, Галицкий, Лапоть….
Милиция не трогала их, уголовных дел против них не заводила…Знать время не пришло, криминалитет городской еще не выполнил ту задачу, которую на него возложили «настоящие хозяева». Придет время, и отстреляют новых «паханов» Заодно устранят и тех, кто в дележе государственного имущества ухватил кусок, по рангу не причитающийся.
Почему отстреливали, а не судили? А как судить, если лицо общество резко изменилось, а законы социалистическими остались? Как судить за спекуляцию, если она стала предпринимательством? Как судить за присвоение государственного имущества путем обмана, если его назвали приватизацией?
Право есть, закона нету,
А основа – где его?
Потешаем всю планету
Не рождая ничего.
Принят гимн державы новой,
В нем начало, словно стон
Польский стал его основой.
А каков будет закон?..
«Трибуны народные», избранные народом, потерявшим право контроля над избранниками своими, толпами осаждали трибуну, чтобы высказать «наболевшее»… Народ Украины только дивиться мог, как депутаты проедают государственные деньги, рождая конституцию под себя. Причем, рождали ее долго и мучительно, мешала еще привычка от прежней партийно-хозяйственной работы: взять и переложить ответственность за провалы и недостатки на плечи другого
Шумела, билась в муках Рада,
Рождая основной закон.
И будут выданы награды,
Хоть не рабочим будет он.
Статьи прекрасные звучат,
Права народные большие,
Но будет тот закон молчат,
Коль депутаты волевые.
Надежно все защищены,
Украл, убил и без ответа.
Попрал законы все страны,
И безответственен за это…
Всем остальным предоставлено право жаловаться. И жалуются, объявляя голодовки, перекрывая уличное движение, припадая телами своими к матушке земле. Происходит все то, о чем читали когда-то в газетах и книгах, описывающие жизнь бедноты за рубежом. Только у нас все это еще круче закручено. Никто из властных структур на знаки протеста толпы внимания своего не обращает. Слепо руководство к страданиям тех, кто не может свести концы с концами.
А зачем их жалеть, коль они виноваты,
Виноваты и в том, что так бедно живут,
Их лишили привычной, небольшой, но зарплаты.
А они водку пьют, да и что-то жуют.
И источников нет для приличных доходов,
Косит смерть стариков, как положено быть,
Ожидали они «европейской» свободы
В кандалах и ярме им приходится жить.
Богатого, сбившего на смерть бедняка, даже на отмеченном «зеброй» пешеходном переходе, в тюрьму не садят. Анекдотом звучит просьба их, подкрепленная крупной взяткой: «Судите меня по всей строгости закона, но как можно меньше, и не связанное с лишением свободы!» И гуляют богатые, совершившие кровавые преступления, в ресторанах в окружении ставших абсолютно доступными молоденькими девушками, теперь почему-то телками называемыми. И растут аппетиты, вседозволенностью рождаемые, хотя уже делить богатство страны и не возможно, оно уже давно поделено и продано-перепродано! Захват чужой собственности, внешне обставленный липовыми решениями судов, находящихся далеко за пределами региона, стали называть «рейдерством» вместо того, чтобы назвать привычным для слуха словом русским – «разбой», причем разбой открытый, показательный, свидетельствующий о слабости законов, в том числе и экономических..
Трещат ворота, дверь подалась,
Силен был натиск молодцов,
От них охранникам досталось…
А право где, в конце-концов?
Закон не действует! А суд?
Кто прикрывает преступленье?..
Нужна бумага?.. Принесут…
Суда какого-то решенье…
Пусть незаконное оно,
Но скреплено оно «законом»
Хоть парадокс, но все равно…
Картина эта всем знакома.
Воистину, властитель ложь,
И первый – приобрел, слукавил
Теперь идет того дележ,
Чем первый завладел без правил!..
Народ молчит, издали глядя на творимое, поскольку его давно отстранили от прав на собственность, скупив за гроши и отобрав обманом приватизационные, называемые по-иностранному ваучерами, документы, Всполошится тогда, когда его нахально открыто лишают не мнимой, а реальной крыши над головой. И это уже не присказка, а сказка настоящая, относящаяся к разряду страшных, и как правило, с печальным концом. Только очень храброму удается отстоять свое право на жилье, если на него глаз положили…
Многие, мечтая об ухоженной старости, о крыше над головой и покое, переселились в мир иной, оказавшись физически и психически слабыми, не способными сопротивляться. И так поступали с ними не только чужие люди, но и близкие, которых старики когда-то родили и которых они выпестовали, отказывая, порой, себе во многом. В средствах массовой информации часто и много об этом говориться. Я не стану дублировать виденное по телевизору.
Идя утром на работу вдоль речки, на берегу которой раскинул свои владения
центральный городской рынок, мне часто приходилось видеть сидящую в инвалидной коляске женщину преклонного возраста. Раннее утро, всплывающее солнышко, птичьи голоса не будили ее.- она спала. Похоже, что она оказалась без крыши над головой, и центральный рынок был тем местом, где ей удавалось получить пищу. Лето сменилось осенью, а ее коляска, как и прежде постоянно встречалась на моем пути на работу. Только теперь калеке приходилось тряпьем укрываться от холода, ветра, дождя, сверху накрывая их куском клеенки, Наступил часто плачущий ноябрь, когда дождь сменялся снежной крупой, а коляска с ее владелицей продолжала встречать меня. Невеселые мысли рождали эти встречи. Я пытался понять, как могло случиться, что беззащитная калека была выброшена за ворота жизни. За что так с ней расправились?.. Зимы она не перенесла… Замерзший труп ее поступил в судебно-медицинский морг.
И это не единственный случай того, как безжалостно стоящие у власти распоряжались судьбой «отверженных» ими же. А ведь и крест на золотой цепочке висит на груди у властных фигур, и даже в церковь по торжественным дням ходят, икону целуют, чтобы люди видели, что и они не забывают про Бога?..
Пришлось как-то мне наблюдать омерзительный , по сути свой, случай, когда священник отвешивал поклон городскому руководителю, благодаря того за изготовленный аналой.
