В детстве лето всегда проводил у деда в деревне. Сейчас само выражение: "лето в деревне" и звучит невнятно, и ассоциации вызывает довольно туманные. В рекламе, например, деревня показана выгодно и экологично. Приезжает моложавая бабуся и кот увлеченно трескает творог, потому как «Домик в деревне». На то и реклама. В новостных сюжетах о развитии сельского хозяйства, иногда мелькают кривые заборы и перекошенные физиономий жителей. Изменились деревни. Как и все мы, впрочем. Так что я лучше расскажу про свою деревню. Из того времени, когда деревья были большими.
Тот самый пресловутый домик в деревне - это далеко не целительный курорт, а в первую очередь труд - от заката и до рассвета. Иначе рухнет там твой домик. А вот здоровье и душевное равновесие очень восстанавливает. Потому как нет времени думать о былом и страдать о непонятом. Я, правда, ребенком был, так что душа у меня была чистая, страдать было не о чем.
Приезжаешь ты, покрытый благородным налетом городского форса и тонно рассказываешь сельским друзьям про уверенную поступь прогресса. Те слушают с понятным уважительным презрением и показывают достижения местной технической мысли. Но через пару дней ты уже не помнишь, что такое город. Потому что просыпаешься утром от пения птиц, мычания коровы, одурелых запахов июньского цветения и будто пьешь эту свежесть. А за окном пчелы жужжат, смородина спелая, а малина поспевает, а на черешне еще не был, надо проверить абрикосы, вдруг за ночь что-то появилось, за забором уже высвистывают друзья, потому как дел много: на озере надо запруды проверить, слив неспелых в колхозном саду натаскать, а если дождь ночью был, то намечается поход за грибами. И бежишь ты, сломя голову, несешься, прыгая меж пятен света, что пробиваются сквозь листья виноградной беседки, зигзагами обегаешь монументальный дощатый сортир. Если повезет, унесешься. А если дел совсем уж много, дед тормознет. Дед в деревне человеком уважаемым был. Учителем и завучем в сельской школе. Так что местные герои относились ко мне снисходительно, как к юнкеру в отставке и не били. А деда уважали не только за повальное искоренение безграмотности, а и за то, что на огороде пахал, не разгибаясь, а после выпускных экзаменов, сидел с абитуриентами, диктантами занимаясь, натаскивая перед поступлением.
А дел было действительно много. В огороде колосился полный гастрономический набор, вплоть до дынь и арбузов и за всем этим нужно было ухаживать, поливать и от сорняков прореживать. При всем том живность буянит. Кролики из клеток поглядывают, намекая, что травы свежей совсем не мешало бы подкинуть, свиньи в хлеву солируют. Гуси важно волокутся на луг. Впереди гордым орденоносцем шагает вожак. За этим линкором, как крейсера, прочие заслуженные деятели; молодняк, что втайне вынашивает планы скинуть вождя и матушки гусыни. В центре колонны, желтым солнечным пятном тащится выводок гусят, надежно прикрытый со всех сторон. Замыкает колонну низвергнутый и временно отверженный бывший предводитель. Дрались за этот пост гуси страшно. Цеплялись клювами в шеи и молотили друг друга крыльями. Остальные истерично орали. Подбадривали видимо и давали нужные советы.
Куры по двору таскаются, высматривая что-то, поклевывая. Петухи глядят орлами. Друг друга игнорируют, кур при любой удобной возможности стараются оформить. Те орут, петухи им бедным все перья на шее повыщипали, цепляются, чтоб лучше держаться сверху, пока ее того. Ночью, по летнему времени, норовили не в домике на ночлег устроиться, а на лозе виноградной. А они же ночью не видят ни черта, слепота у них куриная. Снимаешь эти сонные клубки перьев и в курятник. Лисы по ночам не дремлют. Время для них добычливое.
А после петушиной любви неслись куры яростно. Орали в курятнике, рожая, потом вылетали оттуда. Взъерошенные и счастливые. А со временем замечаешь, что некоторые куры с яиц слазить не желают. Сидят на них и дымкой подергиваются. Значит время. Тащишь этих кур в отдельный роддом. И сидят. Сутками сидят. Раз в день вынесешь ее, лопает кукурузу, да пшено с жадностью, воду хлебает и волнуясь торопит тебя - неси мол, скорее обратно, жизнь у меня там зарождается. Спустя две недели нервное счастье. Прут дети ее из яиц, пытаясь слабыми клювами скорлупу пробить. Эта помогает аккуратно, уже полусидя, грея мокрые несчастные комки, что пищат на соломе меж ног. С фонарем каждый час наведываешься, поднимаешь ее, недовольную и испуганную, совсем слабых цыплят сам из яйца вынимаешь, у них, бедных, еще и пупок в тельце не втянулся, складываешь рядком в коробке под лампой теплой. Лежат динозаврики, ничего не понимая. А ты дальше идешь проверять. Процесс опасный. Курица случайно и затоптать новорожденных может, много их. А спустя день не узнать роддом. Мелкие пушистые клубки скачут по коробке, галдят, пытаются выпрыгнуть. Крошишь им листья измельченные, кашей да яйцом отварным кормишь. Носятся с такой скоростью, что лапок не видно, а создается ощущение, что клубочки разноцветные, солнечные скачут.
Спустя неделю являешь их мамаше. Сколько тут писка и воркования начинается. И день полный забот. Квохчет курица у домика, что-то на земле поклевывает, подзывая, объясняя. Те подбегут, изучат и далее скачут мир познавать. Вечером мамаша превращалась в многоэтажное общежитие. Присаживалась, отставив крылья, максимально распушившись и отовсюду из нее, торчат клювики и бусины глаз. Из-под крыльев выглядывают. Под брюхом писк слышится, там тоже кровати делят. Особо бесстрашные забирались на курицу сверху и глядели дозорными гордыми. Так и спали. Так что куры может и дуры, но их это вполне устраивало. Потому что не мешало любить. Не за что-то, а просто любить.