Много путешествуя, живя часто и подолгу среди разных народов, вывел я для себя простую истину и способ познания характера, образа мыслей, мировоззрения, отношения к окружающим и жизни вообще, можно сказать души того или иного народа.
Способ этот достаточно прост. Если желаешь, в самом деле понять характер народа, отличия его от народов иных и того племени, к которому принадлежишь сам, нужно внимательно и вдумчиво читать сказки.
Именно в сказках, преданиях, различных эпосах сокрыта душа народа их создавшего, сохранившего, передающего из поколения в поколение.
Сказка, эпос - это некий надежд и чаяний, способов разрешения конфликтов, моделей поведения, способа мышления и образа мыслей.
А если сказки и предания приведены в некую систему, если из них вырисовывается цельная картина - это уже эпос. Эпос – это нечто возвышенно – героическое, характерное исключительно для народа, этот эпос создавшего.
Волею судьбы оказавшись в Южной Осетии не в самые лёгкие для осетинского народа времена, я раздобыл осетинский эпос «Сказания о Нартах».
Именно эта книга помогла мне понять многое в характере осетин, в их мировоззрении, отношении к смерти и жизни. Не осетин вообще, а каждого осетина в отдельности, с которым мне приходилось общаться.
Многое было внове, еще больше было хорошо знакомо. Знакомо по общению с другими народами, проживающими на Кавказе, а ещё более знакомо по внутреннему ощущению древней общности культуры.
Я и раньше знал, что у осетин и казаков общие аланские корни. Что само название великой казачьей реки Дон – по-осетински означает просто «вода». Побывав в Осетии, узнал, что Донов много. Ардон, Кармадон, Бухардон и многие другие Доны с различными приставками текут в Северной и Южной Осетии. Обнаружилось много похожего в характерах осетин и казаков.
Поразило меня, окончательно убедило в том, что мы народы родственные, имеющие общих предков, одно интересное обстоятельство.
В очередной раз прочитывая «Сказание о Нартах», натолкнулся на эпизод как Нарты испытывали одного из своих героев по имени Батрадз.
Говорят, что самый узаконенный вид плагиата - это цитирование. Но здесь без длинной цитаты не обойтись. Приведу отрывок из Сказания, который так меня поразил:
Батрадз возвращался с похода. Сто всадников выслали ему навстречу. Чтобы напали они на него из засады. Но когда кинулись они на Батрадза, то повернул он коня и погнал его, будто спасаясь бегством.
В погоню пустились за ним всадники. Но так как не одинаковы были их кони и одни обгоняли других, преследователи вытянулись в длинную нить по дороге.
И тогда Батрадз неожиданно повернул коня своего, и – Бог избави нас всех от такой напасти! – одного за другим одолел он всех, - окровавленные и израненные, разбрелись они по домам.
Интересный боевой приём, не правда ли?
Вспомнилась совсем другая история.
Был я в гостях на верхнем Дону, в хуторе Мещерякове. Места там красивейшие. Величественный Дон, вполне приличные меловые горы, пойменные леса, нетронутые плугом степи.
Прогуливаясь по окрестностям хутора с одним из местных казаков, обратил внимание на белый высокий монумент, находившийся достаточно далеко от хутора, вполгоры одного из высоких холмов.
«Кому это памятник?» - спросил я. «А-а-а, этот? Это красным кавалеристам, отдавшим жизнь за установление советской власти на Дону!» - с непонятной ухмылкой ответил казак.
Потом рассказал историю времён гражданской войны.
Во время подавления Вёшенского восстания казаков, которые предпочитали воевать в конном строю, красные были вынуждены так же формировать кавалерийские части.
Но в отличие от казаков, выросших в седле, вчерашние крестьяне и рабочие, посаженные «на конь», кавалеристы были никакие.
Конь - это и друг, и оружие одновременно. Можно сказать, что казак и выращенный им для службы конь, превращались в некий симбиоз, нечто целое и нераздельное, в единый организм, в котором нет ни главного, ни второстепенного. Так что легенда о кентаврах, не такая уж и легенда.
Другое дело крестьянин, для которого его Сивка-Бурка не более чем тягловая сила, скотина, способная к тяжёлой работе. Крайне необходимый, но всё-таки всего лишь живой инвентарь.
Про рабочих и говорить не приходится. Телега, пролётка, конка. Вот и все знания о лошади.
Понятно, что в те времена, когда гужевой транспорт был основным средством передвижения, видом лошади трудно было кого-то удивить. Практически все примерно знали, как нужно ездить. Но одно дело знать. Совсем другое уметь. И совсем уж третье, когда это - образ жизни.
Так вот, в один из холодных осенних вечеров конная команда красных кавалеристов вошла в хутор.
В хуторе одни старики, дети да бабы. Взрослые казаки – кто в красных, кто в белых. Бьются каждый за свою правду.
А тут экспедиционный корпус движется из центральных районов России. Чтобы покарать непокорных, осмелившихся поднять оружие против новой, чуждой казакам власти.
Карали по-серьёзному.
Хуторские казаки, в большинстве своём, активно участвовали в восстании. Так что пощады особо хутор не ждал. Притаились все по куреням, ждут что будет.
Понятно, что ничего хорошего. Но каждый надеется: авось пронесёт. Ведь даже Господь молился о том, чтобы его «миновала чаша сия». Человеку тем более свойственна надежда.
