В доме горного начальника, полковника Афанасия Максимовича Добролюбова, с утра всё перевернулось вверх дном – из полицейской части прислали девок для мытья полов. Сестра начальника, старушка Зинаида Максимовна, приказала гувернантке присматривать за работами, а сама увезла младших племянниц в гости к майорше Орловской. Старшую племянницу, восемнадцатилетнюю Александрину Афанасьевну, тётушка не могла взять с собой по причине её слабого здоровья после вчерашнего нервического припадка, и потому, невыносимо страдая от необходимости оставить невинную девицу под одной крышей с девками, велела ей не выходить из своей комнаты.
Когда апартаменты были убраны, Александрина Афанасьевна, хрупкая, бледная девушка, села за пяльцы у окна в угловой комнате. Она хотела занять себя работой, чтобы не дать воли чувствам и смирить подступающий припадок.
– Как же я слаба – с горечью думала Александрина, вынимая нитки и напёрсток из корзинки для рукоделия. – Надо стараться держать себя в руках. Вот вчера, если бы не Анна Павловна, послали бы за доктором Геллером. А уж от Франца Ивановича ничего бы не скрылось. Он бы догадался об истинной причине моих припадков и поневоле папеньке доложил. И что тогда делать? Раскаяться и безропотно принять гнев отца? Всю жизнь унижаться и терпеть насмешки? Ах, нет! Уж лучше взять мышьяк в кладовой, или в петлю, как бедная экзекуторша!
Девушка покосилась на дверь, мелко перекрестилась и осторожно вздохнула. Никак она не ожидала, что с ней могла приключиться такая беда. С кем угодно, только не с ней, дочерью горного начальника... но, оказывается, и высокое положение в обществе не ограждает от несчастной любви.
Из окна комнаты, где уединилась юная барышня, была видна Петропавловская улица: заваленный сугробами Казённый сад, здание военно-судебной комиссии с тюрьмой и гауптвахтой, ворота сереброплавильного завода и канцелярия. А над всем этим, в лазури февральского неба – вершина заснеженной Ивановской горы и маковка старой, деревянной Иоанновской церкви. Эта маковка с налипшим снегом, словно магнит, притянула взгляд Александрины Афанасьевны – смотреть на голые деревья Казённого сада было выше сил! Ведь именно здесь произошла та роковая встреча!
В висках, не переставая ни днём, ни ночью, стучат крошечные молоточки, вызванивая любимое имя: «Вла-ди-мир! Вла-ди-мир!» Непрошеные горючие слёзы наворачиваются на глаза.
– Господи! Куда бы ни пошла, куда бы не взглянула – всё вокруг напоминает о нём…
Тяжело вздохнув, девушка принялась за работу, но, воткнув иголку, снова замерла, окаменела. Владимир! Один Владимир на уме. Ах, если бы он сейчас вошел в комнату. Если бы вернулся. Если бы догадался, какие муки она терпит!
Но в доме, в дальних комнатах, слышны лишь неясные женские голоса.
– Правду говорит соседка, Анна Павловна. Он не вернётся. А меня погибель ждёт... как экзекуторшу.
Голова несчастной девицы склоняется всё ниже, а слёзы душат, душат!
– Ах, если бы рядом была сестрица Катинька. Если бы маменька не умерла так рано...
Маменька! Она бы уберегла от ошибки, от безрассудного, дерзкого поступка.
