Преподобный Гермоген Киренский

               
    Имя иеромонаха Гермогена довольно часто встречается в исторических повествованиях, связанных с событиями на Амуре в 17-ом веке. При этом практически все авторы пишут о том, что он был захвачен бунтовщиками, убившими на Лене воеводу Обухова, и насильно увезен ими в Даурию. Вот, например как пишет об этом автор статьи, разме¬щенной на сайте «Русские церкви»:

    «Он сделался жертвою буйной шайки и разделил с нею ее участь. … Недовольные из казаков и всякого негодного элемента, подстрекаемые поляком Никифором Чернигов¬ским, напали ночью  на судно, в котором Обухов возвращался из Киренска в Илимск, и убили воеводу. Совершив злодеяние, преступники решили скрыться в Даурии, - обычном в то время притоне злодеев и разных искателей приключений. Отходя в путь, партия ув¬лекла с собою из мирной обители и старца Гермогена, невзирая на его мольбы и клятвы, призываемые на головы наглецов.
 
    Достигнув пустынных берегов Амура, злодеи, как истые каиниты, основали там го¬род и крепость для защиты и разбойничьих набегов; место водворения своего назвали Ал¬базинским острогом».
 
    Эта ошибочная версия была впервые опубликована  иркутским епископом Евгением, посетившим в 1913 г.  Киренский уезд.  В её основу  легла трактовка этих событий, изло¬женная еще раньше, - в книге "История Киренского Свято-Троицкого монастыря", издан¬ной в 1841 г.

    Сама по себе ошибочная трактовка некоторых исторических событий не является ка¬ким либо феноменом, и вполне объясняется малым числом сохранившихся документов. В том то и состоит труд историка-исследователя, - восстановить историческую истину по мере обнаружения новых архивных документов, внимательного изучения событий, про¬исходивших в это время в стране, других прямых и косвенных свидетельств истории.

    Однако порою,  ошибочная трактовка исторических событий используется в неблаго¬видных целях. Так вышеизложенную версию с восторгом подхватил  Владимир Бровко, – киевлянин, бывший сотрудник Генпрокуратуры Украины, ныне занимающийся историче¬скими изысканиями, прославившийся русофобской направленностью своих публикаций.

    Развивая эту тему он пишет: «как законопослушный подданный он (Гермоген) сам не мог покинуть свой монастырь и уйти неизвестно куда, вместе с бунтовщиками, если ко¬нечно не был с ними в сговоре... следуя этой логике Гермоген в Албазине мог  появиться только после 1674 г., когда Никифор Черниговский был помилован царским указом, а «Алабзинский воровской острог» стал  государственным острогом …».

    Свои умозаключения автор неожиданно завершает  враждебным выпадом: «… в РПЦ МП лихо фальсифицируется российская история, … в связи с утратой доверия к сведе¬ниям, сообщаемым церковными историками РПЦ МП, нам теперь необходимо будет дальше самостоятельно разбираться, и каждый раз перепроверять, все факты, связанные  с Гермогеном…».

    Что же касается Черниговского и примкнувших к нему казаков, то автор этого опуса пошел еще дальше, пишет: «…явился (имеется в виду – в Албазин) беглый вор и каторж¬ник Микишка Чернеговский и начал там по новой обустраиваться, да грабить инородцев, собирая, с целью выхлопотать себе помилование ясак для царя…». При этом, перескаки¬вая уже к нашему времени, договаривается до того, что «Как были «инородцы» бесправ¬ными рабами у русских, так они рабами и остались». (Читай. «Амурская дуга», часть 3).

    Но этого автору показалось мало, и он делает  отступление от текста, уже никак не связанное, ни с Черниговским, ни с Гермогеном. «… Для тех из «русских»,- пишет он, -  чье обличие хоть и с трудом, но можно отнести к европеоидной расе, в «новой Москве» … придумали самоназвание – «россияне». (При этом понятное дело, подразумевается, что у киевлян, к которым относит себя автор,  обличье, конечно же, европеоидное). Свое понимание  термина «россияне» автор-русофоб  формулирует в другой своей статье: «рос¬сияне - это  взрывоопасный коктейль из семи больших наций и других 187 народов» («Не¬знакомая история Польши», Народна Правда, 2012)
Вот, до чего можно договориться, опираясь на ошибочное толкование исторических эпизодов.
 
