Щетка времени счешет с поверхности всё,
Что веками на ней накопили…
В том числе и любовь, что дается не в счёт,
В ней неверными часто мы были.
И веков одеяло с постели стряхнув,
Не очистим мы мир от поднявшейся пыли.
Лишь в горнило грядущего только взглянув,
Вспоминаем и то, что так прочно забыли.
Попробуем мы с вами заглянуть в прошлое, прикос-нуться к фактам, как интересным в своей основе, так и тра-гичных по сути своей, касаясь жизни действующих лиц. В октябре 1772 г. в Париже появляется юная красавица — та самая, которая позже станет называть себя Таракановой. То-гда, правда, у нее было другое имя — Али Эмети, княжна Владомир. Княжна остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Рядом всегда находились барон Эмбс, ко-торого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, её комендант и управляющий. Появление Эмети мно-гим напоминает появление литературного героя Александра Дюма – графа Монте-Кристо.
Париж того времени славился бурной жизнью свет-ского общества. Полусвет в буйности тоже не уступал свету. В столицу Франции часто наведывались прожигатели жизни. Сюда приезжали, чтобы испытать острых ощущений в любви и игре. Но это были мужчины. А вот, чтобы женщина яркой звездой влетела, такого Париж не знал ещё. Удивить мотов-ством здесь было сложно. Проматывали состояния здесь ча-сто, но нужно было особенное сумасбродство, особенное поведение, чтобы обратить на себя внимание. И это удалось Али Эмети.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь па-рижан необычайное оживление. Принцесса Владомир откры-ла салон, рассылала приглашения и на них охотно отклика-лись. Правда сюда устремлялись не истинные аристократы, а скорее искатели приключений и любители экзотики. Особен-но много вилось вокруг княжны лиц мужского пола, напоми-навших стаю собак, ожидающих радости любви от самки. Женщин было меньше потому, что они терпеть не могут других женщин, если те по каким-то характеристикам доми-нируют над ними. Как ни привычно женщине умело скры-вать свою зависть и рождаемую ею ненависть, но яркое пре-восходство особи ее же пола делает это невозможным
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее черные волосы, цвет глаз постоянно меняется — то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры — похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку — точнее, так называют ее многие,— племянни-цу знатного, богатого перса...» - так описывали портрет Эме-ти мужчины - знатоки женской красоты.
«Что в ней находят мужчины? – говорили в своем жен-ском кружке представительницы прекрасного пола, - суха, как вобла, косит, как лошадь…»
Все без исключения отмечали необыкновенную внеш-ность княжны – изящная, худощавая, с энергичными резкими движениями, карими глазами, а продолговатый нос с горбин-кой и черные волосы придавали ее чертам итальянский ха-рактер. И если бы не чуть косые глаза, она могла бы сопер-ничать с лучшими европейскими красавицами. С этим жен-щины редко соглашались, но не могли они не согласиться с тем, что княжна Эмети легко покоряла сердца богатых по-клонников и часто их разоряла…
. Есть еще одно любопытное описание нашей героини, мне кажется, наиболее объективное — оно принадлежит пе-ру князя Голицына: «Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает ши-рокими познаниями, свободно владеет французским и немец-ким и говорит на них без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, ко-гда странствовала по разным государствам. За довольно ко-роткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить на фарси и по-арабски».
Салон красавицы всегда был многолюден. Правда, пуб-лика у нее, как уже упоминалось выше, собиралась самая разношерстная: так, чаще других среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, кото-рого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой млели от удовольствия находиться в столь изысканном обществе, не отторгавшего их из-за низкого происхождения. Им бы обоим следовало бежать от принцес-сы, не жалея ног, ибо за нею волочился длинный шлейф ра-зорившихся мужчин, но об этом открытой информации не было; все эти разорившиеся не только не обращались в суд на нее, но продолжали боготворить разорительницу. Откуда прибыла красавица в Париж, никто не знал? А стоило бы по-искать…. За несколько лет до описываемых событий в горо-де Генте, что при впадении реки Лис в Шельду стоял, про-живал уважаемый в городе и известный в других городах Фландрии голландский купец Ван Турс, продолжавший уме-ло дело своего отца. Семья голландских купцов была уважа-ема в городе, Ван Турс был женат, души не чаял в своей жене. Две девочки подрастали, собираясь стать красавицами, похожими на мать. Так бы оно и было, если бы невидимый вихрь с востока не занёс в Гент девицу по имени Шель. На беду Шель заглянула как-то в лавку Ван Турса. Несколько жгучих взглядов, брошенных в сторону купца и тот безна-дежно влюбился в девицу. Да, Шель была прекрасна: худо-щава, грациозна, с бездонными черными глазами на чуть смугловатом красивом лице. Шель ответила взаимностью на любовь Ван Турса.
Забыт Ван Турсом долг отца,
Отброшен долг супруга.
Разгульной жизни нет конца –
Есть юная подруга.
К ногам ее он бросил честь,
(Он раб любовной страсти)
Ошейник рабства будет несть,
Считая это счастьем.
Набитый прежде туго золотом кошелек Ван Турса стал трещать по швам, в нём появились дыры - деньги исчезали, лишь прикоснувшись к изящным пальчикам девы Шель. По-полнять кошелек становилось всё трудней и трудней. При-шлось прибегать к займам. Слову Ван Турса в Генте и за его пределами верили. Временами откуда-то Шель и сама полу-чала значительные суммы, но они также быстро исчезали, как и деньги голландского купца. Ван Турс спрашивал свою прекрасную подругу, откуда к ней поступают деньги. Девица отвечала, что их ей присылает дядя из Персии. Влюбившийся безумно голландец наделал столько долгов, что рассчитаться стало невозможным. Кредиторы предъявили векселя к опла-те, Ван Турсу грозили банкротство и тюрьма. Бросив жену, детей и кредиторов, обанкротившийся купец с возлюбленной бежал в Лондон. В Англии девица Шель стала называться леди Тремуйль. Французским языком девица владела превосходно, говорила без акцента, как типичная парижанка, но в Лондоне она заговорила на английском, пусть и плохом, но понимаемым окружающими. Стилю жизни госпожа Тре-муйль и здесь не изменила, обходиться без предметов роско-ши она просто не могла. Ван Турс вынужден был для удовле-творения безграничных прихотей очаровательной подруги искать новых кредиторов. Слава Богу, до Лондона еще не дошли слухи о его долгах и побеге. Лондонские банкиры снабжали Ван Турса деньгами. Но долго продолжаться это не могло. Слухи о банкроте добрались до Лондона. Узнав о том, что против него готовится преследование, Ван Турс бе-жал в Париж, назвав себя во Франции бароном Эмбсом. Гос-пожа Тремуйль, оставленная возлюбленным в Англии, чув-ствовала себя крайне неуютно, поскольку менять образ жизни не желала. Оскорбленная в своих лучших чувствах, она не приехала в Кале, чтобы проводить возлюбленного, махая ему вслед платочком. Безутешно и безуспешно она искала ему срочную замену. Кто здорово ищет, и кто дружит с Фортуной, тот всегда может рассчитывать на удачу. Вскоре нашелся и утешитель с деньгами в кармане, назвавшийся бароном Шенком. Возможности барона оказались незначительными, недолго он продержался наплаву. Причиненную леди Тремуйль дыру в его кошельке залатать было чрезвычайно сложно. Спустя три месяца безумно роскошной жизни, пришлось барону Шенку с госпожой Тре-муйль бежать в Париж. Здесь, случайно или намеренно, к ним присоединился Ван Турс, ставший называться бароном Эмбсом. Троица от бога мотовства срочно искала деньги. Взор Тремуйль остановился на Михаиле Казимире Огинском, посланнике польского короля, ищущего действенной помощи Франции против России, когда тот посетил её салон.