Но вернемся к отверженным… Судьбе одной из них я посвятил такие строки:
Она внезапно оказалась лишней,
И в баках мусора, съедобное ища,
Вкус, позабыв нормальной пищи, -
Мечтала о тарелочке борща.
Безропотно сносила брань, побои,
Обидчиков глазами умоляла,
И перед ними, на коленях стоя,
Лишь голову руками закрывала.
Она не старая, не старше сорока,
Закутана в тряпье - «старуха»,
Не курит и не пьет еще… пока,
Звон чарок не тревожит ее ухо.
Она не нищая и ничего не просит,
У нищих есть ещё какой-то кров,
Она его всегда с собою носит:
Две сумки и какой-нибудь «улов» -
Кусок подгнившего картона,
Брезента клок, иль мешковины,
Расстелет их на куче из бетона,
Где нет людей, не бегают машины.
И в диком постоянном страхе,
Все взрослые опасны, дети,
Преследуют животные, собаки…
Замкнулся мир на этом свете.
Погасший взгляд, обвисла кожа,
Прекрасной формы пальцы рук,
Все прочее увидеть слишком сложно
В тряпье, обмотанном вокруг.
А были прежде дом, семья, любовь,
Ей улыбались…руки целовали…
Угасли чувства, и застыла кровь,
О прошлом помнят ли? Едва ли…
Не станем выяснять причин,
Что послужило для нее финалом?
Немало тысяч женщин и мужчин,
Которым также счастье отказало.
Может беда людей, в том, что жизнь вышвырнув их на обочину, где они, лишившись государственной поддержки, чувствуя безразличие окружающих, в безысходном чувстве одиночества, они не в состоянии, хоть как-то изменить свое положение.
В одиночку биться сложно
В этом истина и есть7..
И толпою невозможно
Кучу бед тяжелых несть!
Есть ли выход? Я не знаю?
Я его не нахожу?
Ложь змеею обвивает,
Как в потемках, я брожу.
И пятна не вижу света,
Впереди – густая тьма.
Есть вопросы, нет ответа,
Даже скромного весьма.
Был в нашем городе стекольный комбинат, работали люди. Город рос, а жилья не хватало. Хоть и много строили, но… Создавались общежития. Одно из них, расположенное в по улице Блюхера 3, приютило немало семей, ждущих переселения в благоустроенные квартиры. Пришло время лихое, и межколхозный стекольный комбинат остановился. Люди «лишними стали» Надеялись получить настоящие многокомнатные квартиры, а пришлось довольствоваться комнатушками и общей кухней. Правда, некоторые, оставшись безработными, город покинули. Они без провожающих садились в вагоны поезда, без рева медных труб, а скромно, словно виновные в чем-то ускользали и растворялись в пределах распавшегося государства. За их счет расширяли свою жилплощадь оставшиеся, оформляя право на жилье юридически, хотя приватизировать его не могли – закона такого не было, поскольку не было хозяина, а само здание находилось под арестом за долги. Время шло и здание общежития вместе с проживающими в нем людьми приобрела некая Донецкая фирма. Ну так, как происходила купля-продажа во времена феодализма. И стали жильцов общежития не мытьем, так катаньем, выживать из насиженных ячеек, лишая права на крышу. Отключали электричество, отключили водоснабжение, отопительную систему. Жильцы не сдавались, жаловались в правоохранительные органы. Никакой реакции. Начались бесконечные суды, причем часть этих судебных разбирательств проводилась в другом городе. Одному из жильцов, занимавшегося до этого журналистской работой, удавалось отбивать атаки тех, кто, попирая законодательство, решил его лишить права на квадратные метры. Возвращается он домой, а дверь в его жилье открыта настежь, замок с двери сорван внутри помещения незнакомые люди в вещах его копошатся. При виде хозяина они не бегут прочь, а просто оставляют на время «работу» и, не слишком спеша, уходят, но только для того, чтобы потом вновь появиться тут. Понятно, они действуют по чьей-то указке, действия их прикрываются кем-то, кто ставит себя выше закона. Хозяин понимает, что вступать в драку бесполезно. Возможно, что все и рассчитано на такой вариант действий, чтобы с ним расправиться?. Идет он, раздраженно, бурча себе под нос хулу, адресованная реальному, но невидимому противнику, разыскивает свои вещи, разных помещениях бывшего общежития, сваленные в беспорядочные кучи и никем не охраняемые... Кому пожаловаться? Милиции?.. Она позволяет себе иногда заглянуть на творимое, но не реагирует, словно все совершается по закону… Хозяин поставил металлические двери. Их срезали Проем дверей зияет, Владелец сидит в помещении с огромным псом. Пищу и воду он поднимает к себе наверх, опуская наземь веревку. К ней ее привязывают.
Никого это не удивляет. По всей стране происходит подобное!. Масштабы разные, а суть одна – идет передел уже поделенного прежде! Происходят захваты заводов, магазинов, редакций газет… Сообщения звучат, как сводки с театра военных действий. Да и гибель числа людей на одних дорогах в год превышает то, что потерял Советский Союз в Афганистане за все время военных действий.
Не удивляет и то, что банки, создаваемые за счет государственных средств, присвоенных при распаде Советского Союза, принялись за почти ничем неприкрытый грабеж экономически неграмотного, но слишком доверчивого населения. И обманутыми оказались не сотни людей, а миллионы. И наступает время расплаты за неграмотность и доверчивость свои. Средств у населения нет, и расплачиваться требуют крышей над головой.
Диву даешься, когда читаешь или слышишь о том, что эти люди, способные выбросить семью с малыми детьми на улицу, расписывают ужасы жизни при советской власти, особенно усиленно подчеркивая негативный характер сталинского правления. Складывается впечатление, что мы и не жили вовсе, а только прятались от охотившихся на нас сотрудников органов госбезопасности… Днем ходили, трусливо озираясь по сторонам; смеркалось – улицы зияли пустотой, а по опустевшим улицам туда-сюда мотались автозаки, хватавшие и увозившие зазевавшихся, не успевших спрятаться в подворотнях невинных людей.
Пусть чешут языки, нынешние писаки, не видевшие прошлого, самой природой еще не запланированные для появления на свет Божий, пытаясь навести тень на плетень.
