Рассказ
Каждый человек, конечно, задумывается иногда о жизни и смерти. С дрожью в душе мысленно примеряем на себя траурные одежды, помня о зыбкости нашего ЗДЕСЬ существования. Изо дня в день, из года в год, заглядывая в зеркало, наблюдаем с досадой, как нас меняет время! То ли дело, счастливая пора нашей юности! В прекрасную эту пору уверены мы, что жить будем вечно. Что несчастье может случиться, но только не с нами. В юности легко отмахиваться от мрачных мыслей, зная, что впереди у нас целая жизнь, и, наивно полагая, что от нас она никуда не денется. О случайном же трагическом финале не допускаем и мысли. У нас впереди много дел, планов громадьё, и ничего невозможного для нас нет!
В первый раз задуматься о том, насколько зыбко наше существование в этом мире, мне довелось в 16-летнем возрасте. Стояло лето. Мы сидели с ребятами, — моими друзьями во дворе. Сонный июльский воздух стоял недвижим. Лист на деревьях и кустарниках ничто не колыхало — безветрие. Воскресная полуденная тишина и жаркая погода, словно липкой паутиной, окутывали сознание. Не хотелось делать лишних движений и даже разговаривать не хотелось.
И вдруг, средь этой вязкой сонной тишины, раздался визг тормозов, резкий и гулкий звук удара и, леденящий душу, женский крик! Мы вскочили с лавочки и устремились к месту, откуда в нашу тихую жизнь ворвались звуки беды…
На совершенно пустынной проезжей части улицы лежала девушка на вид лет восемнадцати. Чуть задранный подол её платья оголил полноватые красивые ноги. Миловидное, неживой бледности лицо, смотрело невидящими глазами в синее безоблачное небо. От разбитого затылка тонкой струйкой стекала алая кровь, скапливаясь в лужицу у бордюрного камня придорожного газона. Две черные полосы от недавно тормозивших шин, блестящий помятый колпак от фары и мелкие осколки стекла — это всё, что осталось от машины лихого «водилы». Он уехал, наделав беды, и бросив девушку.
Кто-то из случайных прохожих побежал искать будку телефона-автомата. А мы, молодые ребята, стояли и не могли оторвать взгляда от картины внезапной смерти. Эта девушка даже в свой гибельный час была удивительно красива! Зрелище этой трагедии, словно магнитом, притягивало наши взгляды. В душе моей контрастом красоты и трагизма рождались и бушевали неведомые доселе чувства! И удивление, и жалость, и протест к несправедливому и жестокому устройству нашей жизни озадачивало, приводило в смятение и шокировало меня. Не верилось, что в этой летней, нежной и ленивой тишине может возникнуть такая жуткая реальность! Я смотрел в спокойное лицо девушки и, ничего не видя вокруг, будто вёл с ней беседу:
— Как же тебя, милая, так угораздило? — спрашивал.
— Понимаешь, я спешила очень…
— Поднимайся! Дорогая моя! Жизнь впереди такая прекрасная! И радостная и не очень, разная!
— Сколько солнца и жизни вокруг! Как жаль… — тихо молвила.
— Вот тебе рука моя, девушка! Ты сможешь, Ты поднимешься! Я помогу, и пойдём мы с тобой вместе! Только сойдём с этой проклятой дороги….
— Иди, парень, ни на что я теперь не годна! Живи за нас двоих и вспоминай меня иногда…
Словно динамик у рации щёлкнул, возвращая меня к реальности. Сердце моё от жалости дрогнуло. В душе моей, там, где жила ещё надежда, чёрная ночь свинцовой тучей легла. Я весь напрягся и сжал кулаки. Из-под тёмной прядки волос девушки выглядывала золотая серёжка-капелька, словно в насмешку играя на солнце радостными, весёлыми лучиками. Кто-то из женщин подошёл и укрыл несчастную белой тряпицей — от темени до стоп в кремового цвета босоножках.
Странная штука память. Сколько бы девушке той было лет теперь? Шестьдесят, или чуть больше. Наверняка бы выросли давно её дети и радовали весёлым гомоном внуки. Но не случилось….
Так от чего же память моя так цепко удерживает этот случай — моей первой близкой встречи со смертью? А может быть неслучайно это? И девушка та, чей милый и трагический образ уже давно все забыли, пришла ко мне сегодня. В летнем платье своём, в босоножках на белых носочках, в ушках те же серёжки-капельки. Тихо тронула меня за плечо и попросила:
— Вспомни меня, и напиши….
Валерий Зиновьев.