    Выражая уверенность в том, что Гермоген, «как законопослушный подданный   не мог покинуть свой монастырь и уйти неизвестно куда вместе с бунтовщиками...», автор, видимо, не задумывается над тем, чьим именно подданным считал себя Гермоген, и какому закону он был послушен. Между тем есть все основания считать, что он считал себя   исполнителем  заветов  опального патриарха Никона, а законом послушания – закон Божий.

    Автор настоящей статьи предлагает вниманию читателей материал, основанный на содержании сохранившихся исторических документов и внимательном изучении событий, происходивших в то время в стране. Этот материал, как ему кажется, раскрывает суть происходивших  на Лене и Амуре событий,  делает понятными многие ранее загадочные и непонятные действия их участников. Впрочем, так ли это, - судить читателю.

    В марте 1663 г. по просьбе крестьян и промышленников Ленского волока воеводе Лаврентию Обухову священником илимской Спасской церкви Амвросием Толстоуховым была подана челобитная с просьбой о  строительстве на Лене монастыря. Речь шла о сооружении первого монастыря в Забайкалье, и решение по этому вопросу принималось на самом высоком уровне, - патриархом Никоном. Настоятелем и организатором его  строительства  был назначен иеромонах Гермоген. Когда и при каких обстоятельствах он оказался на Лене, - неизвестно, но вышеизложенное дает основания считать, что Гермоген был лично знаком с Никоном, а тот, в свою очередь, считал Гермогена своим единомышленником,  -  проповедником своих идей и начинаний.

    Гермоген обратился к  тобольскому архиепископу Симеону, испрашивая благословение на созидание пустыни, и когда благословение последовало, им была заложена церковь во имя Живоначальной Троицы.  Обитель стала устраиваться под именем Усть-Киренской пустыни (небольшой православный монастырь, основанный в глухой местности).

    Нет сомнений в том, что для Гермогена главным в его жизни были проблемы духовной жизни. Он был активным сторонником начинаний патриарха Никона, его реформ, и весьма болезненно воспринимал разгоравшуюся в столице борьбу между царем и его окружением с одной стороны, патриархом Никоном и духовниками - с другой, за верховенство власти.

    Эта последняя мысль очень важна, и потому требует дополнительного разъяснения. Дело в том, что со времени восшествия на престол Михаила Романова в России установилась особая форма правления, по сути дела – двоевластие.  По возвращении в 1619 г. из польского плена отец Михаила Романова, - Филарет был возведен в сан патриарха. При этом он получил еще и титул «великого государя». Таким образом, получалось так, что страной управляли как бы два государя. Все дела докладывали царю и патриарху, от их имени решались государственные дела, писались грамоты, послы отправлялись в Россию, имея две верительные грамоты , - царю и патриарху.

    Но двоевластие было лишь видимым. Человек властный, не терпевший возражений, Филарет Никитич, по замечанию современников, до самой своей смерти в 1633 г. «всеми царскими делами и ратными владел». Злые языки утверждали, что в минуты раздражения он даже употреблял отеческую власть к своему молодому царственному сыну.
 
    Подобная система управления сохранилась и тогда, когда российский престол занял сын Михаила Романова, -  Алексей Михайлович, хотя патриархом к этому времени стал Никон, не имевший с царем кровной, как Филарет, связи. Алексей Михайлович тоже пожаловал его титулом «великий государь» и долгие годы все государственные дела решались ими совместно.
 
    Современному российскому читателю немного известно о деятельности патриарха Никона. Большинство из них, конечно же, знает о том, что нововведения Никона положили начало расколу русской православной церкви, появлению так называемых старообрядцев-раскольников, ярким представителем которых был протопоп Аввакум. Но мало кому известно о других деяниях Никона, кроме исправления церковных книг и изменения некоторых церковных обрядов.

    В частности мало кому известно, что он не ограничивался делами церкви. При его участии развернулась первая на Руси «антиалкогольная кампания». Вместо кабаков открывались «кружечные дворы», где подавали «по одной чарке человеку». Но не всякому. Священников и монахов туда вообще велено было не пускать, и питья им не продавать. «Прослышав о чьем-нибудь проступке, даже об опьянении, - вспоминал Павел Алеппский, прибывший в Москву со свитой своего отца, - патриарха Антиохийского, - он немедленно того заточает, ибо его стрельцы постоянно рыщут по городу и как только увидят священника или монаха пьяным, сажают его в тюрьму…».

    Борьба за трезвость сопровождалась борьбой за чистоту веры.  Никон  запретил живущим на Москве иностранцам носить русское платье и нанимать русских слуг. Им выделили «место компактного проживания», получившее название Немецкой слободы.  Царь поддерживал  идеи патриарха,  и первые годы патриаршества Никона в его дружбе с царем было временем взлета духовной власти на Руси.

