(Сказка такая)
Александре Б. посвящается.
1.Эпиграф.
У кошки четыре ноги,
позади у нее длинный хвост.
Но трогать ее не моги -
за ее малый рост, малый рост!
А у ней голубые глаза,
по реснице стекает слеза.
Ты зачем наступил ей на хвост,
не смотря на ее малый рост?
А обидеть ее так легко:
если что-нибудь не по душе,
перестанет лакать молоко
и ловить не захочет мышей.
(Народная песня)
2.Призказка
Животных обижать нельзя, тем - более, таких маленьких.
Вот мужик один пнул кошку - и исчез...
То есть, не сразу, конечно, исчез, не в момент. А - назавтра. Да так исчез, что до сих пор никто его не отыскал, даже в розыск объявили. Жена плачет: любила его... Дети... Кошка своя в доме, которую он ни разу не пинал, а даже наоборот, пускал на кровать с ногами. Соседи...
Впрочем, пропал-то он сам по себе: на рыбалку в выходной день поехал да там, кажется, утонул, и никто его ни с какой кошкой не связывал, - причем тут кошка?
Это уже потом, все перебрав и мысленно простившись, кто-то из упомянутых соседей вспомнил: дескать, пнул Николай Иваныч кошку на перекрестке, угол с Коммунальной. А бабка Простипома заметила, что, мол, грех. Ну, вот и повелось, как байка.
Хотя, если разобраться, то ведь и кошка сама тоже пропала. Она пришлая была, страшная, какая-то долговязая и непропорциональная, никто из местных и держать такую не стал бы. Откуда появилась неизвестно. Видели ее идущей вдоль больничного забора, а на перекрестке заметили, как пнули ее. Мужик этот пнул, Николай Иванович Скворечников, собственной ногой.
Он потому и пнул, видимо, что испугался: жуть была, а не кошка, чужая, подозрительная, взгляд змеиный, брюхо рахитное.
И исчезла наверняка туда - же, откуда пришла, а именно домой к себе.
А удар не смертельный был, так - себе пиночек, легкий.
Вообще, любил Николай Иванович животных. Жену любил, детей... Рыбалку... Лет десять тому назад держал в сарае кабанчика. На сало никогда не скупился, потому как и соседей уважал, - некоторые, такие как Простипома, доели гостинцы только в прошлом году. Доели и в знак благодарности сочинили про доброго человека анекдот. И забыли.
Удочку на реке нашли и снова забыли. Жена забыла, дети...
Кошка в бывшем доме Николай Иваныча - к Евгению Станиславовичу привыкает.
Привыкнет.
Обязательно привыкнет.
Дети же привыкли.
3.Джон Уэсли
У Джона появилась неприятная привычка задумываться о своем возрасте. Причем, делал он это исключительно по утрам, едва проснувшись, отчего день еще в начале портился и весьма тускнел. Туман, известная английская достопримечательность, дополнял душевное расстройство старого слуги, поэтому вид Джона, выражение его почти аристократического лица и все остальное во внешности было с некоторых пор унылым, похожим на этот туман.
Возникла привычка неспроста. Надо сказать, что Джон Уэсли слыл весьма здравым и рассудительным человеком и вряд ли когда стал сетовать на преклонный возраст, будучи уже давно вдовцом, вырастивший детей и ставший наконец дедом, если бы не одно внезапное обстоятельство, побудившее его. Обстоятельство уже полтора месяца проживало на втором этаже замка, в столовую спускалось в шелковом пеньюаре, не любило укладывать длинные вьющиеся каштановые волосы и всегда мило, с долей лукавства, улыбалось старому прислужнику. Звали это чудо Александра.
Ровно полтора месяца назад хозяин замка сэр Честербилд оповестил управляющего о скором прибытии некой гостьи, которую надлежало встретить в Хитроу и поселить в двух лучших гостевых комнатах. Джон надлежаще исполнил распоряжение и в первый же миг знакомства был одарен Александрой взглядом, полным нежности, романтичности и давно забытого тепла. Джон был пленен.
Тем же вечером – а он любил на ночь зажигать в своей комнате свечи – старик долго смотрел на свечные огоньки и пытался вспомнить лицо покойной супруги. К ужасу своему осознал, что сделать этого не может, а представляет себе лишь очаровательную молодую «распутницу»,- так назвал гостью повар. Джона непривычно лихорадило, левая сторона груди отяжелела и сжалась, ему сделалось грустно-грустно, но только утром, прервав хлипкий сон, Джон понял, от чего... Он стал слишком стар для восприятия такого лукавого взгляда. Понял и стал совершенно сер и уныл, как сам английский туман.
