Глава 7. Сакральное место
Утром четвёртого дня караван судов вошёл в подковообразную бухту Варнека острова Вайгач.
Узкая полоска серо-чёрного галечного пляжа. Небольшой деревянный причал для лодок. Низкий, поросший травой и рыжеватым мхом берег плавно поднимается вверх, превращаясь в пригорок. И вот уже здесь, россыпью, десятка полтора домиков местных жителей. Дощатые настилы перебегают по оттаявшей земле от дома к дому, а один к лодочному причалу.
Противоположный берег бухты скалист и чуть выше, но так же сер и уныл. Редкая сеть мелкого, но холодного дождя над бухтой. Сыро, холодно и неприветливо. Это было моим первым впечатлением от встречи с островом северных духов.
Поднялся на мостик и взял бинокль. Сделав полукруг, суда, разворачивались носов к выходу из бухты и становились на якоря. Мы шли третьими в колонне, но сманеврировав под неодобрительные реплики других капитанов в эфире, Ароныч поставил свой сухогруз ближе всех к посёлку. Из динамика раздался голос начальника каравана:
- Чего разбухтелись все? Нечего ушами хлопать. Хотел бы я посмотреть, кто из вас Ароныча здесь объегорит? С Вайгача будем выходить тем же порядком. Всем ясно?
- Конец связи.
И эфир затих. Удовлетворённо хмыкнув, капитан ушёл с мостика.
Тихо гудит лебёдка, выбирая слабину цепи, натягивая её, а я через окуляры бинокля вглядываюсь в берег. Теперь можно разглядеть в траве и на кочках мелкие жёлтые и белые цветочки – вестники настоящего полярного лета. Такого настоящего, что глядя на этот пейзаж, невольно захотелось зябко передёрнуть плечами. Домики на берегу неухоженные, неказистые собранные наспех. Вот на пороге одного появилась смуглолицая женщина, подбоченившись, всматривается в нашу сторону. Перед домом, свернувшись клубком на траве, спят несколько лаек. И только одна, видно, самая молодая собака, лает на корабли, припадая на передние лапы. Прикрикнув на неё, женщина уходит в дом. Появление нашего каравана в бухте не осталось незамеченным, но и оживления в посёлке не вызвало. Перевёл взгляд на противоположный берег бухты. Сквозь редкие росчерки дождинок он просматривается хорошо. Длинные слегка покосившиеся навесы с просевшей местами крышей. Именно там в тридцатые годы заключённые вручную перебирали поднятую из шахт цинковую и свинцовую руду. Ниже в камнях у самой воды поломанная, ржавая вагонетка.
За моей спиной раздался голос поднявшегося на мостик боцмана:
- Ты сегодня на берег пойдёшь?
Обернулся и, прежде чем ответить, ещё раз обвёл взглядом панораму.
- Если и пойду Саныч, то только не сейчас, а после обеда. Может распогодится?
- Вполне возможно. Дунет, плюнет снежком, тут это запросто. Сейчас-то никто не пойдёт, а вот после обеда народ ринется на берег, пойдут копать «Золотой корень», - пояснил мне боцман.
По моему лицу понял, что до меня не доходит о чём речь, продолжил:
- Корешок такой есть, говорят, не хуже женьшеня действует на организм. Для здоровья и вообще очень полезный. Делают настойку на спирту или водке и по «напёрсточку» внутрь принимают. Рассказывали, что после приёма мужиком таких капелек, особенно довольны им остаются жёны и любовницы.
Саныч расплылся в многозначительной улыбке и прижмурив один глаз, продолжил:
- Хотя, ты молодой, тебе без надобности, а вот некоторым очень помогает. Корень принимают все аптеки в Питере, деньги платят хорошие, вот наши ребята и промышляют им здесь. Взять-то больше нечего. Выделывать меха местные уже разучились, брать красную рабу, когда ещё весь Дальний восток впереди, не имеет смысла. Вот я и говорю тебе: Пошли за сапогами, если на остров собираешься, размерчик ноги у тебя похоже, ходовой, а сапог таких мало. Потом будешь грязь месить в сорок шестом размере.
Уже в боцманской каптёрке примерил высокие до колена резиновые сапоги. На толстый носок в самый раз по ноге подошли. Укорачивая голенища, отвернул их белой байковой подкладкой наружу. Наблюдая за моими манипуляциями Саныч не удержался, и подколол:
- Всё правильно, будешь первым парнем на деревне, издалека тебя видно будет.
Посмеиваясь, поднялись по трапу на палубу. Я направился было на корму, но боцман окликнул меня, кивая в сторону берега:
- Смотри-ка, похоже, наши дедки гребут в гости к Аронычу. Вот молодцы, на девятый десяток пошли оба, а силёнка в руках ещё есть. Ишь, как загребают!
От берега в нашу сторону ходко шёл крутобокий ялик. Две фигуры в брезентовых плащах с накинутыми на голову капюшонами, ритмичными, мощными гребками вёсел, направляли судёнышко к нашему сухогрузу.
- Пойду, спущу им трап, - и, ускорив шаг, обгоняя меня, Саныч пошёл вдоль борта.
Поспешил и я, чтобы успеть вернуться на палубу к моменту встречи капитана со стариками. Забросил сапоги в каюту и почти бегом вернулся на палубу. Успел вовремя. Капитан, боцман, стармех и ещё несколько человек из команды махали руками, кричали, приветствуя мужчин в подходившей к борту сухогруза лодке. Последний гребок, и она уже движется по инерции. Отбросив с головы капюшон, один из стариков встал в лодке во весь рост. Размахнувшись, ловко забросил на нашу палубу тонкий тросик. Подхватив его, боцман набросил «конец» на кнехт и, наматывая, подтянул и прижал лодку к борту судна. Покряхтывая, улыбаясь щербатым ртом, первый из стриков преодолел несколько ступенек трапа. Оказавшись на палубе, шагнули с капитаном навстречу друг другу.
Ниже среднего роста, худощавый, тёмное почти коричневого цвета. Лицо изрыто глубокими и множеством мелких морщин. Признать в нём русского можно с трудом. Только если по носу картошечкой и бледно-голубым выцветшим от старости глазам. Капитан приобнял старика за плечи, слегка прижимая к себе, растроганно бормотал:
- Макарыч, да ты ещё молодцом! Рад тебя видеть, - а старик в ответ, слегка шепелявя:
- Да что ты Ароныч, всё, сносился я уж весь. В эту-то зиму думал уж всё, …ан нет, выкарабкался.
Снизу от воды из лодки послышалось:
- Ну и долго я так буду стоять? Боцман, прими-ка.
Все так увлеклись встречей первого гостя, что забыли про второго старца. Широко расставив ноги, он стоял в лодке, держа на вытянутых руках большой свёрток. Высокий, худой и длиннорукий. Седые с желтизной, давно не стриженые волосы и такое же, как и у сверстника тёмное исполосованное морщинами лицо.
