На престол, на Российский не Григорий Отрепьев,
А наследница царских кровей,
Претендует на трон, ждет признаний «холопьих»…
Польша шлет к ней своих сыновей…
С каждым днем росла отчужденность между Филиппом и Алиной, рождаемая все усиливающимся недоверием, а то, в свою очередь, рождалось излишней щепетильностью родни князя Лимберга в отношении родословной невесты. Ревность к Доманскому у князя прошла, он глубоко уверился в том, что интересы поляка чисто политические, существа которых он не понимал. Он ждал разъяснений, которые принесет вре-мя. И такой момент наступил. Неделя прошла, а Доманский, к частым появлениям в замке которого все привыкли, не по-являлся. Да и остальных поляков-конфедератов что-то в окрестностях замка не встречалось.
- Что-то произошло, или должно произойти? – спросил князь Алину.
- Ты, Филипп, угадал. Настало время мне полностью открыться… Прежде я этого сделать не могла… Мне порою приходилось придумывать разные истории, в которых правда перемешивалась с ложью, вызывая ко мне недоверие. Открой я все ,что касается моего происхождения и мне при-шлось бы поминутно опасаться за свою жизнь! Мне и так приходилось слишком часто менять места проживания. Попав в твои владения я уже полагала, что мои мытарства кончились. Твоя любовь ко мне служила мне постоянно поддержкой, Но эту поддержку из-за излишней подозрительности твоих друзей и родственников я иногда и теряла. Сейчас я поведаю тебе всё о себе, ничего не скрывая, и позволю ознакомиться с документами, подтверждающими мои слова. Я не Эмети Али, как меня называли в Персии, и не принцесса Владимирская, тем более Азовская, как меня называли во Франции и здесь, – Алина сделала паузу, словно собираясь ошеломить князя,- я дочь императрицы российской Елизаветы Петровны и графа Разумовского, состоящих в тайном браке, и я наследница престола. Взгляни на документы и убедись, что я говорю тебе правду!.
Она достала из сафьяновой папки свидетельство о рож-дении и «завещание» и протянула их Филиппу.
Растерянный князь машинально взял документы. Про-сматривая их, у него дух перехватило от неожиданной ин-формации, он не знал, что ответить…
Алина продолжала:
- Меня зовут Елизавета Алексеевна, княжна Тарака-нова. Родители меня воспитывали за рубежом, опасаясь за мою жизнь Вначале я жила в Киле, потом меня повезли в Петербург. Там я пробыла совсем немного, меня похитили и увезли в Сибирь. Похитители мне ничего не говорили о планах своих… Догадываюсь о том, что меня выкупил дядя. По Каспию меня доставили в Персию, к дяде. В его доме мне было уютно, я жила в роскоши, привыкла к ней. Но Персия не та страна, где можно из девушки вырастить владычицу огромной страны. И я направилась в Европу, естественно, под вымышленным именем. Может ли девушка в одиночку сохранить честь и жизнь свою? Вот и пришлось мне искать мужской защиты. Я привыкла к мужскому обществу, к мужскому образу мышления. Самой, без поддержки, добиваться российского престола я не могла. Но сейчас положение в мире изменилось. У меня в России появилась партия, готовая выступить в мою защиту, я нашла понимание во Франции. У меня много сторонников среди польских патриотов, готовых создать польский вооруженный корпус и принять участие в войне Турции с Россией…. Возможно, что мне придется совершить поездку в Константинополь для встречи с турецким султаном…
Филипп-Фердинанд опустился на колени, поцеловал руку Алине и сказал:
- Я на коленях, Ваше Императорское Высочество, про-шу простить мне за те обиды, что я вольно и невольно при-чинил вам
Вскоре слух, что в замке Оберштайн, под именем принцессы Владимирской живет прямая наследница рус-ского престола, законная дочь покойной императрицы Елизаветы Петровны, великая княжна Елизавета. распростра-нился по всей округи и за ее пределами. Князь Лимбургский был уверен, что теперь ему удастся склонить родственников к согласию на брак, которому они сильно противились. Но теперь и претендентка на российский престол довольно про-хладно относилась к брачному союзу. В Филиппе ярко про-явился немецкий менталитет: осыпая княжну - страстными заверениями в любви, он одновременно поручал ее вести де-ло с русским министерством по его правам на Голштинию. Принцесса дала на это согласие.
Карл Радзивилл, прежде находившийся в стороне от ак-тивных действий своих сторонников, решил, что наступила пора и ему самому встретиться с Великой княжной Елизаве-той в Оберштайне. Но, опасаясь новой измены своей невесты, князь Филипп воспротивился этому. Радзивилл нанял в Цвейбрюккене свободный от жильцов дом и предложил встретиться в нём. Встреча состоялась. После встречи между принцессой и князем Радзивиллом началась активная деловая переписка. Радзивилл не скрывал, что будущее Польши ставит в зависимость от успехов Елизаветы Алексеевны. Таракановой. И чтобы приблизить успехи предлагал совершить совместную поездку ко двору турецкого султана. Он с его людьми будет ждать великую княжну в Венеции, откуда и отправятся суда на Констан-тинополь, а оттуда уже следует послать воззвание к русским войскам, в котором и предъявить свои права на престол, узурпированный Екатериной. Расчет был сделан на слабость власти Екатерины, находящейся временно в неблагоприятных условиях, вызванной борьбой на два фрон-та: с одной стороны Пугачев с другой – Турция. Княжна Тараканова обещала Радзивиллу возвратить Польше отторгнутые от нее области, свергнуть Понятовского с престола и восстановить Польшу в том виде, в каком она находилась при королях саксонской династии.
Так много храбрых сыновей,
Готовых жизнь отдать за Польшу
Беда - кичливостью своей,
Вредят ей только больше.
«Значение» принцессы растет, как на дрожжах. В од-ном из своих писем князь Радзивилл говорит самозванке: "Я смотрю на предприятие вашего высочества, как на чудо провидения, которое бдит над нашею несчастною страной. Оно послало ей на помощь вас, такую великую ге-роиню".
«Великая героиня» держит в неведении о происходя-щем своего жениха. Проходит некоторое время и она гово-рит ему:
- Король Людовик XV одобрил мое намерение ехать в Константинополь.
- И когда ты намерена туда отправиться? – спросил уже смирившийся с принятым без его участия решением.
- Я решила это сделать с участием Михаила Казимира Огинского. Я жду его приезда
- А где намечена эта встреча?
- Я пригласила его в Оберштайн.
- Мне не нравится эта встреча, но я, чтобы не мешать вашим переговорам, на трое суток уеду к своей сестре в Бар-тенштайн.
На этот раз князь Лимбург солгал, целью поездки была подготовка своих родных к предстоящему браку с принцес-сой Елизаветой.
Когда князь Филипп вернулся, то увидел в Оберштайне духовное лицо – аббата Бернарди, приехавшего вместо Огин-ского, Бернарди рассказал, что Огинский высказывал сожа-ление о том, что он не может совершить путешествие в сто-лицу Порты, что он, как посланник польский не может поки-нуть версальский двор в то, время, как король Франции нахо-дится при смерти. Он должен дождаться кончины короля, поскольку следует направление политики его преемника. Огинский лгал. Он был крайне осторожным и боялся скомпрометировать себя, если замысел принцессы не удастся. Поездка Филиппа тоже оказалась лишенной смысла, хотя согласия родных он добился. Елизавета, (будем теперь звать её этим именем) сказала, что она познакомится с его родными не прежде, чем станет его женой и уплатит все деньги, издержанные на нее. А на это требовалось время, которое торопило Елизавету Тараканову. Чтобы не мешать возлюбленной, князь Филипп вновь перебрался в свой родовой замок Нейсес. Оставаясь в Обештайне, принцесса Тараканова вела активную переписку с женихом. Делалось это с тайной целью: показывать родственникам Филиппа Лимбурга, да и иным лицами тоже, что отношения между женихом и невестой обычные, чтобы ложных толков по поводу поездки Елизаветы в головах их недобрых не возникало. Уже за несколько дней до отъезда, принцесса писала: «Я готова принести в жертву моему избраннику Филиппу-Фердинанду свою блестящую карьеру, но должна предпринять небольшое путешествие, для устранения последних препятствий к их браку…»
В ответном письме Филипп писал: «…Не имея воз-можности вознаградить Россию за потерю такой прекрас-нейшей принцессы, он не может принять от нее такой жерт-вы». В адресе было написано: « Ее императорскому высоче-ству принцессе Елизавете Всероссийской.