Госпожа Тремуйль нашла возможность лично встре-титься с Огинским. Литовский гетман имел возможность свою очередь убедится в том, что женщина, встретившаяся с ним, не просто умна, в ее красивой головке молниеносно рождались идеи, по духу близкие его взглядам касательно российско-польских событий…. Деньги у авантюристки по-явились. Вот тогда она и превратилась из Али Эмети в Али-ну - принцессу Владимирскую.
Можно имя сменить, но не суть,
Что становится жизни основой.
И грехи те, что люди несут,
Появляются снова и снова.
Убежать бы от них… Но куда?.
Нет просвета, кругом все так хмуро…
Ведь грехи – это наша беда,
Стали нашей привычной натурой!
Порхание Алины Эмети в окружении множества по-клонников продолжалось, Среди них появился довольно ин-тересный экземпляр мотылька франко-германского содруже-ства граф де Рошфор-Валькур, которого её красота букваль-но пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству. Мы обвиняем прошлое в легкости нарушения моральных устоев. Но познакомиться и утащить понравившуюся женщину в постель, как это показывают в фильмах и практикуют наяву сегодня, было невозможно. Женщину следовало завоевать и обхождением и великими затратами. Карман у графа Рошфора был не объемистым, поскольку он выполнял обязанности посланника при французском дворе небольшого княжества Лимбург, находящегося в Германии. Доходы князя Лимбургского были невелики, чтобы позволить слугам своим вести роскошную жизнь. Это хорошо понимала Алина Владомир, но так приятно видеть было в своем окружении, у ног своих, лиц знатного аристократического рода. У графа Рошфора вскоре появился конкурент – маркиз де Марин, стареющий волокита, следу-ющий уставу королевского двора Людовика XV . Он оказался настолько очарованным умом и прелестями Алины, что пожертвовал ради неё положением при версальском дворе, состоянием и связями в обществе. Давайте зададим себе вопрос: чем объяснить легкость побед Алины над зрелыми, повидавшими жизнь мужчинами, далеко не новичками в амурных делах? Приглашаю взглянуть на картины того времени с изображениями женщин. Все женщины представлены настолько пышных форм, что невольно хочется поставить каждой диагноз ожирения второй, третьей степени. И на фоне таких чересчур упитанных женщин Али Эмети казалась воздушной, изящной, грациозной. Беззаботно и весело, утопая в блеске и роскоши, Али-Эмети провела в Париже всю зиму 1772 года. Жила открыто, пользовалась всеми удовольствиями Парижа, сводила знакомства, заставила о себе говорить, чего, признаться, совсем нелегко достигнуть в столице роскоши и моды. Время шло, а огромные средства из Персии, о которых говорила принцесса, не поступали в Париж. Персидский дядя забыл о любимой племяннице, наследнице всех своих богатств. Средства красавицы исто-щились, кредиторы забеспокоились. По иску Понсе Ван Турс, он же барон Эмбс, попал в тюрьму. Эта же участь гро-зила и Шенку. Княжна Владимирская попросила взаймы у Огинского, но тот под разными предлогами, отказал ей. Из-за скудности средств шикарную гостиницу пришлось оставить и перебраться в деревушку вблизи Парижа. Маркизу де Марину удалось под слово свое получить отсрочку долга барону Шенку и вызволить Ван Турса из тюрьмы. Вначале на странный переезд Эмети в деревню никто внимания не обратил – мало ли какие причуды приходят в голову богачам. Но, переезд этот озадачил литовского наказного гетмана Огинского, и он спросил красавицу о причинах. Алина - княжна Владимирская уверяла Михаила Огинского в том, что слишком важные дела заставляют ее покинуть гостеприимную Францию и направиться в Германию, и что это следует сделать не-заметно, чтобы не рождались различные слухи. и сплетни. Поверил ли словам красавицы гетман не известно, но перед отправлением он «подарил» Алине своего слугу Йозефа Рих-тера. Да ещё принцессе удалось выпросить у Огинского па-тент на чин капитана литовско-польских конфедератов, ко-торым она одарила барона Шенка.
В наёмной карете в сопровождении свиты, состоящей из пятерых мужчин, в число которых входил и Рихтер, Алине пришлось бежать из Франции, оставив там, в негодующем изумлении заимодавцев, поскольку принцесса Владимирская отправилась в неизвестном для них направлении, что означало одно, придется начинать розыск беглецов. Впрочем, полиция европейских стран довольно быстро находила тех, кто оставлял за спиной шлейф из долговых обязательств. Франкфурт на Майне встретил беглецов ветреной, дождливой, но по весеннему теплой погодой, соответствующей настроению прибывших, состоявшем пока из одних надежд. Остановились в скромной гостинице, стараясь на первых порах не привлекать к себе внимания, хотя это сделать было не так просто из-за внешности и образа жизни принцессы. Граф Рошфор-де-Валькур, гофмаршал владетельного князя Лим-бурга тотчас, по приезду в Германию, помчался к своему по-велителю, чтобы получить согласие на брак с Алиной и до-стать у его денег. Хозяин гостиницы подозрительно при-сматривался к постояльцам, стараясь определить состояние их кошельков.
