Опять шёл снег. День был вялый, сырой, сквозь тучи ощущалось излучение невидимого солнца. Мари плотнее закуталась в плащ. Впереди темнели стены Каркасона. А между городом и путниками лежали пять миль серо-голубого снега. Бенедикт остановился рядом с Мари и вздохнул.
- Когда-то мы здесь были желанными гостями. Что-то будет теперь?
- Нога болит?
Бенедикт снова вздохнул.
- Так…. Немножко.
- Ты боишься?
- А кто в наше время не боится, дитя? Мы живём в страхе, умираем в страхе. Наверное, это неправильно. Знаешь, Мари, я перестал видеть сны. Всё, хватит, никаких снов! Я запретил себе! Потому что они такие же страшные, как действительность. Столько лет влачить существование в сомнениях и страхе…. Столько лет, господи Иисусе…. А ведь жизнь – единственный дар, которым мы обладаем.
- Тебе не холодно?
- Сегодня нет.
- Надо будет купить новый плащ.
- Нагим пришёл я в этот мир, нагим его и покину.
- У меня есть деньги, не волнуйся.
- Да? Тогда, может, и правда купить?
- Ну что, идём?
- Да, пожалуй…
Они могли бы остаться на севере, в Руане, на берегах Сены, широкой и плавной, с бесконечными отражениями…
- Почему мы не остались в Руане, дитя? Там был кров. Мы были в безопасности.
- Мы говорили об этом много раз. Не начинай, прошу. – Мэри посмотрела на него умоляюще.
- Хорошо.
- Порой мне кажется, что я приношу несчастье. Когда я…
- Дитя! Ты говоришь о тамплиерах? Но ты здесь ни при чём. Они играют в опасные игры.
- Но то, что случилось в Руане…
- Не по твоей вине! Пойдём лучше, иначе нас занесёт снегом.
Поднялся ветер. Снег пошёл гуще. Он всё сыпал и сыпал с неба, словно там были неистощимые запасы. Уже третий день Прованс не видел солнца. Оно стояло в зените, в снеговом мареве, невидимое, слепое, источающее яд. По бело-серому снежному полотну двигались две фигуры. Единственные, нарушавшие гармонию зимнего пейзажа. Некоторое время они шли молча, прежде чем Бенедикт сказал:
- Я что-то вижу.
Мари не ответила. Думала она совсем о другом.
- Дитя, там кто-то лежит.
- Где?
- Вон там. – Он вытянул руку, указывая направление. – Может, это животное?
- Наверное. Какое-нибудь животное, да.
- Оно не двигается.
- Идём, посмотрим.
- А надо ли? Что, если мы увидим что-то другое?
- Пошли.
Это было не животное.
Меховой плащ скрывал его полностью. Виднелась только кисть руки с посиневшими пальцами. Снег вокруг был весь изрыт. Похоже, человек пытался подняться.
- Что здесь произошло? - Мари склонилась над незнакомцем.
- Мари, не приближайся, - пискнул Бенедикт.
Она не обратила на него внимания.
- Дядя, под ним весь снег в крови.
- Господи Иисусе!
Она стащила с его головы капюшон. Убрала с лица волосы. Он был очень молод, этот несчастный.
- Это монах, дядя.
Тот округлил глаза и развёл руками.
- Пойдём отсюда, дитя.
- Бросим его здесь?
- А что прикажешь делать? Тащить в город труп? У нас своих бед немало. Если заявимся с таким грузом, что с нами сделают? Подумай хорошенько. Каркасон в руках Монфора. Уж чего-чего, а тюрем у него достаточно.
Монах открыл глаза.
- Он жив, дядя!
- Господи Иисусе! Час от часу не легче! Пошли скорее. Я не допущу, чтобы ты подвергала себя опасности. Господи, прости мою душу грешную. - Бенедикт крепко схватил Мари за руку. - Вспомни, что они сделали со всеми нами. С твоим отцом. С матерью!
- Оставь меня.
- Да, конечно. Конечно! Конечно! Ты сама всё решаешь. Это же надо так влипнуть!
- Дядя, послушай меня. Он жив. Мы не можем его вот так бросить.
- Почему?
- Потому что он человек.
- Человек?
- Помоги мне.
- Нет!
- Помоги.
***
Симон грыз заточенный конец гусиного пера. Лоб его бороздили морщины. Несмотря на то, что на плечи был наброшен меховой плащ, его знобило. Кто придумал, что на юге зимы тёплые? Сущая чепуха! Уже дважды он попадал в снежный буран, не раз его солдаты мокли под проливными дождями и страдали от пронизывающих ветров. Чудовищная усталость – вот что он ощущал. Только сегодня он оставил войска и прибыл в Каркасон.
Лагерь был разбит в долине, а по обе стороны громоздились холмы, похожие на куски сахара. Стоит только выйти наружу, и он снова увидит всё тот же ненавистный пейзаж. Всё тот же снег…
По ночам выли волки.
Симон вздохнул и придвинул подсвечник. Золотой перстень блестел на пальце, рука нервно разглаживала бумагу. Граф Трансеваль умер в тюрьме, и теперь Симон стал виконтом Безье и Каркасона. Численность его армии значительно сократилась. Но, несмотря на это, зимняя кампания принесла свои плоды. Города Ним, Лодев, Кастр сдались почти без сопротивления. Никто не хотел повторения судьбы Альби. Симон усмехнулся. Если разобраться, все они твари. Так трясутся за свою шкуру! Но он не таков. Он из породы волков. Именно поэтому он привёл сюда эту армию. Эту разрушительную силу.