В полной тишине, под перестук конских копыт по подмёрзшей земле, под позвякивание оружия, красный отряд спокойно входил в хутор.
Вдруг шум, гам, выстрелы! Красные конники развернули своих коней, скопом поскакали вон из хутора, стреляя на ходу.
Бабы прильнули к окошкам, вездесущие мальчишки выглядывают из-за плетней, кое-где из дворов вышли старые казаки, чтобы посмотреть, в чём причина переполоха.
Отряд ускакал. В хуторе наступила тишина.
Что произошло, стало известно гораздо позже. Об этом не принято было громко говорить в годы советской власти, но в казачьих дворах трудно что-либо утаить. Да и не утаивали особо в беседах между собой.
В тот злополучный вечер, когда в хутор входили красные, к одной из жалмерок, проживающей на окраине хутора, прибыл из-за Дона милый дружок погостить.
Соскучился, видно, казак так, что презрел опасность, переплыл с конём Дон, хоть водичка была уже ледяная. Ну да за-ради любви и не такие подвиги совершались.
Встретила его любимая как положено. Накормила-напоила, спать уложила. Разомлел казак в тепле после задонских окопов да буераков, заснул крепко.
А она встала потихоньку, да давай его бельишко да форму казачью пропотевшую, много дней несниманную стирать. Постирала, да и вывесила, по бабской привычке во дворе на верёвке. Висит, сохнет.
И бельё, и гимнастёрка, и шаровары с лампасами проветриваются. Откуда во дворе у одинокой женщины, казачьи шаровары с широким лампасом?
Приметил эти лампасы комбедовец местный, комсомолец хуторской из иногородних. Сообразил, паршивец, что к чему. А сообразив, побежал навстречу красному отряду, как раз входившему в хутор.
За малым не пристрелили его, потому как на голове у парня была казачья фуражка с красным околышем, неизвестно у кого реквизированная комсомольцем и с гордостью им носимая. С гордостью, потому как до революции, он и мечтать не мог о такой красивой фуражке.
Эта фуражка, за малым, не стоила революционному активисту головы. Но обошлось. Разобрались. А когда поняли, о чём лопочет перепуганный представитель беднейшей части батраков, двинулись всем отрядом к куреню, указанному им.
Совсем уж было окружили каратели курень, но заржал привязанный в леваде за базом конь.
Встрепенулся казак, сон как рукой сняло. Почуял неладное. Сорвал с гвоздя шашку в ножнах и, как был, в одних подштанниках, сиганул в окно.
Благо конь не рассёдлан был, только подпруги ослаблены. Прыгнул в седло казак и, через покосившийся плетень, через крапиву и бурьян осенний, рванул проулком за хутор.
Весь красный отряд, стреляя на ходу,- за ним. За хутором, единственная дорога круто шла в гору. Конь казачий добрый был. У преследователей - поплоше.
Но их было много. Они неслись азартной стаей, постепенно вытягиваясь в цепочку на неширокой дороге.
Скачка продолжалась довольно долго, интервал между красными постепенно увеличивался. Преследуемый нёсся вихрем в гору. Он пригнулся к гриве коня, почти слился с ним. Время-от-времени поглядывал через плечо на преследователей.
Почти на вершине горы он остановился. Развернулся лицом к преследователям. Посмотрел. Вынул шашку из ножен. Ножны бросил на землю. Конь танцевал под ним. Всадник дал ему свободу, понёсся вниз по тропе.
В закатных лучах солнца поблёскивала красным сталь клинка. Она становилась всё краснее и краснее. Потом стала чёрной.
Взмахивал шашкой казак - валился под ноги коню очередной преследователь. Кони, освобождённые от всадников, беспорядочно метались по косогору.
Дорога казака вниз, была отмечена бесформенными, мокрыми от крови кучками человеческой плоти, вперемешку с форменной одеждой.
Сильно растянулся отряд. Весь его вырубил казак. Последний боец испугался, развернул коня, поскакал к хутору. Но и его нагнал рубака. Взмах клинка, короткий вскрик, нет человека.
Бьётся на земле почти перерубленное надвое тело, мгновением раньше бывшее человеком. Мечтавшее о лучшей жизни. Любившее, наверное. Но пришедшее убивать.
И поплатившееся за это.
Заскочил казак в хутор, во двор, где ещё трепыхалось на лёгком ветерке его бельё. Сорвал с верёвки шаровары, натянул. Быстро обул сапоги. Схватил остальное в охапку, прыгнул на коня. Выскочила на баз его жалмерка, закричала, заломив руки. Да куда там!
Той же дорогой, в гору, мимо порубаных, лежащих обочь дороги врагов, ускакал казак. Больше его в хуторе никогда не видели.
Красным кавалеристам белый памятник поставили. Со временем. Как положено. Красная звезда, чёрная надпись. Что похоронены здесь, погибшие от рук белогвардейцев, борцы за советскую власть.
Не сообразили, устанавливавшие памятник, кому, на самом деле, они его поставили.
А хуторяне помнили. И сейчас помнят.
Вот такая вот история.
Вернее две истории. Расстояние между которыми – века.
А территория, возможно, одна.
И народ, возможно, один.
Братья мы. Во Христе.