По-бабьи всплеснув руками, Саныч метнулся к борту, перегнулся и, принимая от старика свёрток извиняющимся тоном забормотал:
- Да, да конечно, извините, варежку раззявил.
Выпрямившись со свёртком в руках, повернулся ко мне.
- Подержи, а я помогу человеку подняться.
Запах исходивший от свёртка не оставлял сомнений, что в нём рыба. Встретив гостей, капитан, стармех и старики направились в сторону трапа на вторую палубу. Заметив, что Макарыч хромает, капитан спросил:
- Что это ты расхромался, что с ногой-то?
- Вот сейчас поднимемся к тебе, отдышусь немного и расскажу, - пообещал старик, слегка опираясь на руку Ароныча.
Я стоял у борта со свёртком в руках. Капитан, поравнявшись со мной, бросил на ходу, кивнув на мою ношу:
- Оставь пока на камбузе, а потом поднимись ко мне.
Чувствуя, что бумага сильно подмокла и начинает расползаться в руках, я поторопился на камбуз. Только опустил свёрток на разделочный стол, как бумага лопнула, и серебристые рыбины вывалились. За спиной послышался голос боцмана:
- Нельмочка, красавица! Царская рыбка, - он нагнулся над столом, принюхиваясь к рыбе, и закончил фразу:
- Жирненькая, смотри, всю бумагу промочила, малосольная. Вкуснотища! – и невольно сглотнул слюну, дёрнув кадыком.
Подошли ещё несколько человек, восхищённо цокая языками, комментировали. Кто-то из мужиков с сожалением в голосе произнёс:
- Эх, под такую рыбку, да…, - и закончил мечтательно:
- На кусочек булки немного маслица, сверху пласт рыбки, - и вздохнув, закончил утвердительно:
- Ведро водяры можно выпить под такую закусь!
Подошедший последним Санёк, подмигнул боцману и, упрекнул матроса:
- Ну, ты и садист Колян!
В динамике судовой трансляции щёлкнуло и раздался голос вахтенного штурмана: «Коку, пройти к капитану».
- Всё мужики, пошли отсюда, делом надо заниматься, а не лясы разводить, - боцман направился к выходу, за ним потянулись остальные.
Санька подхватил мысль Саныча и даже развил её:
- Правильно говоришь старшой, займись-ка делом, а мы тебя поддержим, так сказать, - и расплылся в простецкой улыбке, поблёскивая золотым зубом.
Боцман обернулся на реплику матроса, видно что-то хотел ответить, но передумал. Я обогнал группку моряков и взбежал по трапу на вторую палубу. Дверь капитанской каюты нараспашку. Капитан и старики сидят на диване разговаривают. Стармех открывает пузатенькую бутылку болгарского коньяка, а старпом рядком расставляет на столе рюмки. Увидев меня в дверях, капитан встал и, шагнув ко мне спросил:
- В твоём хозяйстве лимончик найдётся?
- Штуки три ещё есть.
- Будь добр, порежь один и принеси нам вместе с сахаром.
Я кивнул и, повернувшись, хотел выйти, он остановил меня вопросом:
- Сколько там рыбин?
- Четыре, - ответил я.
- Одну оставь мне, потом уберу к себе в холодильник, а остальные пусти на бутерброды к чаю для команды, когда на ходу будем.
Кивнув в сторону стола, я предложил:
- Так давайте я одну распущу на филе, нарежу и принесу заодно с лимоном.
Улыбнувшись, Ароныч возразил:
- Да нет, сейчас не надо, старикам рыба не в диковинку, а этот пузырёк мы и под лимончик пропустим.
Минут через десять я вновь был на пороге капитанской каюты. Низенький, прихрамывавший на палубе старик что-то рассказывал. Капитан махнул мне рукой, чтобы я входил. Глазами указал на стол и приложил палец к губам, приглашая войти, молчать и слушать.
«…собачек надо чем-то кормить, вот и пошёл я проверять ловушки на нерпу», - рассказывал старик.
Макарыч кивнул в сторону своего приятеля и продолжил:
- Он-то приболел в тот день, вот и двинулся я один. Погода нормальная - морозно, но тихо. Одну проверил лунку – пусто, вторая ловушка тоже пустая. Пока добрался по льду до следующей, подустал сильно. Но решил не отдыхать, заторопился, потому как понял, что есть, попалась красавица. Крутился, топтался вокруг лунки, вытаскивая нерпу на лёд и не заметил, как пурга началась.
Старик откинулся на спинку дивана, вспоминая, прикрыл глаза. Пожевав губами, вздохнул и продолжил.
- А у нас ведь когда метёт, то и вытянутой перед собой руки не видно. Завывать и сыпать снегом может день и два, а иной раз неделю вьюжит. Не до нерпы мне стало, бросил её. Надо к дому выбираться, а куда? В какую сторону податься? Ходу-то от дома до ловушек не более часа. Я и не брал ничего с собой. Ружьишко, нож, да волокуша под нерпу и всё. Вот и начали меня духи водить, путать, глаза снегом забивать. Взопрел, ноги уже не несут. Волокушу давно уж бросил, а выйти к берегу не могу. Бухта как подкова, с трёх сторон берега, а найти их не могу.
Воспользовавшись небольшой паузой в рассказе, высокий старик вклинился:
- Когда пурга началась, я понял, что дело плохо. Несколько раз выходил на крыльцо и стрелял из ружья, наверное, с десяток патронов извёл. Вдруг услышит. Хотя конечно, надежды мало. Воет, метёт, какой там…
- Вот именно, что там услышишь? – вернулся к рассказу его друг:
- Выбился я из сил окончательно. Да набрёл на торосы в тот момент. Так удачно вздыбились они, шалашиком ледяным встали. Манят тишиной и спокойствием внутри. Не иначе, как духи их мне подсунули, испытать напоследок меня решили. Не удержался я, забрался внутрь. Думал: «Отдохну чуток и дальше пойду». Сел, ноги вытянул, спиной к льдинке прислонился и так мне хорошо стало. Тепло по телу разлилось, будто дома я - к печке прижался. Глаза сами закрываются. И ведь понимаю, что если задремлю – всё, конец мне, не проснусь, замёрзну. А глаза с каждым разом всё трудней и трудней открывать.
Старпом, тихо звякая рюмками, налил ещё по одной. Подошёл к дивану, держа в одной руке пару рюмок с коньяком для гостей. В другой, блюдце с дольками лимона и сахаром. Старики приняли рюмки. Выпили одним глотком. Еле слышно крякнули от удовольствия и потянулись за лимоном. Забросили по дольке в редкозубые рты, чуть скривились. Старший помощник капитана вернулся к столу, стал наполнять оставшуюся посуду спиртным. А Макарыч продолжил рассказ:
- Собрался с силами. Порылся в кармане кухлянки и нашёл кусок бечёвки. Вытащил нож, с трудом, но добрался до рубахи, распорол её на груди, оторвал лоскут. Разул левую ногу и поставил голую ступню поудобней на выступ льдины. Перекрестился. Приложил остриё ножа так, чтобы лезвие между суставами встало. Размахнулся левой и, приложился кулаком по ножу!