Мы и до Великой Отечественной войны и после нее не видели решеток на окнах, делающих наши жилища похожими на места заключения. В витринах магазинов, кстати, тоже не имевши решеток, красовались товары, а не бутафория. Мы не боялись открывать двери в темное время суток на стук или звонок в них. Мы гуляли до утра по садам и паркам, танцевали на открытых танцплощадках, в местах гуляния играл духовой оркестр, посещали театры и концертные залы – и это было по карману доступно каждому. Имея в кармане десятку, можно было направляться в ресторан.
Мы не проходили мимо людей, поверженных на землю.
Нас не купали в потоках крови, льющихся с экрана. Мы не видели фильмов, созданных, в виде пособий для начинающих преступников
Даже в первые два послевоенные годы, когда в городах действовали группы организованных преступников, под общей кличкой «черная кошка», невероятно редко звучали выстрелы, а сообщения об убийстве вызывали содрогание и ужас. Пришел 1947 год и «черная кошка» бесследно исчезла. Населению не требовались средства самозащиты. Защиту осуществляла милиция, ее не боялись и она не давала оснований для жалоб на ее неправомерные действия.
Наступило время, когда наш «общий дом» стал намного страшнее сказочной «страны чудес» с ее бульдогами и доберман-пинчерами.
Время катится вперед, а страх не убывает. Он только принимают несколько иную форму у старика, поскольку тот осознает, что и естественная смерть не за плечами находится, а уже на самые плечи взгромоздилась, что смерть насильственная, страшная по форме, не так мучительна как естественная, сопровождаемая страданиями и чувством безысходности. Кстати, время старика катится с каждым прожитым годом все стремительнее, не успевает дни недели считать. Возникает чувство того, что оно, время, имеет индивидуальную направленность.. Я стар, но нахожусь в роли сторонника активных действий, принимая участие и в политической жизни города, и продолжая работать в сфере здравоохранения.. Страха у меня особенного нет, поскольку анализируя текущие события, осознаю, что убивают, как правило, тех, кто действует слишком активно в экономике., не считаясь с теми, кто руководит теневой экономикой, без их на то разрешения, или тех, кто слишком близко подобрался к источникам информации о действиях, имеющим гриф «Совершенно секретно», на которые наложено табу для пронырливых журналистов.
Я не боялся физических мер воздействия. Уже с возраста 12 лет меня никогда не наказывали родители, я уже считался «кормильцем» С четырнадцати лет этот статус был закреплен за мной официально, я пошел работать на предприятие. В драках юных я не участвовал, расходуя свободное время только на отдых, в котором нуждалось мое тело. Я не боялся нападения и после развала страны Взять у меня нечего. Обстановка в квартире – «древняя» Правда, был еще «Москвич 412», но время эксплуатации его превышало тридцать лет. Да и возраст мой стремительно приближался к семидесяти. Возиться с машиной стало физически трудно, и я расстался с ней без сожаления. Перешагнул я и семидесятилетний рубеж, до восьмидесяти оставалось менее года. Я наивно полагал, что все неприятности житейского характера у меня позади. У меня не было личных врагов, много друзей, и все они значительно моложе меня. С соседями по дому почти не контактирую, ограничиваясь знаками приветствия при встрече.
Признаться, мне всегда катастрофически не хватало времени. Я работающий врач, поэт, писатель. Время, ох, как дорого оно для меня.! Не отдыхаю днем, спать укладываюсь за полночь И, хотя, сон старика короток, но времени и на него не хватает. Хорошо, что сохранилась привычка спать, сидя… 15-20 минут сна, и голова свежа, готова творить и творить. Тратить время на «злыдни» я не хотел, исповедуя девиз: «Худой мир лучше ссоры»
Духовный мир мой требовал притока информации. Прежде, выписывая четыре газеты и шесть журналов, и пользуясь первой программой центрального телевидения, я получал ее. Теперь газеты напоминают тяжко больных, едва дышащих на ладан. Один остался источник - телевизор. Мой, прослуживший мне, длительный срок, .используя примитивную кустарную антенну, тяжко захворал. Пришлось покупать новый. Качество изображения о нас не удовлетворяло и мы решили, что виновата в этом антенна. Служила она верой правдой сорок пять лет. Установлена она была на металлической трубе, насаженной на штырь из толстого арматурного прута, глубоко зарытого в землю. Никому ни труба ни антенна прежде не мешали. Во всяком случае, претензий ко мне по поводу ее, не было в течении многих десятилетий. И вдруг они возникли у соседа, живущего прямо надо мной – Евтеева Анатолия Анатольевича. С отцом его Анатолием я дружил до самой смерти его, знали мы друг друга с довоенного времени, проживая тогда в одном дворе. Кстати, обмен двухкомнатной квартиры на трехкомнатную, которую теперь занимал его сын, произошел при самом активном моем участии. Не будь его – этого бы не произошло. Поначалу, и с сыном его, вроде бы неплохие складывались отношения, хотя радушными их , конечно, назвать было трудно. Впрочем, так оно и должно было быть, поскольку разница в возрасте нашем была более тридцать лет. «Здравствуйте и до свидания», вполне хватало для общения. Но как-то, случилось (времени прошло с того времени немало) эта форма общения исчезла. Он стал проходить мимо молча с угрюмым лицом. Я и до сих пор не знаю, что послужило причиной. Я не стал выяснять ее у него, поскольку отлично знал, что он находится под каблуком жены своей и поведение его – суть выполнение им ее установок. А между моей женой и его женой часто возникали мелкие конфликты чисто бытового характера. Проживая над нами, Ольга Евтеева просто забывала о том, что от ее действий нам не всегда приятно. Ну, предположим, ее внучка в позднее время суток начинала скакать по квартире да так, что начинали дрожать стены. Казалось, что там, над нами, в баскетбол играют… Или сверху, с балкона вывешивалось мокрое белье, да так низко, что окно в нашей комнате прикрывало до половины, раскачиваясь на ветру оно оставляло на окнах следы от брызг. Реакция на замечания была исключительно негативной. Я лично эти мелочи игнорировал, понимая, что воспитывать взрослого человека, не знающего простых правил общежития, да еще с гипертрофированным чувством значимости своей, не возможно. Еще сложнее воспитывать того, кто считает себя безгрешным и имеет возможность «насолить» тому, кого «не уважает» В таком случае если «неуважаемый» не замечает мелких пакостей, можно поискать для него покрупнее, которых не заметить просто невозможно
И такую нашли – установка мною новой антенны. Антенна не меняла место расположения, она меняла только форму, стала - стандартной.