Александра не являлась пассией тоже уже немолодого сэра Честербилда, тем-более, что сам он практически в замке не жил, предпочтя ему небольшой лондонский дворец. Личность ее оставалась загадкой для обитателей этого дома. К тому же следом из аэропорта был привезен багаж: дюжина тяжелых коробок и два деревянных ящика, которые внесли по лестнице во вторую комнату и там заперли. Все имеющиеся ключи от комнат Александры, исполняя волю хозяина, Джон передал постоялице. Зародыш ревностного недовольства при этом был старательно подавлен.
Вела она себя скромно, за упомянутым исключением являться ко столу то в пеньюаре, то в коротком халатике, за что бездельник Мак-Гоуэн за глаза прозвал ее русской распутницей. Да еще этот взгляд ясных голубых глаз, так ранивший сердце старика Уэсли. Она уходила наверх, пребывала в своей спальне, где даже не запиралась, либо уходила в комнату с коробками, где непременно щелкал дверной замок, и чем-то там занималась, а может, ничем не занималась, лишь создавая вид некой занятости.
А у Джона появилась тяжелая привычка задумываться о возрасте. От этого он еще больше постарел.
4.Александра Острежалова
Да, волосы она не укладывала, потому что ей действительно нравилось и шло ходить с распущенными, зато расчесывала и обихаживала их подолгу, глядя на отражение в зеркале. А зеркала в замке, приютившем ее сейчас, восхищали своими размерами и красотой обрамления. Они были явно старыми, накопили, как это обычно водится у зеркал, много негатива и, по-хорошему, их следовало давно утилизировать, однако на этот случай девушка считала себя защищенной одним, лишь ей ведомым, оберегом.
Она смотрела на полутемное отражение и улыбалась. Этот странноватый чопорный домоуправляющий Джон... Так забавно краска заливает его бесцветное лицо, так застенчиво прячет он взгляд при встрече... А это вдруг вспыхнувшее чувство раненой гордости, когда он отдавал ей запасные ключи, чего наверняка не делал ни разу за всю многолетнюю службу в замке... И потом - смущение, бессловесная просьба простить нелепую вспышку.
Ходить по замку в пеньюаре Александру не стесняло. Она привыкла везде чувствовать себя как дома, и именно свобода поведения помогала ей в этом: окружающий мир становился таким, какой был нужен ЕЙ. Тем-более, что тут практически никого не было: уборщики работали приходящие, садовник проживал отдельно, официанта не держали за ненадобностью... Был только повар ирландец, тип весьма неприятной наружности, да старикан Джон Уэсли, чем-то напоминавший Александре ее отца.
Родилась и училась Александра Острежалова в Москве, затем долгое время стажировалась в Америке и наконец переехала в Англию. Таковы были ее главные жизненные повороты.
Личных вещей у нее водилось немного, тому учила практичная штатовская наука жизни, столь не любимая в ее родном отечестве. Американец живет непривязанно, если ему требуется по какой-то причине сменить работу и переехать на новое место, он просто продает дом, вещи, часто и машину, с двумя-тремя чемоданами садится в транспорт и отправляется куда ему нужно. Там он покупает или арендует жилье, вполне возможно тоже с обстановкой, вносит в него свой нехитрый багаж, покупает машину и едет к новому месту работы. Все. Так и Александра – старалась не привязываться абсолютно ни к чему и ни к кому. Только в российском паспорте стоял у нее штамп с московской пропиской и более – ничего. По тому адресу жили уже другие люди.
В Америке она была нарасхват! Варианты будоражили ее: там и арабский миллиардер с сетью пластических клиник, и какой-то китайский эмигрант, славший каждое утро по грузовичку роз, владелец, кажется, всей китайской народной медицины, какая только существует в мире, и нефтегазовые соотечественники, сменившие автоматы на футбольные клубы... Все обещало ей процветание и любой достаток, но все это было чужое, за которое подразумевалась плата собою – собственной свободой, именем и телом.
Что касается знаний Александры, то они были широко разнообразны: от генетики до востоковедения; а вообще, она училась медицине, это было наследственно.