Александрина, конечно, помнила наставления покойной маменьки остерегаться своеволия и дерзости, присущих многим городским барышням. Но так как все родные и знакомые считали её весьма рассудительной и строгой девицей, она невольно привыкла иметь о себе высокое мнение. Да и как же иначе, ведь она с тринадцати лет заменяет мать своим сестрам Сонечке, Полиньке и Надиньке. С тех самых пор, как старшая сестра Катинька вышла замуж и уехала в Иркутск. Тогда же и папенька назвал Александрину хозяйкой и стал спрашивать с неё, как со взрослой. Он не пожелал привести в дом мачеху, а постарался подыскать для любимых дочерей замену покойнице-маменьке. Пригласил в помощь Александрине свою сестрицу, тётушку Зинаиду, недавно взял в дом старую даму – гувернантку. Но это всё не то…
Александрина помнит, как сестра нежно обнимала её, выспрашивала все мысли до самого донышка, все страхи и обиды, все радости и шалости. Рядом с Катинькой она чувствовала себя птенчиком под материнским крылом, а теперь и сама стала для сестёр защитой и обороной, к ней они тянутся, чтобы приголубила и пожалела. Кто бы её приголубил и пожалел! Ну, разве что соседка – вдова Анна Павловна. Она добрая, умная женщина, и только с ней одной можно быть откровенной. К тому же она не совсем чужая в семействе Добролюбовых. Когда маменька умерла, именно соседка устроила счастье Катеньки. Папенька весьма высоко ценит дружбу Анны Павловны.
В кабинете у папеньки часы пробили двенадцать раз. Мимо окна проехали сани губернаторши, Эмилии Германовны Дранг, и повернули за угол дома, к парадному крыльцу. Эмилия Германовна в санях была не одна, с ней ехали Анна Павловна и мужчина в инженерной шинели! Увидев их, Александрина обмерла и схватилась за сердце. Ужас исказил черты её миловидного личика.
– Анна Павловна всё-таки привезла своего prot;g; – Костиньку Оляпкина!?
В дверь просунулась русая голова, и горничная Агапка, выпучив глаза, сообщила громким шёпотом: «Барышня, жениха привезли! Учителя! Ему сейчас велено в гостиной сидеть, а вас пока не звали».
Александрина молча метнулась в свою комнату – привести себя в порядок, уничтожить следы слёз. Пробежала мимо открытой двери гостиной и даже не взглянула на жениха, который заслышав её лёгкие шаги, вскочил с дивана.
Юный поручик Оляпкин давал младшим сёстрам уроки рисования, а с ней всегда был робок и молчалив. Такая застенчивость слегка умиляла, но более смешила, к тому же часто приходилось заступаться за него – сёстры донимали проказами своего кроткого, безобидного учителя.
У самых дверей девичьей спаленки барышню перехватила Анна Павловна, приземистая, строгая дама в тёмном, вдовьем, платье. На вид этой женщине можно было дать лет сорок, хотя на самом деле ей было уже за сорок пять. Тёмно-синее бархатное платье с чёрным кружевом туго охватывало её плотно сбитый стан и подчёркивало ровную белизну правильного лица с греческим профилем. Ни одна морщинка не портила щёк, слегка тронутых румянами для придания им свежести.
– Ах, Анна Павловна! – громким шепотом взмолилась девушка, едва справляясь с волнением – милая, добрая Анна Павловна! Вы всё-таки решились привести в исполнение свою затею! Но, боже мой, как это жестоко! Вы, словно лекарь, подаёте помощь ножом и операция ваша кровавая!
– Образумься, глупая! – сердито зашипела дама, больно вцепляясь в локоть Александрины. – Об отце, о сёстрах подумай! Напоказ грех свой выставить захотела! Стыд-то какой! Ох, натерпишься, девка, позора! Да не смотри на меня такими глазищами. Делай, как велю, пока ещё можно венцом-то грех прикрыть!
Анна Павловна втолкнула барышню в спальню, повернула ключ в замке, и громко шелестя юбками, вышла из коридора.
Александрина припала к двери. Голова кружилась от мыслей: «Что делать – обмануть, пасть ещё ниже или принять страдание?» Если бы Владимир был рядом, она не задумалась бы, как ей поступить, но он далеко и не вернётся…
Прошло немало времени, прежде чем Агапка принесла воды умыться и доложила, что жениха пригласили в кабинет к папеньке. Насколько верной наперснице удалось подслушать под дверью, принят он был весьма ласково. Александрина не могла без дрожи слышать эти известия.
– Агафьюшка, голубушка, дай мне знать, если кто приедет от…
Агапка понимающе кивнула: «Нешто я не знаю, кажный день одно и то же!»
Наконец, позвали к отцу. Собрав жалкие остатки самообладания, Александрина подошла к дверям папенькиного кабинета. Сердце замирало от страха.