И тут же все семейство Евтеевых, без исключения, заявило, что установленная мною антенна ухудшила изображение на их аппарате, поскольку перехватила «лучи», идущие к их антенне. Я пожал плечами, не понимая, как могла изменить антенна, установленная мною, законы физики. Угрозу спилить трубу, на которой она стояла, я тогда посчитал несерьезной…
Когда приходит неприятность?
Когда ее совсем не ждут.
И не всегда она понятна…
В чем состоит причины суть?
Ведь мозг другого темный лес
И буреломов в нем – навалом,
Вдруг разум в темноте исчез,
И мыслей словно не бывало.
Не рассудил – родилось зло,
(Добро без разума не может).
И время глупости пришло -
Причины нет, а злоба гложет!
С того дня минула осень, зима, к концу подходила и весна 2009 года. Наступило раннее утро 27 мая. Солнце еще не пыталось ворваться в помещения моего жилища, на первый этаж оно приходит значительно позднее, чем на этажи верхние. Я привыкнув просыпаться ровно в 6 утра, был на час раньше разбужен настойчивым звонков во входную дверь. Протирая пальцами глаза, и недовольно бурча себе под нос, я направился к двери, открыл ее и увидел Евтеева А.А., уже одетого так, как он одевался, отправляясь на работу. Я удивился этому, поскольку вниманием меня не жаловал, сталкивались мы носом к носу не чаще одного раза в месяц. Он предвосхитил готовый слететь с языка моего вопрос, заявлением:
«Из-за вашей антенны, мою квартиру обокрали… Или вы ее удалите, или я ее спилю!». Тон был резким, неприятным для слуха, но не оскорбительным. Я молчал, поскольку никак не мог спросонья сообразить, как по трубе моей антенны можно забраться на балкон, если она к нему не фиксирована, здорово раскачивается из стороны в сторону, и к тому же балкон с боков, а частично и спереди обшит, оставляя свободным пространство, из которого торчат вперед штанги с натянутыми капроновыми бечевками для сушки белья. Нужно обладать и весом, и ловкостью обезьяны-мартышки, чтобы это проделать. Только в «больной» голове могло родиться такое обвинение. Правда, мысленные способности стоящего передо мной человека оценить высоко было чрезвычайно сложно. Его рождение не прогнозировалось, потому что у отца была открытая форма туберкулеза легких, да и возраст был далеко не юным. С трудом преодолев планку в 8 классов, он стал работать шофером, перегоняя легковушки, идущие на экспорт, в железнодорожной станции до территории морского торгового порта. Ответить я так ничего и не успел Впрочем, он его и не ожидал. Сосед ушел, а я направился в комнаты. Кусок сна у меня был украден. Понимая, что Евтеев не угомонится, а осознать то, что он неправ, он никак не мог, поскольку мысли рождались не в его голове, а в голове его жены, я подумывал над вопросом: куда и как перенести антенну?
Решить эти вопросы мне было не суждено. Уже, находясь на рабочем месте, я был вызван телефонным звонком. Звонила моя жена:
«Петя, я не знаю, что мне делать? Евтеев срезал антенну, она валяется под окном нашей комнаты… Я не могу уйти из дома, опасаясь того, что ее кто-нибудь утащит?»
Я ответил: «Я на работе, и уйти не могу! Постараюсь освободиться пораньше!
В 10 пришел мой шеф . Серьезной работы в этот день не предвиделось, и он отпустил меня. Я направился к автобусной остановке, ожидать автобус не пришлось, чтобы сесть на него мне пришлось некоторое расстояние преодолеть бегом. Минут через 15 я был уже дома. Антенна, прикрепленная к отрезку тонкой трубы стояла перед окном моей квартиры Лежать она не могла, этого не позволял сделать кабель, идущий от антенны к телевизору. Все остальное , за исключением штыря, было срезано и куда-то вывезено. Вероятно, Евтеев опасался того, что я срезанное использую для установки антенны. Я не раздеваясь, взял плоскогубцы, вернулся к антенне и стал отвинчивать гайки крепления. Оставалось освободить последнюю и я мог, убрав антенну, помыть руки и вернуться на работу. Но этому не должно было совершиться. Из за угла дома появилась Евтеева Ольга, направляющаяся в свое жилище. Прежде чем открыть входную дверь, она отпустила в мой адрес немало оскорбительных фраз. И тут же скрылась. Через несколько минут во двор въехала «Нива», из нее стремительно вышел Евтеев и прямиком направился ко мне.
