Бабка Дарья собралась за хлебом. Вытащила пакет из-за бока старенькой «Бирюсы», которая, на зависть всем нынешним «Индезитам», работала исправно лет тридцать.
Помнится, супруг ее покойный - Ефим Семеныч, когда купили они эту «Бирюсу», гостей зазвал, да соседей: смотрите, мол!
- Петька! Слышь? Холодильник-то помыть надобно! Пожелтел весь ужо!
Сын, занятый, видимо, чтением или телевизором, не ответил.
- Молчишь? Лень, поди? Ладно-ладно, сама помою. Слышь, сама говорю!
Собравшись, долго не могла найти ключи, хотела было спросить у Петьки, да махнула рукой: «Да ну тебя!»
Но выходя, все ж не утерпела, вытянула сухую шейку: «За хлебом я! Приду скоро!»
… В магазине народу было немного. Поздоровавшись с кассиршами, бабка Дарья похромала прямиком в хлебный.
Большие нынче магазины! Долго ходить надо. Уж и забудешь, зачем пришла, пока дойдешь. А раньше-то как хорошо было? Придешь в гастроном, продавщица Манька ничего и не спросит. Знает, что надо: хлеба, молока, да сахарку.
Да и очереди-то какие были! Пока до Маньки дойдешь, все новости узнаешь. И все вокруг - свои! Соседи родимые. Никого чужих не было. Фроська, вон, все про всех знала: кто уехал, кто приехал, кто женился, кто помер…
А сейчас что? Ни очередей, ни людей. Все по-другому. Будто в чужом городе живешь. Эх, дожил бы Ефим Семеныч до сегодняшних дней, не пускала б его за хлебом. Зачем старика гонять-то? Осерчал бы весь, исплевался…
Бабка совсем уж дошла было до хлебного, как об что-то чуть не споткнулась: «Батюшки-светы! Хлеб на полу!» Наклонилась еле, чтобы поднять. Грех это, нельзя, чтоб хлеб на полу валялся.
Подняла – ахнула. Кошелек! Кто ж выронил-то? Толстый-то какой, ты смотри! Еле выпрямилась, начала озираться по сторонам: «Люди! Эй!»
Рядом никого не было. От волнения бабка Дарья раскраснелась. Чуть покряхтела, приходя в себя. Кому отдать-то? Отдам, а вдруг не найдут хозяина? Вот стыдоба-то!
Доковыляла до кассы: «Вот, милочка, кошелек кто-то обронил». Кассирша, занятая своими делами, все же оглянулась: «Обронили, так обронили. Давайте сюда!»
Бабка Дарья заволновалась еще больше. Шустрая шибко, кассирша эта. Чай, не найдет хозяина. Не отдаст. Ой, ты, батюшки, шо ж делать-то?
Пока стояла, думала, вдруг, откуда ни возьмись, на бабку Дарью налетела молодая женщина: «Мой! Мой это кошелек! Отдайте, бабушка!»
Бабка Дарья уже было потянулась к ней повыше, чтоб отдать находку, как кассирша – тут как тут:
- А может, не Ваш это кошелек, а, девушка? А может, Вы тут, на кассе, услышали, что бабка его нашла? Докажите!
- Да как не мой?! Мой это кошелек! Мо-о-ой! Вы откройте, посмотрите, там карточки, квитанции на мое имя! Я Вам паспорт покажу! – женщина от волнения чуть не выронила ключи от машины.
Слово за слово, выяснилось, что кошелек действительно принадлежит этой молодой женщине. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она, видимо, прибежала с улицы, чуть не падая на высоких шпильках. Получив свой кошелек, сразу пересчитала содержимое: все на месте, ни копейки ни пропало.
А бабка Дарья любовалась на нее, как на картину: красивая-то какая! Вот бы Петьке моему такую! Зажили б душа в душу, внуков бы нянчила… А то один все, не нашел еще любовь свою…
Пересчитав деньги, женщина выпорхнула из магазина, как будто и не было ее здесь.
- Вот что за люди, а? Что за народ? Хоть бы спасибо бабке сказала, что ли? – покачала головой кассирша.
- Спасибо в карман не положишь. Могла бабульке и денег немного дать, - забрав свои пакеты, ушел покупатель, следивший за этим происшествием.
… Едва открыв дверь, бабка Дарья с порога начала сообщать сыну о случившемся событии:
- Петька! Петенька! Слышь, шо было-то? Новость-то какая! Я кошелек нашла! Толстенный-то какой! Думала, хлеб кто выронил, а там - кошелек. Ну, слава тебе Господи, нашлась хозяюшка. Торопилась, видимо, да обронила. Красивая такая! Тебе б такую, а? А как меня благодарила-то, сыночек! Спасибо, говорит, бабушка! Дай Вам Бог здоровьица, говорит! Эй, слышь меня?
Поставив чайник, бабка Дарья поспешила в комнату. Достала из серванта фотографию в старинной рамке, погладила сухой рукой, смахнула слезу:
- Эх, Петька, Петька, был бы ты живой, не ходила б я за хлебом-то в даль такую…