    Однако уже с 1658 году в отношениях между государем и патриархом Никоном наступило охлаждение. Царь стал тяготиться опекой Никона, его вмешательством в государственные дела. Ситуацию усугубили внешнеполитические неудачи России в 1656-1657 годах, ответственность за которые окружение царя возлагало на Никона. В связи с этим Никон не участвовал в ознакомлении со многими отписками, поступавшими из Сибири, и принятии по ним решений.
 
    В качестве безмолвного протеста Никон 10 июля 1658 года  удалился на шесть лет в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, не отказавшись при этом от предстоятельства Русской Православной церкви.  Произошедшее не только не уменьшило амбиций патриарха, но привело к его более активным  действиям.  Никон выражал крайнее неудовольствие вмешательством светского правительства в церковное управление.

    Особенный протест вызвало у него принятие Соборного уложения 1649 года, умалявшего статус духовенства, ставившего Церковь фактически в подчинение государству. Идее национальной Церкви он противопоставил идею вселенской Церкви, обладающей большим авторитетом, чем государство. Такова была обстановка в стране ко времени описываемых событий на Лене. Церковные власти   в это время претендовали на верховенство над светской властью.

    Послание архиепископа Тобольского и всея Сибири Симеона с благословением строительства Усть-Киренского монастыря было последним, - в 1664 году он был снят с  должности и отправлен в Москву в результате грандиозного скандала, разгоревшегося в Тобольске между ним и воеводскими властями. Одним из последствий этого конфликта явилась скоропостижная смерть Петра Бекетова.  Гермоген был шокирован этой новостью, показавшей всесилие светских властей. Воспринял это, как недоброе предзнаменование, - он знал уже, что в столице полным ходом шла подготовка к лишению патриаршего сана Никона, - его кумира.

    На место Симеона, с которым Гермоген был хорошо знаком и вел  переписку, заступил новый архиепископ, - Корнилий, назначенный  деятелями недавно созданного Монастырского приказа, то есть, по существу, - светской властью. Предчувствие не обмануло Гермогена, -  Церковный собор 1666 года осудил претензии Никона на власть и отстранил его от патриаршества.

    Тем самым был вновь подтвержден принцип верховенства светской власти над Церковью. Большинству современных читателей малоизвестно, что раскол русской православной церкви имел двойной характер, - не было единства и среди проповедников новообрядчества. Жертвой этого нового раскола стал и сам  Никон, сосланный после отстранения его от патриаршества в Феропонтов монастырь.
 
    Собор одобрил книги новой печати, утвердил новые обряды и чины, и наложил страшные проклятия и анафемы на старые книги и обряды. Двуперстие собор объявил еретическим.  Проклял  тех, кто будет совершать службу по старым книгам. В заключение собор изрек: «Если кто не послушает нас или начнет прекословить и противиться нам, то мы такового противника, если он - духовное лицо, извергаем и лишаем всякого священнодействия и благодати и предаем проклятию; если же это будет мирянин, то такового отлучаем от св. Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, и предаем проклятию и анафеме как еретика и непокорника и отсекаем, как гнилой уд. Если же кто до самой смерти останется непокорным, то таковой и по смерти да будет отлучен и душа его пребудет с Иудой-предателем, с еретиком Арием и с прочими проклятыми еретиками». Вообще-то говоря, эти проклятья были обращены в адрес старообрядцев-раскольников. Но по существу они относились и к Никону и его единомышленникам, в том числе и  Гермогену.
    Эти ужасные проклятия возмутили даже самого Никона. Он признал их безрассудными.

                *

    В 1665 году страсти прокатились и по берегам Лены. В результате разгоревшегося бунта был убит илимский воевода Лаврентий Обухов. Было ясно, что как только весть об убийстве Обухова дойдет до якутского воеводы, он пошлет на Киренгу  служилых людей и бунтовщикам тогда не миновать расправы. Оставалась одно, - бежать на Амур. Организацию  этого дела пришлось взять на себя Никифору Черниговскому, как невольному инициатору случившегося, человеку наиболее опытному и старшему по возрасту.

    Продвижение бунтовщиков по Лене  сопровождалось, пишут историки, грабежом пашенных крестьян, приказных и торговых людей, о чём было много отписок. Бунтари прибирали к рукам дощаники, оружие с боезапасом, хлеб, иные продукты питания, - одним словом, все, что нужно было для долгого похода. На  пути к ним приставали новые люди, тоже пожелавшие идти в Даурию.
 