Лицо его выражала решительность и ярость. Выражаясь нецензурно, он поднял руку, чтобы ударить меня. Я не дрогнул, прямо глядя ему в лицо. Руку он опустил. Всю ярость свою он обрушил на злосчастную антенну, которую я держал в левой руке. Я был бы рад освободиться от нее, но рука моя находилась между петлями жесткой проволоки из белого металла, составляющей каркас антенны. Ничего не видя от ярости, Евтеев тянул антенну на себя. Я не мог отпустить антенну, и он нанес мне удар ногой по левой голени носком туфли. .Я тогда и предполагать не мог, чем обойдется мне этот удар. Боль была короткой и о ней я забыл в пылу «сражения», где все было не в мою пользу: ни возраст, ни физическая слабость, им вызываемое, не интеллект, сковывающий меня разумом по рукам и ногам. Я уступал молодости. Применить плоскогубцы я не мог, понимая, что не могу контролировать всех последствий. Моя левая рука оказалась в крайне неудобном положении, когда Евтееву удалось настолько насильно потянуть вниз, положить ее себе на колено, при этом один из «проволочных» усиков антенны впился мне в основание большого пальца левой кисти
«Что ты делаешь- сказал я, чувствуя резкую боль, в се больше усиливающуюся- ты же разрываешь мне ладонь!. Он продолжал молча ломать антенну. Оставил он ее тогда,. когда из разорванной раны моей ладони кровь полилась ручьем. Бросив антенну , Евтеев быстро направился к себе, на второй этаж. Я понимал, что он побежал домой, чтобы доложить жене о выполненном ее задании. Я глянул на рану и, признаться, увидел такое, чего я еще никогда не видел: кожные края раны так широко разошлись, обнажились мышцы, они сокращались подергиваясь, рана быстро заполнялась кровью…
Я не стану описывать подробно о том, как я пытался бинтами остановить кровотечение; как я, наложив жгут на плечо, добирался до травмпункта, где на рану были наложены швы. Еще скучнее, наверное, излагать на бумаге почти месячные страдания мои от поднадкостничной гематомы левой голени, когда стопа моя раздулась и стала багрово-синей, когда мне было трудно подыскать обувь, а ночами сильные боли в ноге не давали уснуть. Некоторое облегчение пришло тогда, когда гематома была вскрыта хирургическим путем и каждый день электроотсосом мне удаляли из нее кровь, накапливающуюся за день. Эта процедура всякий раз сопровождалась интенсивными болями. Успокоение приходило позднее, когда я возвращался домой с пропитанными кровью бинтами повязки. А ведь эта процедура сопровождалась еще и интенсивной болью, которая отпускала меня через относительно длительный период времени
Прошло с момента нанесения мне повреждений 27 дней. Судебно-медицинские эксперты отнесли повреждения, нанесенные мне, к разряду средней тяжести, что означало возбуждение уголовного дела.
Меня пригласил по домашнему телефону приятный женский голосок, сказавший: «Вас беспокоит следователь милиции Солдатова. Назовите удобное для вас время встречи со мной?»
Признаться, я был крайне удивлен. В мое время к следователю приглашали на допрос повесткой. да и сам тон приглашения, пусть и письменный, звучал резко и властно. А здесь звучал женский мягкий голос, и форма приглашения, сознаюсь, была приятной. Не менее приятно и сама встреча прошла. Я представился ей, предъявив удостоверение участника Великой Отечественной войны, удостоверение члена Союза русских писателей Допрос принял форму непринужденной беседы. Вопросы просты, по делу, ничего лишнего. Меня внимательно, не перебивая выслушивала молодая симпатичная женщина с так несоответствующей внешности фамилией. Я даже временно забыл о том что Солдатова является частью огромного репрессивного механизма, который добрыми делами никогда не славился, что этот аппарат перемалывает характеры людей, заставляя забывать о многих человеческих судьбах, что человек, ставший его частицей, становится в какой-то степени подневольным и «сухим». Я надеялся еще на справедливость, наивно полагая, что дело, в котором не фигурируют свидетели, где доказательная база – только время и факты., будет закончено в короткий срок. Главной целью для меня было скорейшее завершение уголовного дела и суд. Я «не жаждал крови», меня возмущали наглость его поведения, я полагал, что заставлю обидчика извиниться публично. Поэтому в разговоре со следователем я исключил «пока» денежную компенсацию ущерба. Как я здорово ошибался, забыв о том, что времена переменились, что и милиция и суд почти не подконтрольны!. Первые сомнения у меня возникли после того, как жена моя сообщила мне о том, что Евтеева Ольга со смехом громко говорила соседям: «Пусть жалуются! У нас все схвачено…В милиции у нас знакомые…»
И эти слова получили подтверждение. Время тянулось, побежали не только дни, но и недели. Один допрос меня и все?.. Мне пришлось еще раз направиться к следователю, чтобы напомнить о себе. Потом еще раз… и еще. И всякий раз мне приходилось отпрашиваться с работы Встречи стали короткими, и я понял, что на следователя осуществляется давление со стороны начальства. Значит, похвальба Евтеевой имеет под собой почву.
Придя в последний раз к ней, я убедился, что и в милиции есть люди, не утратившие чести и совести. Взгляд у следователя был виноватым-виноватым, когда она сообщила мне о том, что уголовное дело находится у начальника следственного отдела управления милиции и что оно волею его приостановлено.
Естественно, в моей голове не укладывалась причина приостановления дела. Я – не юрист, но знаком с основами уголовно-процессуального кодекса (правда, времен советских). Ведь не осуществлены до конца первичные следственные действия , и поисков обвиняемого проводить не нужно – он продолжать жить и работать, не меняя координаты.
Начались обращения в прокуратуру. Ходил я, ходили моя жена и дочь. Ответы били стандартными, краткими и пустыми по своему звучанию:» «Дело находится под контролем. Следователю даны указания на нарушения…» Я понял, что мне самому ничего не добиться в системе взаимоотношений , мне незнакомой, и потому нанял адвоката заслуженного юриста Украины
Как мало значит адвокат,
Пусть даже и «заслуженный»,
Коль много-много лет подряд
Наш взгляд на «право» - суженный
Все на бумаге хорошо,
Все славно так отлажено…
Но год один, другой прошел,
Обидчик – ненаказанный.
К этому времени я уже ничего не знал о положении дела самого, не знал кто его ведет, Меня, просто говоря русским языком – «отшили!
Потерпевшего постепенно превращали в жалующего без всяких на то оснований
Время шло, год давно миновал, мне уже за восемьдесят перевалило, когда в дверь квартиры позвонили и плотный среднего роста мужчина вручил мне повестку, на этот раз приглашающую к следователю Филиппову Ивану Ивановичу. Повестка, как повестка, указан адрес управления милиции - Ленина 8, номер кабинета, и устрашающие дополнения к тому, что со мной может случиться, если я пренебрегу таким приглашением И, на этот раз, признаться, я был удивлен. Прежде мне не известны были случаи, когда следователь сам бы лично приносил повестку. Мне стало ясно, что Иван Иванович прежде, чем придти ко мне, посетил моего обидчика.
Такого мне тоже не приходилось встречать в моей довольно продолжительной жизни.
Мне всегда казалось, что официальные встречи проходят только в созданных для этого присутственных местах. И этот случай не мог не родить чувства изначального недоверия к новому следователю. При первой же встрече с Филипповым, я так и сказал: «Я вам не верю!»