В этом месте рассказа меня невольно передёрнуло всего. Старик заметил это и, щуря на меня глаза, спокойно пояснил:
- А что поделаешь, сынок? Жить захочешь, и не такое над собой сотворишь. Конечно, не дай Боже, тебе такого.
И продолжил:
- Фаланга пальца отскочила. Ох и взвыл я. Руки трясутся, еле смог бечевой перетянуть то, что осталось от большого пальца. Лоскутом тряпичным заматываю, а сам скулю, как собака побитая. Ногу еле впихнул обратно в унту, аж слёзы градом от боли льются. Но зато очухался. Сон слетел с меня. Выбрался из торосов, хромая и подвывая, побрёл, куда глаза глядят. Не знаю, сколько времени прошло, но немного. Буквально лбом упёрся в скалу береговую. Видно приняли духи острова мою жертву, сжалились надо мной. Ну а потом, вдоль бережка так и добрался до посёлка. Собаки меня учуяли, лай подняли. Вот так и шёл на лай.
На пороге каюты появился Саныч, я повернулся к нему и он тихо казал:
- Пошли на палубу, кое-что интересное увидишь, когда доведётся-то ещё, если доведётся?
- Что там боцман? - окликнул его капитан.
- Местные, умку продают, торгуются черти. Пять ящиков за него просят.
Каюта ответила хохотом, и отцы-командиры потянулись к иллюминатору с левого борта. А я уже скатывался по трапу вниз на палубу.
Две лодки стояли впритык бортами друг к другу. На корме молодые ненцы с поднятыми вверх грязными пятернями. Кричат, перебивая друг друга:
- Всего пять! Пять ящиков! А то ледокольщики придут, дороже отдавать будем. Давай, бери, пока дёшево отдаём!
У нас на палубе почти все, кто свободен от вахты. Шум, гам, смех, матюги и подколки летят в ответ на предложение аборигенов.
Он лежит, накрыв собой обе лодки. Огромная голова свисает между носами судёнышек. Когтистые лапы касаются воды. Белоснежный мех, местами с едва заметным желтоватым оттенком. Умка, хозяин Арктики, белый медведь, внесённый в «Красную книгу» – он распростёрся перед людьми и его торгуют сейчас - за пять ящиков водки!
Я опешил от такого зрелища. Боцман обернулся ко мне и, не поняв, что творится у меня в голове, прокомментировал призывные вопли торгашей:
- Размечтались! Будем якоря поднимать, они его за пять бутылок будут отдавать.
Думая совсем о другом, я на автомате, ответил Санычу:
- Пять ящиков, ведь это - совсем даром за такого красавца.
И спохватившись, спросил:
- Как же так, ведь он под запретом?
Боцман хмыкнул, затем постарался разжевать мне – неразумному, любующемуся поверженным гигантом:
- Кто будет разбираться и доказывать. Они на него охотились, или зверь был агрессивен, и его пришлось застрелить. Кому это надо?
- Говоришь, даром? – переспросил Саныч и продолжил:
- Года три тому назад мы заходили сюда вместе с нашим конторским буксиром «Клайпеда». Штурманок с него взял здесь шкуру умки. Буксир-то наш, Питерский, возвращается домой, спрятать на нём шкуру есть где, вот мужик и рискнул. Решил подзаработать. Всё бы хорошо, но за то, чтобы вывезти шкуру из порта в Ленинграде, с него слупили ещё два ящика, но только не водки, а коньяка. Потом начал он продавать. Цену заломил приличную. Нашёлся покупатель – из торгашей. А когда дошло дело до денег, начал деляга ломать цену нашему штурманку, да припугнул ещё, что может стукнуть кому надо: Связи - мол, - есть железные. Ну и что? Срок реальный за мишку светит, заграничная виза летит псу под хвост, короче, полный «букет» удовольствий. В итоге: заработал штурман на мишке четвертной и язву желудка на нервной почве. А ты говоришь - даром. Да кому оно, такое «счастье» сдалось!
Выбрав момент короткого затишья в гомоне на палубе, боцман, сложил ладони рупором, и крикнул в сторону ненцев-торгашей.
- Совсем одурели! Пять ящиков! Тут бы понюхать, кто дал, хоть сто грамм, мы уж и забыли, как она пахнет, проклятая.
Хохот на палубе и подколки аборигенов стали ещё громче. «Торгаши» возмущённо загалдели, замахали руками и начали сворачивать шкуру. Поместив её на дне одной лодки, сели за вёсла и направились к следующему сухогрузу.
Я смотрел им во след и на душе было так погано! Вспомнилось детство, весёлый белый мишка в зоопарке, и ещё один - большой, красивый, фарфоровый, стоявший на серванте в доме моего детства. Постарался незаметно уйти с палубы на камбуз. Пора было готовить обед.
Пока возился на камбузе, ко мне наведалось несколько ходоков. Брали из артелки закуску. Понятно, боцман занялся «нужным делом», как говорил Санёк – распределил нежданно свалившиеся на него запасы водки. На обед команда заявилась шумной толпой. Физиономии, раскрасневшиеся все говорливые. Появился и капитан с гостями. Усадив стариков за стол, прошёл ко мне на камбуз и со словами:
- Собери старичкам подарки от нас, - протянул мне рулон из двух бумажных пакетов.
- А чего и сколько?
- Картошки побольше, лука и головок по пять чеснока брось. Надеюсь, не обеднеем?
- Да нет, конечно.
- Вот и лады, - и Ароныч вернулся за стол.
После обеда свободный от вахт экипаж засобирался на берег. Оживление наблюдалось и на других судах, то от одного, то от другого к берегу потянулись мотоботы. Я надел телогрейку, обул сапоги на шерстяной носок и тоже вышел на палубу. Лодка стариков была взята на буксир мотоботом, стоя в нём Санёк, принимал от боцмана бумажные пакеты с подарками. Слегка захмелевшие к этому времени старики прощались с капитаном и старпомом. Держа за длинные ручки, Саныч протянул Саньке большую спортивную сумку со словами:
- Прими, аккуратней только, сунь её под банку.
Сумка была почти пустой, но нащупав в ней что-то, матрос бросил на боцмана удивлённый взгляд, но промолчал. Зато мне крикнул:
- Чего ждёшь? Давай, спускайся!
Потом мы осторожно принимали в мотобот стариков, спустился кто-то ещё из команды. Подтянули лодку, и в неё тоже набилось прилично моряков. Все были с пакетами и с пустыми сумками. Кое-кто прихватил и казённый инвентарь с пожарного щита. Увидев лопату и кирку красной раскраски, Саныч грозно предупредил:
- Не вздумайте инвентарь забыть на острове, если что, втройне высчитаю. И пробурчал тихо:
- Тоже мне – копатели.