Менять образ жизни Алина Эмети не собиралась, а деньги иссякли. Неизвестно, стало ли для неё неожиданно-стью появление жандармов? Во всяком случае, бурной реак-ции она не проявила, поскольку лично ее приход блюстите-лей законности не касался. Оказалось, что банкир Маккей, одалживающий деньги в Париже по следам, оставленными беглецами, нашел гостиницу, где они скрывались. Предста-вив франкфуртскому магистрату долговые обязательства ба-рона Эмбса, он потребовал его ареста. Ван Турс оказал при аресте сопротивление, так что к нему жандармами было при-менено насилие и он, теперь уже основательно и надолго, уселся в долговую тюрьму. Прошло три дня и магистрату города на Майне пришлось разбирать жалобу другого париж-ского кредитора Понсе на маркиза де Марина. Со сканда-лом, но тому удалось отбиться
Наутро жители окрестных домов стали свидетелями выселения постояльцев из гостиницы. Добропорядочные немецкие бюргеры не выносят публичных скандалов. Орд-нунг (порядок) – превыше всего. Скандалы не украшают гос-тиницы, желающей своего процветания. И Ганс Фишер, хо-зяин гостиницы, несмотря на сопротивление, выдворил не-угодных постояльцев на улицу. Возмущенная до глубины души дерзким поведением Фишера Алина обратилась в франкфуртский магистрат, требуя морального удовлетворе-ния и наказания непочтительного хозяина гостиницы. Гром-ко на чистейшем немецком языке она грозила вмешатель-ством в это дело России, показывала при этом черновики своих писем русским посланникам при венском и берлинском королевских дворах. Почему-то магистрат угроз молодой красавицы не испугался. Положение княжны становилось затруднительным, наносящим вред статусу «Её Светлости». Немцы не верят на слово. Их бог – закон и материальные ценности. И кто знает, чтобы случилось с княжной, не появись во Франкфурте-на-Майне ее жених – граф де Рошфор. Его стараниями все дела были улажены и Алина, теперь уже в сопровождении четырех мужчин, направилась к границам владений князя Лимбургского, который гарантировал своим приглашением свою защиту. Все неприятности оказались позади, как и судьба того, кто отдал ей всё, чем владел и во имя её совершал финансовые преступления. Алину впереди ждали радости и удовольствия – стоило ли омрачать их воспоминаниями о таких пустяках, как печальная судьба какого-то Ван Турса!
Всё в прошлом: величие графов, баронов…
Поместья, угодья, палаты…
Помятые шляпы сменили короны,
Плащи вместо мантий в заплатах.
И знатность - не пища – желудок бунтует
Водой не налить из колодца!
Бароны воруют и графы плутуют,
Да служат за деньги торговцам!
Итак, беглецы, слегка потрёпанные во Франкфурте жандармами, отправлялись в гостеприимный Лимбург. Если вы станете сегодня искать на политической карте Европы это княжество, то вас ждет полнейшее разочарование – такого государства нет. Название» Лимбург» сохранилось, в назва-нии провинций двух европейских государств, закрепилось и в названии особого сорта сыра, а вот княжество, коим владел князь священной Римской империи Филипп –Фердинанд, прекратило свое существование. И не старость тому стала причиной, хотя возраст на ту пору у княжества был достаточ-но велик, поскольку возникло оно из графства Лимбург в са-мом начале XI века, а вот размеры были малыми - всего-навсего, земля в Арденнах между рекой Маас и городом Ахен. Столицей княжества был город Лимбург на реке Фесдре. Владелец крохотного княжества носил длинный и пышный титул несоизмеримый с величиной владений: Его сиятельство Филипп Фердинанд де Лимбург, Божией мило-стью герцог Шлезвиг-Гольштейна, Стормарена и Дитмарена, владелец Фризии и Вагрии, граф Лимбург-Штирума, Гольш-тейн-Шаумбурга и Пиннеберга, Брокгорста, Штернберга, се-ньор Виша, Боркелоэ, Гемена, Оберштейна и Вилхермсдорфа и великий магистр Ордена древнего дворянства. И с этими титулами приходилось считаться даже таким гигантам, как Россия. Политический розыгрыш европейских стран мог ан-нулировать все акты императрицы Екатерины II в отноше-нии Голштинии, вплоть до последнего обмена голштинских земель на Ольденбург. И такой вариант решения вопроса был вполне реальным! Земельные споры между крохотными немецкими государствами были постоянными. Так Филипп-Фердинанд права на Оберштайн делил с курфюрстом Трир-ским. Вел князь тяжбу о правах с королем Прусским, были претензии у него и к Санкт-Петербургу. Как и все государи, князь Лимбургский имел свою, пусть и крошечную, армию, свою тюрьму, и даже своих послов в Париже и Вене.
И это не было по тому времени уникальным явлением для Германии. Государство с таким названием еще не состоялось. Было множество мелких владений в совокпности напоминающие феодальный муравейник, суетливый и в большинстве бедный. Здесь чуть ли не все были связаны роственными отношениями, перероднились и перессорились. Копошились в тесноте со скудным бюджетом, заставляющим отдавать внаем молодых мужчин в солдаты, и таким же скудным воображением, заставляющим подниматься из тесного родного гнезда и лететь за пределы с надеждами на счасливый, случай с расчетми на неожиданные обстоятельства. В этом мире всегда были запас маленьких принцев, ищущих больших богатых неест, и маленких невест, мечтающих о богатых и знатных женихах. В мире этом строго следовали династичсеским принципам, позволяющим наследникам и наследницам ждать вакакнтных престолов, дарующих смертью правителя или правительницы. Еще не пришло время, когда Германию будут называть родиной. Родина была там, где удачно складывалась карьера, служить при чужом дворе становилось промыслом. Сколько их ринулось на восток, где еще множество земель было свободными и где еще была великая потребность в титулах.