В Оберштайне «родилась» принцесса,
Претендентка на российский трон.
Польские решались интересы,
Только личным нанося урон..
Ей совета б умного послушать,
Матку-правду резал ей барон,
Так легко, что создано, разрушить,
Превратиться жизнь в кошмарный сон.
Наступил день отъезда. Все имеющиеся в наличии деньги, включая и те, которые он собрал для личной поездки в Вену, для решения своих наследственных вопросов, были князем Лимбургом вручены Елизавете. Для обычной дамы такой суммы должно было с избытком хватить и на дорож-ные расходы, и на проживание в Венеции. Но ехала не какая-нибудь захудалая немецкая принцесса, а будущая императри-ца российская, хотя и под именем графини Пиннеберг (название одного из владений Лимбурга), привыкшая к роскошной жизни. Князь Филипп лично сопровождал супругу (так Лимбург и Елизавета стали называть друг, друга, хотя официально брачные отношения не были оформлены). В купленной для этой цели карете они ехали до Цвейбрюккена, где им предстояло расставание. Плача при расставании не было, но глубокие вздохи сотрясали часто грудь Филиппа. Расставясь, ясь князь обещал Елизавете в скором времени приехать в Венецию, чтобы оттуда уже вдвоем направиться ко двору турецкого султана. Из Цвейбрюккена князь Филипп, опечаленный разлукой с прекрасной супругой, отправился назад в Оберштайн, который станет для него на долгое время дорогим по воспоминаниям. Елизавете следовало ехать в Аугсбург, где она должна была пополнить кошелек за счет кредита, предоставленного Паулем Горнштейном князю Лимбургу. Карета, ее везущая, катилась не торопясь, позволяя графине Пиннеберг любоваться красотами природы и рисовать ра-дужные перспективы будущего. Она и не заметила, как мимо кареты промчался всадник на вороном коне. Это был барон Горнштейн, спешащий, чтобы встретиться с принцессой и князем Филиппом. Филиппа он догнал на пути к Оберштай-ну. Здесь же на дороге произошел краткий разговор. Узнав, что принцесса направляется в Аугсбург, он умолял князя, чтобы тот отказался от самой идеи сопровождения принцес-сы в Константинополь, переубедить Филиппа ему не уда-лось. С досады махнув рукой, Пауль бросился догонять принцессу.
Оберштайн потерял душу свою, прежнее оживление сменилось унынием, нарушенным приездом аббата Бер-нарди. На этот раз его прислал Огинский, чтобы выяснить у принцессы о ее намерениях касающихся Польши. Странно, Огинский освободивший место польского посланника при французском короле Людовике XVI (новым послом стал Вильегорский), не приехал сам, а прислал своего представителя – иезуита, кстати ревностного поклонника прусского короля Фридриха II. Князю Лимбургу не откажешь в некоторой проницательности в состоявшемся коротком диалоге между ним и аббатом. Был теплый вечер, последние косые лучи солнца, прячущегося за вершиной горы, ярко осветили противоположную стену комнаты замка, окрасив ее в оранжевый цвет Хозяин и гость удобно расположились в креслах для ведения непринужденной и неторопливой беседы.
- Я хотел бы задать вам вопрос, возможно, в какой-то степени некорректный, и вы вправе на него и не отвечать, - сказал Бернарди, глядя вопрошающим взглядом на князя Фи-липпа, - Вы сами верите в действительность царственного происхождения вашей возлюбленной?
- Я глубоко убежден в этом, -ответил Лимбург спокой-но, - Я видел собственными глазами документальные под-тверждения тому.
- Но так ли они надежны?
- Несомненно.
- Вы разделяете взгляды ее императорского высочества в вопросах политики в отношении будущего Польши?
- Я не интересуюсь политикой, у меня немало забот, бо-лее для меня важных, чем далекая от меня Польша… Но я слышал и уловил многое из бесед наследницы русского пре-стола с княгиней Сангушко, которая здесь некоторое время гостила…
- И что же вы уловили из того разговора, если не сек-рет?
- Я полагаю, что о секрете не говорят так громко, да еще при посторонних лицах. А две дамы говорили так громко, что их можно было слышать, находясь вне стен замка. Я понял, что великая княжна говорила о том, то она стоит на позициях сохранения Польши в границах времен саксонского правления.
А не говорили ли они что-нибудь о Пруссии?
- О Пруссии разговора не велось, но я знаю что моя су-пруга благоговеет пред королем Пруссии и будет способ-ствовать расширению его владений на востоке
Бернарди был доволен, у него глаза сощурились, словно пучок света на них пал, а вниз и по бокам тонкие морщинки лучиками побежали.
Получив ответы на свои вопросы, Бернарди обещал, ис-пользуя влияние Вильегорского, убедить Огинского к немед-ленному отъезду в Венецию.
Принцесса Елизавета не торопилась, а потому до Аугс-бурга не доехала. Барон Горнштейн перехватил её по пути туда и предложил задержаться на несколько часов в городе Зусмаргаузене. Осторожный, прощупывавший каждый свой шаг, первый министр курфюрста Трирского, чтобы не ском-прометировать своего государя, не поехал в Аугсбург, решил встретиться с принцессой на «нейтральной» территории. Здесь, в городе Зусмаргаузене, он вручил Елизавете 200 чер-вонцев. При этом он сказал:
- Ваше высочество, довертесь моему инстинкту, кото-рый меня никогда не подводил, откажитесь от своих замыс-лов – они ведут к гибели!
- Почему вы так думаете, барон? – удивленно посмотре-ла прямо в глаза Пауля принцесса.
- Поляки – не тот народ, которому можно довериться! Они только используют вас, как орудие для достижения сво-ей цели в целом, причем, каждый пытается достичь своей лично выгоды… Вернитесь в Оберштайн, где вас ждет князь Лимбург, удалитесь от всех политических интриг… Живите для себя, своего личного удовольствия…
Так искренне, так убедительно звучали слова Горн-штейна, что Елизавета в какое-то мгновение заколебалась и сказала в ответ:
- Я обязательно подумаю над вашими словами. Я даю вам слово, что пробуду в Венеции самое короткое время, а потом вернусь в Германию и стану хлопотать по Шлезвиг-Голштейнскому делу.
Барон поцеловал на прощанье руку принцессе и напра-вился, не спеша, в Кобленц
По пути в Венецию к « её высочеству Елизавете» в Бриксене присоединилась группа разных лиц, по большей части состоящая из поляков. Верховодил этой группой Ми-хаил Доманский. Помня о слове, данной ею Горнштейну, Елизавета сообщила Доманскому, что она хорошо просчитала все шансы поездки в Константинополь и не видит ничего, что способствовало бы задуманному плану, а поэтому она намерена пробыть в Венеции самое короткое время, а потом вернуться в Оберштайн. Это сообщение озадачило поляков. Доманский бросился уговаривать её не оставлять задуманного предприятия, красочно разрисовал её будущее, когда она будет повелевать миллионами людей, когда её богатству и положению будет завидовать вся Европа… И Елизавета Тараканова не устояла...
13 мая 1774 года Венеция не готовилась к проведению карнавала. Карнавалы проводятся здесь в феврале, а сейчас половина мая прошла…. Однако на площади святого Марка собралась большая группа разнаряженных людей, преимуще-ственно мужчин польской национальности. Среди них ро-стом и объемом фигуры выделялся литовский князь Карл Радзивилл. Рядом с ним находились его сестра графиня Тео-фила Моравская, дядя князь Анджей Радзивилл, глава поль-ской генеральной конфедерации граф Потоцкий, староста Пинский граф Пржездецкий, один из основных деятелей конфедерации Чарномский, Михаил Доманский и многие иные знатные польские офицеры.. .