Перегнувшись через борт Вовка - «Паганель» остававшийся на судне вахтенным матросом спросил, обращаясь к Макарычу:
- Подскажите, пожалуйста, а где здесь хороший клёв?
Кто-то из моряков в лодке громко отозвался:
- Всё, хана рыбе, всю изведут!
Мужики незлобиво загоготали. Снисходительно улыбаясь и щуря один глаз на паренька, старик ответил:
- Внучок, да тут кругом клюёт. А лучше сходите вон туда, - и указал рукой левее причала.
- Видишь, там куча бочек из-под солярки? Туда иди, в том месте отмель большая, вот и натаскаешь ребятам рыбки на ужин.
Оттолкнули мотобот от борта и, кашлянув, стрельнув сизым выхлопом, движок затарахтел. Повернувшись ко мне Саныч спросил:
- Когда тебе вернуться надо?
Я посмотрел на часы, ответил. Боцман тронул за плечо сидевшего перед ним второго помощника.
- Трёх часов вам на земляные работы хватит? – улыбнувшись, тот кивнул.
Выгрузились на доски причала. Закидывая спортивную сумку на плечо, Саныч зычно крикнул:
- Орлы-добытчики, первая партия домой ровно через три часа, через двадцать минут вторая. Кто опоздает, будет ночевать у ненцев. Я из-за одного-двух топливо жечь не собираюсь.
Посёлок тонул в собачьем лае, псы ошалели от большого нашествия чужаков. С таким звуковым сопровождением и шли по деревянным настилам от дома к дому. Команда копателей «Золотого корня» обогнав нас, ушла далеко вперед. Нам же спешить некуда. Поддерживая под руки слегка отяжелевших после выпитого на судне стариков, Саныч шёл с ними медленно. Мы, с Санькой держа пакеты с гостинцами следом. Зашли в поселковый магазин, где работала продавщицей жена-ненка нашего гостя. Нас встретила маленькая, старушка в синем халате, надетом поверх армейской телогрейки. Глазки-щелочки тёмное лицо испещрено сеточкой морщин. Улыбаясь, здоровалась со всеми за руку, приглашая:
- Проходите, проходите, привели моего старика вот и хорошо.
Не скрывая радости, приняла пакет с подарками. Обводя рукой прилавок, и полки магазина спросила:
- Посмотрите, может, что и купите, хотя почти ничего не осталось нас ведь снабжают в последнюю очередь. Что с нас взять-то?
Тихо засмеялась, прижимая ладошку к губам, видно стыдясь огромных прорех во рту. Да, ассортимент на прилавке и на полках магазина был убогим. Сахар, соль, несколько видов круп, толстые с палец серые макароны. На полу у стены мешок с мукой, на прилавке буханки хлеба и открытая коробка с конфетами «Ласточка». Зато на полках красовались пирамиды банок с рыбными консервами. Стало как-то неудобно, раз уж зашли, надо что-то купить. Я вытащил из коробки горсть конфет, но убедившись в их железобетонной твёрдости, высыпал обратно.
- Что ж вас так обижают-то? - пробасил Саныч.
- Почему обижают? Нет, не обижают. Там на востоке Амдерма, Диксон. Людей много, работа есть, им нужней. А у нас что? У нас некому работать молодой ветеринар да с ним четыре мужика, вот они за олешками и присматривают. Остальные старики и пьяниц много. И опять повторила:
- Что с нас взять?
- На что ж вы живёте? – спросил я женщину.
Но ответил мне Макарыч:
- Как на что сынок? Какую-никакую, а оленину сдаём, песца стреляем, по пятьдесят шкурок нам разрешается добывать за сезон, их сдаём, а главное рыба – рыбы много сдаём. Вот и деньги.
Старуха, соглашаясь со всем сказанным, закивала и добавила тихо:
- Нам хватает сынок. Некоторые из местных, даже детям, у кого они за проливом живут, помогают.
- Пойдёмте ко мне потихоньку, а то меня что-то в тепле разморило, до дому дойти надо, - поторопил нас Макарыч.
Уже спускаясь по крыльцу магазина, Санька проворчал:
- Жрать нечего, а рыбных консервов завезли на пятилетку. Идиоты.
- Так плановое же хозяйство, - тихо хихикнул ему в ответ Макарыч.
Пока не спеша шли к дому старика, он рассказывал, как с другом прятались в тундре, когда ликвидировали лагерь на острове.
- Дня три рыскала охрана по острову, да где ж тут найдёшь-то? Остров большой чтобы всё прочесать, людей сотнями надо гнать цепью. А где их взять столько? Да и осень уже была, лёд в бухте вот-вот встанет. Пароход мог в ледяной ловушке оказаться. Вот и бросили они нас здесь, решили, что и так сдохнем. Видно, списали нас в отчётах, вычеркнули из списков живых, - старик вздохнул и продолжил:
- Когда рудник начало подтапливать, мы с дружком - Силычем-то моим сразу поняли, что скоро всё здесь закончится. Заранее начали готовиться. Рыболовные снасти припасать, инструмент нужный припрятали, с этим проблем не было. Одежонкой тёплой запаслись. Короче, подготовились.
Повернувшись ко мне Макарыч, понимая видно, что я сейчас самый заинтересованный слушатель, продолжил рассказ:
- А что делать сынок, мы-то с Силычем уже знали тогда, что такое – настоящие лагеря. Соловки уже прошли и не только их, а тут на Вайгаче, это лагерем даже трудно назвать. Скорее - ссылка на тяжёлые работы. Во всём остальном, очень даже неплохо было. Питание хорошее, одевали прилично, жили хоть и в бараках, но в просторных и тёплых. Охраны толком нет, почти вольными жили и работали. Попали бы с другом на тот пароход, точно сгинули. Дважды пережить Соловецкие лагеря невозможно молодой человек.
И старик замолчал. Так в молчании, думая каждый о своём и подошли к его дому. Только поднимаясь по крыльцу, он оживился, заговорил вновь:
- Вот спасибо, вот хорошо, что проводили меня. Заходите, посмотрите, как я живу, чайком вас напою.
- Да нет Макарыч, мы к тебе на минутку только. Нам ещё в одно место надо зайти, да и остров показать молодому хотелось бы, - ответил Саныч кивая в мою сторону.
- Проходите, успеете всё, - открывая дверь, ответил старик.
В небольшом тамбуре сбросили сапоги и прошли в помещение. Большая кухня с окнами на две стороны дома. В углу массивная печь под дрова или уголь. В центре стол, застеленный цветастой клеёнкой, несколько табуреток. Посудный шкаф, полки с разнокалиберными горшочками и банками. Всё стоит на своих местах, кругом чистота, пусть и бедненько, но опрятно. Не подумаешь, что здесь живёт одинокий старик.
- А что, уютненько у вас, - заметил несколько удивлённо Санёк. - Не то, что у некоторых местных.