Готовы всё отдать? Тогда обязательно найдётся кто-то, кто всё возьмёт. Всё, и даже больше.
Симон отложил перо. Взял плотный конверт, повертел в руках. Если бы ни папские письма, ни эти требования и угрозы…. Чёртов папа. Вот уж настоящий служитель сатаны. Иннокентий III честолюбивый и властный потомок итальянских графов. У них с Симоном есть что-то схожее. Именно эту схожесть Симон и ненавидел.
Но не всё было гладко. Некоторые из местных баронов, сообразив, что силы крестоносцев подорваны, организовали сопротивление. Бывший союзник Симона граф Дюваль в открытую выступил против Монфора, отказав ему в праве содержать свою армию на его землях. Вдобавок ко всему, Педро Арагонский направил в Прованс новые войска. Для короля Арагона виконтом Безье и Каркасона по-прежнему оставался малолетний сын Трансеваля. Король отказался признать новый титул Монфора.
Симон посмотрел на тлевшие в камине поленья. Холод был в душе. Рядом дремала пара собак. Симон подумал о сыне. Мальчишка молодец. И так похож на мать. Трудно смотреть в его глаза. Словно смотришь в её.
Подсвечник покрылся расплавленным воском. Свеча наполовину сгорела. Собравшись писать дальше, Симон обнаружил, что чернила на конце пера высохли. Взревев от негодования, он взял другое, намереваясь поскорее закончить послание его святейшеству папе римскому. «…Дворяне, принимавшие участие в крестовом походе, оставили меня в окружении врагов христовых. Я более не в состоянии править этими землями без вашей помощи и тех, кто искренне предан святому делу. Страна эта разорена бедствиями войны. Еретики сожгли, либо покинули свои замки, но некоторые оказывают сопротивление. Я должен расплатиться с наёмниками, оставшимися со мной. И плата должна быть куда выше, нежели за обычную войну…» Симон сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Налил вина и выпил одним затяжным глотком. Потом закончил послание и, посыпав песком, запечатал. На столе лежала целая стопка документов, ожидавших отправки.
Он глубоко вздохнул и начал писать жене. Это было скупое письмо, впрочем, получая его, Алаи на другое и не рассчитывала.
И всё-таки он тосковал по ней. Не будь это столь опасным, он вызвал бы её сюда, в Каркасон.
От вина и ночных бдений у него была тяжёлая голова. Под глазами набухли мешки. По-хорошему, не следовало бы пить, но он всё равно пил. Вино упорядочивало мысли. Они текли плавно, обходя острые углы.
Симон поднялся и, не спеша, прошёл в комнату рядом. Находившиеся там солдаты вскочили со своих мест. Он сделал вялый жест и направился к камину. Здесь огонь горел куда сильнее. Симон с удовольствием ощутил волны тепла. Здесь были запахи, к которым он привык с юности: кислая вонь конского пота, запах кожи. Голоса солдат успокаивали.
Дверь распахнулась, и пришедшие с холода стражники втащили бесчувственное тело монаха. Заметив Симона, они остановились, как вкопанные.
- Ваша светлость…
- Кого вы сюда приволокли?
- Монах, ваша светлость.
Симон нахмурился.
- Он хоть живой?
- Похоже на то, ваша светлость.
- Давайте его сюда.
Снег таял на плащах солдат, когда они сбросили монаха на лавку поближе к огню. Монах глухо застонал.
- Кто ты такой? – спросил Симон.
- Я монах доминиканского ордена, - прошептал тот.
- Что с тобой случилось?
Юноша не ответил.
- Он без памяти, - сказал стражник.
Мокрые волосы прилипли ко лбу монаха. Симон заглянул в обморочное лицо. Немногим старше моего мальчика, подумал он.
- Какие-то бродяги принесли его к воротам, - объяснил стражник, вытирая рукавом нос. – Говорят, нашли на дороге без сознания.
- Что за люди?
- Кто их знает? Бродяги…
- Задержите их. А этому нужен врач.
Симон раздражённо поправил спадавший с плеча плащ. Уже поздно. Нужно поскорее закончить письма. А он ввязался в эту возню с монахом.
- Мы задержали их, господин, - сказал стражник и указал большим пальцем себе за спину. – Они там.
Не зная зачем, Симон сказал:
- Приведите их сюда.
Старик промок, как мышь, и весь трясся от холода и страха. Девушка стояла прямо, опустив глаза. У неё было бледное лицо с тонкими чертами. Таких не бывает у простолюдинов. Странно, что она бродит по дорогам в такую пору. Он приподнял её лицо за подбородок.
- Ты беженка?
- Нет, ваша светлость.
- Нет?
- Нет, - она покачала головой.
- Кто же ты?
- Никто. Я лишена всего. Меня зовут Мари.
Симон задержал дыхание.
- А вдруг ты пришла сюда не случайно?
- Так и есть. Мы с дядей искали кров.
Он с трудом оторвал от неё взгляд. Повернулся и пошёл по направлению к двери. Навстречу выбежали псы.
- Оставайся, - бросил он.