Слава Богу, что природа не подвластна человеческим чувсвам и желаниям, не может стать ни малой, ни великой. И о природе княжества Лимбург ничего дурного не скажешь - она была восхитительна. Замок Нейсес удивительно красиво смотрелся на фоне голубых небес и высоких крутых гор. Строгие, но изящные формы перестроенного под удобное для проживания людей древнего замка, отражались в голубых водах овальной формы небольшого, но достаточно глубокого озера. Парадный вход в замок, по прихоти одного из предшествующих владельцев замка, находился сбоку. К нему вела мощенная камнем дорога, заканчивающаяся площадкой, на которой и остановилась карета, привезшая гостей. К карете подбежал слуга князя Лимбургского в голубого цвета ливрее с вышитым гербом на груди - Лимбургский лев на лазоревом поле грозно поднял правую когтистую лапу. Слуга услужливо открыл дверцу кареты. Из нее выпрыгнул граф Рошфор и услужливо подставил руку невесте своей, чтобы она оперлась на нее. Свита принцессы выбиралась сама. Труднее всего было оставить карету маркизу де Марину, у него от езды по ухабистой дороге разболелся позвоночник – сказывался возраст, прибли-жавший к полувековому. Кучер наемной кареты снимал привязанные к карете чемоданы и коробки с вещами Алины и ее спутников. Группа слуг уже без ливрей принимала вещи и несла к замку. Слуга с вышитым гербом вежливо распахнул дверь. Из глубины передней вышел мужчина, среднего роста, чуть постарше сорока. Овальное бледное лицо было чисто выбритым, стального цвета парик открывал высокий, узкий лоб, от длинного с горбинкой носа крыльями птицы разлетались в стороны темные и широкие брови. Подбородок округлый мягких очертаний, говорил о мягкости характера владельца его. Серые чуть прищуренные глаза внимательно прощупали прибывших. И вдруг резко расширились, когда остановились на Алине. Чувствовалось, что князь хорошо разбираясь в женской красоте, ожидая видеть красивую женщину, не ожидал встретить такую ослепительную красавицу. Алина чуть присела в реверансе, князь низко поклонился
- Я рад вас приветствовать в моем замке! - сказал чуть хриплым, простуженным голосом князь и продолжал - Надеюсь, что пребывание в нём вам доставит удовольствие!..
- Разрешите, ваше сиятельство, представить вам мою невесту княжну Али Эмите – сказал граф де Рошфор.
Князь еще раз поклонился гостье, сказав: - Я завидую вам, граф, ваша невеста – само очарование…
Алина мягко улыбнулась, чуть приоткрыв ровные белые зубки, и сказала на чистом французском:
- Мне приятна ваша оценка моей внешности, князь, но мне кажется, что вы слишком преувеличиваете…
- Вы – француженка? – переходя на французский, спро-сил князь Филипп.
- Мы к этому вопросу перейдем позднее… - уклончиво ответила Алина на чистом бранденбургском наречии немец-кого языка.
Филипп-Фердинанд промолчал, предоставляя самому времени приоткрывать завесы тайн. Само начало знакомства говорило о его особенности
Потом начали представляться поочередно супники Алины. После официальной части представления Филипп- Фердинанд предложил каждому из приехавших ознако-миться с помещеньями, предложенными князем для удобного пребывания .
- Полагаю, что двух часов будет достаточно для приве-дения себя в порядок после утомительного путешествия и мы все соберемся в обеденном зале, чтобы за чашею вина про-должить дружескую беседу… слуги мои вас проводят… с необходимыми вещами вы, надеюсь, разберетесь сами…
Алина нашла приготовленную для неё комнату прият-ной во всех отношениях, несмотря на простоту убранства: в ней было все, что необходимо, и ничего лишнего.
Приставленная к Алине служанка предложила гостье принять ванну, для чего отвела ее в левое крыло второго эта-жа здания. Там, в небольшой комнате действительно стояла самая настоящая из толстого фаянса ванная, наполненная во-дой, издающей чуть заметный запах жасмина. Приняв души-стую ванну, Алине показалось, что вместе с потом и пылью она смыла груз забот, так тяготивших ее в последнее время Трудно передать все то количество используемой женщиной предметов туалета, подчеркивающих ее особенности и уси-ливающие её обаяние. Отпущенных ей двух часов едва хва-тило, чтобы во всеоружии женских чар появиться к столу. Когда она появилась в зале, взгляды мужчин устремились к ней. На ней было платье экстравагантного шелка, перелива-ющегося голубого и бледно-фиолетового цветов, приоткры-вающее туго облегающий корсаж. Нижняя юбка на китовом усе приподнимала платье со всех сторон, позволяла видеть часть узкой стопы изящной женской ножки. Треугольный стомак, богато украшенный каскадом тончайших фламанд-ских кружев, соблазнительно подчеркивал очертание груди, поддерживаемый снизу корсетом.
Стол был уставлен великолепно приготовленными блюдами, преимущественно мясного характера. Пили «ан-жуйское» и «мозельское» многолетней выдержки из подва-лов его светлости, По мере выпиваемого вина характер раз-говора становился все более непринужденным. Алина боль-ше слушала, отвечая тогда, когда непосредственно обраща-лись к ней. Она чувствовала, как всякая женщина, что ее по-явление взволновало князя. Он часто попадал вилкой не туда, куда следовало, подоглгу не отрывая от нее своего взгляда. Только торопиться не следует –надо, чтобы «дичь» для отстрела, созрела…
- Какую разницу вы находите между обстановкой во Франции и у нас? - спросил у княжны Филипп-Фердинанд, когда та, отпив глоток вина, поставила бокал на стол.
Алина усмехнулась и ответила просто: - Во Франции появление женщины с мужчиной в гостинице увеличивают почтительность к ней, во Франкфурте – подозрительность! Я это лично проверила на себе. Французы предпочитают про-водить время в кругу женщин, в Германии мужчина предпо-читает мужское общество, а к нему - пиво и сосиски. Во Франции мужчины словоохотливы, в Германии – из них сло-ва клещами следует извлекать.
- Может, темы, волнующие людей, слишком отличают-ся? - заметил Филипп-Фердинанд.
- Нет! И там, и здесь женщины говорят о нарядах и мужских изменах, а мужчины – о женщинах и о войне. Лично я предпочитаю мужское общество….
- А чем вызвано такое предпочтение?
- Мужчины, если ненавидят, то открыто, если дружат, то - бескорыстно. Женщина наносит удары скрытно с осо-бенным коварством, а в женскую дружбу я просто не верю!
- В Лимбурге вы, принцесса, в обществе мужа сами станете определять характер лиц, с которыми вам будет при-ятнее проводить время, но здесь, в отличие от Парижа, жизнь течёт медленнее и значительно тише… Не станет ли вам здесь скучно?
- И в Париже может быть не менее скучной жизнь, если не ищешь в ней разнообразия, Я предпочитала Париж, другим столицам только поздней осенью и зимой, когда природа, кажется сама тоскует по теплу… Находясь здесь, у вас, такое короткое время, я имела возможность глянуть на окружающий мир из окна комнаты, предоставленной мне… Я была потрясена её красотой! Думаю, что пребывание здесь будет полезно и моему здоровью, а работу для ума можно найти везде.
В таком ключе разговор продолжался еще некоторое время, пока гостеприимный хозяин не предложил короткую прогулку в лес вблизи замка.
