Долго сидеть без дела девятилетнему парню было негоже. Отец уговорил соседских мужиков, возивших на строительство какого-то городского заведения гравий, чтобы взяли меня в «напарники». Гравий добывался вручную в карьере. Нужно было наполнить им извозные сани, отвезти на стройку, там разгрузить и снова вернуться в карьер. И так в течение дня.
Вот на эту работёнку отец меня и «благословил».
Силёнок, слава Богу, хватало, и пока лежал снег, я ездил на санях даже с удовольствием.
Но вот обозначились первые признаки весны: днём всё чаще стало выглядывать солнышко, снег потихоньку таял и санные дороги постепенно оголялись. Ездоком я был неопытным и часто «сажал» на эти «проплешины» сани. Они буксовали, лошадь выматывалась, и к концу дня я буквально валился с ног от усталости.
Мать видела, что лицо моё обветрилось и загрубело, руки покрылись цыпками и мозолями, но молчала до поры до времени. Но когда однажды я вернулся домой ни живой ни мёртвый, она вдруг запротестовала, требуя от отца, чтобы он забрал меня с работы.
Так появилась неожиданная возможность снова передохнуть.
Наступило лето 1921 года. В Бийске свирепствовала холера. Кругом были нищета и антисанитария, что ещё больше способствовало распространению инфекции. Трупы десятками вывозили на телегах за город и хоронили в общих могилах, засыпав хлорной известью.
Мои родители вместе со старшей сестрой Лизой и младшими братьями Пашей, Мишей и Герой спасались от холеры на пашне. Бабушка Похоручиха ехать с ними отказалась и осталась вместе со мной стеречь дом.
А люди в городе всё умирали. Бабушка была очень сострадательным человеком, поэтому, когда к ней обращались с просьбой проводить умершего в последний путь, никогда не отказывала.
Она обмывала покойного, одевала, помогала уложить на дроги, а потом оставалась, чтобы помянуть его вместе с родственниками. Я всегда ходил с ней. До сих пор помню слова, которые она прошептала мне на ухо, подталкивая к столу: «Нас с тобой, Венка, Бог бережёт».
К счастью, мы действительно не заболели.
Глубокой осенью родители вернулись с пашни. Снова встал вопрос: что делать со мной? В школу уже не принимали из-за большого пропуска учебного времени, а работы никакой не было. Конечно, без дела я не сидел, помогал то матери, то отцу, но это не решало главной задачи: обучить меня хоть какому-то ремеслу.
И вот, посовещавшись, родители надумали просить мужа старшей маминой сестры тёти Афанасии, взять меня к себе.
Дело в том, что дядя - Гуньков Денис Тихонович - был портным высочайшего мастерства, хорошо известным в Бийске и получившим в своё время золотую медаль на конкурсе в Москве. Попасть к нему в подмастерья было задачей непростой. В то время в учениках у него состояли несколько девочек, в том числе и две дочери - Вера и Анфиса. Мальчиков дядя Денис никогда не брал.
Так как моя дальнейшая судьба тесно связана с Гуньковыми, позволю себе рассказать о них подробнее.
Жили тётя Фона и дядя Денис по тем временам зажиточно. Имели двухэтажный дом на восемь комнат, большой двор, баню, амбар, конюшню и коровник. Нижний этаж дома сдавали квартирантам, верхний занимали сами. Комнаты были высокие, светлые и просторные. В одной из них и размещалась портновская мастерская.
Дядя Денис характер имел решительный, твёрдый, вспыльчивый. Будучи исключительно трудолюбивым, пунктуальным и аккуратным, беспрекословно требовал того же от домочадцев и учеников. Помимо портновского дела, прекрасно владел плотничным. Всё в хозяйстве (в том числе и дом) было построено его руками. Шил он, в основном, мужскую одежду, хотя прекрасно знал и женский крой. Заказов имел много, поэтому вместе с ним работали ещё четыре женщины-помощницы.
Вот к нему-то и решили обратиться мои родители.
Мама обговорила всё с тётей Фоной, и только после этого Гуньковым было сделано официальное приглашение в гости. Подготовились, как могли. Накрыли стол.
Я получил инструкции: сидеть тихо за занавеской на печке и прислушиваться к разговору, а как только понадобится - предстать перед дядей Денисом.
В назначенный день и час гости прибыли.
После того, как все закусили и выпили водки (пил дядя очень сдержанно), мать осторожно завела разговор: «Денис, ты видишь, как мы живём… Взял бы Венку к себе в ученики. Он очень хочет стать портным… Таким, как ты. И так же жить, как вы живёте…».
Лестные слова матери дяде Денису пришлись по душе. Он расплылся в довольной улыбке и поинтересовался: «А где же сам Вениамин?»
Я мгновенно соскочил с печки и оказался у стола: «Вот он - я!»
Дядя явно одобрил в душе мою «оперативность» и спросил: «А плясать умеешь?»
Я утвердительно кивнул. Мама засуетилась: «Иван, сыграй Венке плясовую».
Отец взял в руки «однорядку» и заиграл. В возбуждении от происходящего я «отчеканил», как только мог. А мог я плясать даже чечётку с дробью.
Дядя немного помолчал, а затем обратился к матери: «Пускай приходит. Сделаю из него настоящего мастера портновского дела. Но домой - три года ни ногой».
Гости ушли за полночь. Мать прибралась и легла. Потом тихо позвала меня к себе в кровать, прижала к груди и долго-долго плакала. Наконец, справившись с собой, спросила: «Хочешь, сынок, жить, как дядя Денис?»
Я хотел этого всей душой, поэтому утвердительно кивнул в ответ. Она посмотрела мне в глаза и сказала: «Тогда слушай: ни с кем не спорь, соглашайся во всём, делай всё быстро и аккуратно. Дядя это любит».
