Сереге светила двойка в третьей четверти.
Серега Соколов - силач, добряк, любимец класса, горел на последнем уроке истории. Не горел - сгорал. Руку на сердце, историчку не любили. Некоторые - горячо, с блеском глаз. Другие - тихо, глаз не подымая, чтоб не вызвала ненароком. Она же никого не видела, бубнила монотонно, глядя в пространство, убивая в зародыше любой интерес.
Один-единственный раз класс увидел ее глаза и пламень ее сердца - это когда у Ирки сорвало резьбу. Ирке тогда повезло - на целую неделю отстранили от занятий, хотя учительская громко протестовала (слышал весь коридор второго этажа). Аргумент учителей был очевиден: дарёные каникулы - не наказание, а поощрение. Так можно спровоцировать волну анархии. Историчка - отдадим ей должное - прекрасно понимала и то, что неделя каникул Ирку плакать не заставит, и то, что Иркин афронт был случайным. Ну ушел человек на уроке в заоблачные выси, и дал петуха. Просто не могла историчка выносить вид смеющейся глазастой мордочки. Сама себе положила срок - неделю. Это для нее неделя стала отдыхом от вечного напряжения в клятом спецклассе.
Ребят сюда набирали по конкурсу, самых способных. Был задуман эксперимент: усиленная программа по физике и математике с пятого класса. Набрали себе на голову. Шустрые, сообразительные, на лету ловящие, они не спускали обмолвок, замечали ошибки, высмеивали слабости. Оказалось, что все как один сильны не только в физике-математике, а во всем подряд: этот класс веселее всех пел, быстрее всех бегал, глубже остальных влезал в географию и литературу. Только с историей любви не вышло. Верней, с историчкой. На ее уроках важно было соблюдать некий код поведения, установленный когда-то, видать, в эшелонах партийной власти. Серый невидный костюм "а-ля Крупская", такая же прическа и серые же сильно навыкате глаза. Буквальное соблюдение текста - холодными глазами сканирование, сухими губами воспроизведение. Сон разума и сонмы порожденных им чудовищ.
Спецкласс быстро сориентировался, историчка получила несмываемую кличку Коробочка, и ее "вынесли за скобки".
Холощеная история - из и с т о р и и, полной живых судеб и страстей, превратилась в нудную обязаловку, пятиклассникам еще совершенно непривычную. Потом, взрослые, они иногда вспомнят серую зануду Коробочку, а кто-то может и поблагодарит. Тоска еженедельных политинформаций напомнит детство, и улыбнется белый воротничок, вспоминая скучные интонации и привычные, вызубренные в детстве "вечные формулировки". Где они теперь? Кто после нас вспомнит "пять признаков", перечислит бессердечные характеристики капитализма, проговорит на одном выдохе "Материализм и эмпириокритицизм".
Коробочка кстати именно в этом явила человеческую слабость, за что была позитивно отмечена спецклассом. Любители фантастики, читатели Азимова, они подвели доказательную базу под ее е с т е с т в е н н о е (не из роботов, то есть) происхождение. Коробочка не соблюдала законов роботехники, принося вред нежным человекам, и имела слабость (единственную, но подтверждающую ее человеческое происхождение). Святое слово она коверкала и говорила "эмпириокрицитизм". Задержав дыхание, класс ждал ее обмолвки. Сладость ожидания помогала сосредоточиться и внимательно слушать всю немыслимую ахинею, которую и тренированный взрослый не всегда мог вынести. Все годы университетов, кандминимумы, рефераты кандидатские - все шло как по маслу у Коробочкиных выучеников. После нее все казалось несложным и несмертельно скучным. Как пение караоке под старую пластинку.
Но пока - школа, самый скучный в мире урок, и Сережка у доски. Прозвище у него - Добрыня. Еще с тех пор как Васнецова проходили. Потому что добрый мОлодец, справный богатырь, а главное - Никитич. Отец нарушил родовую традицию - чередование Андреев и Никит. У Никиты Андреича сын Сергей Никитич. Это чтобы внук получился Никита Сергеич. Знают все в Серегином дворе и многие в классе. Но батька промахнулся. Не успел Сережка в школу пойти, как царь Никита пал, и имя вышло некстати.