На следующий день граф Рошфор намекнул своему сю-зерену о выдаче согласия на брак с княжной Владимирской, но Филипп-Фердинанд рекомендовал своему гофмаршалу не торопиться, дать возможность принцессе привыкнуть к месту своего пребывания. С досадой граф заметил, что Алина не только не бросается к нему в объятия, но недовольно мор-щится при его появлении. Все чаще и чаще ее можно было видеть в обществе Филиппа. Воспитанный на рыцарском служении даме, неженатый, сорокадвухлетний князь терял свое я. Ослепительно красивая принцесса, с живым светлым умом, не в меру энергичная, властолюбивая превратила вла-дельца Лимбурга в своего покорного раба, пока не допуская с ним интимных отношений. Ни о каком согласии на брак с графом Рошфором уже не шло и речи. Возмущенный граф напомнил еще раз Филиппу- Фердинанду. Назойливость гра-фа де Рошфора возмутила князя Лимбурга и он заключил своего гофмаршала в тюрьму за государственную измену. Похоже, участь прежнего жениха, выручившего её в труд-ную минуту, как и судьба Ван Турса, принцессе была уже безразлична. Раб остается рабом, с его чувствами никто не считается - свою роль он выполнил … У него не доставало того, в чем она так часто нуждалась – денег. Потомок одного из знатнейших французских дворянских родов томился в тюрьме, досадуя на свою судьбу, но, не проклиная ту, которая стала причиной его падения. Алина не собиралась менять свои привычки. Она привыкла царить в преимущественно мужском обществе, подобно тому, как ведет себя султан в своем гареме. Рожденный ею слух, что она – дочь султана привел к тому, что ее нередко стали называть султаншей. Также иногда её называли принцессой «Азовской» Молодая женщина опасалась, что ее прошлое станет известно князю Лимбургскому, и он изменит к ней свое отношение. Угроза могла исходить от ее прежних друзей-любовников, они могли проболтаться. Положение ее в Лимбурге требовало поскорее от них избавиться.. Княжна решила сменить свой «придворный штат», отослать прежних подальше. Одного из бывших своих любовников барона Шенка Алина назначила своим пове-ренным во Франкфурте, де-Марин стал интендантом двора на то время пока она подыщет причину для его удаления. Привязанный любовью к княжне, Филипп-Фердинанд стал придатком Алины, выполняя все ее причуды. Взамен он получил доступ к ее телу, подтвержденной такой сексу-альной чувственностью, какой он не только никогда не ощущал, но и не предполагал, что такая может существовать. Около месяца они предавались удовольствиям неземной любви, не надоедая друг другу. Но жизнь заставила вернуться и к реальным делам княжества. Филипп-Фердинанд находился в коротких дружеских отношениях с бароном Паулем-Фридрихом Горнштейном, служившим у Трирского курфюрста конференц-министром. Тот ему понадобился для решения вопроса, касающегося прав на графство Оберштайн. Князь Филипп формально имел право на ношение титула графа Оберштайнского, но практически большая часть земель, определяющих это право, находилась под залогом у курфюрста Трирского, и чтобы владеть ими, следовало их выкупить. Алина решила подтолкнуть князя Лимбурга к активным действиям. Казалось, что личной выгоды в этом у нее не было, но это только казалось…Сумма выкупа была чересчур большой. Филиппу хотелось добиться некоторого уменьшения ее размеров и возможности выплаты в рассрочку. Барон фон Горнштейн покинул столицу Трира Кобленц и прибыл в Нейсес для ведения переговоров с князем. Встреча с Алиной не изменила пути решения поставленной цели, но произошла переоценка ценностей. Что поделать, не избежал общей участи и барон. Увидев Алину, пребывая в ее обществе несколько часов, он был околдован её умом, красотой, любезностью и превратился в ее поклонника. Вопросы, ка-сающиеся графства Оберштайн так и остались нерешенными, зато появился повод у барона чаще посещать Нейсес. Время от времени, если барон долго не находил для этого свободно-го времени, он присылал принцессе подарки. Подарки та принимала, кокетничала при встречах, но до серьезных ин-тимных отношений не допускала. Барон сравнивал Алину с нимфой Калипсо -такой же красивой, страстной, и такой же непостижимой, всегда обладающей неразгаданными тайнами. Ее трудно было сравнивать с большинством женщин того времени. Женщины были государственными законами и принципами общественной морали поставлены в позицию постоянного ожидания, проявлять активность считалось признаком дурного тона. Само воспитание женщины резко отличалось от мужского, оно было статично поверхностным. Резко отличались женщины и по характеру слоя общества, к которому они принадлежали. Ничего не зная о происхождении, Алины, общение с ней заставляло думать, что она происходила из высших слоев общества и, что воспитание ее не соответствовало восточному. Кстати, сама Алина говорила, что она – православная христианка. Она была, бесспорно, умна, образованна, знала много языков, свободно, без акцента говорила на них, писала, просто и непринужденно чувствовала себя в любом обществе, строго следуя его этикету. Она не уступала мужчинам по уму и энергии, обладая одним неоспоримым преимуществом – она была женщиной, причём, женщиной восхитительной внешности, одновременно доступной и недоступной. Чувствовалось в рассказах её, что принцесса плохо помнила свое прошлое, нагромождая одно сведение на другое, порой взаимно исключающие друг друга. Казалось, она сама ищет на ощупь то, что хотела бы знать о себе. Уловить ложь в рассказах принцессы было трудно, правда переплеталась с небылицами, а европейцу, плохо знающему, а скорее всего совершенно незнающему историю и жизнь востока, в том числе и России, было трудно ориен-тироваться – приходилось принимать все на веру. Вера та была зыбкой, слабой, но имеющей право на существование, поскольку не было иной.
Известны всем условия, причины,
(Нет никого, кто с этим незнаком)-
Когда теряет голову мужчина,
Становится набитым дураком….
Съедает ум его любовный жар,
Под женским оказался каблуком,
Был Богом дан ума великий дар,
А от любви стал круглым дураком.