Ее отец, академик Александр Острежалов, занимался онкологией, провел жизнь в извечных разъездах по миру и однажды, уже будучи стариком, обеспечил единственному, к тому же позднему ребенку драгоценную стажировку. Он вложил в образование дочери все свои деньги и как нормальный любящий отец – не ждал дивидендов. Огромная светлая душа, кристальнейшая честность увы не помогла академику в наступившей новой жизни, его свалили ученики – по заказу подмосковной преступной группировки.
Какие-то страшные истории рассказывали Александре после похорон, когда они покинули колумбарий. Угрозы, шантаж, периодические разграбления их пятикомнатной квартиры, то, как во всем этом ужасе в конце - концов отец проиграл сильному злу... То, о чем он ни разу не поведал ЕЙ, находящейся в тиши и благодати, заранее оплаченной ИМ!..
Через два дня после похорон на нее вышли бандиты.
Вышли неудачно. Она успела в аэропорт, а в аэропорту незнакомая женщина с трауром в одежде вручила Александре большой белый пакет.
В самолете она вскрыла пакет.
И прилетела в Америку совершенно ДРУГОЙ Александрой.
Она не выбрала миллиардера, она выбрала Гарри.
5.Гарри Честербилд
В детстве Гарри Честербилд не был избалованным ребенком. Он, рано отданный в престижное учебное заведение, почти все детство и отрочество провел в интернате, где проявлял равный интерес как к наукам, так и к спорту. Он плавал, занимался верховой ездой, гольфом, футболом; наверное, больше других уделял внимание биологии и вечерами пропадал в лаборатории, где жили белые мыши и другие забавные, но подопытные зверьки.
Отец Гарри, сэр Уинстон Честербилд, ловелас и кутила, слыл в те времена одним из богатейших людей Лондона. Он вправе гордился подающим надежды отпрыском, которому пророчили добрую славу, но в то же время наклонности сына, любовь к «бесполезной» биологии пугали и коробили его. Навязчиво мечтая о расширении семейного бизнеса, он в какой-то момент вступил в клуб «Золотая ваза»,совсем не предчувствуя беды. Сэр Честербилд спонсировал программу одного из тайных членов клуба, боролся с лейбористами за создание английского парламента, но страшно прогорел и по стечению обстоятельств оказался должен всему этому странному сообществу. Чтобы не погрязнуть в процентах, ему пришлось делиться фамильным делом. С тех пор чувство стыда перед Гарри и предками, галереей портретов висящими во дворце, переполняло душу старого Честербилда. Он ждал и надеялся, что именно сыну предстоит вернуть былую мощь их семьи.
Однако, Гарри оказался весьма далек от бизнеса и политики. Когда ему минуло двадцать четыре года, он, выпускник Кембриджа, попал в США. Там случилась, как сам он считал, некая грандиозная афера, затеянная непонятно кем и неизвестно для чего. Поговаривали, что группа ученых идет на нобелевскую премию. Ему даже дали поработать и получить неплохую отдачу от знаний. Но вскорости все закрыли, приехали какие-то непонятные люди и их лабораторию опечатали, изъяв при этом компьютеры, документацию и индийского специалиста по опухолям. Выяснилось, что разработки вела арабская фирма, ставшая вдруг не в угоду американским властям, хотя... В этой стране все может быть наоборот, там очень мало правды, как думал Гарри. В суматохе ему посчастливилось вынести из лаборатории флэшку своих наработок.
После этих событий он стал читать лекции по анималотерапии, чем весьма увлекался и в чём преуспел.
Надо сказать еще, что Гарри Честербилд пользовался ошеломляющим успехом у противоположного пола. Тому способствовала внешность, замешанная на благородной, но мало испорченной крови, воспитание, позволяющее выглядеть и джентльменом и наглецом одновременно, и его какая-то болезненная честность, коей он поражал всех знакомых дам. Если бы каким-то образом Гарри вдруг оказался британским принцем, этому бы вряд ли кто-то удивился.
Другой вопрос, пользовались ли дамы успехом у столь завидного жениха. Еще в Кембридже у него случился роман с Линдой, дочерью министра финансов, что обрадовало Честербилда-старшего, однако сам министр, не без участия которого действовала злополучная «Золотая ваза», поспешил оградить свою красавицу от дальнейшего развития событий. Гарри потерял Линду из вида, а другие студентки мало чем интересовали его: все они были слишком навязчивы и в то же время не интересны своей одинаковостью.
Но все когда-нибудь случается.
И однажды, после очередной лекции в Филадельфии, к нему подошла ОНА.