    Историки пишут, что бунтовщики насильно увели с собой иеромонаха Гермогена.  Но, скорее всего, он пошел с бунтовщиками сам по доброй воле, - в виде протеста против произвола  властей, подобно тому, как это сделал патриарх Никон, удалившись в Воскресенский  Новоиерусалимский монастырь. Гермоген, вероятно, надеялся, что там, в Албазине, куда направлялись бунтовщики, - вдали от воевод ему удастся осуществить принцип верховенства духовной власти, проповедником которого был опальный патриарх Никон.

    О добровольном участии Гермогена в этом походе свидетельствует и то, что он забрал с собой церковную утварь, включая икону Божьей Матери "Слово плоть бысть" и «Нерукотворенный образ Спаса». Вместе с Гермогеном пошел в Даурию  священник Максим Толстоухов, - по всей вероятности, сын или родственник настоятеля илимской Спасской церкви Амвросия Толстоухова и четверо монахов.
 
    Придя в Албазин, Гермоген еще  усерднее предался молитвенным подвигам иноческой жизни. Ведь в  годы освоения восточных регионов именно православное духовенство являлось основоположником и носителем духовной крепости и духовной культуры первопроходцев.  Общим для них правилом  было: «где зимовье ясашное, -  там и крест или впоследствии часовня; где водворение крепостное, - там церковь и пушка; где город, - там  церковь и монастырь».

    Под  руководством Гермогена уже при возведении Албазинского острога  в «надолбах»  была возведена часовня в честь Николая Чудотворца,  на территории острога – другая, - в честь Воскресения Господня,  позже перестроенная в Воскресенскую церковь с приделами в честь Владимирской иконы Божией Матери и Архангела Михаила. В 1671 году  в четырех километрах выше Албазина   в урочище Брусяной Камень был основан монастырь во имя Всемилостивейшего Спаса.

    В отстроенном  монастыре и на его подворье проживал сам Гермоген, подвизались  четыре монаха, которые зарабатывали себе на жизнь тем, что мололи албазинцам на двух монастырских мельницах зерно и  занимались кузнечным делом. В этой маленькой обители и находилась святая икона «Слово Плоть Бысть», изображающая чревоношение Богоматерью Богомладенца.

    По другую строну Албазина, в одной версте вниз по Амуру  братией была устроена  пустынь с церковью и основано пашенное хозяйство. Еще один монастырь во имя Святителя Николая Чудотворца Гермоген основал на берегу реки Кумары.

    Старец Гермоген  был совестью албазинцев, их  ангелом-хранителем: он учил их вере в Бога, подавлял  ропоты и взаимную вражду, внушал  готовность терпеливо переносить житейские трудности, -  то, чем Божественному Промыслу угодно было их  испытать. Этим старец приобрел доверие, уважение и любовь албазинцев.

    Надо полагать,  именно благодаря его трудам албазинский гарнизон вскоре очистился от скверны, - воровски настроенных казаков, примкнувших к нему на пути к Амуру. Они, видимо, убедились в том, что здесь им воли не будет, что и послужило причиной добровольной сдачи в плен богдойцам двадцати девяти албазинцев близ устья Буреи, побега в Китай еще восьми человек, в том числе - непосредственных убийц воеводы Обухова.

    Интересно при этом отметить, что и сооружение  часовен  и строительство монастырей было осуществлено без благословения сибирского митрополита Корнилия. Гермоген, видимо, не мог простить новым духовным властям предательства Никона. Окружавшие его казаки были более снисходительны. С просьбой к митрополиту Сибирскому и Тобольскому Корнилию разрешить и благословить строительство храма от имени десятников и рядовых служилых людей Албазинского острога в  1673 году обратился с челобитной  Петрушка Осколков, - зять Никифора Черниговского.

    О конфликте Гермогена с властями косвенно свидетельствует еще один факт, нашедший отражение в сохранившихся документах того времени. В 1675 году нерчинский воевода П.Я. Шульгин «напився пьян, ночью»  силой отнял у  Гермогена 25 пудов пшеничной муки, которую старец привез в Нерчинск  для обмена и продажи, нуждаясь в средствах для устроения церковной жизни.  Даже вздернул его на дыбу и «хотел пытать безвинно, для своей бездельные корысти», вымогая у него деньги.