Все ждали приезда ее высочества принцессы россий-ской
Сама принцесса Елизавета в сопровождении фрейлейн Франциски фон Мешеде плыла в гондоле по Большому Ве-нецианскому каналу. Она с интересом рассматривала всё встречающееся на пути так непохожие на строгие готические зубчатой формы строения. Венеция – город невероятной кра-соты Мелкие островки, занятые красивыми цветными строе-ниями, множественные мосты, старинные церкви, роскошные дворцы. Венеция воздушна и изысканна, романтична и волшебна. Это город гениальных зодчих, скульпторов и художников. Возможно, именно поэтому здесь царит особая атмосфера любви и хорошего настроения. Остров Реальто а через него, деля на две половины, идет S-образный, трехкилометровый шириной в 50 метров канал – главная улица Венеции с ее самым распространенным транспортом – гондолами. Набережных нет, их заменяют фасады домов, поднимающихся вверх из вод венецианской лагуны. Мелькают мимо фасады множества красивых дворцов: Ка де Орсо, Ка Реццонико, Ка Фоскари, Палаццо Барбариго… Глаза принцессы не успевают за бегущими с двух сторон линиями красоты. Но вот взор останавливается на показавшейся впереди кампанилле – 100 метровой колокольне собора святого Марка. Там, со стороны одной из самых больших площадей города послышались восторженные крики приветствующей приезд графини Пиннеберг толпы. К причаливающей гондоле направляется Карл Радзивилл. Отвешивая низкий поклон, он протягивает руку и помогает принцессе ступить на гостеприимную землю Венеции Троекратно звучит на древней площади:
Vivat! Vivat! Vivat!
Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь там постоялый двор, в гостиницу или част-ный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке: неведомая прежде при дворе француз-ского короля молодая женщина принимается как государ-ственная особа… . Тем не менее, документы бесспорно сви-детельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во француз-ском монархе сочувствие к судьбе Польши. Кроме того, ко-ролевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Ека-терины II стала непрочной и сделали ставку на претендентку невесть откуда появившуюся. Впрочем, Франция того време-ни мягкостью и гибкостью политики в отношении России не отличалась
Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал политический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Приезд графини в Венецию наделал немало шума. Сначала было приняли ее за жену графа Голштейн-Лимбурга, но, получив от него запрещение называться его женой, она отрицала это. Резидент князя при Венециан-ской республике, как мог, старался \рассеивать эти слухи. Любопытствующие за разъяснениями обращались к Карлу Радзивиллу, поскольку его чаще других видели подле графи-ни. Тот под условием строжайшей тайны, каждому рассказы-вал, что это дочь русской императрицы Елизаветы, рож-денная от тайного брака, и приехала из Германии, чтобы под его покровительством ехать в Константинополь.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лице-зреть ее спешили многие, и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне. При графине Пиннеберг был свой двор: барон Кнорр, стал гофмаршалом "ее высочества". Она напрочь забыла о своих обещаниях, данных и князю Лимбургу и барону Горнштейну Да и как можно было помнить о тусклых днях пребывания в замке Оберштайн, если её сейчас в Венеции подхватил и закружил вихрь внимания и почитания! Одни едут в Венецию, чтобы насладиться ее неповторимыми особенностями. Прекрасная днём, она полна очарования ночью. Чёрное, как смоль небо с крупными мигающими звездами и камнями, пахнувшими морем. Впрочем, можно ли обвинять в отсутствии вкуса к красоте фресок и картин, скульптур и мозаики, к общему облику города, в котором каждое здание – живая история, ту, которую опьянил манящий вкус огромной, беспредельной власти! Венеция была лишь одним из пунктов на пути движения к ней. Толпа польских и французских офи-церов, собравшихся вокруг князя Радзивилла, чтобы ехать с ним на подмогу туркам против России, ежедневно напол-няла приемные комнаты графини. Кроме Радзивиллов, чаще других у нее бывали граф Потоцкий, граф Пржездец-кий и сэр Эдуард Вортли Монтегю, англичанин, долго путешествовавший по Востоку, сын известной английской писательницы, леди Мэри, дочери герцога Кингстон. Жизнь в Венеции всегда требовала больших денег, а роскошная открытая жизнь принцессы очень скоро истощила её кошелек. Прошло только три дня, а кошелек графини Пиннеберг показал дно свое. Поляки и французы собравшиеся вокруг неё были бедны, как церковные крысы, Принцесса занялась поиском денег у местных банкиров, рассказывая им о богатых залежах агата, открытых в Оберштайне. Но на эти рассказы банкиры не клюнули С большим трудом удалось получить 200 червонцев. Это означало одно, пора двигаться!
Берберийские капитаны Гасан и Мехмед из Туниса, подчиняющиеся власти, султана турецкого, посадили на свои корабли отправляющихся в Константинополь. Все уже были в сборе: Карл и Анджей Радзивиллы, графиня Моравская, многочисленные французские и польские офицеры, недоста-вало только графини Пиннеберг. Но вот показалась и она в окружении своего «двора», за исключением гофаршада баро-на Кнорра, оставшегося в Венеции для устройства дел прин-цессы и для ведения переписки. Елизавету встретили на па-лубе корабля, на который она поднялась, с особым почетом, ей все представились и, согласно придворному этикету, целовали ее руку. Радзивиллы, равно, как и графиня Моравская таким же образом проявили свою почтительность к наследнице российского престола. Дул легкий попутный ветерок, мелкие барашки покрывали голубые воды Адриатики, Корабли с наполненными ветром парусами весело мчались по намеченному курсу. Путешествие обещало быть приятным, но вдруг ветер резко изменил свое направление, став встречным. Крепчая с каждым часом, он заставил изменить курс кораблей. С великим трудом путешествующие добрались до острова Корфу. Капитан Гасан, опасаясь гибели корабля, решил не рисковать и вернуться в Венецию. Анджей Радзивилл, дядя Карла Радзивилла, и графиня Моравская, намереваясь сухим путем добираться до Польши, остались на корабле Гасана. Они убеждали княжну Тараканову последовать их примеру но та вместе с Карлом Радзивиллом перешла на корабль Мехмета, который брался довезти их до Константинополя,
Судьбу не могут изменить
Советы добрые и споры.
Решения прямая нить -
Лишь только яблоко раздора,
Здесь разум не причем,
И разорвать ту нить нет силы
Сквозь пальцы истина течёт -
Прилив сменяется отливом.
Покинув рейд Корфу Мехмед, вышел в открытое море, но преодолеть ветры, дующие не в том направлении, не мог, они понесли корабль к северу и вынудили капитана в по-следних числах июля бросить якорь у Рагузы.
Рагуза в наше время называется Дубровником. Основа-ли город римляне. Когда-то он был одним из самых мощных и влиятельных городов на Средиземном море. Положение, занимаемое им, делало его привлекательным для всех, име-ющих внушительную военную силу. Двигающиеся с востока славянские племена хорватов обосновались, да и живут здесь. Чтобы уцелеть приходилось искать покровителей. То пришлось под византийцами быть, то под венграми, то под венецианцами, Как-то Рагуза объявила себя вольным государством, этакой маленькой славянской республикой, а силы, чтобы ту волю защищать не было. Хорошо, что Венеция всегда предпочитала дипломатию и силу денег военным действиям. И стала Рагуза по устройству своему похожей на Венецию. Город вёл обширную торговлю, как и Венеция, да и правление напоминало венецианское. Городом управлял Большой совет, каждый член Большого совета один месяц служил ректором республики. Город не принимал участия в войне против Оттоманской империи. Рагуза подчинилась турецкому султану, согласившись платить Стамбулу дань. Рагузские торговцы вели торговлю с турками и стали одними из немногих, кто мог доставлять предметы роскоши из арабского мира в Европу. Город славился кораблестроением. Более трехсот кораблей бороздило Средиземное море под рагузским флагом, на котором было написано слово – «свобода». И здесь, в крохотной славянской республике, Франция по-прежнему оказывала «российской принцессе» своё покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города. И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле. Радзивилл с знатнейши-ми членами своей свиты ежедневно обедал у "великой княжны всероссийской". Расходы оплачивал он же.
Приезд княжны Елизаветы в Рагузу не прошел незаме-ченным журналистами.. Сведения о ней помещали газеты Франкфурта-на-Майне и Утрехта. Посетившие князя Филип-па-Фердинанда Лимбургского в Оберштайне герцог Ларош-фуко и граф де Бюсси сообщили о симпатиях к Елизавете во Франции. Версальский двор пророчил ей полный успех. Княжна Елизавета находилась в деятельной переписке с кня-зем Филиппом Фердинандом, бароном фон Горнштейном и маркизом де Марином. Парижские новости были ей переданы в письме де Марина.
Успех – кружится голова…
Оповещает пресса:
«Имеет на престол права
Российская принцесса».