Двери внезапно открылись, и на пороге показался поручик Оляпкин. Молодой человек был в мундире, при полном параде, его круглое, детское лицо сияло. Видно было, что он слегка ошеломлен и не верит своему счастью, точно после удачного ответа на экзамене в институте. Едва не столкнувшись с девушкой, поручик, по своему обыкновению, растерялся и молча поклонился. Она взглянула на него без приветливой улыбки и опустила глаза – да, несомненно, бедняга очень мил, но имеет один существенный недостаток – он не Владимир!
Следом за господином Оляпкиным вышла Анна Павловна. Она по-матерински взяла юношу за плечи и, улыбаясь, сказала: «Константин Егорович, милый друг, подождите нас в гостиной!» Он взглянул на неё жалостно, по-собачьи, но она уже протянула обе руки навстречу Александрине.
– Ну, дитя моё, не бойся ничего – шепнула Анна Павловна, обнимая трепетную, безвольную девицу и прижимая её к своей груди. Затем, крепко сжав руку несчастной, повлекла её за собой в кабинет.
Тесная темноватая комната, убранная коврами, с трудом вмещала печь-голландку, массивный старинный стол под зелёным сукном и шкаф, набитый бумагами и коллекциями минералов. Вдоль стен стояло несколько простых кресел. Посреди кабинета, на красном бухарском ковре, в кресле восседала губернаторша, мадам Дранг, красивая белокурая дама в светлом, палевом платье, а рядом, с важным видом, стоял папенька, Афанасий Максимович.
Не успела Александрина войти, как попала в объятия Эмилии Германовны. Целуя девицу, губернаторша взглянула ей прямо в глаза таким испытующим взглядом, что привела в чувство лучше всякой нюхательной соли.
Мадам Дранг не хотела показаться суровой, но, её, как опытную женщину, смутил рассеянный вид невесты. Ей вдруг показалась странной идея Анны Павловны сватать дочь полковника Добролюбова за поручика Оляпкина. Конечно, к молодому человеку у неё не было никаких претензий: он хорошо образован, воспитан, очень мил и характер имеет мягкий, точно воск. Для Эмилии Германовны Костинька Оляпкин был кем-то вроде сына, она опекала молодого человека, видя его неопытность в житейских делах, робость и стеснительность. Однако она почему-то не замечала между ним и мадмуазель Александриной той симпатии, о которой ей теперь твердила Анна Павловна. В тесном мирке общества горных инженеров все на виду друг у друга, любые сердечные тайны раскрываются в один вечер. Несомненно, некоторое томление и чувственное влечение юной барышни можно было подозревать, но… совершенно к другому человеку!
– Как вы себя чувствуете, мой ангел? Кузен говорил, вчера вы были не здоровы? – осторожно поинтересовалась Эмилия Германовна, внимательно рассматривая барышню, а сама подумала – Нет ли какой связи между нервическими припадками и этим скоропалительным сватовством?
– Благодарю, мне лучше. – Голос девушки предательски дрогнул. Упоминанием кузена мадам Дранг напугала её более, чем геенной огненной.
– Это всё пустяки. Обыкновенные девичьи причуды – живо и весело вмешалась Анна Павловна. Тон её настолько был беспечен и лёгок, что все, кроме Александрины, невольно улыбнулись.
Быстро взглянув на безмятежную и довольную Анну Павловну, стоявшую под руку с полковником, и невольно отметив насколько сходны их коренастые фигуры, губернаторша вновь остановила пристальный взгляд на Александрине.
– Чему она рада? – Избегая взгляда Эмилии Германовны, с неприязнью подумала девушка и взглянула на отца, который по-прежнему с важным видом держал руку Анны Павловны.