Она была очень очаровательна! Не журнально красива, а именно очаровательна – тем милым уютным очарованием, по которому Гарри всегда тосковал. Спиральки каштановых волос обвивали ее плечи, глаза изливали голубой свет и смотрели в глаза молодого человека так просто и легко, что он неожиданно для себя смутился.
«Александра Острежалова», - представилась она.
Легкий русский акцент добавлял ей привлекательности.
Гарри улыбнулся, настраиваясь на знакомство. Но зачем-то, так же неожиданно растерявшись, спросил: «Чем я могу вам помочь?»
Спросил и обругал себя мысленно за внезапную бестолковость.
Александра же, казалось, не заметила его растерянности. Она заговорила о теме лекции, упомянула что-то о старых разработках в области фелинотерапии, об опытном облучении кошек и о чем-то еще, - лектор прослушал почти весь ее рассказ.
Девушка была воистину прекрасна!
Наконец он справился со ступором и, не отвечая на пропущенный мимо ушей вопрос, пригласил ее прогуляться.
Александра, улыбнувшись, согласилась.
И они окунулись в счастье! Исчезло постоянное напряжение, мысли о работе оставили Гарри, и началось это удивительное состояние, когда отдаешь себя полностью, не заботясь об отдаче. Они гуляли до одури, пропадали в сумасшедших путешествиях по морям и джунглям, охотились в прериях, рыбачили на Мадагаскаре, странствовали по Европе на автомобиле и надолго забросили все дела.
Лишь через год Гарри смог сообразить, что уже где-то встречал такое имясочетание – Александр(а) Острежалов(а)... Он долго рылся на полках памяти и наконец отыскал проштудированную в юности машинописную брошюру, пожелтевшую от неподобающего хранения в личной библиотеке «Ужасного Альберта».
Ужасным Альбертом они называли своего учителя биологии в колледже. Вернее, называли все, кроме Гарри, который, напротив, легко относился к уродливым шрамам и хромоте того, без страха приходил в учительскую комнату, слушал его рассказы и читал его книги. Там он прочел и потрепанную самодельную книжицу, написанную русским диссидентом, кажется, Гринбергом, о неизвестных советских опытах в области лечения онкологических заболеваний. На тех страницах фигурировало сочетание Александр(!) Острежалов(!) Да, Гарри вспомнил наверняка, поскольку оно далось ему тогда с большим трудом в произношении.
Вспомнил и спросил у любимой девушки, что бы это значило?
Александра рассказала ему об отце.
А пока он переваривал информацию, открыла в своем буке запароленный файл и показала то, что сама когда-то обнаружила в переданном ей неизвестной женщиной конверте.
Что это была за женщина и какое отношение имела она к ее отцу, осталось для Александры загадкой. Женщина была в трауре, это все, что запомнилось напуганной девушке.
Секрет, доверенный Гарри, требовал осмысления.
6.Сэр Уинстон
Камин горел – ярко, ровно, заманчиво... Голубое газовое пламя обтекало бутафорские поленья, потрескивала встроенная в очаг электроника; вокруг сэра Честербилда возвышались стены фамильного дворца. Стены давно были упакованы в фальшивое полимерное дерево, а деревянное кресло–качалка, баюкавшая глав чуть ли не всех поколений, содержалась в музейном покое. Уинстон Честербилд пользовался пластиковой мебелью.
Вокруг все было искусственным: ковры без шерсти, одежда без доли хлопка, пища, созданная из нефти, люди, сделанные по образцу, камин, напоминающий крематорий...
«Как и я сам»,- вдруг подумалось ему.
Такой же искусственный, фальшивый... А если хорошо разобраться?
Корнелия читала ему книгу, и сэр Уинстон с сожалением отметил, что она абсолютно не умеет читать вслух.
Тщательно разобраться... Честербилды всегда были богаты, с разницей лишь в оценках состояния, но для своей эпохи каждая из этих оценок была весьма высока. Фунт, равно как и доллар, непостоянен, меняются времена и нравы, все течет... Если прадед сэра Уинстона имел сотню мясо-молочных ферм, то дед делал фунты на оружии; отец же, достопочтенный Уильям Честербилд, и вовсе добавил к владениям доли нескольких нефтяных компаний, посчитав, что ее запасов хватит на восемь поколений... Уинстону досталось все! И за какие-то двадцать семь лет, ничуть не приумножив, поделился он: в казино – мясными фабриками, в политике – акциями, в любовных романах – миллионами отступных... Фермы давно не приносили прибыли из-за вынужденных мер, связанных с животными эпидемиями, словно напасть обрушившимися на Европу, а оружием теперь торговали другие люди...