Версаль твердит и Ватикан,
Стамбул – не в стороне –
Ведь интересы многих стран
Оформились вполне.
Подъем России, мощь ее
Для многих беспокойство…
А Петербург на все плюет -
Вражды известно свойство.
Политика Рагузы, идущая в кильватере государствен-ных интересов Турции, была враждебной по отношению к России, но заявить об этом открыто Большой совет не мог, зная, что российский флот под командованием адмирала Грейса находится в Средиземном море. Но жители города могли открыто выражать свои симпатии и антипатии – на то и «свобода» дана!.. "Великая княжна Елизавета" принята бы-ла местным населением с радостью, хотя сенат и воздер-жался официально признать ее в присваиваемом ею звании.
Не более как через неделю по прибытии в Рагузу принцесса писала уже к Горнштейну, что намерена объ-явить о своем происхождении русским морякам ,. "Постара-юсь, - писала она, - овладеть русским флотом, находящимся в Ливорно; это не очень далеко отсюда. Мне необходимо объявить, кто я, ибо уже постарались распустить слух о моей смерти. Провидение отмстит за меня. Я издам манифе-сты, распространю их по Европе, а Порта открыто объявит их во всеобщее сведение. Друзья мои уже в Константи-нополе; они работают, что нужно. Сама я не теряю ни минуты и готовлюсь объявить о себе всенародно. В Кон-стантинополе я не замешкаю, стану во главе моей армии, и меня признают».
В самой Рагузе слух о наследнице русского пре-стола, "Елизавете II",сделался до того общим, что Большой совет не на шутку встревожился. Хотя Рагузская республика и была недовольна Екатериной, но сенаторы не могли не опасаться вредных для их отечества последствий, если рус-ское правительство обратит серьезное внимание на про-иски претендентки. Слабой республике не стоит настраивать Россию против себя. Та уже успела показать свою силу на море, уничтожив в Чесменском сражении огромный турецкий флот. Русский флот под командой победителя Орлова-Чесменского стоял недалеко от Рагузы в Ливорно. Рагузский совет через своего поверенного в делах решил послать в Россию сообщение о домогательствах неизвестной женщины, называющей себя "великою княжной Всероссийскою". Никита Иванович Панин, заведовавший иностранными делами по повелению государыни российской дал в Рагузу такой ответ: «Нет никакой надобности обращать внимание на "эту побродяжку".
Пребывание «побродяжки» Таракановой и её окруже-ния в Рагузе затянулось, скудность поступаемой извне ин-формации заставило княжну активизироваться. Она пишет письмо турецкому султану, но письмо остается неотправлен-ным. И виноват в этом только Карл Радзивилл Княжна пи-шет манифест в российские войска, прося его размножить и разослать. Это тоже не выполняется..
Оказывается, в октябре 1774 года князь Карл Радзивилл получил известие о ратификации Кючук-Кайнарджийского мирного договора.. Война между Россией и Турцией была кончена. Князь заявил о своем отъезде в Италию. Сношения с княжной Елизаветой Радзивилл прервал. Деньги на расходы княжны перестали отчисляться.
Польские и французские офицеры тут же отказа-лись от визитов к княжне Елизавете. В газетах появились слухи о ее любовной связи с Доманским. Версальский двор публично отрекся от всяких сношений с княжной и послал официальный запрос о ней в Оберштайн. Французский рези-дент де Риво потребовал от Елизаветы освободить дом.
Филипп-Фердинанд Лимбургский настаивал на немед-ленном возвращении княжны Елизаветы в Оберштайн.
Кто знамя правды будет несть?
Людьми поруганная честь?
Иль вера слабая, лишенная ума,
В безумствах утонувшая сама?
Или надежда в милосердье Бога?
Так и ее осталось так немного.
И свет её едва-едва заметен…
В тумане вечных ссор и сплетен…
Сгоревшая в страданиях любовь,
Пытается напомнить вновь и вновь
что жизнь трепещет, всё
еще влачится.
Но только для любви
И стоило на этот свет родиться!
Все, кто прежде восторгался ею, теперь отворачивались от неё. Верным остался лорд Монтегю, находящийся в Вене-ции. Из свиты князя Радзивилла только три поляка остались при "великой княжне" в Рагузе: Чарномский, намерившийся ехать с нею в Константинополь, где надеялся сделаться офи-циальным агентом конфедерации; Ганецкий, бывший иезуит, имевший обширные знакомства в Риме, намеревавшийся провести её к святейшему отцу и ввести в лоно римской церкви, и, наконец, Доманский, который не в силах был оставить прекрасную принцессу, в которую был страстно влюблён. Кроме того, у Чарномского и Доманского были и другие расчёты оставаться при "великой княжне": они дали ей значительные суммы денег в надежде на её агатовые копи в Оберштейне, а ещё более на сокровища русской короны
«Друзья» которым она так доверяла, предали ее. А причина предательства кроется в воинских успехах русских войск. Восстание Пугачева подавлено, Обстановка в самой России стабилизируется. Между Россией и Турцией заключен мирный договор, и польско-французскому корпусу делать там нечего; чтобы содержать его, нужны большие деньги, а частному лицу оплачивать расходы на него не по карману.. Не дождался Карл Радзивилл и фирмана от султана, позволяющего пребывать на земле Турции, проводя свою политику, отличающейся от турецкой. Наступила пора каждому заняться сохранением личной шкуры. Все ярые польские конфедераты, за исключением малого числа, униженно писали покаянные письма императрице Екатерине II, моля ее о прощении… и получали его. Получил его и Карл Радзивилл вместе, кстати, с возвращаемые со всеми имениями, на которые был наложен секвестр.. Но всё это свершится позднее, а пока поползли слухи, будто Тараканова — самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Таракановой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать. Она обратилась к лорду Монтегю с просьбой о неаполитанском паспорте…
Слухи о княжне Таракановой всё чаще и чаще стали до-стигать Санкт-Петербурга и раздражали императрицу. Ека-терина II, не имела абсолютно никакой кровной связи с «царствующим домом», и все годы своего долгого цар-ствования постоянно и пристально озиралась в страхе перед появлением какого-нибудь «законного» претендента или какой-нибудь «законной» претендентки. А тут по свету гуляет легенда о том, что где-то, в богом забытой Рагузе, находится законная наследница престола. Долго гуляющая легенда и истиной может стать, если ее вовремя не остановить…И стала Екатерина Алексеевна придумывать средство, как уничтожить самозванку с ее замыслами. И решила без шума и огласки захватить ее в чужих краях. Для исполнения такого плана императрица избрала графа Алексея Орлова, которого решительность и находчивость в подобных случаях были ей очень хорошо известны.
Княжне Таракановой стало известно, что в Средизем-ном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси. И решила княжна воспользоваться случаем этим, написала она письмо Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым че-ловеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол.
Но ответа на это послание она так и не получила. Не знала принцесса Елизавета что письмо ее будет Орловым пе-реслано в Петербург и ляжет на стол русской императрицы. Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала от ярости. Пришло вре-мя раз и навсегда покончить с интриганкой, которая уже ста-новилась не на шутку опасной.
Алексей Григорьевич Орлов 12 ноября 1774 года: полу-чает от императрицы российской послание: «... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану».
В Рагузе княжны Таракановой не оказалось. В первых числах ноября 1774 года княжна Елизавета выехала из Ра-гузы на корабле капитана Гасана. Княжну сопровождали польские шляхтичи Доманский и Чарномский, монах Ганецкий и камеристка Франциска фон Мешеде.
В ноябре !774 года журналистам стало известно, что в Барлетт прибыла на корабле неизвестная дама. Даму сопро-вождали два кавалера, монах и камеристка. Путеше-ственница имела неаполитанский паспорт. Спутники её почему-то сочли нужным переменить фамилии: Чарномский стал называться Линовским, Доманский - Станишевским.