На следующий день, после очередной порции материнских наставлений и слёз, я отправился в путь. Путь неведомый и заманчивый.
Войдя в дом Гуньковых, снял картуз, перекрестился три раза на иконы и доложил: «Дядя, я прибыл».
Тот дал мне три копейки: «Сходи-ка в магазин, купи себе напёрсток без дна на средний палец правой руки».
Своему первому поручению я обрадовался, поэтому не пошёл, как велел дядя, а «бросился» его исполнять. Бежал в магазин так, что только пятки сверкали. Не прошло и нескольких минут, как я уже протягивал дяде напёрсток: «Вот, купил!»
Он был поражён тем, как скоро было исполнено его поручение, и сдержанно похвалил: «Молодец». Я засветился от счастья.
В первое время меня привлекали по хозяйству, закрепив обязанности ухаживать за лошадью Догадкой, кормить коров, чистить в конюшне и коровнике, подметать двор или убирать его от снега. Но этому-то учить меня было не нужно, я давно уже освоил всё «на отлично». А вот по портновскому делу мне только предстояло набираться знаний и навыков.
Начали с приготовления и разжигания древесного угля для утюга, ежедневной чистки в конце рабочего дня швейной машинки, уборки верстака и походов в магазин за иголками, нитками и пуговицами.
Через некоторое время дядя допустил меня, наконец, к освоению азов портновского дела: шить ниткой без узелка с привязанным средним пальцем в напёрстке, сидя на согнутой в коленке ноге.
Нога ныла от боли так, что порой я едва сдерживал слёзы, но спустя месяц-полтора уже сидел на ней хоть целый день и даже за едой.
В течение пары недель меня учили строчить на ножной машинке, запуская её и останавливая без помощи рук. Дядя требовал шва ровного, без зигзагов. Особенно много времени ушло на обучение метанию петель (без ложной скромности замечу: навык этот блестяще был освоен мною в одиннадцать лет, в то время, как далеко не каждый опытный портной им владел). К концу первого года я уже самостоятельно мог шить брюки.
Как-то раз дядя спросил: «Аминь (так он меня называл), возьмёшься шить брюки «на шабашку»? Работать «на шабашку» предстояло сверхурочно, но это меня не остановило. Я согласился, уж очень хотелось самому заработать денег.
«Ну, так приступай», - заключил он.
Был Великий Пост, и перед Пасхой мастерскую завалили заказами.
Я буквально падал с ног от усталости, но за семь недель сшил самостоятельно тридцать брюк.
За работу дядя Денис брал с заказчиков один рубль десять копеек. Себе забирал рубль, а мне откладывал в шкатулку остаток. Подсчитать нетрудно: общий заработок составил три рубля(!)
Моя наивная детская душа радовалась, не осознавая, как обдирает меня родственник: «Вот он, каков я! Умею уже зарабатывать!».
Накануне Пасхи дядя подозвал меня к себе: «Аминь, что бы ты хотел купить матери к празднику?»
Я был рад такому вниманию с его стороны, и мой ответ прозвучал без задержки: «Шерстяную материю на платье».
Дядя велел запрягать лошадь, и мы вместе с тётей Фоной поехали в магазин. Купили отличный шерстяной отрез чёрного цвета, заплатив за него заработанные мною три рубля.
На следующий день, в великий праздник, мои родители были приглашены к Гуньковым в гости.
Похристосовались и сели за стол. Разговевшись, выпили. Поговорили о том-о сём.
Наконец, дядя обратился к маме: «Манютка, хотела бы ты получить подарок от сына?»
Она, бедная растерялась, что-то залопотала…
Дядя достал из шкафа отрез и передал ей в руки: «Вот и подарок. Аминь купил его на заработанные деньги. Хороший он у тебя мальчик».
Мать ещё больше растерялась, а потом обняла меня и заплакала: «Спасибо тебе, сынок!»
Стала просить дядю Дениса отпустить меня на праздник домой, к родным. Но он так и не отпустил.
За три года у Гуньковых много чего пришлось пережить. Труд был тяжёлый, с раннего утра и до позднего вечера.
Бывало, шью, а у самого глаза слипаются от усталости. Чтобы дядя не заметил, выбегу во двор, наплачусь, снегом умоюсь и снова за верстак. Все три года под ним и спал на ватине. Кровати не было. И кормили меня родные не со своего стола, поскуднее.
Порою в голову лезли мысли: «Сбежать! Скорее сбежать отсюда!»
Но тут же вспоминались слова матери: «Будет тяжело, сынок, а ты терпи. Тогда станешь жить хорошо, как дядя». И я терпел.
Объективности ради скажу, что грубым словом он меня не обижал. Часто брал с собой в город, когда ехал по делам, позволял кое-когда ходить вместе со своими детьми в «Дом крестьянина» в кино, а в летнее время, пока вечерами было светло, играть с ними на улице. Иногда выпьет (что бывало крайне редко) и скажет с гордостью: «Вот у меня один Аминь чего стоит!»
Наверное, по-своему он меня всё-таки любил, хотя и эксплуатировал нещадно.
К 1925 году кустарные швейные мастерские в Бийске стали закрываться. Была создана большая артель «Бийшвейпром», куда и подались работать многие бывшие частные предприниматели.
Дядя в артель не пошёл, но мне сказал: «Ну, вот, Аминь, слово своё я сдержал: сделал тебя портным. Пора нам расстаться. Иди в «Бийшвейпром». Не гонись заработать много, шей качественно, тогда и деньги придут».
Это были золотые слова!
Теперь, когда прошло уже много лет, я благодарен дяде Денису. Последнее время всё чаще его вспоминаю и даже грущу.