Корнелия перешла к длинному монологу главного героя. Ее рыжие локоны свисали почти до книги, скрывая лицо, и было не ясно, то ли это читает она, то ли текст воспроизводит какой-то невидимый искусственно созданный прибор. Сэр Уинстон чувствовал с некоторых пор все возрастающее отвращение к своей молодой жене.
Что же осталось? Пять процентов в Англии, два процента в Европе, сеть фармацевтики и кой-какие зацепки в парламенте.
Еще: глубоко проникшая горечь от собственных прожитых лет, которые дал ему Господь и которые он так бездарно потратил. Фальшиво потратил, бессмысленно, практически ни на что – на так называемые удовольствия, во время которых легко, но после которых пусто.
И вот этим годам приходит конец...
Так говорят врачи...
Хотя, почему же бессмысленно? У него есть сын, который не прожег, в отличие от отца, юность, не спускает куда ни попадя капиталы и который наконец выбрал себе спутницу жизни!
Как же надеялся сэр Честербилд на своего любимого Гарри, изо всех сил стараясь направить его в экономическое русло. А Гарри, бессознательно копируя рано умершую мать, увлекался чем угодно, только не построением капитала. Интересно, как он смог сблизиться с этой прагматичной Александрой?..
Вот кто поднимет род Честербилдов, эта хрупкая русская девчонка! Вот у кого трезвый ум и задатки железной воли, способности и наверняка талант. Как ловко окрутила она сэра Уинстона, все разложив по полочкам, - позавидовал бы сам Адам Смит. Все в ее идее продумано и с позиции морали и нравственности, и с гражданской позиции и с экономической. Одна лишь неприятная деталь во всем задуманном мероприятии - это вынужденная игра «ва-банк», на которую он, впрочем, уже согласился и которой в его экономическом положении оказалось не избежать.
Сэр Уинстон Честербилд, по сути, стоял на грани банкротства...
На грани жизни и смерти...
Почти без выбора...
Слишком много многоточий в рассказе о сэре Уинстоне...
Книжный герой наверняка эмоционален и в монологе это должно особенно проявляться, однако Корнелия скупа на интонации. В ее повествовании герой запинается о слова, теряет смысл собственной речи и вдруг переходит на монотонный бубнеж там, где, казалось бы надо кричать. Сэр Уинстон ошибся, посчитав эту рыжую идиотку умной и благонадежной. Как всегда – ошибся.
Интересно, каких отступных потребует при разводе Корнелия?..
А развода не избежать...
Потому что как вдове ей практически ничего не отписано...
И она это знает...
Надо бы в чем-то ее уличить, например в неверности...
Скрытое рыжей завесой лицо. Скрытная лисья натура, что-то таит она в себе, чем-то обернется в недалеком будущем. Нужно поторопиться. Наверняка ей известны все «тайные» планы семьи Честербилд.
Аккумулировать в домашних животных гамма – излучение... Стоимость одного экземпляра – порядка пятидесяти миллионов... На девяносто процентов снижается риск возникновения опухоли...
Спасенные поколения...
Миллиарды фунтов стерлингов!. .
Сэр Уинстон остановил мучительное чтение и прогнал молодую жену взмахом руки. Корнелия в сердцах бросила книгу в камин. Пошел настоящий дым. Честербилд задумался о кремировании...
7.Мак-Гоуэн
Ирландец Мак-Гоуэн ни разу в жизни не бывал в Ирландии. Надо сказать, это ничуть его не смущало, так как не бывал он нигде вообще, кроме Лондона и этого замка, в котором служил уже десять лет. Родился он неподалеку от Шеффилда, родился незаконно, но наверняка знал свои корни, знал, что отец его ирландец, причем чистокровный, и мать ирландка, которая его бросила от стыда, спасаясь до сих пор в монастыре Святой Марии. Большего он знать не желал. Увидеть родителей Мак-Гоуэн не стремился, не испытывая никаких чувств, да и вообще к тридцати годам чувств в нем водилось немного; он был посредственный человек, посредственный гражданин и так-себе повар.