Седая голова и бакенбарды Афанасия Максимовича красиво сочетались с серебром густых эполет. Несмотря на бочкообразный корпус и невысокий рост, в полковничьем мундире папенька выглядел внушительно. Он, начальник горного округа, здесь бог и царь. В его руках огромная власть – он вправе казнить и миловать. Выше него – только губернатор. Но сердце Александрины сдавила жалость – отец уже стар, а по должности своей вынужден каждый год путешествовать по всему Алтайскому горному округу для осмотра и ревизии заводов, золотых приисков и серебряных рудников. Нелегко в его лета ехать верхом или нестись по бурной реке на плоту, ежеминутно рискуя быть разбитым о камни. Папенька и сам давно опасается, что вытурят в отставку, на это и губернатор, генерал-майор Дранг, язвительный человек, уже не раз намекал, советуя давать место молодым. Ну, да это, слава Богу, не ему решать! Папенька всегда обращает такие разговоры в шутку, дескать, от службы нажит у него один лишь чирей в боку, и пенсиона будет недостаточно, поскольку дочери не пристроены.
Так какое же надо иметь чёрствое сердце, чтобы бросить тень на его репутацию, опозорить на старости лет и тем приблизить отставку?!
Но что будет с ней? В какие силки она запуталась?
Папенька, Афанасий Максимович, смотрел на дочь строго, но всё же обнял её и объявил:
– Саша, дочка, вот здесь милейшая Эмилия Германовна, вместе с добрейшей Анной Павловной, убедительно просят отдать тебя замуж за инженер-поручика Константина Оляпкина. Он у меня был сейчас, просил твоей руки. А посему, мой друг, при дамах, сообщаю тебе о своём намерении и не спрашиваю согласия, зная наперёд о твоей сердечной склонности к этому юноше.
Отчаянье вспыхнуло в душе и угасло. Не всё ли равно теперь? И всё же язык не повернулся благодарить отца.
Папенька и губернаторша, ожидая ответа, смотрели на Александрину.
- Жених вам по сердцу? Угодили мы вам? – ласково спросила Эмилия Германовна, впиваясь глазами в лицо смущённой девицы.
Анна Павловна всплеснула руками и, обведя всех присутствующих простодушным, умильным взглядом, воскликнула: «Посмотрите, как прелестно конфузится наше чистое, безгрешное дитя! Она не смеет благодарить, не смеет выразить при нас свою радость!»
Намёк был слишком жесток, ударил в самое сердце.
Папенька слегка нахмурил брови: «В чём дело, Саша? Любишь ли ты его?»
Александрина чувствовала, как покидают её последние капли собственной воли. Она не может восстать против окружающего общества. Не может противиться приказу отца. Она боится осуждения и насмешек и поэтому скажет всё, что от неё хотят услышать!
- Да… - беззвучно шепнула она и склонила голову.
Анна Павловна тотчас убежала подготовить последнюю пустую формальность. Александрина, едва дыша, вышла вслед за ней. Она более ничего не чувствовала, двигалась словно деревянная кукла-марионетка. Сквозь наплывающую на глаза чёрную пелену мелькало впереди вдовье платье Анны Павловны и это платье было почти ненавистно …
Костинька взял её холодную руку, бубнил какие-то заученные слова. Свет померк, смерть дохнула в лицо. Александрина побледнела и повалилась.
Очнулась она, сидя на диване, в объятиях Костиньки. Сердитая и встревоженная Анна Павловна трепала её по щекам.
- Целуйтесь! – приказала вдова, и жених неловко чмокнул Александрину в подбородок.
В тот же миг в гостиную вошли папенька и губернаторша, а в другую дверь вбежали сёстры Сонечка, Полинька и Надинька. Красная, запыхавшаяся тетушка не поспевала за ними.
- Ну, раз так складно всё получилось, то и со свадьбой не будем тянуть – весело сказал папенька, глядя на обнявшихся молодых, и велел подать шампанское.
- На Масленицу, на Масленицу! - радостно закричали сёстры, хлопая в ладоши.
Все принялись поздравлять невесту и жениха. Зазвенели бокалы с шампанским. У порога в гостиной столпилась вся домашняя прислуга, спеша поздравить добрую барышню. Александрина уже совсем пришла в себя, скромно и немного стыдливо принимала поздравления и поцелуи. Приличная случаю смущённая улыбка не сходила с её уст, в то время как тяжкая мысль медленно поворачивалась в сознании: «Меньше месяца осталось. Надо взять в кладовой мышьяку и отравиться».