Алина опустошала кошельки любящих ее мужчин, но назвать ее содержанкой было невозможно. Неведомо откуда и неведомо от кого к ней приходили огромные по тем време-нам суммы - невольно приходилось верить сказке о богатом персидском дядюшке, о богатом наследстве в России, секве-стрированном прежними государями России. Склонный к глубокому анализу материальных и иных возможностей лю-дей самой своей должностью барон фон Горнштейн, не слишком верил Алине, считая россказнями её повествовани-ях о богатствах, вдруг стал свидетелем того, что принцесса Алина вручила князю Филиппу огромную кучу денег, позво-ляющею не только выкупить графство Оберштайн, но и выз-волить из-под залога графство Стирум. Этот факт заставил барона совсем по иному взглянуть на возможности принцес-сы. Алины. Но она не швыряла деньги на ветер в данном случае. Она рассчитывала на то, что выкупив графство Обер-штайн, Филипп подарит его ей. Расчет ее оправдался. А став графиней, обладающей реальной земельной собственностью, она приобретала право выйти замуж за любое понравившееся ей династическое лицо. Ее права уравнивались с правами князя Лимбургского. Планы принцессы были грандиозны и непознаваемы. По ее внушению князь Лимбург решил про-дать принадлежавшие ему лены в Лотарингии француз-ской короне. Занявший место графа Рошфора посол князя Филиппа де-Бур повел об этом переговоры с Парижем. От себя лично в помощь де Буру принцесса Алина послала своего интенданта де-Марина. Таким образом, она отде-лалась от присутствия последнего, остававшегося еще у ней на глазах прежнего обожателя. Мало того, де-Марин имел тайное поручение – установить контакт с Огинским.
Чтобы покрепче привязать к себе влюбленного князя Филиппа, Алина разыграла спектакль для одного зрителя. Как-то, возвратясь из Кобленца, где решался окончательно вопрос об Оберштайне, Филипп-Фердинанд нашел прин-цессу грустной и озабоченной.
- Что случилось, любимая? – спросил озабоченной князь.
- Мне тяжело говорить, - отвечала со слезами на глазах Алина, - но приходится. Я получила письмо из Персии от моего дяди, в котором он требует моего возвращения в Пер-сию.
Князь Лимбург был потрясен этим известием. Он долго не мог прийти в себя. Потом привлёк к себе возлюбленную, и целуя соленые от слез глаза, стал уговаривать остаться с ним
- Нет, нет! – рыдая говорила Алина, - я долее не могу находиться в неопределённом положении… Я должна ехать!.. Там меня ждёт жених…
Любовь бывает без рассудка –
Теряют голову тогда.
Любовь бывает злою шуткой –
Так любят бедных господа…
Любовь бывает меда слаще-
В ней растворяется душа…
Средь тех она бывает чаще,
Где за душою нет гроша.
Чиста она, когда свободна,
Не ограждает ее тын….
Не ведома любви и сводне…
Горька бывает, как полынь.
Упоминание о неведомом женихе совсем сразило князя Филиппа. Опустившись на колени у её ног, князь, в свою очередь, проливая слёзы, просил Алину остаться. Но та была непреклонной. Князь призвал на помощь своего друга барона Горнштейна. Тот, оставив незаконченными дела, к вечеру тогоже дня прибыл в замок Нейсес. Но и приезд барона ничего не изменил в решении, принятой принцессой. Никакие доводы, никакие убеждения не могли поколебать её.. Поняв это, Пауль Горнштейн спросил Алину:
- Чем я мог бы вам помочь?
- Вы опередили меня, я уже и сама собиралась обра-титься к вам У Филиппа сейчас нет с свободных денег, у меня долги, по счастью небольшие. Путь в Персию далек, полон неожиданностей, требует немалых денег. Я убедительно прошу вас, дорогой барон, помочь мне их достать, и чем скорее вы это сделаете, тем будет лучше… Я обязуюсь тотчас по прибытии в Персию их вам выслать.
- А сколько вам необходимо?
- Я думаю, что две тысячи дукатов мне хватит…
- У меня такой суммы нет, - сказал, подумав барон,- но дня через два я изыщу необходимую вам сумму.
Пауль отправился искать деньги. Князь Лимбург не находил себе места, теряя женщину, которую так страстно любил. Он не отходил от нее ни на шаг, пытаясь изменить принятое ею решение. Через день, когда солнце стало скло-няться к западу, она сказала князю:
- Я не говорила вам прежде о том, что я беременна.
Князь ошеломленный этим сообщением, ухватил Алину за талию и закружил в танце. У него появилась надежда…
- Это правда, подтверди мне еще раз? - спросил он, опускаясь на колени.
- Это – правда.- со вздохом ответила Алина.
- Я прошу тебя стать моей женой! – не поднимаясь с ко-лен сказал князь
Этого только и ждала принцесса – её план сработал. Оставалось только закрепить победу. Нельзя было внешне проявить свою радость и дать возможность усомниться в том, что это результат хорошо спланированной игры.
- Я благодарна, Филипп, за проявление ко мне любви, но ответить согласием на твое предложение не могу. Поло-жение, сложившееся в Европе не позволяют мне этого сде-лать…
Отказ Алины подстегнул князя, а сама форма отказа дарила надежду, поэтом Филипп со всей страстью, свой-ственной влюбленному мужчине, стал просить ее изменить решение и дать согласие на брак.
- Я готов служить тебе там, где ты сама решишь! – умо-лял он ее, обнимая ее колени. – прикажи, и я последую за то-бой в Персию… Я откажусь от престола в пользу младшего брата, чтобы быть рядом с тобой1 Какое счастье быть в твоих объятьях.
Он целовал ее руки, зарывался лицом в подол её платья – и она «сдалась».
,Барон фон-Горнштейн, узнав о случившемся, не отго-варивал князя, но он настаивал на соблюдении всех формаль-ностей, предшествующих заключению брака. Следовало ознакомиться с документами о рождении, чтобы выяснить вопрос о ее происхождении, Чтобы стать супругой католиче-ского государя, Алине следовало принять католичество. О советах этих узнала Алина и стала думать, как ей поступать дальше Следовало произвести атаку на позиции барона. И она написала ему такое письмо: "Вы говорите, что меня принимают за государыню Азова , но я не государыня, а только владетельница Азова. Императрица там государы-ня. Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я единственная наследница дома Владимирского и в настоя-щее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру в 1749 и, находясь под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16ноября 1768 года".
Горнштейн поверил словам Алины и с этого вре-мени стал адресовать ей письма, начиная со слов: "Ее высо-честву светлейшей принцессе Елизавете Владимирской…»
Европа только кажется большой, на самом деле она не-велика и вести в её пределах распространяются быстро. Так весть о предстоящей женитьбе князя Лимбурга на принцессе Владимирской вскоре достигла Парижа и кре-диторы Алины успокоились, тем более, что на груди у каждого из них появились ордена с лимбургскими львами.