- Так я ж из морских буду, к порядку с детства приучен, - спокойно с заметным достоинством в голосе ответил старик.
Снимая брезентовый плащ и телогрейку перед вешалкой, добавил:
- Уж десятый год пошёл, как один кукую, но порядок поддерживаю, опуститься-то легко, но пока на ногах держусь, не позволяю себе. - Да и Силыча жена иной раз поможет, то полы помоет, а то и большую уборку устроит. - Она у него из местных, но он сумел её к порядку в доме приучить. - А теперь прошу сюда, - и жестом указал на дверь в следующую комнату.
Первое, что бросилось в глаза, когда Макарыч включил свет в комнате – огромный старинный кожаный диван с высокой спинкой, и откидными округлыми валиками по бокам. Стопка постельного белья и аккуратно свёрнутое ватное одеяло в одном углу дивана. Пышная подушка в другом. Там же у изголовья – на полу табурет. На нём: открытая книга и большой старинный подсвечник с тремя оплывшими свечами.
- Вот это монстр, - восхищённо выдохнул Санька, разглядывая творение краснодеревщиков.
Старик начал рассказывать ребятам, что нашёл его разбитым на берегу бухты. Как с другом перетащил его в дом, где раньше жил начальник охраны лагеря с женой и, вспомнив женщину добавил:
- Красивая была, но странная и…жестокая. Обиженная судьбой, отчего видно, и жестокость её произрастала. - Хромоножкой она была.
- А в чём жестокость проявлялась? – спросил Саныч.
- Была у нас тут одна заварушка. - Потом четверых зеков приговорили к высшей мере. - Двух за дело осудили, а двое других - «прицепом» пошли. - Слепили им группу, заговор, ну и…- Вот ты бы смог четверых расстрелять? - В затылок из нагана, – спросил Макарыч боцмана.
Саныч, аж слегка отшатнулся от старика, бормоча:
- Да вы что, это ж каким упырём надо быть?
- Вот видишь, ты нет, а она с лёгкость это сделала. - Как рассказывали конвойные, сама попросила мужа, разрешить ей привести приговор в исполнение.
Весь разговор я слышал стоя спиной к собеседникам, переводя восхищённый взгляд с одной стены комнаты на другую. Всё, что угодно, но такого я не ожидал увидеть на забытом людьми и Богом острове. Высокие от пола и до потолка впритык стояли две шеренги стеллажей с книгами. Самодельные, но добротно исполненные, они вмещали огромное количество книг. Да каких книг! Непроизвольно шагнул к ним, рука сама потянулась погладить старинный кожаный корешок с уже тусклым золочёным тиснением. За спиной послышалось:
- Нравятся?
Не оборачиваясь, как зачарованный, не мог отвести взгляда от великолепия, ответил старику:
- Ещё бы, конечно! – Откуда у вас столько?
Достал из плотного ряда одну и, поглаживая обложку, повернулся к хозяину этого богатства.
- В лагере была большая и очень хорошая библиотека. – Видно, поставили к стенке очередного, кого-то из «бывших», а книги экспроприировали и сюда перевезли, - кривя губы в горькой улыбке, тихо ответил Макарыч.
И продолжил:
- Когда начали вывозить всё с острова, собрали и библиотеку. - Но не рассчитали, несколько ящиков были огромными и неподъёмными, вот их и оставили. - Да и пароход, ведь не резиновый, всё в него не запихнёшь. – В первую очередь грузили всё самое нужное и ценное в их понятии. – А книги, какая в них ценность? – и вновь ироничная улыбка пробежала по губам старика.
- Так тут и на французском языке много, зачем они вам, - поворачивая книгу «лицом» к Макарычу, задал я наивный вопрос.
- Как зачем? – Я сынок, тоже из «бывших», а нас хорошо языкам учили. – Вот немецкий язык забыл со временем, тут на нём ничего нет, а французский – пожалуйста. - До сего дня владею. – Мы с Силычем всё уж перечитали за эти годы. – Теперь пару раз в год, когда хорошая погода, берём у местных нарты и ездим на север острова. – Там метеостанция и погранзастава есть, где тоже библиотека имеется. - Берём у них книги, да и телевизор теперь выручает, - и повёл рукой в сторону тумбочки у окна.
- И что, нормально показывает, всё ловит? – спросил с сомнением в голосе Санёк, глядя на старенький аппарат.
- Всё не всё, но ловит, особенно, когда погода хорошая, - слегка покряхтывая, Макарыч прилёг на диван. – Приморился я сегодня чуток, полежу немного, а вы смотрите, спрашивайте.
Мы рассматривали библиотеку, брали в руки книги, листали страницы со старинным шрифтом, пестрящим старым написанием - с «ять».
- Ему-то, это запросто читать, - кивнув в сторону дивана, тихо сказал Санёк, а я бы уже не потянул такой текст. – Хотя конечно, эти бы книги, да в Питер - цены им нет.
С дивана донеслось посапывание. Тихо ступая, Саныч прошёл к дивану, взял одеяло и прикрыл им старика до пояса. Махнул нам с Санькой и шёпотом:
- Пошли отсюда, пусть спит старый.
Только отошли от дома Макарыча, как навстречу попалась группа моряков с местным ненцем во главе. Размахивая сумкой, в которой позвякивали бутылки, ненец, расплываясь в улыбке возбуждённо выкрикнул:
- Поворачивайте, пошли ко мне в гости, я угощаю сегодня, - и, ухватив боцмана за рукав, потянул за собой.
Саныч обернулся к нам с Санькой. По лицу матроса скользнула брезгливая ухмылка.
- Да мы пить не будем, - тихо пояснил боцман. - Халявщики что ли, а шефу интересно будет посмотреть, как местные живут.
- На контрасте, так сказать. - Пошли, но только по-быстрому там. – Я долго не выдержу, - тихо ответил ему Санька.
И уже шагая в сторону дома ненца, обращаясь ко мне, он тихо пробурчал:
- Интересно, что он им втюхал, чем раскрутил ребят на водку?
Подошли к дому, моряки и хозяин уже поднимались на крыльцо, а Санька достал сигарету и решительно остановился.
- Вы идите, а я здесь перекурю, подожду вас. – Насмотрелся уже, хватит с меня.
Спёртый воздух с букетом кошмарных запахов ударил в нос ещё в прихожей-тамбуре помещения. В тазах и лоханях мокли оленьи шкуры, источая страшную вонь. Вошли в большую и единственную комнату дома. В углу печь, рядом кровать с провисшей почти до пола панцирной сеткой и оборванной пружиной. Накрытая ворохом тряпья на ней спала женщина. Определить возраст спящей не представлялось возможным. Что-то среднее между двадцатью и сорока годами. Громкий говор вошедших мужчин не мешал ей спать. В центре комнаты стол с грудой грязных тарелок, ложек и мутных гранёных стаканов. На кухонной доске, нарезанная крупными кусками нельма.