Дама и ее спутники, не задерживаясь в Барлетте, направились в Неаполь. Объявилась она в английском по-сольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его су-пруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростер-тыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Неаполе неизвестная дама нигде не показывалась. Англий-ский посланник лорд Гамильтон устроил неизвестной и ее свите римские паспорта. Путешественница называла себя знатной дамой польского происхождения. Даму сопровожда-ли гофмейстер и капеллан Ганецкий, шляхтичи Линовский и Станишевский, камеристка Франциска фон Мешеде. Неиз-вестная вела уединенный образ жизни и выезжала только в карете с завешенными стеклами. Единственными посетите-лями дамы были иезуиты Волович и Вонсович. Как ни стара-лась избежать княжна пронырливых журналистов, но не уда-лось - во франкфуртских газетах появились сообщения о пе-реезде из Рагузы в Рим княжны Елизаветы Всероссийской
В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под по-кровительство кардинал. Альбани. Тараканову вот-вот дол-жен был признать и папа.... Задержка произошла из за болез-ни папы. Принцесса Елизавета не могла сидеть сложа руки, натура её требовала действий, она написала второе письмо к графу Орлову. Письмо Орлову в Ливорно должен был пере-слать находившийся в Венеции лорд Вортли Монтегю. Лорд Монтегю выполнил поручение. В ответе Елизавете Монтегю сообщал об изменившемся отношении к княжне французско-го посланника при Венецианской республике. Неблагоприятные и двусмысленные отзывы дипломата англичанин связывал с переменой внешнеполитического курса Версальского двора. Папский двор хранил молчание. Причиной тому была смерть Климента XIV. В Ватикане происходили выборы папы. Наиболее вероятной считалась кандидатура кардинала Джованни Алессандро Альбани, протектора Польского королевства. Капеллану Ганецкому удалось передать кардиналу Альбани письмо от неизвестной дамы. Она извещала кардинала о приезде и просила личного свидания. Альбани не мог покинуть конклава до окончания выборов и рекомендовал даме в качестве своего доверенного аббата Рокотани. Аббат был принят неизвестной. В беседе с ним неизвестная назвалась княжной Елизаветой. Неоднократно жаловалась она аббату на лиц своего придворного штата. Она исключала только Станишевского, т.е. Доманского: его она очень хвалила. Вскоре Рокотани ] заметил нежные отношения искательницы русского престола к этому молодому, страстному человеку. Однажды он, сидя у аббата, распространялся об уме, любезности и красоте принцессы, об её богатстве и связях, и сказал, что дал ей клятву сопровождать её повсюду. При этом он дал почувствовать, что со временем, если предприятие прин-цессы увенчается успехом, ему самому предстоит одно из са-мых значительных положений в свете. Шумный Рим да еще в период избрания папы, когда его улицы и площади заполняли массы паломников, стекающихся отовсюду, не соответствовал настроению Принцессы (Официально княжна продолжала пользоваться именем графини Пиннеберг)
В Риме, вблизи дома, в котором проживала княжна, прислуга ее стала замечать странного молодого человека по-долгу бродившего. Он расспрашивал слуг об их хозяйке, но не навязчиво и всегда высказываясь с величайшей почти-тельностью. Так обычно вели в ту пору неопытные влюблен-ные, не смеющие открыто выразить свои чувства. Но это мог быть и тайный агент. Чтобы выяснить, княжна обратилась к аббату Рокотани с просьбой выведать через римскую поли-цию всё об этом молодом человеке. Аббат отказался это сде-лать, мотивируя отказ следующими словами:
- Дочь моя, священникам неприлично вмешиваться в такие дела.
- А что вы посоветуете, святой отец?
- Вы могли бы попросить об этой услуге посланника Трирского, ссылаясь на вашу дружбу с бароном фон Горн-штейном…
- Спасибо… Я так и сделаю! – сказала княжна, зная что так она никогда не поступит. Обращаться к графу Ланьяско после того, как он отказал ей в деньках, она просто не могла.
Подошло время, когда молодой человек в очередной раз оказался подле дома, она велела позвать его.
Молодой человек, едва перешагнув через порог комна-ты, отвесил низкий поклон и представился, говоря по-французски:
- Лейтенант русского флота Иван Христенек.
- Вы по своей инициативе стали досаждать мне, или вас кто-то послал?- спросила лейтенанта княжна глядя в упор своими черными глазами, в глубине которых вспыхивали и гасли огоньки
- Я не нашел иного способа быть представленным вам, ваше императорское высочество, но вы, надеюсь простите того, кто готов служить вам душой и телом, также, как это готов делать и его сиятельство граф Орлов-Чесменский.
- А откуда вам, лейтенант, известны желания графа Ор-лова?
- Я служу у него адъютантом.
- Передайте графу, что ему следовало бы высказываться яснее, - сказала княжна, всем видом своим показывая, что разговор продолжаться далее не может.
Через два дня после встречи с Христенеком к прин-цессе пожаловал банкир Дженкинс, англичанин по национальности, предлагая деньги в том количестве сколько ей необходимо. Принцесса решила, что банкир явился по поручению лорда Гамильтона. Лицо ее озарилось радостью, но тут же погасло, когда она услышала, что это русский адмирал Орлов открыл кредит графине. Принцесса очень нуждалась в деньгах, но принять их от Орлова наотрез отказалась. Отказ не озадачил банкира, он хорошо знал состояние дел графини Пиннеберг и был уверен , что отказ носил временный характер. И это было так. Кредиторы наседали, требуя возврата денег, грозили судом. Через аббата Рокотани принцесса послала письмо кардиналу Альбани, прося у него тысячу червонцев. Ответ кардинала был уклончивым. Принцессу могли арестовать за долги и она решилась принять Христенека. Тот сообщил ей о том, что граф Орлов, признавая ее за дочь Елизаветы Петровны, пред-лагает ей свою руку и русский престол, на который он возведет ее, произведя в России возмущение, что сделать не трудно, ибо народ недоволен Екатериной.
Размышления не были сильной стороной характера кра-сивой молодой женщины, Натура ее требовала движений, действий. Приняв раз решение, она безрассудно смело броса-лась выполнять его. Смелость принцессы Елизаветы была ахиллесовой пятой её. Она написала письмо Орлову, в кото-ром извещала графа о том, что готова покинуть Рим и пере-ехать в Пизу, где готова будет встретиться с ним. "Желание блага России, — прибавляла она в письме, — во мне так ис-кренно, что никакое обстоятельство не в силах остановить меня в исполнении своего долга". В постскриптуме высказала просьбу снабдить её двумя тысячами червонцев на поездку в Пизу, поскольку она только через полтора месяца ожидает получения значительных сумм. Через день Дженкинс вручил ей 2000 червонцев. Затем он уплатил все ее римские и венецианские долги, на что употреблено было одиннадцать тысяч червонцев.
За три дня до отъезда из вечного города принцесса уве-домила кардинала Альбани, что обстоятельства ее измени-лись, и она решила оставить суетный мир и посвятить жизнь свою богу и испрашивает на это кардинальского благословения. А накануне объявила аббату Рокотани, что отречение ее от света окончательно еще не решено, но что дела ее неожиданно приняли очень хороший оборот. Простившись с аббатом и сделав ему дорогие подарки, принцесса под именем графини Селинской, в со-провождении своего «двора» в двух экипажах поехала из Рима.
Пиза в ту пору славилась не только своей падающей башней, но и красотой своих общественных и частных зда-ний, не уступая в этом плане Милану, Но в отличие от столи-цы Ломбардии, Пиза находилась всего в десяти километрах от берега моря, куда можно было добраться на коляске или спуститься на ладье по реке Арно, на берегах которой город уютно расположился. Прежде Пиза считалась крупным цен-тром, ведущим обширную морскую торговлю, но потом пришлось это место уступить Ливорно, построенном на месте небольшой рыбацкой деревни. Пиза стала местом многих, приезжающих в Италию на отдых, чтобы насладиться ее мягким климатом, прекрасной кухней и дивиться ее достопримечательностями. Находясь в Пизе, Елизавета получила весть о том, что к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Перед княжной Таракановой предстал высокого роста, могучего телосложения мужчина, которого можно было назвать одним из красивейших мужчин того периода времени, если бы не рубец, пересекавший его щеку.