Прошло время, необходимое для обмена письмами с Персией, и княжна сообщила своему жениху, что она полу-чила новое письмо от персидского дяди, в котором тот доз-волил ей остаться в Европе на неопределенное время.
Оберштайн, наконец-то, стал полностью принадлежать князю Филиппу и он подарил его своей невесте и та тут же перебралась из Нейсеса в Оберштайн. Филипп не вмешивался в то, чем в приобретенном графстве занимается его невеста. Там стал чаще бывать Горнштейн. Барон был яростным приверженцем католицизма и ему святотатственным стало казаться отношение к вере принцессы. Вместо того, чтобы посещать мессы в католическом храме, как это должно бы быть с женщиной, готовящейся к переходу из православия в католичество, Алина посещала проповеди протестантского пресвитера. Об этом и о многом ином, ему не нравившемуся, доносил барон своему другу. Что поделать, чертой характера Горнштейна была дотошность, свойственная немцам вообще. Подготавливая условия для заключения брака Филиппа с Алиной, он постоянно натыкался на пробелы и пятна в ее биографии. Алине постоянно приходилось готовить контрар-гументы, чтобы ослабить возможность их использования против неё. Когда барон слишком глубоко стал копаться в ее генеалогическом дереве, принцесса подготовила черновик письма к русскому вице-канцлеру, заведовавшему тогда ино-странными делами, князю Александру Михайловичу Голи-цыну, которого называла своим опекуном. В этом письме она сообщала мнимому опекуну о любви своей к князю Лим-бургу и о намерении вступить с ним в брак, изъявляла сожаление, что тайна, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее рассказам и что сделанные ею незначительные долги преувеличены, с целью иметь возможность поскорее воспользоваться ее сокровищами. В заключение письма она уверяла князя Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II и в постоянном своем рвении о благе России. При письме приложен был проект о сосредоточении всей азиатской торговли на Кавказе. Алина писала наконец Голицыну, что она готова сама приехать в Петербург для разъяснения этого проекта, если бы в том настояла надобность.
Естественно, такое письмо существовало только в чер-новом виде и было рассчитано на Филиппа и Пауля. И если Филипп доверял невесте, то у Пауля временами возникали сомнения в правдивости излагаемого принцессой Алиной. На сей раз, барон решил проверить данные об опекуне княжны и навел справки. Все, что излагалось в черновике письма, оказалось ложью. Об этом Горнштейн поставил в известность Филиппа-Фердинанда. Князь Лимбург к этому времени стал прозревать и сам, но недоверие к невесте сочеталось у него со страстной любовью, не давая событиям реализоваться. То он напоминал Алине о прежних скандальных похождениях, то уверял её в пламенной любви; то отказывался от её руки, то грозил поступить в монахи, если она покинет его. И всякий раз княжне Владимирской удавалось обезоруживать князя Лимбурга.
Пререкаясь с женихом, Алина не прекращала занимать-ся вовсе не женскими делами. Шел обмен письмами с Пари-жем. Огинский получил от княжны составленную ею записку по польским делам для предоставления её Версальскому кабинету. По-видимому, записка носила серьезный деловой характер, если она сохранилась в государ-ственных архивах.
Вот только Филипп-Фердинанд, узнавший о письмах в Париж, был убежден, что они носят любовный характер. Он стал ревновать невесту к неведомому сопернику. Алина не разубеждала его в этом, напротив, она делала все, чтобы уси-лить это чувство. Из прежней свиты в её распоряжении оста-вался единственный мужчина, выполнявший роль безмолв-ного слуги. Это был Йозеф Рихтер. Так уж случилось, что Йозеф находился во Франкфурте по поручению княжны, ко-гда там встретил неожиданно Михаила Доманского, знатного литовского дворянина, личного друга князя Радзивилла, не-коронованного властителя Литвы. Доманский был слишком заметной фигурой в польском движении конфедератов. Сла-вился необычайной храбростью, слыл прожигателем жизни, не пропускающим ни одной красивой женщины. Доманский хорошо знал Рихтера. Разговорились. Из разговора с Рихте-ром Доманский узнал о том, что тот служит невероятно кра-сивой женщине. Уже одно это подталкивало ветреного муж-чину, чересчур чувствительного к женскому полу, познако-миться с княжной. Естественно, что ее «русское» происхож-дение тоже заинтересовало шляхтича. Нельзя ли ее использо-вать в реализации польско-русской партии? Узнав о том, что дама проживает в Оберштайне, Доманский решил её там навестить. Встреча состоялась… И Доманский., и княжна остались ею довольны. Шляхтич понял, что княжна может стать чрезвычайно ценным приобретением в политической борьбе. В свою очередь Алина решила использовать поляков в поднятии своей значимости, как персоны, но в первую оче-редь, как источник дополнительных доходов. Об этой встрече Доманским было доложено Радзивиллу. Князь Карл Радзивилл был бесстрашным воином и человеком большой физической силы, но по складу своего ума, неспособным к сложной политической борьбе, он постоянно нуждался в сильных политически грамотных советниках, одним из которых и был Михаил Доманский.
Доманский, а вслед за ним и другие знатные поляки за-частили в Оберштайн. Политическая возня их не интересова-ла князя Лимбурга, он был далек от политики, боясь одного – потерять княжну, чувствуя, как пока еще слабый, но холо-док проникает в их отношения. Все чаще князь упрекал воз-любленную в прошлых ее связях с мужчинами. В свою оче-редь княжна говорила князю Лимбургу о дошедших до нее слухам, что его хотят женить на другой, уверяла, что ей так-же сделано блестящее предложение и что поэтому она осво-бождает его от данного слова и предлагает разойтись, тем более, что нельзя же ей выходить замуж до признания прав ее русским правительством и до получения документов о ее рождении, а этого нельзя получить раньше окончания все еще продолжавшейся войны России с Турцией. Вопросы за-мужества Алины стали постоянной темой разговоров множественных родственников князя Лимбурга., немцы слишком много внимания уделяли чистоте генеалогии невесты князя Филиппа. Алина понимала, что сбором всей информации о ней продолжает заниматься Горнштейн - у того имелись слишком большие возможности для этого.
Что-то следовало предпринять?
Княжна сообщила своему жениху о том, что ей необхо-димо срочно ехать в Петербург, туда ее призывают важные дела и заодно она встретится там со своим опекуном, истала искать денег на поездку Чтобы не разлучаться с своею воз-любленной, сам князь Лимбург посоветовал ей пойти на обман: чтобы уверить Горнштейна в действительности про-исхождения ее от князей Владимирских - выдать за своего опекуна одного русского князя, жившего тогда в городке Спа. Она так и сделала. Обман удался вполне. Кто такой был этот русский князь – в истории осталось тайной. Намека-ли на то, что им был путешествующий тогда по Европе Шу-валов Иван Иванович.