Твердый взгляд далек от доброты,
Не всегда несет ее и мягкий.
Оборотов избегай крутых,
Речь должна быть взвешенной и гладкой.
Ведь не друг сидит перед тобой
Не сидит борец за справедливость,
Потому идет неравный бой,
В нем забыты правда и стыдливость.
Иллюзорны в нем твои права,
Лезь из кожи – правды не докажешь.
Год минул, потом прошли и два…
Где же справедливость, что тут скажешь?
И снова , как и прежде, медленно потянулся воз, везущий уголовное дело, по обвинению моего соседа, по дорогам мне не ведомым с массой препятствий, искусственно создаваемых ведущим его.
Исключительно интересной оказалась встреча следователя милиции с адвокатом. Адвокат мой с трудом сдерживал раздражение, встретившись с явным пренебрежением к его личности. И действительно, следователь вел себя, как принято называть у футболистов – «на грани фола» К форме не придерешься, а содержание – хуже не придумать! Пикетирование между адвокатом и следователем продолжалось все время пребывания нас в кабинете следователя. Я проявлял видимое безразличие, понимая, что адвокату, привыкшему к относительно привилегированному положению в областях, рождаемых властные структуры, сложно было разговаривать в городе , где с законами не слишком здорово считались, а с правами адвоката и тем более. Разговор этот еще раз подтвердил мысль мою о том, что следователь выполняет порученное ему дело с единственной целью: закрыть его таким образом, чтобы не дать мне возможности обратиться в суд А для этого у него возникла «необходимость» назначить повторную судебно-медицинскую экспертизу, на этот раз поручив ее Республиканскому Бюро Судебно-медицинской экспертизы» Видите ли, следователь усомнился в определении степени тяжести причиненных мне повреждений. В праве на сомнения ему не откажешь, но то, что оно возникло через полтора года, наводило на определенные мысли самого негативного характера об объективности следователя.
Республиканское Бюро подтвердило правильность выводов судебно-медицинской экспертизы первой инстанции. «Осечка» вышла. Что делать. И опять потянулось время, и опять приходится обращаться в органы прокуратуры всех уровней. И опять – ответ: «Дело находится под контролем» Наступило весеннее тепло. Солнышко и мысли новые принесло, и вопросы для очной ставки меня с обвиняемым созрели. Почему-то, приглашение на очную ставку я получаю только накануне ее проведения, не имея возможности пригласить на нее своего адвоката, поскольку постоянное место пребывания моего адвоката гор. Днепропетровск.
Я, понимая, что очная ставка не означает самого закрытия дела, принял приглашение на нее.
Вспоминаю ее, и в душе моей возникает и жалость и брезгливость к тому, кем и как определяется выяснение истины.
Мне вспоминаются вопросы адвоката обвиняемого, адресованные мне. Касались они устройства самой антенны, хотя адвокат должна была понимать, что описание деталей антенны это вопрос к специалисту по радиотехнике и электронике, а не ко мне. Да и телевизионному мастеру трудно описать словами внешний вид антенны.
Адвоката не интересовала локализация повреждения на моей голени, свидетельствующая о невозможности причинения его при падении. Возможности адвоката – ложь, даже не прикрываемая фиговым листком истины!
Вспоминается и напряженно внимательный взгляд следователя, когда обвиняемый беззастенчиво лгал.
И все же много нового я узнал тогда.
Только на очной ставке, я узнал, что «вор» даже не побывал в квартире Евтеевых, поскольку дверь, ведущая из квартиры на балкон, была закрытой.
Узнал я и о том, что на балконе «вор» мог поживиться малым, незначительным. Как сказал сам Евтеев: «Взяли тряпки, продукты питания»
Какую ценность для вора могло представить то, что самим владельцем было презрительно названо тряпками? И какие продукты питания можно было хранить на балконе в конце мая, когда температура на улице была за тридцать градусов?
Но, предположим самое невероятное, - кража имела место!
Возникает тут же резонный вопрос: Стоило ли столько злобы излить на того, кт о к этой краже не причастен? Уничтожить антенну стоимостью более двухсот гривен, набросится на глубокого старика, используя свое преимущество в возрасте, а, следовательно, и в силе? Заставить того физически страдать более месяца от боли, и морально более двух лет от сознания того, что он беззащитен от произвола правоохранительных органов». Я уже не говорю о расходах на адвоката – 2500 гривен, поездка с дочерью в Симферополь, обошедшаяся мне тоже около 200гривен, я уже первоначально исключил расходы на лекарство, перевязочный материал Дорого для меня обошлось невежество соседей в электронике!
Взамен даже простого человеческого извинения не последовало. Родилось хамство в самом его отвратительном виде.
Кстати, ведь и самого обращения в органы милиции Евтеева по поводу той кражи не было»!!!
И возникает невольно старый-престарый вопрос: « А, может, мальчика того и не было?»
И инсценировка кражи была сделана для того, чтобы убрать антенну мою, и срезать крепления, чтобы не было даже возможности вновь восстановить все. Тогда объяснимыми становятся все последующие действия четы Евтеевых:
Понятным становится тот факт, что ранним утром, когда, казалось бы, эмоции, вызванные «кражей» должны были преобладать над здравым смыслом, заявление Евтеева звучало вежливо, а позднее, когда уже антенна была убрана и вопрос исчерпан, вежливость переросла в ярость, тогда, когда набрасываться на меня не имело никакого смысла
К нападению его побудила супруга. Возвращаясь к себе домой, Евтеева Ольга, видит меня, копошащегося с антенной, и решает, что я ее подготавливаю к установке. Она тут же по мобильному телефону звонит мужу и тот стремительно направляется к дому. Я могу только догадываться, что Евтеева говорила мужу. Он всегда был слепым исполнителем, не пытался самостоятельно вникнуть в суть дела. Разновидность тех мужчин, которых называют «подкаблучниками»
И его заявление на очной ставке, что он возвращался домой, чтобы оказать медицинскую помощь жене, у которой начался «сердечный приступ», звучит более, чем смехотворно. Какую медицинскую помощь мог оказать муж, шофер по профессии? К тому же, он не последователен в словах, говоря на очной ставке о том, что факт моего нападения на него может подтвердить его жена, Ольга, стоящая в это время на балконе. Каков же был сердечный приступ у нее в таком случае?