Войдя, Алексей Григорьевич отвесил княжне нижай-ший поклон, всем своим поведением давая понять, что при-знает в ней настоящую принцессу Елизавету. Принцесса кра-сотой своей с первого знакомства затронула душу привыкше-го легко завоёвывать женщин Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. Обращался с нею почтительно, и почтение своё проявлял совершенно так, как это делает верноподдан-ный. Всякий раз навещая княжну, граф Орлов волновался, как юноша впервые идущий на свидание с девушкой, прика-зывал чистить тщательно мундир и отглаживать голубую ленту. С чрезвычайною заботливостью окружал её всеми возможными удобствами, никогда не садился перед ней, тре-буя этого и от всех лиц своего окружения. С поспешностью предупреждал каждое её желание; даже с кавалерами двора принцессы, с Доманским и Чарномским, обходился не только с изысканною любезностью, но даже с глубоким почтением. Княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее. Адмирал выслушивал и со-гласно кивал.. Не учла по-видимому Екатерина II, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице , что та была молода и очень красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в самозванку без памяти. Ведь он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем, отда-вая ему и тело, и душу. Что же удивительного в том, что че-рез несколько месяцев Екатерине II стали доносить:
«Граф Орлов дни проводит с той самой самозванкой и ходит с ней в оперу…
…Он подарил «русской императрице» коляску с ло-шадьми, на которой и разъезжает с ней. Толпы людей соби-раются полюбоваться молодой красивой парой….
…Орлов влюбился в неё без памяти, оставив прежнюю свою пассию княгиню Давыдову…
…Граф почитает самозванку, как царскую особу, за-прещая всем садиться в её присутствии…»
Эти сообщения привели Екатерину Алексеевну в ярость, и она напомнила графу, что послала его не для того, чтобы он к бродяжке воспылал теплыми чувствами.. .
Орлов убеждал Екатерину, что его поведение лишь хит-рость, чтобы усыпить бдительность Таракановой. «Невоз-можно употребить какое-либо насилие над нею на тоскан-ской территории... Флорентийский двор не дозволил бы это-го. Рядом с принцессой постоянно находятся ее приверженцы и слуги и от них следовало бы сопротивление насильственным действиям…» - добавлял он
Государыня оставалась крайне недовольной
В январе 1775 года из Петербурга прибыла депеша с ка-тегорическим приказом доставить самозванку в Россию к па-схе христовой. Екатерина требовала от графа Орлова реши-тельных действий.
И Орлов решительные действия предпринял, упал на колени перед княжной Таракановой и попросил её руки.
Женская любовь – потеря чувства меры,
Готова за неё и жизнь свою отдать.
Откажется от Родины, откажется от веры…
Не следует судить, а нужно понимать.
Упрашивать принцессу не пришлось, она с радостью согласилась. В Пизу прибыл нарочный с пакетом от англий-ского консула в Ливорно мистера Джона Дика. В пакете было вложено письмо написанное на английском языке, которого граф Орлов не знал, Он попросил принцессу Елизавету перевести письмо. В письме было написано:
«Уважаемый граф, в Ливорно произошел конфликт между русскими и английскими моряками. Ваше присут-ствие необходимо».
- Я должен ехать, - печально сказал Орлов, - служба — превыше всего.
Княжна загрустила. Тогда Орлов стал упрашивать ее поехать с ним. Это будет чудесное путешествие! Должна же будущая императрица увидеть свой флот!
Княжна согласилась.
Английский консул дал обед в честь «ее высочества» Елизаветы. Стол ломился от экзотических блюд и фруктов.
Княжна веселилась как никогда. Так и сыпала шутками и остротами.
Адмирал, — обратилась она к графу, — я желаю побы-вать на русской эскадре!
Граф Орлов только этого и ждал.
- Я немедленно исполню это желание, ваше высоче-ство! – воскликнул он. - И сейчас же прикажу для вашего удовольствия произвести морские маневры. Там на корабле мы и сыграем нашу свадьбу, если конечно вы не возражаете? Корабль - «частица земли русской».
Потеряв голову от столь нежданного счастья, Таракано-ва согласилась..
Ливорно – прежде всего портовый город , в котором всегда всякого отребья в достатке найдется… город эмигран-тов разных национальностей и культур, свободных нравов , висельников, либералов и анархистов, где всё чрезмерно , всё бьет через край, ну, словно живет всё только один день – и только сегодня… Здесь всегда много праздного люда, к тому же южного горячего нрава, ценящего зрелища, особенно тогда, когда за них не следует платить. Вот и сегодня с утра жители Ливорно, отложив все дела, собрались на набережной в ожидании красочного зрелища - свадьбы русского графа Орлова-Чесменского, командующего морскими силами России в Средиземном море и принцессы всероссийской Елизаветы. Орлов пообещал в честь такого события продемонстрировать манёвры русской эскадры. Нужно знать эксцентричность итальянцев, не способных сдерживать свои эмоции и отчаянно при этом жести-кулирующих, чтобы представить нетерпение толпы.. Все взгляды устремились в конец улицы, откуда должна была появится карета, везущая жениха и невесту. Но вот, наконец – и карета показалась, Из неё вышел граф, подавая руку молодой красавице, одетой в богатое платье, на шее её блистало бриллиантовое ожерелье – свадебный подарок графа. Появление молодых было встречено привет-ственными криками, под которые принцесса, бережно под-держиваемая Орловым, пересела из кареты в шлюпку, доста-вившую ее к борту линейного корабля "Исидор", на котором держал свой флаг командир эскадры контр-адмирал Самуил Грейг. С корабля спустили кресло, и через минуту принцесса оказалась на палубе. Над рейдом разносилась музыка корабельных оркестров, а матросы, стоя на реях, украшенных флагами расцвечивания, кричали "ура!". Контр-адмирал Самуил Грейг в парадной форме у борта встречал «знатную» гостью. Принцесса, под руку с графом Орловым, обошла корабль, приветствуя выстроившихся в шеренги офицеров и матросов. В ответ гремело троекратное «Ура» из луженых матросских глоток. Потом всё стихло. Появился священник и прямо на палубе начался обряд венчания. Елизавета была настолько счастлива, что даже не заметила, как у священника трясутся руки, и он путается в словах молитвы... Затем избранное общество направилось в адмиральскую каюту, где уже был накрыт роскошный стол. Последовали многочисленные тосты, кубки наполнялись красным анжуйским и амонтильядо, так называли полусладкий херес с ароматом орехов Вторая половина дня. Воздух стал прохладней, задул легкий ветерок, паруса кораблей наполнились ветром и корабли пришли в движение, перестраиваясь на ходу и паля пушками. Захваченная зрелищем, принцесса потеряла ощущение вре-мени и очнулась лишь после того, как почувствовала какое-то движение у себя за спиной. Великая княжна оглянулась и увидела гвардейский караул во главе с капитаном. Ни графа Орлова, ни адмирала Грейга, которые только что стояли ря-дом, нигде не было. Чаромский, Христанек и Доманский от-стегивали и отдавали свои шпаги…
- Что сие означает? - спросила великая княжна.
Начальник караула выступил вперед: и сказал, гром-ко чеканя слова:
- По именному повелению ее императорского вели-чества вы арестованы!
- Немедленно позовите графа Орлова! - приказала великая княжна.
- Граф, как заговорщик, арестован по приказанию адмирала! - тут же последовал ответ.
Потрясенная услышанным, впервые в своей жизни молодая женщина лишилась чувств. Ее отнесли в каюту и заперли там вместе с камердинером и служанкой. Мужчины из окружения принцессы были порознь размещены по каютам корабля.
слухи о захвате русской принцессы быстро распростра-нились по округе, вызывая всеобщее возмущение. Княжна Тараканова была очень красивой женщиной, хрупкой и изящной. Уже одни эти характеристики привлекательно вы-глядели в глазах эмоциональных итальянцев. А, кроме того, захват принцессы был осуществлен у берегов Италии, лю-дей, находящихся на её территории, а, следовательно под ее юрисдикцией. Люди из окружения Орлова советовали ему остерегаться, принять все меры для собственной защиты. Ор-лов оставил без ответа эти советы и замечания, бравируя сво-ею смелостью, хотя писал императрице Екатерине уже после захвата самозванки: «Я теперь, находясь вне отечества, в здешних местах опасаться должен, чтобы не быть от сообщ-ников сей злодейки застрелену или окормлену… я всего бо-лее опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам». Впрочем, итальянцы более шумели, чем действовали, опасаясь русской эскадры состоящей из пяти линейных кораблей и одного фрегата, артиллерия которых насчитывала семьсот стволов. Орлов-Чесменский мог стереть с лица земли Ливорно, тем более что Екатерина II давала ему полную свободу действий в этом отношении.