Основным увлечением повара в замке, при невеликой занятости, стал просмотр телевизионных программ. В телевизор он мог пялиться сутками напролет, зачастую пропуская время подачи пищи, которая, как известно, в Англии весьма мудрено распределена по часам. Готовка еще более-менее удавалась – прозапас на неделю вперед, тому способствовал холодильник и микроволновка, а за распорядком приходилось надзирать старому консервативному Джону. Из-за этого частенько возникали ссоры, в коих ирландец чувствовал свою правоту: единственная постоялица замка принимала пищу два раза в день, и остальные сервировки стола производились зря, чего никак не хотел понимать Уэсли. Так они и жили: Джон в постоянной заботе о традициях, повар в непрерывном просмотре сериалов и новостей. Чашка чая «эрл грэй» или кружка эля перед экраном погружала ирландца в мир фантазий и долго удерживала там.
В тот день Мак-Гоуэн мечтал о чуде, это была одна из его излюбленных фантазий... То есть, конечно, все его фантазии строились на нереальном везении и походили на фильм с хэппи-эндом. Но здесь повару несказанно везло, он получал наследство почему-то именно от двоюродного дедушки из Австралии, красавица Александра вешалась ему на шею, и они пускались в путешествие к далекому зеленому острову на своей яхте, чтобы там жить припеваючи, любить друг – друга и быть счастливыми.
По телевизору шел сериал про любовь – о чем еще бывают сериалы? – когда в холле дзынькнул звонок и следом послышался звук открываемой двери: перезвон висящих над ней колокольчиков. Видимо, пришел какой-нибудь посыльный или другой нежданный посетитель. Потому что к прибытию гостей обычно готовились, о них заранее предупреждали, и Джон Уэсли буквально не покидал пределов кухни. Ирландец тотчас же забыл о звуках.
Из кухни, если выйти через заднюю дверь, можно было попасть в сад. Этой дверью часто пользовался садовник, однако повар с ним не приятельствовал, а лишь кормил и поил чаем. Садовник не надоедал, иногда даже посмеивался над нелюдимом, вслух же ничего не говорил, считая, что в конце-концов каждый имеет право на своих тараканов в голове. Этим утром садовника вызвали в хозяйский дворец для осмотра бонсаи.
Спустя некоторое время, после нафантазированного полета на параплане, Мак-Гоуэн охотно уснул. Снилось ему что-то неясное, неразборчивое в очертаниях, похожее на вздувающиеся клубы дыма или пара, затем вдруг пахнуло неприятным и повар резко проснулся.
Первое, на что он обратил внимание, были настенные часы: оказывается прошел уже час после подачи обеда, а его так никто и не потревожил. Неужели старик Уэсли изменил своей привычке? Или что-то случилось?..
Телевизор молчал, как-будто не было электроэнергии.
Тут Мак-Гоуну вздумалось посмотреть вверх и он вскочил от неожиданности. Под высокими сводами его владений густым серым потоком перетекал от стен к металлической вытяжке что ни на есть самый настоящий дым. Им же и пахло вокруг.
Мечты покинули незадачливого повара. Бегая по кухне, он все искал источник задымления, даже не сомневаясь, что пожар произошел по его вине. Однако чем дольше он суетился, тем отчетливее понимал, что никаких плит и вообще нагревательных приборов он, по причине долгого сна, не включал. Что и дым-то вовсе не поднимается снизу, а как раз просачивается над дверью из столовой.
Повинуясь незнакомому доселе внутреннему голосу, повар смело рванул створки. Столовая оказалась полностью задымлена. Дверь в холл при этом почему-то не открывалась, хотя кому как не ему было знать, что в них не имелось никакого запора. А дым шел откуда-то из жилых помещений замка и нужно было что-то срочно предпринимать.
Мак-Гоуэн побежал в сад. Оглядев мимоходом со двора все здание, он понял, что пламя хозяйничает на втором этаже, там уже высыпались стекла, и из оконных проемов падали горящие ошметки толстых портьер. Пожар бушевал вовсю.
«Почему же не работает система тушения?» - подумал повар.
Все было очень странно. Парадная дверь оказалась подперта снаружи двумя садовыми лопатами, Мак-Гоуэн потрудился, прежде чем выбил одну из них. Он еще вспомнил про свой сотовый телефон, который остался где-то на кухне, и про то, что наверное следует вызвать пожарную команду... С этими мыслями он и взбежал по лестнице на горящий второй этаж.
Александру ирландец вынес первой.
Затем вернулся за Джоном Уэсли, который тоже без сознания лежал подле неизвестного электронного аппарата.
В комнате все было перевернуто и засыпано кошачьим кормом из разорванных пакетов.