«Сердечный приступ в течение нескольких минут благополучно миновал, и она могла наблюдать, как муж ее расправляется с «ослушником»!
У невежества – особенность такая,
Действует решительно и смело
Нет апломбу ни конца, ни края,
Толику бы разума имело,
Чтоб понять не действуй слишком скоро,
Пусть решенье принимает разум!
Мир худой полезней доброй ссоры,
Пусть и не заметно это сразу!
Наверное, позднее пришло и раздумье. И возникшие осложнения решено было исправить при помощи милицейской «крыши»
Не гладко выходило… Не получалось.
И вход было пущено невероятное по своей глупости вранье.
Тут и звучали фразы о том, что я стал инициатором всего происходящего. Что я с антенной наперевес, выставив ее вперед накинулся вначале на его жену, а потом и на него самого..
Следовало бы подумать тому, кто осуществлял эту очную ставку о том, как я мог это осуществить, если антенна была прикреплена к крючку над рамой моего окна, и соединена с телевизором кабелем пропущенном в отверстие рамы?
По словам Евтеева, прозвучавшим на той же очной ставке, что он не трогал меня, а просто отстранил антенну рукой. Тогда возникает вопрос о механизме причинения повреждений. Без причины появиться они не могли
Следователь умышленно проигнорировал само время, являющееся основой дела. Ведь от времени причинения мне повреждений и обращения в травмпункт, нейрохирургию, милицию, освидетельствование проходили не часы, а минуты, и восстановить все это, даже через два года не представляло великой трудности.. ,
И еще, следовало бы представить меня психически ненормальным, чтобы я решился на нападение, имея перед собой крепкого здорового мужчину, моложе меня более чем на тридцать ,Странностей у меня никогда не наблюдалось, за все мои пятьдесят семь лет работы. Кто бы держал меня на работе врачом-патологоанатомом, где требуется не только трезвый ум, но и огромные знания, если бы у меня были такие дефекты со психикой. Вероятно, забыл следователь о том, что я член Союза русских писателей Крыма, автор множества поэтических сборников, автор множества прозаических произведений, продаваемых в книжных магазинах нашего города, что я публиковался и публикуюсь в альманахе «Лира Боспора» Психически ненормальных следует искать вне меня.
То, что следователь действовал вопреки логике, я знал уже с момента его знакомства со мной
То что он будет выгораживать обвиняемого – это изначально было понятно. Не станет же он подводить товарищей по работе, определивших ход ведения
дела.
К тому времени мне стал понятен мотив поведения следователя. Ранее я полагал, что за «крышу» внесена соответствующая сумма
О возможно реальном мотиве я узнал из болтовни самой Евтеевой. Она, стоя на балконе похохатывая говорила знакомым, стоящим внизу, достаточно громко, чтоб это могли слышать и мы, что возглавляющий следственный отдел милиции, является их родственником, и ничего им не будет. Это заявление вполне укладывалось в характер их поведения
Я, не надеясь на объективность принимаемых милицией решении, ожидал окончания дела с любым результатом.
Но не мог и предположить, что мне даже не будет сообщено следователем о прекращении самого дела, тем самым не дано возможности обратиться в суд.
Мой адвокат так и не познакомился с самим уголовным делом, он его в глаза не видел, как не знаком с ним и я.
Таким образом, мне была предоставлена возможность на себе испытать работу «крыши»
Ознакомившись с ее действием в малом, мне мысленно представились ее неограниченные возможности и при расследовании крупных резонансных дел. Когда я помножил все это на количество дел, то стало понятным, почему годами люди содержатся в следственных изоляторах Картина, очень напоминала мне первый круг Ада, описанного Данте Алигьери.
.
Но прав был дед мой, говаривавший часто: «На веку, как на новой ниве!»
Начало
Триста секретарей посадить и сто прокуроров повесить
Не на тройке лихих лошадей,
Колокольчика нет под дугой,
Не уйти, где-то ждет лиходей,
От беды не умчаться другой!
Я.не ведаю где и когда?
Может в поле, а может в лесу?
И в обличье, каком та беда?
Может, я ее в сердце несу?
Пронеси ее, Бог, стороной,
Пусть она не коснется меня,
Ни во тьме непроглядной, ночной,
Ни в веселье ликующем дня.
Село, как село, - таких тысячи и тысячи в России. Да и селом деревня моя стала после того, как дед мой, царствие небесное ему, построил церковь в ней. Было то в канон революции, смерчем носившейся по просторам великого государства. Крестьяне села мирными по натуре своей были, воевать не хотели, но их об этом и не спрашивали. Желания селянина не учитывая, отлавливали, винтовку в руки давали, иди мужик убивать! А кого и за что, убивать-то? Чужеземцев бить – одно дело, а вот руку поднимать на своего, тут бы и маленько подумать надо, пошевелить умишком, что ли?
Белые приходили, уговаривали, что Россию спасать надо от жидов и большевиков, немцам ее продающим. Нежелающих воевать шомполами пороли, а вечером, сидя за столом у купца первой гильдии Котельникова Митрофана, коньяк пили и звучными молодыми голосами пели:
… Эх, вы марксисты! Эх, вы махновцы
Вас не боятся наши дроздовцы!
Смело мы в бой пойдем за Русь Святую,
И за нее прольем кровь молодую!
Долетали слова песни до крестьянских ушей, странные слова на мотив старинной солдатской песни. Никто из крестьян ничего не слышал о генерале Дроздове. Много их на Руси, носящих птичьи фамилии… Как их все упомнить?
