И опять я на крыльях пылкой платонической любви улетаю вместе с вами из века XXI в век XVII. На сей раз наш полет направлен в Голландию. Там, в домах богатых бюргеров, окна изукрашены разноцветными витражами, полы выложены черными и белыми плитками, столы покрыты узорчатыми восточными коврами, стены увешаны картинами и картами. И все время светит ласковое солнышко. Конечно, в северной стране солнышко не частый гость, но у Вермеера Дельфтского оно непременно светит и ласкает. И сам Вермеер в своих картинах и ласкает, и сияет. И о быте уважаемых граждан рассказывает.
Да, если честно признаться, не он один. Голландские художники (а дельфтские особенно) «стройными рядами» выступили в «поход за бытом». Просто удивительно – создается впечатление, что вся остальная Европа, будто зараженная манией величия, кипит великими замыслами, творит великое по масштабам и идеям искусство. Размеры картин – ух! – гигантские. Возвышенность мифологических сюжетов – ох! – непревзойденная по глубине и силе. А в маленькой Голландии рисуют маленькие картинки, изображают то, что видят вокруг, такое близкое и милое сердцу. Их, этих голландских художников, так потом и назвали – «малые голландцы».
Нам, «великанам технического ума» из XXI века, надо бы внимательнее присмотреться к этому необычному явлению, притормозить на миг и глубоко-глубоко подумать. Над чем? А над этой незатейливой «песней мирной жизни». Если позволите, подумаем вместе. Ненадолго отвлечемся от искусства и проведем параллель между Голландией XVI- XVII веков и нашей страной XX- XXI веков.
XVI век для Голландии был полон тяжких событий и утрат. Испанские завоеватели наткнулись на активное сопротивление голландцев, сражавшихся за свободу родины и в открытую, и партизанским способом. Примерная цифра погибших только в военных отрядах составляет 10.000 человек. Любая война это жестокость и кровь. Испанская же экспансия соединила в себе две цели – колониальный захват и уничтожение протестантизма и превратилась в скотскую бойню. Выжигались деревни и города, протестантов хватали и вешали на домах и заборах, жестоко подавлялись иконоборческие восстания. Число погибших от кровавого религиозного террора превышает 16.000 человек. Погибели маленькой страны, казалось, желала и сама природа: страшные океанские штормы разрушили дамбы, затопив почти всю страну – насчитывают более 100.000 жертв наводнения. Голод в осажденных городах (ели кошек, собак, крыс, траву с кладбищ, т.к. на улицах ее уже не осталось), смерть, страх. И мужество, приведшее к победе. В начале XVII века был заключен мир с Испанией, иноземное владычество сброшено, вера отцов сохранена. Бесценный выстраданный мир ценился голландцами превыше всего, воспевался художниками во всех его проявлениях. Именно в Голландии чрезвычайно широко и высоко по качеству распространились такие жанры как бытовые сценки, пейзаж, натюрморт. Голландцы пели о мире и пили его божественный нектар.
А мы? у нас тоже был страшный век – двадцатый. Революция – не внешние враги, а «брат на брата», отсюда – лютая жестокость. Страшный голод 20-ых, когда поедались не только кошки и собаки, но доходило и до каннибализма. Сталинские репрессии, сравнимые по количеству жертв с полномасштабной войной. Две мировые войны. Блокада Ленинграда. Погибшие в этих кровавых распрях исчисляются не десятками тысяч, а десятками миллионов. Смерть, боль, страдание, ужас. И преодоление. Это первая половина XX века. Дальше по логике должен быть период победоносной эйфории, как у голландцев. Но нет, только не в России – в большевистской России. Мы продолжаем активную агрессивную борьбу «за мир во всем мире»: поражение восстания в Венгрии, наши танки в Чехословакии, Афганистан, Чечня. Сплошная война в «невоюющей» стране. Прибавим к этому смуту перестройки. В общем, не до покоя нам. В XXI веке, вроде, наконец-то наступил стабильный мир. Но как мы его ценим? И ценим ли? Семья, простые земные радости – пьем ли мы этот божественный нектар? Любуемся ли излучающими солнечное сияние яблоками, персиками, виноградинками? Находим ли отраду в природе? Увы… увы… – продолжаем бороться с собственной тенью. Великая песня о мире, спетая голландцами, нам не по плечу. И не в том дело, что Голландия махонькая, а Россия гигантского размаху. Дело в нас самих. И какой мир каждый из нас создает вокруг себя, таким становится и окружающий мир.