    Вряд ли Шульгин, - тоже человек верующий, даже и будучи пьян, осмелился бы поступить так со священнослужителем, если бы не знал о его конфликте с верховными духовными властями. Скорее всего, именно это обстоятельство и толкнуло воеводу на столь дерзкий поступок. Но он за это жестоко поплатился. Казаки не простили ему издевательства над Гермогеном и многих других подобного рода поступков.

    В 1676 году  отстранили его от власти, и до государева указа избрали приказным человеком Нерчинского острога сына боярского Григория Лоншакова, о чем послали челобитную в Москву. В архиве Санкт-Петербургского института истории РАН и сегодня хранится обширное «Судное дело о нерчинском воеводе Павле Яковлевиче Шульгине, обвиняемом во многих преступлениях». Шульгин умер в Нерчинске два года спустя.
 
    Десять лет бывший патриарх Никон находился в изгнании в Феропонтовом монастыре. Несмотря на непоследовательность и даже противоречивость многих его начинаний, он был неутомимым проповедником благочестия, и тем самым вызвал сочувствие  и любовь множества русских православных людей, приходивших к нему за благословением в годы его опалы. Освобожденный из ссылки в 1681 году, он умер на пути в Москву.
 
    Уже в следующем 1682 году  в Москву были доставлены грамоты всех четырех Восточных Патриархов, разрешавшие Никона от всех прещений (церковных наказаний) и восстанавливавшие его в сане Патриарха всея Руси. Гермоген не мог не порадоваться этому известию и, без сомнения, принял это, как подтверждение правильности и богоугодности своей собственной иноческой жизни.
 
    В исторической литературе немало написано о героической обороне Албазинского острога в 1685- 1686 годах и его героях, - Алексее Толбузине и Афанасии Бейтоне. Но мало где говорится о том, что в первых рядах его  защитников были иеромонах Гермоген со своей священнической братией. Именно им  в значительной степени были обязаны защитники острога своим мужеством, отвагой и бесконечным терпением, - их проповедям и призывам.

    Летом 1685 г. маньчжурская армия пыталась взять штурмом Албазинский острог. Приступ был отбит дорогой ценой, - казаки потеряли убитыми более сотни человек. По совету Гермогена руководивший обороной воевода Толбузин вступил с маньчжурами в переговоры, выговорив защитникам крепости право беспрепятственно со знаменами и оружием покинуть крепость.

    Уходя с Амура в Нерчинск, Гермоген оставил икону божьей матери в Сретенске, который в то время представлял собой небольшое зимовье. Именно в Сретенске она получила название Албазинской, под которой и прославилась. После восстановления острога в 1686 году икона, пишут исследователи, вновь вернулась в Албазин и была свидетельницей нового китайского штурма острога. В исторической литературе говориться о том, что Гермоген со своей братией плечом к плечу с воеводой Алексеем Толбузиным отбивал приступы китайцев.

    Алексей Толбузин погиб, будучи смертельно раненым вражеским ядром, а иеромонах Гермоген после прекращения осады острога вернулся в Усть-Киренский монастырь, где принял схиму (торжественную клятву соблюдать особо строгие аскетические правила поведения). Из Албазина он принес с собой несколько икон, между которыми первое место занимает Нерукотворный образ Спаса, сохраняемый и ныне, как особая святыня. Гермоген находился  в Усть-Киренском монастыре  до своей кончины, наступившей 19 декабря 1690 года.

    Могила Гермогена почиталась верующими Ленского края уже с начала 18-го века. В 1830-х годах монахи восстановили его гробницу, а в середине 19-го было написано «Житие преподобного Гермогена Киренского», который почитался как местночтимый святой. По свидетельству многих очевидцев, по молитвам старца совершались многие чудеса, поэтому его чтили наравне со святителем Иннокентием Иркутским.
 
    Память Гермогена и ныне чтится высоко. Почти в каждом синодике киренчанина можно встретить имя иеромонаха Гермогена, в монастыре  по нем часто служат панихиды, к нему обращаются, как к святому, со своими немощами и нуждами. Народное мнение на стороне его святости. В монастыре хранится образ старца. Преподобный Гермоген изобража¬ется на иконах на фоне им сооруженных церкви и келий, держащим на персях Не¬рукотворный образ Спасителя или с крестом (распятием) в деснице, в епитра¬хили и клобуке.

Сохранился указ архи¬епископа Камчатского, в котором гово¬рится: «Преосвя¬щеннейшим Гурием, предписано всем причтам Камчатской епархии ежегодно первого сентября совершать панихиды и заупокойные литургии о блаженном упо¬коении иеромонаха Ермогена, - первого подвижника и проповедника веры и бла¬гочестия на Амуре.