Красные приходили, тоже убеждали, что за землю нужно сражаться, делить ее между крестьянами нужно, да по справедливости, по количеству душ в крестьянской семье. Богатей, буржуй, так, задаром, землю не отдаст! За нее надо гуртом постоять…Вроде бы правильно говорят, большевики, и слова доходчивые, хотя сами-то, городские, откуда им беды крестьянские знать? Действительно, живет помещик в стольном граде Питере, аж на самом краю государства Российского, как сыр в масле катается , руки в земле не пачкая. Хотя, если подумать, от земли, от крестьянских рук кормится. Семьи крестьянские многодетные, подрастают, Приходилось, чуть ли не всему роду на одном паю селиться! Как детей и внуков на самостоятельную жизнь пускать без надела земельного! Беднота, - краю нет… Но сражаться за землю где-то далече от дома кличут, а Расея – велика, в ней, как иголка в стогу сена затеряешься. А потом же, пока сражаться будешь, свое хозяйство упадет, а поднимать его, упавшее, силенок, пожалуй, и не хватит! Война калек рожает, с нее упитанными бугаями не возвращаются. .Опять же, резон спросить, почему тамошние мужики сами землю от помещика не отберут, И, не желая за тех мужиков воевать, прятались от красных, где придется. Крестились, перед иконами на коленках стоя, молились, с надеждой в небеса глядя: «Пронеси, Господи!» Дед мой тоже прятался… Не повезло ему, - прятавшись на болоте в своем же лесу, застудился дед, захворал. Хворого его не стали брать, к тому же, он и не долго тянул. Надрывно кашляя, больше лежал на лежанке. Бабушка часто печь топила, чтобы дед грел мерзнувшее тело свое. Так на лежанке и умер.
Ставили красные к стенке «темных», непонятливых, не желающих сражаться за благо народное. Понимали, что крестьянин не враг, стреляли для устрашения. И эти по вечерам, собравшись в кружок близ костра пели на тот же мотив, что и «дроздовцы», только слова у песни были совсем иные:
…Смело мы в бой пройдем за власть Советов.
И как, один умрем в борьбе за это.
Как-то красная дружины путейских рабочих со станции Конотоп на фронт ехала, правда, не по железной дороге, а по проселочным сельским, на подводах, а на них пулеметы «Максим».
Те тоже остановились в селе нашем, Странно было слышать, как хохлы по-русски пели песню:
….Стреляй солдат, но не забудь,
Вдали, быть может, в это время
Твою жену, твоих детей
Ногайкой бьют без сожаленья!
Попы тебя благословят:
Убьешь отца – греха не будет!
Попы не врут, коль говорят:
Царь вашей службы не забудет
В далекий край служить пошлют,
Голодных убивать принудят!
По чарке водки вам дадут,
И этим – совесть вашу купят!
Стреляй солдат, целись верней,
Коли штыком и бей прикладом,
Но в тоже время не забудь,
Что бьешься ты с голодным братом!
Слова песни понятными были, но идти воевать не хотелось! Молили Господа Христа: «Пронеси, Господи!»
Чем дальше время летело, тем смутнее и непонятливее становилось: так часто власть на селе менялась, что и присмотреться к ней просто не успевали. Тем более, что стали наведываться на село и вовсе непонятного цвета люди. То знамя несли черное на нем череп с костями и надпись – «Анархия мать порядка. То наезжали мужики с красными рожами, с запахом сивушным, в жупанах и шароварах, гайдамаками себя величали, то отряды генерала Шкуро. И Деникинцы… А то, приходили и вовсе, говорящие на не нашем языке
И каждый, на село пожаловав, хлеб, сало, мясо требовал. Откуда крестьянину было брать их, когда сам с кваса на хлеб едва перебивался. Не резать же дойную корову на мясо, кормилица все ж.... Лошадей отбирали. Непонятливые… как крестьянскому подворью да без лошади быть? Захомутали мужика, голова кругом идет
Время-то стало беззаконным, Ни Бога, ни царя в голове! Одним словом – бандиты!
И опять неслась молитва к небесам: «Пронеси, Господи!»
И на фронтах, мужики наши сельские втихомолку к Господу обращались, чтобы смерти не удостоил: «Пронеси, Господи!»
Пули, да снаряды не слушали зова крестьянского. Много калек на селе появилось. Много вдов с детишками сиротами. Безотцовщина!..
Вот и Матрена Князева вдовой стала. Кто ее возьмет с выводком из пяти прожорливых деток?
А ведь счастливая в замужестве была, завидовали ей. Может, зависть та и счастье сожрала, не подавившись. Подняться вдове с колен никак не удавалось, хоть и работала с зари до ночи глубокой.
Война прошла, богатеев прогнали, мирная жизнь наступила, но село, прежде торговое, богатое, почему-то в полный рост так и не поднялось. Та же извилистая сельская дорога с курами, купающимися в пыли. Те же избы под соломой, стоящие вдоль улицы, и от нее отгороженные плетнями, с глиняной посудой на них; те же покосившиеся деревянные ворота и калитки, те же скамеечки, со стариками и старухами на них сидящими. Селом так и продолжали деревню величать, хотя церковь давно не работала, ветшая и разрушаясь от непогоды, священника не было.
Забрали куда-то старого, а новый не пришел…
Приезжало начальство уездное из Рыльска. Доброго от наезда начальства крестьяне не ждали, как не ждали предки их добра от наезда татар. молились втихомолку, так, чтобы незаметно было: «Пронеси, Господи!»
Не помогала молитва от нехристей. Не придумали такой молитвы, хотя и пытались. То ли молитву крестьян без служителя храма Божьего Бог не принимал, то ли у начальства сила бесовская сильнее молитвы была.
Разносолов теперь на столах и в велик день не было. Да и где купить те товары, что прежде доступными были? На гроши крестьянские?..
Был прежде магазин, теперь лавка одна на все село осталась, с нехитрым товаром: спички, мыло, соль, сахар, леденцы, керосин, деготь…
Все остальное, в сельской жизни необходимое, производилось самими. Мука, крупы там, всякие.. Хлеб пекла каждая семья, если было из чего его печь?.. Ситного уже годами на столе не видали. Потом коллективизация пришла, погнали скотину в стадо общее. А ведь молились: «Пронеси, Господи, беду от печали на земле крестьянской еще невиданной!» Не пронес.. В великом гневе Господь Бог находился, позволив разорять крестьянские хозяйстваПотом и голод тяжкий на землю курян. Не прислушался Господь к молитвам крестьянскимпришел» все семейство Князевых на погост отправилось. Вдову качеству выпекаемого хлеба и приготовленны