На гвоздях в стене висят зимние кухлянки, источая удушающие запахи плохо выделанных кож и человеческого пота. На полу в углу комнаты - лайка. Прижимая передними лапами, кость к полу, сгрызает с неё ошмётки мяса. И тут же рядом, играя с её щенками, ползает по полу чумазый ребёнок лет трёх.
На столе звякнули сгребаемые в кучу стаканы. Женщина в кровати моментально проснулась, начала приподниматься. Кто-то из матросов начал разливать водку по стаканам. Хозяин дома подвинул в центр стола дощечку с закуской. Из-за его плеча возникла лохматая голова женщины.
Прячась за спинами мужиков, сгрудившихся у стола, я отступил назад к дверям – на выход, к воздуху. Вылетел на крыльцо как пробка из бутылки. Вздохнул полной грудью воздух, пусть и с запахами рыбы, вялившейся на шнурах кругом в изобилии. Но это был воздух, а не ужасающее амбре.
Увидев меня в таком состоянии, Санька заржал, сломавшись пополам в поясе. Следом за мной на улицу вышел и боцман. Улыбаясь, шутливо толкнул матроса в плечо.
- Хорош скалиться, теперь наш шеф знает, как существуют местные - от бутылки, до бутылки. – Пошли шустренько, покажем ему ещё одну достопримечательность острова духов – местное кладбище.
Санька ещё больше скорчился от смеха, переводя взгляд с меня, на Саныча.
- Вот дурко! – улыбаясь, бросил боцман, наблюдая за ужимками матроса. – С чего тебя так пробрало?
- Как с чего старшой? – Ты всё верно глаголешь, - После такого паноптикума, шефу, в самую пору показывать кладбище. – Так сказать – финиш островитян, к которому они шагают стройными рядами.
- Хорош Сашка глумиться над больными. - Ты же знаешь – плесни ненцу сто пятьдесят в стакан, и он в лохмотья пьян. - И тормозов у них нет. - Жалко их, а ты ржёшь, - заканчивай, пошли лучше.
Отсмеявшись и топая по доскам настила за нами, Сашка всё же ответил боцману на его упрёки:
- Жалко им видите ли. – А какого хрена наливаете? – Наливали, когда они ещё охотились, шкуры умели выделывать, а вы скупали их работу за стакан. - А теперь все стали такими жалостливыми, да гуманными, когда с ненцев нечего взять.
Боцман остановился, резко развернулся к Сашке, процедил сквозь зубы:
- Ты чего сегодня разошёлся? – Тоже мне ещё, нашёлся ангел во плоти, гуманист хренов!
Дальше, до самого кладбища за посёлком, шли молча.
Выбеленная временем, ветрами и метелями, но не осыпавшаяся гнилой трухой, древесина выдержала испытания десятилетиями. Кресты стояли ровно, или слегка покосившись, иные сильно, но стояли. На некоторых можно было ещё разобрать обрывки фамилий имён и дат. Химический карандаш из далёкого прошлого, пытался донести до редких людей приходивших сюда весточку о тех, кто упокоился под последними вехами на пути каждого. В моей жизни уже были кресты, над холмиками близких. И те кладбища не пугали своим видом и тишиной, но здесь на Вайгаче мне стало не по себе только от того, что я понял – на эту землю не пролилось ни одной слезинка женщины или ребёнка. Ни одной!
Глянув на часы, боцман прервал тягостное молчание:
- Ладно, мужики, пошли потихоньку надо ещё в одно место зайти.
Повёл нас с Санькой в противоположную сторону от посёлка – в тундру. Шлёпаем по сплошным лужицам, чавкают под ногами моховые кочки. Заслышав нас, то тут, то там срываются в полёт стайки куропаток.
- Вот где охота! - Жирные заразы, еле взлетают, - провожая взглядом птиц, мечтательно протянул матрос.
- Размечтался, охота разрешена здесь только местным, - остудил его азарт Саныч.
Поднялись на небольшой холмик. Справа в низине увидели большой дом с хозяйственными постройками. У дощатого сарая полозьями вверх лежат нарты, тут же пасутся несколько оленей. Два высоких кола, вбиты в землю, на привязи к ним с десяток лохматых лаек заливаются в лае, вытянув морды в нашу сторону. Направляясь к дому, боцман объясняет нам Санькой, куда мы идём:
- Тут молодая пара обосновалась. – Муж и жена оба окончили техникум и распределились на Вайгач. – Ветеринары по специальности, хотят восстановить былое стадо оленей на острове. – Специально поселились на отшибе, чтобы подальше от пьяниц поселковых быть.
Распахнулась входная дверь и на широкое крыльцо вышел молодой ненец, а за ним молодая женщина с малышом на руках. Улыбаясь, хозяин поднял руку в приветствии, а жена, приветливо улыбнувшись нам, быстро вернулась в дом. Поднимаясь по ступеням, Саныч сказал, обращаясь к хозяину дома:
- Здорово Вань! - Вот видишь, не забыл наш уговор, как прибыли – сразу к тебе. – Как вы тут?
Пока Иван с боцманом обнимались, похлопывая друг друга по спинам, на крыльце вновь появилась хозяйка, держа в руках стопку меховых домашних тапочек и бросив её нам под ноги, успела ответить на вопрос Саныча:
- Всё хорошо, перезимовали, никто не болел. – Проходите в дом, чаем поить вас буду.
Удивлённо переглядываясь с Санькой, мы сняли на крыльце грязные сапоги и поставили их рядом с хозяйскими. Шаркая тёплыми, но слишком большими тапочками, прошли через просторные сени в дом.
Крашеные полы, скромненькие, но чистые дорожки на полу. Большой обеденный стол покрыт не клеёнкой, а матерчатой скатертью. Вместо незатейливых табуретов, приличные стулья. Кругом чистота и порядок. Трезвоня крышкой, отфыркиваясь паром, на плите напомнил о себе надраенный до блеска чайник. Хозяйка дома засуетилась:
- Садитесь мужики, сахар есть, сгущёнка. – Небось, замёрзли, пока до нас добрались?
- Да не суетись ты милая, нет у нас особо-то времени чаи распивать, на мотобот бы не опоздать, - пытался остановить её боцман и протянул хозяину дома сумку:
- Держи Вань, там четыре пачки патронов, больше не смог найти, ну и сама, в разобранном виде. – Собери её, да и проверить надо бы. - Я не проверял, где мне в городе этим заниматься?
- Конечно Саныч я сейчас, - Иван направился в комнату, откуда тут же донёсся его голос:
- У меня для тебя тоже всё готово. – На большую шубу и шапку хватит.
На столе к этому времени уже появились глубокие блюдца со сгущённым молоком, сахаром, пузатый заварочный чайник и вместительные чашки. На подставке - чайник с кипятком.
- Наливайте мужики сами, кому сколько надо и пейте пока мой там возится. – Успеете на свой мотобот, впервой что ли? – попросила жена Ивана и следом за мужем прошла в комнату.