Хитрость, если подлость можно назвать таким словом, Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался всё же сильнее влюбленного мужчины. Орлов предупредил адмира-ла Грейга о том, что арестованная княжна – женщина весьма решительная и может совершить самый непредсказуемый по-ступок. В каюту, занимаемую Орловым, по его повелению был доставлен саквояж с бумагами личного характера Елиза-веты. Просматривая их, Алексей Григорьевич не нашел ни одной, касающейся тайны ее рождения.. Чтобы хоть чем-то занять время арестованной на время продолжительного мор-ского вояжа, в относительно небольших размеров каюты, Ор-лов предложил адмиралу Грейгу снабдить княжну книгами.
- А где я их возьму? – огрызнулся адмирал, - кроме морского устава никаких книг на флагмане нет.
- А у судового лекаря? – спросил граф
- Он не любит читать, книгам предпочитая игру в карты.
- А у священника?
- Может и есть книги, но они религиозного содержа-ния, да и написаны они по-русски. А я ни разу за время нахождения этой женщины на корабле не слышал от неё русского слова.
- А ты-то сам, Самуил Карлович, хорошо ли говоришь на нашем русском языке?
- Трудный язык для иноземца, я уже который год в Рос-сии живу, а на русском говорю плохо. Живя в Шотландии, я и не знал о существовании такого сложного языка, в котором одно слово может заменить несколько понятий.
- А на каком ты языке общаешься с арестованной?
- На английском.
- На стоянке в Портсмуте купи несколько книг на ан-глийском… попадутся на французском или немецком – по-купай. Я оплачу их стоимость.
Принцесса Елизавета была захвачена, но русская эскад-ра не спешила покинуть рейд Ливорно, она загружалась имуществом графа Орлова, накопившимся за семь лет пре-бывания его в Средиземном море. Чего только не загружал граф в трюмы кораблей: картины, статуи драгоценная мебель - ведь состояние Орлова-Чесменского позволяло покупать шедевры мирового искусства в большом количестве, оно превосходило материальные возможности многих государей Европы. Да и в самой России он был одним из богатейших собственников. Сотни тысяч крепостных трудилось на графа.
Загрузка закончена, доставлены вещи княжны из Пизы, в числе их и баульчик с документами. В ночь на 26 февраля корабли эскадры вышли в открытое море, направляясь в сто-рону Гибралтара. Все четыре дня стоянки на рейде Ливорно принцесса металась в попытках разобраться, когда и в чем она ошиблась? Она еще не верила в предательство человека, кого так полюбила и которому полностью доверилась. Эта вера в порядочность любимого ею человека подкреплялась двумя письмами, которыми Орлов обменялся с Елизаветой Таракановой:
«Я готова на всё, что не ожидает меня, но сохраню чув-ства мои к вам, несмотря даже на то, что отняли вы у меня навсегда свободу и счастье, или ещё имеете возможность и желание освободить меня из этого ужасного положения».- писала княжна.
«Я нахожусь в таком же печальном состоянии, как и вы. Но преданность моих офицеров подаёт мне надежды на освобождение. Как только я получу свободу, я буду искать Вас по всему свету и отыщу, чтобы служить Вам» - ответил Алексей Григорьевич.
Ни встреч, ни писем между ними более не будет. Кста-ти, предательство княжны Таракановой станет последним «значительным « событием на государевой службе Орлова-Чесменского. В декабре 1775 года он по собственному жела-нию уйдет в отставку и займется разведением коней, породе которых будет присвоена его фамилия – «Орловские рыса-ки» Но часто будут по ночам, во сне и наяву, его преследовать чуть раскосые черные как ночь глаза Ели-заветы Таракановой.
В середине марта эскадра русских кораблей миновал Гибралтар, а еще через две недели на горизонте показались туманные берега Англии Альбиона.
При приближении к английским берегам принцесса Елизавета Тараканова оживилась. Кажется, ей казалось, что тут наступит её освобождение… Не верила она в предатель-ство Орлова. Любовь его была настоящей. Такая опытная в амурных делах женщина хорошо разбиралась в чувствах и могла отличить фальш от истины. Кроме того она знала и фи-зическую мощь Алексея Орлова. Прежде княжне никогда не доводилось встречать такого атлетически сложенного муж-чины. Такой мог и сам освободиться и любимую женщину освободить… Стоянка в порту закончилась, а освобождения так и не пришло.
Стоянка в Портсмуте оказалась значительно короче, чем рассчитывали, сойти на берег и отдохнуть не удалось. Откуда-то англичане проведали, что на «Исидоре» , флагман-ском корабле, содержится похищенная законная дочь покой-ной русской императрицы Елизаветы, толпы людей повалили на набережную и буквально осаждали корабль Грейга в надежде хоть одним глазом взглянуть на русскую принцессу. Это заставило адмирала спешно покинуть Портсмут, успев только пополнить запасы продовольствия и воды.
Подходил к концу май месяц 1775 года .Средиземноморская эскадра адмирала Грейга, глубокой но-чью, словно крадучись, подошла к Кронштадту. Крепость молчала, поскольку причаливать прибывшие суда не собира-лись, якоря бросали на внешнем рейде.
Следуя инструкции, полученной от Орлова и предписывающей передать самозванку лишь по именному повелению императрицы, Грейг стал дожидаться порученцев Екатерины II.
Похоже приход кораблей ожидаемым был, поскольку со стороны Кронштадта отчалила многовесельная ладья, направившаяся прямо к флагманскому кораблю. Бесшумно пришвартовалась. На палубу поднялся гвардейский офицер и вручил рескрипт, гласящий:
"Господин контр-адмирал Грейг, с благополучным вашим прибытием в наши порты, о чем я сего числа уведо-милась, поздравляю, и весьма вестию сею обрадовалась. Что же касается до известной женщины и до ее свиты, то об них повеления от меня посланы г-ну фельдмаршалу князю Голи-цыну в С-Петербург и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что службы ваши до всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам добро-делательства». Адмирал Грейг приказал выводить пленен-ных.
На палубу корабля вывели группу людей: двух женщин и трех мужчин. Обращались с ними жестко, но почтительно. Адмирал по-французски обратился к той, что стояла впереди, одетая в темный плащ с капюшоном глубоко надвинутым на лицо:
- Мадам, я прошу вас не открывать своё лицо и ни с кем не говорить по пути следования! Непослушание ухудшит ва-ше положение…
Женщина молча направилась к борту. Ей предложили сесть в кресло, с прикрепленными к нему канатами. Сам ад-мирал почтительно помогал ей при этом. Осторожно кресло стали опускать за борт. Внизу живой груз приняли гвардейцы и усадили на скамью ладьи. Таким же образом была переправлена и вторая женщина. Мужчины сами спускались по веревочной лестнице.
Когда все были усажены, по знаку данному капитаном Преображенского гвардейского полка Толстым гребцы друж-но взялись за весла. Все на ладье были люди военные, давшие по данному случаю присягу под страхом смертного наказания не промолвить и слова о виденном и слышимом.
Затем ладья направилась в сторону Петербурга.… Из серой тьмы ночи показался шпиль собора Петра и Павла. Ла-дья причаливала к гранитной стенке Заячьего остро-ва…Петропавловская крепость принимала российскую наследную принцессу: Елизавету Тараканову-Романову.
Сколько раз в головке молодой женщины возникала картина ее встречи на земле родины. Пушечная пальба!... Толпы народа!... Озвучивание манифеста…Делегация санов-ников и цвет российской армии, принимающие присягу… и пир!..
Вместо этого прибывших встречал, стоя в одиноче-стве, сам хозяин крепости и он же санкт-петербургский обер-комендант генерал- майор Андрей Григорьевич Чер-нышев
По его личному указанию арестованных помещали в казематы крепости, изолированно друг от друга. Захлопы-вались двери, лязгали засовы.
Сам комендант сопровождал принцессу в отведенное ей помещение, состоящее из трех относительно светлых и сухих небольших комнат- оно предназначалось для особо важных преступников.
На следующий день фельдмаршал князь Александр Михайлович Голицын, которому было поручено вести след-ствие, писал донесение ее императорскому величеству: «Все-милостивейшая государыня! Известная женщина и свиты ее два поляка и слуги и одна служанка привезены и посажены сего дня в два часа поутру за караулом в приготовленные для них в Алексеевском равелине места под ответ обер-коменданта генерал-майора Андрея Чернышева...Начались длительные продолжительные допросы, Вина ее была оче-видна и не требовалось никаких доказательств - тут здорово постарались господа газетчики. Но главное, что требовалось выяснить, какого она была происхождения? От этого зависе-ла вся её дальнейшая судьба. И тут у фельдмаршала начались великие сложности, вызванные тем, что у Таракановой в ее рассказе о себе постоянно возникали пробелы, которые за-полнить было нечем..