***
Вернемся, однако, к избранной нами картине Вермеера. Каково первое впечатление от полотна «Девушка, читающая письмо у открытого окна»? Много воздуха. Очень много воздуха. Вертикальный формат картины подчеркнуто возносится вверх: от тяжелых ковров внизу, на горизонтали стола, через прямоугольники оконной рамы и распахнутой створки с квадратами свинцовых переплетов (сплошные строгие геометрические фигуры разных размеров) к большому пустому пространству стены. Стена ничем не украшена – ни обычных для голландских бюргерских интерьеров картин, ни географических карт, играют на ней только тени и солнечные блики. Пустое воздушное пространство. Сверху – тонкая горизонталь кулиски, прерывающая скольжение наших глаз вверх (и создающая впечатление легкости, летучести по сравнению с массивом нижней горизонтали стола).
Много солнца. Его светом залита вся комната. Взгляд зрителя начинает обратный путь, следуя за ниспадающими складками портьеры и занавеса. Слева вниз текут складки ярко красной шторы, залитой солнечным светом, и гаснущей в сумраке тени за оконным стеклом, как бы передавая свою светоносность белокурой головке девушки. Справа ломкими складками спускается светло-зеленый занавес, меняющий цвет от темного в глубоких складках до желто-белого там, где его заливают солнечные лучи.
Вся картина напоена воздухом и солнцем. Фигурка девушки невелика по размерам, она не доминирует над лучезарной воздушной средой. Если обратить внимание еще и на то, что она «задвинута» на второй план укрупненным изображением стола, то возникает сомнение – кто же здесь «главный герой»? – солнце, воздух или девушка? Небольшой размер фигурки придает ей изящную хрупкость. Контрастом простой и четкой прямолинейной геометрии окна и стула выступает певучая симфония извилистых линий склоненной головки, рук, платья, красочная гармония желтого, белого, коричневого с их переливами и «звуковыми» перекличками, заставляющими всматриваться и всматриваться, впитывая деталь за деталью.
И, наконец, наши глаза опускаются вниз, на роскошный натюрморт: ковры, блюдо, рассыпавшиеся плоды – самая броская часть картины, сгусток ярких красок. Натюрморт – еще один «главный герой», четвертый по счету (или пятый, если отнести к «героям» интерьер комнаты). Все в целом сливается в единой гармонии с ключевым центром – фигуркой девушки, читающей письмо.
***
Вермеер… Таинственный Ян Вермеер… Забытый европейским сообществом почти на два века… Оставивший после себя всего-то тридцать пять картин. Да и те переделывались, дописывались чужими руками, продавались под чужими именами. В XVIII веке саксонский курфюрст Август III приобрел картину «Девушка, читающая письмо у открытого окна» вполне уверенный, что раздобыл неизвестное полотно Рембрандта. В XIX веке французский критик Теофиль Торе открыл миру Вермеера, называл его «дельфтским сфинксом», «колибри среди воробьев».
Почему «сфинкс»? Тайн много – и в жизни, и в картинах Вермеера. Никаких писем от него не осталось, лишь короткие записи в архивах церквей Дельфта о рождении, женитьбе, смерти. Ни одного автопортрета не написано. Исследователи сообщают, что у него было пятнадцать детей, но и их портретов нет. Жил в каком-то своем мире, рисовал прелестных молодых женщин, с непередаваемым мастерством создавая чарующую гармонию между действующими лицами и окружающим их пространством. Интерьер комнат повторяется из картины в картину – рисовал свой дом? На семнадцати картинах (из тридцати пяти) изображены одни и те же жемчужные украшения: ожерелье и серьги с крупными грушевидными жемчужинами – рисовал украшения, подаренные им собственной жене? Часто присутствует открытое окно, расположенное слева от нас, из которого льется солнечный свет – торжество жизни? Ответов нет. Прибавим к этому символику языка того времени – получим живопись, полную скрытого смысла. Понятно одно – Вермеер не был наделен даром фантазии, которая кипит и брызжет в полотнах его современника Рубенса. Его дар другого качества, не менее ценного и неповторимого: он умел ухватить и запечатлеть на века мгновение – как будто девушка только-только повернулась, взглянула, такая живая, непосредственная, легкая – и мгновение улетучилось, сменилось другим движением, настроением, взглядом («Девушка с жемчужной сережкой», «Портрет молодой девушки», «Портрет девушки в красной шляпе», «Девушка, играющая на гитаре», «Девушка с лютней»…). Простота, проникновенная камерность, ласковое любование тем, что тебя окружает. Таков нежный голландский «сфинкс».
Почему «колибри»? Краски на его картинах сияли как драгоценные камни. Сальвадор Дали писал о Вермеере, что готов отрезать себе уши, чтобы узнать секрет волшебной смеси, в которую «лучший из лучших обмакивал свою несравненную кисть».
Разберемся во всем этом более тщательно. О жизни Вермеера известно, что родился он в 1632 году в состоятельной протестантской семье. Женился в возрасте двадцати одного года на католичке, и сам принял вероисповедание жены. Жили молодые в доме богатой тещи, которая помогала им материально. Позже приобрел несколько собственных домов. Занимался торговлей картинами. К концу жизни разорился. Несколько раз избирался деканом гильдии художников св. Луки. Умер в 1675 году. Вот почти все сведения о Вермеере. Не много, не правда ли?