- Да мне большая шуба и не нужна, мои бабоньки в одном размере ходят, в сорок восьмом, что жена, что дочка, - отозвался Саныч, наливая заварку в чашку
- Ну, значит, можешь справить шубу и две шапки, - донеслось из соседней комнаты и что-то металлическо клацнуло.
Минут через десять Иван вышел из комнаты и, прислонив к косяку двери мелкокалиберную винтовку сел за стол. Налил себе чаю. Дуя в чашки, отирая выступившую испарину на лбах и шеях, мы с удовольствием пили чай. Кто вприкуску с колотым сахаром, а кто со сгущёнкой. Женщина вернулась в кухню с малышом лет двух на руках. Встала у печки. Поблёскивая щелочками глаз, ребёнок с любопытством разглядывал незнакомых дядек за столом.
- Наследником ты обзавёлся, но ведь скучно будет ему одному, - щуря глаз, боцман повернулся к хозяину дома.
- Так мы уже озаботились этим вопросом, - ответил Иван, расплываясь в улыбке.
Женщина смущённо зарделась под взглядами четырёх пар мужских глаз. Только теперь мы разглядели за складками кухонного фартука хозяйки, слегка выступающий, округлый животик.
- Вот и правильно, чего тянуть-то пока молодые да здоровые, и – уже поднимаясь из-за стола, Саныч продолжил:
- Ну что, пошли, опробуем бой?
Все начали подниматься, благодаря хозяйку за угощение. Иван взял пустую банку из-под сгущёнки. Выбрал кусок угля из большого таза возле печки и, запихнул его в банку, слегка сплющил её пальцами. Легонько подбросив на руках ребёнка, жена Ивана тихо, но так чтобы слышали все, сказала, обращаясь к сынишке:
- Пошли, посмотрим, как папка будет стрелять. - Вот посмеёмся с тобой, если промажет, и стрельнула весёлыми глазами в мужа.
Улыбаясь, Иван взял винтовку в руки, и мы высыпали на широкое крыльцо дома.
- Держи, бросишь вверх и под углом, - сказал стрелок, протягивая Саньке тяжёленькую банку.
Они спустились на нижнюю ступеньку крыльца. Приклад ружья упёрся в плечо. Замахнувшись, Санька спросил:
- Готов?
- Бросай!
Банка полетела вверх под углом. В самой верхней точке на долю мгновения зависла, потеряв ускорение, и тут же сухо треснул выстрел. Пробитая пулей, она подскочила, кувыркнулась и полетела вниз. За нашими спинами раздался радостный взвизг женщины.
- Ну, ты даёшь, - восхитился выстрелом Санька и продолжил:
- Всё, песцам острова пришёл…
Спохватился, вспомнив, что на крыльце стоит женщина и закончил несколько иначе:
- Песцам Вайгача пришла хана!
- Зачем так говоришь, - засмеявшись, поправил его ненец. – Я лишнего зверя не бью. - Зачем? – Я долго собираюсь здесь жить, и дети будут жить, им тоже охотиться надо.
И повернувшись к Санычу, закончил:
- Нормально бьёт, пошли в дом.
Вернулись в помещение. Иван прошёл в комнату, а его жена включила свет на кухне. Под потолком зажглась незатейливая трёх рожковая люстра. Он вернулся в кухню, держа в вытянутой перед собой руке пучок белоснежных, пушистых, шкурок песца. Мы просто ахнули. Никому из нас ещё не доводилось видеть ничего подобного. Невесомый, ласкающий ладонь, погружаемую в него, мех моментально начинал отдавать тепло. Особенно поражали красотой и пушистостью хвосты шкурок. Перед глазами невольно поплыли образы разрумянившихся на морозе красавиц в потрясающих меховых шапках, шубках с меховым капюшоном и без, чудные пушистые воротники и муфточки. От этих видений голова шла кругом. В действительность нас вернул голос ненца:
- Смотри Саныч, - и, подняв связку как можно выше, он резко встряхнул меховое чудо. Ни единого волоска не слетело со шкурок.
- Как, нравятся? - улыбаясь, довольный произведённым эффектом, спросил Иван, глядя на боцмана.
- Ты ещё спрашиваешь Вань! – Обалдеть можно, вот порадую своих девах, они и мечтать не могли о такой красоте.
И боцман с жаром обнял ненца, бормоча растроганно:
- Уважил, ох уважил ты меня.
Мы с Санькой распахнули большую сумку боцмана, и он начал осторожно укладывать шкурки. Минут через десять, тепло распрощавшись с молодой семьёй ненцев, быстрым шагом шлёпали по лужам тундры в сторону посёлка и причала.
- Ну, ты и жучила Саныч! - А я всё голову ломал, что это боцман отказался самолётом лететь в Архангельск, на поезде трясся. - Вон оно что оказывается, это ж надо, какую сделку провернул. – Во что она обошлась-то тебе? – завёл разговор Санька, искоса поглядывая на вышагивающего рядом Саныча.
- Ты уж извини дорогуша, что доставил твоим мозгам столько работы, так уж получилось, - с нескрываемым сарказмом ответил боцман, одарив матроса ехидной улыбкой.
И уже серьёзно добавил:
- Обошлось мне это в четвертной и чекушку водки, которой мы полирнули пивко с моим соседом. – Посидели с ним в баре за углом нашего дома. – Вот и все дела.
- Так это ж ты Саныч, считай, сделку века провернул. – Почти задаром, шикарный набор на шубу поимел, – попытался вновь поддеть боцмана матрос.
Не обращая внимания на интонации в голосе, боцман задумчиво ответил:
- Так-то оно так, но вот теперь буду сам ломать голову, как до дома всё в целости довезти. – Клейм-то государственных на шкурках нет, а вдруг придётся таможню проходить? – Заберут нахрен всё! – И вся моя суета прахом пойдёт, а так хочется сюрприз сделать девонькам моим. – Что, они шубы не достойны? – Когда ещё такой случай представится? – Я вот тут с вами грязь на Вайгаче топчу, а доча моя, сейчас экзамены в политех наш – питерский сдаёт. – Последний остался у неё. – Уверен – поступит. – А я ей шубку в подарок, - мечтательно закончил Саныч.
- Чего тогда дурью маешься, голову ломаешь? – Отдай сумку нашим ребятам, что до Салехарда пойдут, а оттуда домой. – В Салехарде ни границы, ни таможни нет, довезут ребята до Питера и отдадут твоей жене, делов-то? – удивляясь боцману, протянул Санька.
- В том-то и дело Санёк, как ты не поймёшь, сюрприз хочу сделать. – А жена получит сумку, она ж не утерпит - дочке расскажет. – Весь кайф мне поломает.
- Ну, боцман извини, ты прям, как в той поговорке, хочешь: «И на ёлку влезть и задницу в смоле не испачкать». – Смотри, дело твоё конечно, но я бы не рисковал.