Вначале были сделаны попытки на основании надуман-ных слухов приписать арестованной низкое происхождение позволяющее быстро и сурово наказать ее. Голицын предста-вил императрице доводы того, что мошенница была дочерью пражского кабатчика; потом – будто она была полячкой, что. объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Екатерина, читая доне-сения приходила в раздражение, Было абсурдным женщину такого воспитания представить простолюдинкой. Мало того, такие выводы, могли рождать простую возможность сверже-ния императрицы.. Ни одна из версий не устраивала Екате-рину Алексеевну. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Первое, что было выяснено князем Голицыным - это полное незнание ни русского, ни польского языков. Об-щаться с нею можно было на итальянском, французском, английском и немецком языках. Она говорила на этих языках без всякого акцента. И за время пребывания не удалось её уличить в сокрытии сведений. Она всегда гово-рила одно и то же.:
-…«Зовут её Елизавета, ей двадцать три года; она не ве-дает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольш-тейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан - точно не помнит. Крестили ее в греческой право-славной церкви...
Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашива-ла свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вме-сте с тремя мужчинами, национальность которых она не зна-ла, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе.
Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в ка-кой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажет-ся, ее просто пытались отравить. Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному науще-нию ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III...
Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним кре-стьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обра-щался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Га-ли, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан.
Там он обходился с нею как со знатной особой. Пове-рив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли.
Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высо-чайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью... Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию.
По словам Таракановой, она провела два дня в Астра-хани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, токже было известно фельдмаршалу
Заканчивая отчет по допросу арестованной, Голицын пишет:
«…Узница, уповая на милость императрицы, утвержда-ет, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому, что в конечном итоге послу-жило причиной ее размолвки с Радзивиллом....».
Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже нико-гда не будет суждено выйти на свободу, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо:
"Ваше императорское величество, я полагаю, настало время уведомить Вас о том, что всего, писанного в стенах этой крепости, явно недостаточно, чтобы развеять подозре-ния Вашего величества на мой счет. А посему я решилась об-ратиться к Вашему императорскому величеству с мольбой выслушать меня лично, но не только поэтому, а еще и пото-му, что я могу принести большую пользу России»
Но не знала княжна, что допустила большую оплош-ность поставив в конце письма подпись – Елизавета. Одна эта подпись вызовет бурю возмущения императрицы.
«Не будите спящую собаку»
Говорит Туманный Альбион.
Совесть есть у каждого…Однако
Жизнь – для испытаний полигон.
Одолеешь, значит, все в порядке,
Хоть немало будет и потерь.
Ведь она с тобой играет в прятки
К истине всегда закрыта дверь
Вечный поиск в темноте сомнений.
Слабый свет у тлеющих надежд.
И признанье в виде исключений
В сонме осуждающих невежд
Есть у жизни разные законы.
Совесть спит, когда она чиста.
Хоть судьбы удары ей знакомы
Но всегда есть слабые места.
У соблазнов сила пробивная.
Совесть им всегда противостоит.
Проще, коль натура – продувная,
Совесть постоянно сладко спит.
Состоялась ли встреча Екатерины II с Елизаветой Тара-кановой, не известно… Впрочем, это уже не играло никакой роли, поскольку не осуждена была княжна
И не узнает мир, где и как закончилась жизнь одной из красивейших женщин своего времени, метеором промельк-нувшей на горизонте Европы.
На существование имеют право три версии.
Первая:
… Казематы Петропавловской крепости не лучшее ме-сто для тела и души человеческой. И Тараканова медленно угасала, или умирала от чахотки. Есть свидетельства, что не-задолго до смерти она родила. Судьба ребенка принцессы неизвестна… Крепость всегда с теми, кто в ней находился не церемонилась. Последнее утешение даруемое православным священником и послание генерал-майора Чернышева Екате-рине II, гласящее: «...Означенная женщина волею Божьей ум-ре... А пятого числа 1775 года в том же Алексеевском раве-лине той же командой, при ней в карауле состоявшей, была похоронена. По объявлении присяги о строжайшем сохране-нии сей тайны...»
Представим зимний день. Идет снег. Морозно. Солда-ты долбят смерзшуюся землю кайлом и лопатами, роя могилу Генерал-майор Чернышев, стоящий неподалёку, поторапли-вает роющих. Но, вот ему кажется, что глубина могилы стала достаточной, он дает знак приступить к похоронам. На верёвках спускают гроб с покойной, сыплются комья мерзлой земли,… Место захоронения заметает снег. Потом время и вовсе место захоронения заровняет.
Вторая версия:
В 1777 году случилось наводнение великое, залившее водой казематы Петропавловской крепости, и слухи пошли гулять по Петербургу о том, что забыл комендант о заклю-ченной княжне и та утонула в потоке вод, льющихся через окно каземата.
Екатерина Алексеевна, п тех слухах наведавшая слу-шала доклад Никиты Ивановича Панина Императрица заме-тила, что лицо ее министра было хмурым и озабоченным
- Не залили ли воды Невы апартаменты вашего двор-ца?- Спросила императрица участливо. - поговаривают, что у Строгонова в покоях дворца рыбу ловили?
- Нет, государыня, но в разбившихся водах Невы зару-бежные посланники, особенно саксонский и прусский, успе-ли утку выловить и сообщают в депешах мною перехвачен-ных, что в Петропавловской крепости погибла «известная женщина». Мало того в депешах говорится о том, что ее нарочито оставили там!
- О какой женщине идёт речь, Никита Иванович?
- О той, что была доставлена из Ливорно.
- Вздор всё это, граф! Стоит ли по пустякам так волно-ваться. Прежде меня каждое слово, пришедшее из-за рубежа, волновало… Приходилось много слов расходовать, пояснять, убеждать, изворачиваться! Время то прошло, завоевывать Европу нужно не ласковыми словами, а силой оружия и деньгами. И то и другое там имеет цену. Поговорят, поговорят и успокоятся. Успокоились же после похищения, а ведь тогда намного сложнее было.
Оправдываться в том, чего не было, значит наталкивать на подозрения.
Вторая версия гибели княжны Таракановой натолкнула русского художника К. Флавицкого написать на эту тему картину…
:
… Каземат Петропавловской крепости, за стенами ко-торой бушует наводнение. На кровати, спасаясь от воды, прибывающей в зарешеченное окно, стоит молодая женщина. Промокшие крысы выбираются из воды, подбираясь к ногам узницы…
И, наконец, третья версия… Ее автор изложил в самом начале повествования – заключение княжны в стены мона-стыря. В России этот вариант устранения соперников широко применяем был. Самый гуманный и самый надежный… И самый, пожлуй, реальный из трех версий.
Была ли княжна Тараканова «бродяжкой», как ее назва-ла Екатерина II?
Авантюристкой, в каком-то смысле слова, назвать мож-но, но только не бродяжкой. Проводя дознание по вопросу происхождения Таракановой, наверное, многие сомнения у Екатерины Алексеевны исчезли,
Во всяком случае, известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тара-канову. Царица ни разу официально не оспорила ее притяза-ния. Екатерине хотелось лишь одного - скорее покончить с этим делом.
Никто так и не попытался опровергнуть широко рас-пространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней ме-ре, узнать, что с нею сталось?...
Повторюсь: Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского».
После долгих кропотливых исследований, подкреплен-ных красноречивыми документами, историк Шарль де Лари-вьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.
На прошлое глядим мы и гадаем,
Хоть хорошо, что к памяти идём,
В провалы времени случайно попадаем,
Но этого всегда не сознаем.
Взгляд пылью ожиданий запорошен,
Мы ожидаем вечно не того.
И вид плохой нам кажется хорошим,
Вздохнём глубоко – толь и всего!
Лук времени натянут. С тетивы
Слетает год за годом чередой,
От дедов и отцов о том слыхали вы,
Что каждый год окрашен был бедой
Бедой, свалившейся с небес,
Или бедой, рожденной властью.
Виновны в том и ангелы и бес
Готовы близкое родное рвать на части.
,