Руки и ноги обоих жертв были прочно стянуты широким оранжевым скотчем.
Но они оказались живы.
Мак-Гоун отыскал в кармане управляющего телефон и позвонил.
8.Кэтти
Кэтти была откровенной глупышкой в детстве и короткой юности, которой даже не насладилась вдосталь, вдруг в одночасье встретив свою первую любовь. Ей не очень везло на ухажеров – из-за нескладности фигуры, - да она и не грустила, будучи совсем молодой, жизнерадостной и беззаботной. Целыми днями играла со сверстниками во дворе, рылась в песочнице, с огромным интересом любила наблюдать за деловитыми голубями и, может быть, иногда мечтала полетать с ними по такому прекрасному широкому небу.
Но Кэтти не думала даже, что однажды мечта ее сбудется.
И что прежде – придет любовь.
А может, это была и не любовь, а просто инстинкт продолжения рода?
Началось все с того, что Кэтти отметили и выбрали. Лежа в уютной корзинке, она путешествовала в автомобиле, что, впрочем, было ей безразлично, но уже тогда чувство некой особенности посетило ее юное сознание. Она не могла осмыслить, но хорошо чувствовала, как что-то важное, ответственное поселяется в ее судьбе. Облизывая шерстку, Кэтти вдруг иногда впадала в задумчивость и подолгу замирала то с поднятой лапкой, то в какой-нибудь другой неудобной позе. Нечто великое и необходимое предстояло ей совершить в этой, казалось бы, маленькой кошачьей жизни, и Кэтти всецело была готова к этому.
Потом ЕЕ познакомили с НИМ. Ну и пусть он был не вполне аристократичен и воспитан, зато от него пахло фермой, этот запах очень нравился Кэтти: со специфическим оттенком дикой жизни, охотой на мышей и постоянными приключениями. А ей нравились приключения, да... Ах, боже мой, как ей нравились приключения! Погони за грызунами, драки на крышах, ограбления деревенских погребов, - это же все так интересно, так героически!.. Конечно, Кэтти не собиралась в этом участвовать, еще чего не хватало... Но оно так заводило и будоражило ее, что, познакомившись с Томом, она сразу же признала в нем своего героя и отдалась беззаветно и преданно, вдруг обнаружив приятные любовные познания.
Еще пребывая в отголосках романтики, Кэтти обрела дом. Никто ей уже был не нужен, Герой остался в глубинах памяти, а приятное осознание значимости поднялось на первое место.
Дом пах тоже приятно - стариной и уютом; а еще – ЕЙ, Хозяйкой, которая непонятно откуда взялась, но сразу определила свою роль в жизни молодой кошки. Хозяйка кормила вкусной едой, следила за чистотой лотка, водила на балкон гулять по цветочным горшкам и, что самое важное, спала вместе с Кэтти на огромной теплой кровати. Тогда, в моменты сна, кошка вбирала в себя весь негатив старых зеркал. Обеим было от этого хорошо.
Здесь, в доме, у доселе беззаботной Кэтти появилась серьезная обязанность, даже две. Во-первых, она со временем почувствовала в себе странные изменения и инстинктивно поняла их суть, а во-вторых, теперь она обязана была по нескольку часов в сутки проводить в жаркой металлической камере, где, впрочем, просто спала и ничего не делала. Тайным животным чутьем своим ощущала она постороннее воздействие, которое наделяет ее будущее потомство чем-то сверхъестественным, чем-то таким, чего она даже не сможет понять, а сможет лишь слепо гордиться своими многочисленными детьми.
Тянулось время, за которое Кэтти отяжелела и стала менее подвижной. Ей казалось, что в животе слишком много котят, что она может не справиться с такой ношей, и поэтому редко вставала. Хозяйка всегда была рядом и каждый день прикладывала к кошачьей утробе какие-то провода, коробочки, палочки... Кэтти было все-равно. Мысленно она уже чувствовала себя особенной.
Но в один момент все вдруг закончилось.
Какие-то люди, незнакомые и страшные, пришли в дом и стали творить зло. Упала навзничь Хозяйка, потом приволокли еще связанного старика, все в доме стало вверх дном. Женщина с рыжими волосами грубо схватила Кэтти и сунула в холодное нутро пластмассового контейнера. Что было потом, куда ее везли и зачем, кошка уже не ведала. Только услышала под конец ужасный рев, заставивший накрепко прижать уши.
