Кьеркегор – один из сонма моего пантеона великих, у кого учусь, кому поклоняюсь, кого читаю и перечитываю бесконечно, каждый раз вдохновляясь его мыслями и жизнью. Потому что пишет не абстрактно, не понятиями и терминами, как пишут ученые, а своей кровью и жизнью.
Кьеркегор не ученый, он - поэт-мыслитель, такой же, как Мишель Монтень, Паскаль, Августин Блаженный, Хайдеггер, Достоевский, Кафка, Сартр… И пишут они о человеке, всегда о нем, его внутреннем и глубинном, считая, что только личная история имеет смысл и право на существование.
В этом году исполнилось 200 лет со дня рождения Сёрена Кьеркегора (1813-1855 гг). Прошел этот день (5 мая) заметно для небольшого числа философов-профессионалов, хотя его влияние на двадцатый век, с момента открытия трудов философа, неизмеримо.
Корпус трудов и мыслей философа настолько вошел в общемировую культуру, что Кьеркегор превратился в фигуру по умолчанию, не знать которую стыдно. Его смыслами и терминами пользуются все, начиная от психологов и кончая писателями, не говоря уже о философах.
Это он стоял у истоков экзистенциализма, первым введя это слово в философский оборот. Он поставил человека с его фобиями, тревогами и страданиями в центр исследований, освободив от негативных оценок «человеческое, слишком человеческое». Свою внутреннюю болезнь страха и отчаяния, страданий и тревог он превратил в сильнейшую мотивацию для работы.
Работал он много, создавая всего за несколько месяцев философские и богословско-экзегетические трактаты, которые сегодня считаются классикой. Он выпивал по 40-50 чашек кофе в день, работая по большей части стоя, расхаживая по комнате в поисках подходящих слов для выражения мыслей. И находил те самые, небанальные и незатертые, что доходят до человеческого сердца и врачуют его от безысходного отчаяния.
В Дании, где родился Кьеркегор, напечатано уже все, чего, так или иначе, касалась его рука, вплоть до подчеркивания им какого-нибудь слова в каком-нибудь незначительном письме. А при жизни над ним издевались не только солидные для своего времени журналы, но и дети, дразнившие его, идущего по улице, «Или-или», названием работы. В ней он впервые сформулировала три этапа, через которые проходит становление человека: эстетический, этический и религиозный.
С другой стороны, кто сегодня будет дразнить философов названием их книг?! Имен-то не знают, не говоря уже о текстах. А Кьеркегора знали, и не только в лицо, знали и его книги. Прожил он всего сорок два года, истратив весь немалый капитал, доставшийся от отца, на издание собственных книг и журнала «Мгновение». Сегодня сказали бы «промотал».
Но именно этим он оправдал жизнь не только свою, но и своего отца, и его тяжелую работу, в которую отец вынужден был впрячься, начиная с самых малых лет. Будучи ребенком, от отчаяния, отец проклял Бога и потом всю жизнь переживал свое проклятие.
В сорок лет, в полном расцвете сил, он отошел от дел и оставшиеся сорок два года (умер он в 82) молился, молчаливо страдая от своего тихого отчаяния, невольно передавая его детям. Особенно младшему, самому любимому сыну, понимая, что перед Богом нет невиновных.
Отцовская набожность была настолько неординарной и навязчивой, что детям она казалась чем-то большим, чем просто набожность. Это было разновидностью банкротства, внутреннего банкротства, а не верой во спасение. Эта догадка подтвердилась позднее, когда его старшие сыновья узнали тайну такой набожности.
Все несчастья, которые сыпались на семью Кьеркегоров (подряд смерть второй жены и четверых детей), отец переживал как расплату за то детское проклятье. Но его вера, от чего бы она ни происходила, передалась двум из шести оставшихся в живых детей: старшему и младшему сыну.
Старший стал епископом, младший, искренне стремившийся к сану, отказался от этих планов, потому что слишком серьезно подходил к священническому призванию, не идя ни на какие компромиссы и став одним из яростных критиков церкви и благополучного христианства. Вот только несколько цитат:
«Скажем же, наконец, напрямик, что так называемое христианское общество (в котором, если считать на миллионы, все люди — добрые христиане, так что можно насчитать столько же, ровно столько же христиан, сколько вообще родилось людей) — это не просто жалкое издание христианства, полное фантастических опечаток и нелепых пропусков и длиннот, — оно скорее является злоупотреблением христианством: оно его профанирует. Если в малой стране едва рождаются три поэта на поколение, то уж в священниках там нет недостатка, их стадо превышает возможность занятости. В связи с поэтом говорят о призвании, но в глазах толпы людей (а стало быть, христиан), чтобы быть священником, достаточно сдать экзамен. Однако же истинный священник — случай еще более редкий, чем истинный поэт…».
И далее:
«Но когда речь идет о том, чтобы быть поэтом, общество настаивает на призвании, видит в этом величие. … Здесь призвание сводится к церковному приходу; говорят о том, чтобы получить этот приход означает одновременно призвание… Увы! Сами злоключения этого слова в христианстве символизируют у нас всю судьбу христианства. Несчастье не в том, что о нем не говорят (точно так же как несчастье тут — не в том, что священников не хватает), но в том, что о нем говорят таким образом, что, в конце концов, толпа больше не думает об этом (точно так же как эта же толпа вкладывает не больше смысла в то, чтобы быть священником, чем в то, чтобы быть вполне земным купцом, нотариусом, переплетчиком, ветеринаром и так далее), ибо священное и возвышенное перестали производить впечатление, о них даже говорят как о чем-то устаревшем, вошедшем в обиход бог весть когда, так же как и многое другое. Что же удивительного в том, что наши люди — раз уж они не чувствуют возможности защиты своего собственного отношения — ощущают необходимость защищать христианство!».
Любовь Кьеркегора ко Христу была столь искренней и не терпящей компромисса, что все свои действия он сверял по Нему. Толкования философа на Евангелие настолько глубоки, а называл он его не иначе, как «Евангелием страданий» или историей искушений, что когда читаешь их, а главное слышишь голос автора,
то понимаешь, почему вера не была для Кьеркегора пустым звуком, что верить для него - все равно, что находиться под водой на 500 миль. Под водой, наваливающейся на человека всем своим давлением, заставляя страдать, но страдания эти истинный верующий всегда воспринимает как радость.
И хотя Кьеркегор по вероисповеданию был лютеранин, его работы близки и понятны истинно православному верующему с его невозможностью стать верующим без страданий и несения своего креста. Единственный путь к истине, надежде и любви, считал философ, страдание. Другого пути нет.
И всякий раз, когда человек начинает принимать жизнь всерьез, он осознает, что жизнь дает человеку слишком много поводов для страха и отчаяния, и как бы он ни поступил, вправо или влево, отчаяния не избежать...
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/kerkegor-1/