Картины Яна Вермеера и других художников того времени «под завязку» наполнены аллегориями. Широкое распространение получили сборники поучительных эмблем, из которых художники черпали богатейший материал, насыщая символическим смыслом все, что только возможно:
фрукты – символ плотского удовольствия и быстротечности жизни;
швабра – олицетворение порядка в доме и чистоты человеческих отношений;
пара домашних туфель – семейное согласие;
скомканное и брошенное на пол письмо – разрыв любовных отношений;
лютня – инструмент Купидона;
сюжеты картин в изображаемом интерьере («картина в картине») преследовали ту же цель:
штиль на море – благополучие в любовных отношениях;
море – любовь, парусник – влюбленный, стремящийся в тихую гавань. И т.д., и т.д.– до бесконечности.
Мы не знаем этого языка, на котором «переговаривались» между собой и со зрителями живописцы той поры. Мы видим то, что видим. Посмотрите на картину «Девушка у окна». Ничего лишнего. Из окна льется мягкий солнечный свет, заливая трогательную фигурку девушки, играет с ее золотистыми кудряшками, гладит ее склоненное нежное личико. А она просто стоит и читает письмо. Просвечивая картину рентгеном, специалисты увидели следы многократных переделок. Значит, не так легко рождалась эта певучая простота. Обнаружили, что художник сначала нарисовал на столе бокал вина, на стене – картину с фигуркой Купидона (символ любви) с карточкой, на которой написана цифра «I» (истинная любовь только к одному) – т.е. дал понять, что послание любовное. Потом все это убрал, добившись идеальной гармонии и естественности. Кстати, на другой картине героиня в том же платье («Смеющаяся девушка и офицер») – уж не продолжение ли рассказа о «девушке у окна»? Сплошные загадки и ни одной разгадки. Сплошные повторения деталей и ни одного сюжетного повторения. Похоже на своеобразную игру – повторяясь, не повторяться.
И не только в этом заключается эта фантастическая игра. Чуть позже объясню, что имею в виду. Вермеер не оставил нам ни одной картины в жанре натюрморта, но, тем не менее, раскидал блестящие натюрморты по полотнам с бытовыми зарисовками. Вернемся к картине «Девушка у открытого окна» и рассмотрим то, что находится на первом плане: стол, ковры, блюдо с фруктами. Тяжелые ковры (грубого и тонкого ворса) украшены ярким орнаментом, переливаются красным, желтым, черным, синим. Красивые ковры. Тот, что грубого ворса, брошен небрежно – не расправлен или не донесен до нужного места, видно, письмо застало хозяюшку за домашними хлопотами. Да и блюдо она поставила впопыхах не на ровное место, а на смятый ковер, вот фрукты и покатились по столу, сияя румяными бочками. Яблоки и персики в этом натюрморте представляют особый интерес не только своей материальностью, явно ощущаемой объемностью и аппетитной сочностью, но и удивительной техникой исполнения, ни у кого до Вермеера не встречавшейся. Они нарисованы такими мелкими мазками, что, кажется, кистью их выполнить невозможно, нужна иголка или острая палочка – россыпь множества мелких разноцветных точек, сияющих как кристаллики. На расстоянии же точки сливаются в красочные переливы кожицы спелых плодов, освященных солнцем. До сих пор искусствоведы ломают головы – что это? откуда? зачем? Одни говорят – мол, художник таким способом пытался обезопасить свои картины от плагиата. Другие вспоминают, что Вермеер был знаком с известным ученым натуралистом Антони ван Левенгуком и его теорией «глобул» (молекул), из которых состоит любая материя, вот и использовал точечную технику в живописи. Но тогда возникает вопрос: почему художник использовал этот прием эпизодично, не «расчленил» на «глобулы» все предметы и людей? В картине «Девушка у открытого окна» в такой технике исполнены лишь фрукты да тонкие желтые полоски на рукавах платья. Зритель этого и не увидит, лишь поразится лучезарности красок. А специалист ахнет и будет мучительно искать разгадку. Вот вам и «малый» голландец! Вот вам и «корешки» пуантилизма, который пышным цветом расцвел в живописи в конце XIX века.
***
Волшебник красок и камерного высказывания! Камерное искусство сложно тем, что в нем все должно быть отточено, каждая деталь должна быть наполнена смыслом, каждый мазок «в строку». Тогда зритель остановится, залюбуется, проникнется очарованием увиденного и унесет чудный образ в уголке своего сердца. И будет этот образ всплывать время от времени из затаенного уголка. И вновь вспыхнут эмоции, пережитые во время знакомства с картиной, разольются по телу трепетной волной. Вновь засияет перед мысленным взором тонкий профиль девушки, склоненный над письмом. Ишь, как разрумянилась… Не дочитала еще… Тс-с-с… Тише… Пусть читает…
***