- Так это Санька, потому ты так говоришь, что детей у тебя пока нет. – А вот когда будут, то ради кайфа им угодить, ты и не так рискнёшь. – Уж я-то тебя не первый год знаю.
- Возможно, возможно ты и прав Саныч, дожить до детей ещё надо.
- А куда ты денешься, вот дурь из головы выветрится, женишься, в конце-то концов, и всё у тебя будет. – Другому оболтусу, как ты, может быть, и не пожелал, а тебе желаю. – Для твоей же пользы, да и старики, поди, уж заждались внуков от тебя.
Вот так, с подколками и смешками, шлёпали мы по доскам настила к лодочному причалу посёлка Варнека. Приглядевшись ещё с берега к нашей «чебурашке» на рейде, боцман сказал:
- Похоже, к нам ещё гости прибыли.
Действительно, у борта судна покачивалась лодка.
- А ты другого ждал, каждый год одно и то же. - Местные ханурики прибыли, сейчас будут балыками трясти и клянчить стакан или одеколон, - ответил кто-то из моряков.
На судно отправились первой ходкой мотобота. Придвинувшись поближе к Саньке, я тихо сказал ему:
- Слушай Сань, а я ведь каюту нараспашку оставил, когда уходил, - а он мне так же тихо:
- Не боись, они хоть и пьянь, но честные, ничего без спроса не тронут. – Их только выпивка интересует. – У тебя же её нет?
- Откуда?
Заслышав движок мотобота, на палубе сухогруза появился вахтенный, Вовка - «Паганель», а за ним следом ненец в выгоревшей, драной телогрейке. Заглушив движок, по инерции, накатом, боцман подвёл посудину к борту судна. Кто-то из моряков бросил вахтенному конец. Поймав его, подтягивая и крепя трос, парень одновременно отбивался от надоедливого аборигена:
- Нет у меня водки, была, да отдал давно.
И буквально взвился, переходя на крик, после очередного вопроса ненца:
- Нет у меня «Тройного», не пользуюсь я этой гадостью, отвали от меня!
Поднялись на палубу, и я направился к себе. Буквально в дверях каюты столкнулся с молодым ненцем. Расплывшись в улыбке, парень кивнул вглубь каюты и со словами:
- Я там оставил тебе, - сжимая что-то в руке, торопливо проскользнул мимо меня в коридор.
Оглядел каюту. Всё вроде бы на местах, и только на светлом шерстяном одеяле лежало что-то, ещё более светлое и пушистое. Подошёл и взял в руки. На тонких сыромятных ремешках висели две пары детских варежек. Поразительно белых и пушистых. Мелькнула догадка и следом за ней я распахнул дверь в душевую. Точно! На полочке не хватало флакона с лосьоном после бритья. Был такой импортный в продаже тогда, в серенькой коробочке – «Варс».
- Зараза! – с воплем я выскочил в коридор.
- Сволочь, это же не пьют, это…
Стоя на нижней ступеньке трапа, задрав голову, он тонкой струйкой вливал в широко раскрытый рот, содержимое флакона. Влил всё, сглотнул, скривился и, повернувшись лицом ко мне, уверенно сказал:
- Тут спирт есть.
Икнул, дёрнув кадыком. На губах вздулся и лопнул радужный пузырь.
Со следующего утра я невольно поддержал традицию перегонщиков – перестал бриться и начал отращивать бороду. Как объяснил мне потом Санёк, так поступают многие моряки. Впереди несколько месяцев перегона, а заходов в порты, раз, два и обчёлся. Работы на судне много, а свободного времени мало, есть ли смысл истязать себя бритьём, да ещё во время качки?
На следующий день, после завтрака на берег никто не съезжал, кроме наших заядлых рыбаков. Боцман отвёз их на берег, предупредив, что вернётся за ними за час до обеда. Перекуривая на корме, я видел, как ребята быстро вышагивали, закинув спиннинги на плечо по узкой кромке галечного пляжа в сторону места, указанного им вчера Макарычем.
Вернувшись перед обедом на судно, приволокли мне на камбуз два проволочных кукана с крупной камбалой и навагой. Спросил их:
- И как рыбалка в этих местах?
- Да какая рыбалка! - Это скорее убийство. – Не успеешь забросить, а она уже заглотила. – Вначале азарт появляется, а потом понимаешь, что так можно целый день махать спиннингом. – Всю-то не переловишь, - и скривив губы, матрос подвёл итог:
- Не интересно.
- Зато песцов накормили до отвала, - продолжил его приятель. – Представляешь, наглые создания и совсем людей не боятся. – Мы рыбачим, а они у нас за спиной метрах в десяти крутятся. – Бросили им одну рыбину, ещё одну, пятую десятую, а им всё мало. – Целая стая собралась - штук двадцать. – Видно линяют они сейчас, шерсть клочьями, тявкают как собачонки, дерутся.
- Кому они сейчас нужны такие? – Поэтому наглеют и страх к людям теряют, - заключил Вовка.
На ужин была жареная рыба с картофельным пюре. Появление ребят в кают-компании было встречено шутливыми аплодисментами. Парни слегка смутились, но всё равно чувствовали себя именинниками.
На сон грядущий вышел перекурить. В курилке уже сидел боцман. Сделав последнюю затяжку и, давя окурок, Саныч поделился последними новостями:
- Проверил крепление мотобота. - Завтра в шесть снимаемся. – После ужина было селекторное совещание капитанов. – В проливе южный ветер отжимает лёд к противоположному берегу. – Можно пройти почти по чистой воде вдоль бережка. - В Карском море льда больше, но он слабый, перемычки между полями тонкие. – Есть большие участки чистой воды. – Ледоколов привлекать не будем, да и нет их, они сейчас в проливе Велькитского суда таскают. – Выходим в Карское и прём по диагонали к острову Белый. – Метео предупреждает, что с востока идёт не хилый шторм. – Вот и надо пробежать морем, как можно быстрее, а там, прикроемся островком и переждём.
Я докурил, и мы спустились на свою палубу. Уже на пороге каюты Саныч обернулся и добавил:
- Да, там же у Белого решили провести перетурбацию экипажей. – Пересадим нашу Полину на «Кемерово» и тех из экипажа, кто не захочет идти дальше на Восток. – Короче, сделаем замены, если они будут.
- Думаешь, будут?
- Посмотрим, но думаю, будут, - уклончиво ответил боцман, и мы разошлись по каютам.
Противное пиканье будильника точно совпало со звуком заработавшей лебёдки. Мы выбирали якоря. Привёл себя в порядок и поднялся на камбуз. Распахнул дверь на корму.
Чайки уже на своих местах – висят в струях воздуха над бурунами воды. Густой, как сметана туман, стремительно наползает из тундры на домики посёлка. Поглотив их, тянет белые языки - щупальца к берегу бухты, стелется над водой. Подгоняемая криками чаек, вспарывая носом невысокие волны, цепочка судов выходит в пролив Югорский шар.
Прощай Вайгач – неласковый остров духов.