Потом, видимо, случилось непредвиденное, поскольку контейнер уронили, и Кэтти больно ударилась о твердое. Вокруг творилась мельтешащая суета, кто-то кого-то хватал, догонял, сновали тут и там люди, мелькали ноги... Свободная, она просто зашагала, стараясь не попасть под эти ноги, - без цели и направления; Кэтти попросту растерялась, что со всяким может случиться.
Затем она попала на огромное-преогромное поле, каких не видывала сроду.
Над полем висело еще больших размеров небо.
Под небом возвышалась громадина с лестницей, по которой поднимались люди.
И Кэтти вдруг поняла, что сейчас она будет летать – не сама, конечно, а с помощью вот этого дома с крыльями. Она пошла рядом с мужчиной в длинном плаще, скрываясь под висящими почти до ее роста полами, пошла по лестнице, затем по длинному коридору, выбирая место. И наконец, уткнувшись в мягкую обшивку стенки, легла. Она очень устала от последних событий. Невзирая на шум и вибрацию, Кэтти уснула и всю дорогу спала, позабыв о Хозяйке.
Самолет летел.
Самолет «Боинг – 747» авиакомпании «Аэрофлот» летел домой.
9.Николай Иванович.
Николай Иваныч Скворечников с детства ненавидел рукотворные домики для птиц! Они мучили его сознание, снились по ночам, преследовали наяву! Скворечники стали для него олицетворением зла и насилия, причиной нервных расстройств и психических заболеваний.
Утрированно, конечно, ибо на учете Николай Иваныч не состоял, и глаз у него на нервной почве не дергался. Однако, кровушки за всю жизнь было попито этими скворечниками весьма немало, что прибавляло ему грусти и поддерживало в организме непрерывное беспокойство. От этого Николай Иваныч лицо имел морщинистое, а выражение его всегда сосредоточенное.
С чего это началось, он теперь и не помнил, все случилось давно. Уж и, наверное, многочисленные подробности за пятьдесят лет стерлись, оставив сам факт. Да то еще, что пожаловаться на свою беду было Николаю Иванычу некому! Вот и носил ее в себе, держал родимую, боясь проболтаться и навести на себя стыд под старость лет: что люди скажут - скворечников боится!..
Так и жил, с такой проблемой.
А в тот день будто взбесились все!
С самого утра дернул его родной сынишка, тоже Колька, научи, мол, да научи скворечники делать. Отмахнулся от него Николай Иваныч, стал темнее тучи, на работу пошел не в настроении.
Запорол брак. Он на арбузолитейном работал, в пятом цехе, корпуса арбузные штамповал... И что-то надломилось в нем ближе к обеду, о сыне подумал: ведь не правильно с ним обошелся, не по отцовски! – рука дернулась на заготовке и – шлямп! – нестандартный арбуз!
И мастер, будь он неладен, как раз мимо проходил.
«Что это, - говорит, - ты, Николай Иванович, ну прямо скворечник какой-то заместо арбуза изготавливаешь ?!»
Опустились руки, невмоготу стало работать. Отправился он в буфет.
А буфетчица Зинка:
«Берите, Николай – свет – Иванович, новое пирожное на кремах под названием «скворечник», очень рекомендую, сама бы ела, да на диете десятый год…»
Отпросился домой, сказался больным.
Брел уныло по улице и слышал вокруг: «..да кто на этом ездит, это же не машина, а скворечник!..» - «..уйди, пацан, не то скворечник проломлю!..» - «..давно пора сносить этот частный сектор, ишь, понастроили скворечников!..»
Мозг Николая Иваныча кипел и выплескивался наружу.
Тут вдруг подходит к нему около пешеходного перехода долговязая беременная кошка да и говорит:
«А купите у меня, Николай Иванович, скворечник, хороший скворечник, добротный, рубленый на века?»
Не выдержал Николай Иваныч, осерчал, ну и подцепил легонько ногой будущую мамашу, взял грех на душу.
Только вреда-то ей этим вовсе не принес, обошлось все благополучно.
Хотя и чести тут никакой.
А кошка сквозь дыру в заборе на территорию онкологического отделения ушла, там, видимо, живет.
Вот и все, и вся история.
А куда, спросите вы, исчез сам Николай Иванович Скворечников?
Да никуда он не исчезал, у любовницы живет, на Староказачьей улице, дом пять, квартира двенадцать.
Там ищите.
Прости, Николай Иваныч!
Конец.
Верхнечонское месторождение, декабрь 2012г.(за три дня до конца света).