К осени 1773 года политическая обстановка в Европе изменилась. Военные успехи России были очевидными и вы-зывали тщательно скрываемые от общественности раздраже-ния некоторых европейских монархов. При дворах их свили гнезда группы польских патриотов, пытающихся вернуть Польше утраченную самостоятельность. Такое не гнездо, а «гнездышко» образовалось и в Оберштайне. Появление большого числа поляков в западных немецких княжествах объяснялось тем, что в городе Ландсгуте собирался конфеде-рационный генеральный польский комитет. Этот комитет состоял из главнейших членов Барской конфедерации, бе-жавших за границу после разгрома их русскими войсками. Не было большим секретом, что готовился раздел Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Доманский на заседа-нии комитета предложил от имени Радзивилла издать мани-фест, в котором протестовать против приготовляемого раздела и всеми средствами содействовать низвержению с престола Станислава Понятовского. Предложение было принято. Радзивилл избрал местопребыванием своим Страс-бург. Оттуда он послал в Константинополь одного из своих приближенных, Коссаковского, чтобы склонить Порту на сторону конфедератов и выпросить для Радзивилл султан-ский фирман на проезд в турецкую армию, действовавшую тогда против русских. В то же самое время Доманский рабо-тал над планом создания в самой России еще одного очага напряжения, способного вызвать замешательство и устранить от власти Екатерину II . Один уже действовал в низовьях ре-ки Яика и Оренбурга, пламенем опалив все Поволжье. Его не подготавливали, он возник сам. Летом 1773 года явился на Яике Пугачев,в сентябре он осаждал Яицкий Городок, взял Илецкую Защиту, крепости Рассыпную, Татищеву, Чернореченскую. Затем овладел Сакмарским Городком иПречистенскою крепостью, а 5 октября находился уже под стенами Оренбурга. Башкиры толпами вливались в войско Пугачева. Мордва, черемисы, чуваши заволновались и перестали повиноваться русскому правительству, служи-лые калмыки бегали с форпостов, помещичьи крестьяне Оренбургского края и по Волге заговорили о воле, о воле "батюшки Петра Федоровича". В половине октября Орен-бургский край весь уже был охвачен мятежом. Киргизский хан Нурали вошел в дружеские сношения с Пугачевым. И если в первые дни волнения, императрица Российская, своим корреспондентам в Европе писала о мятежном маркизе Пуга-чёве, которого она быстро приведёт к благоразумию, то те-перь на усмирение бунтовщиков пришлось посылать регу-лярные войска под командой генерала Кара… Но, увы! Гене-рал был разбит мятежниками. Мятеж перерос в восстание, а восстание грозилось стать крестьянской войной.
И по дипломатической части успехов не было. Не уда-валось закрепить российской дипломатической службе то, что было добыто победами русских воинов в русско-турецкой войне, начатой Турцией в 1768; На Фокшанском конгрессе в 1772 году представителями от России были граф Г. Г. Орлов и освобождённый турками из заключения быв-ший русский посланник в Константинополе А. М. Обресков, представителями Турции - Осман эфенди и Ясин-заде эфен-ди. Екатерина II рассчитывала на поддержку Австрии и Пруссии, учитывая сближения интересов по разделу Польши. Однако Австрия и Пруссия на деле не только не оказывали России поддержки, но осложняли задачу русской дипломатии. Их целью было принять участие в переговорах в качестве посредников, чтобы предотвратить чрезмерное, по их мнению, усиление России. Они не скрывали своего отрицательного отношения к русским требованиям в вопросе о Крыме и тайно подстрекали турок к продолжению войны. Россия настаивала на предоставлении независимости всем татарам в Крыму и вне его, что дало бы возможность России упрочить в будущем свои позиции на северном черномор-ском побережье и присоединить Крым, имевший для неё жизненно важное значение. Кстати, Крым в это время уже был занят русскими войсками. Россия требовала полной сво-боды плавания на Чёрном море и в проливах для русских су-дов.
Ободренные австрийским посланником, турецкие уполномоченные после долгих споров наотрез отказались принять требования России.
Наряду с позицией Австрии важной причиной срыва Турцией фокшанского конгресса были интриги Франции, которая после крушения своей политики в Речи Посполитой с ещё большим рвением побуждала Турцию к продолжению войны с Россией. Упорство Турции поддерживалось главным образом Францией, заверявшей султана, что шведский король готов двинуть свои войска против России, а само французское правительство спешит вооружить сильную эскадру в помощь турецкому флоту.
По прекращении фокшанских переговоров начались военные действия русских против турок. Но войска было мало, и, несмотря на победы Вейсмана и Суворова, армия наша должна была отступить на левый берег Дуная. Осада Силистрии не удалась.
Шведский король Густав III, нарушив конститу-цию, сделался в 1772 году самовластным государем и горел нетерпением загладить полтавское поражение Карла XII. Он грозил России войной, и с часу на час ожидали, что последует разрыв и шведские войска явятся в Финляндии.
В Польше дела наши шли вяло, русского войска было там немного, и конфедераты подняли головы. Напрасно Станислав Понятовский объявлял амнистию за амнистией: никто почти не обращал на них внимания, и конфедераты продолжали свое дело. Версальский кабинет подавал им надежду на вооруженное вмешательство Фран-ции в войну России с Турцией. Говорили, что в Тулоне сна-ряжается сильная французская эскадра, которая должна идти на помощь бедным остаткам турецкого флота, со-жженного Алексеем Орловым при Чесме.
Известия о всех этих обстоятельствах, преувели-ченные до крайней степени или совсем даже искаженные, разносились по Европе и возбуждали надежды поляков.
Все это мололось и перемалывалось в разговорах польских эмигрантов, ведущихся в замке Оберщтайн. Доман-ский заинтересовался ранними детскими годами княжны Владимирской. Он долго и подробно расспрашивал, ездил в Париж, куда-то посылал запросы, получал документы. Алина ими пополняла свою папку. Появилось там и ранее упомяну-тое «завещание Елизаветы Петровны». Готовилась претен-дентка на русский престол. Ею должна была стать княжна Владимирская. Но, поскольку, поляки хорошо знали, что ро-да князей Владимирских в России не было, то Алине следо-вало стать княжной Елизаветой Таракановой, родной доче-рью императрицы Елизаветы и графа Алексея Григорьевича Разумовского.