У нас в учебке старшина Васильков любил прозвища для молодых выдумывать. Мы с Кирюхой через это и сошлись. В том смысле, что Васильков нас в один день окрестил.
Кирюха невысокого роста, коренастый. Морда круглая, шеи и вовсе нету. Пузырь, одним словом. А я наоборот: длинный и тощий. Потому Жердь. Васильков на разводке на нас поглядел и говорит: «Жердь с Пузырем отвечают за подъём!». Ребята все заржали, разумеется. Так и привязалось...
Мне-то все равно, а Кирюхе поначалу сильно не нравилось. Старшина орет: «Пузырь, ко мне!», а Кирюха якобы не слышит. Но с Васильком такие дела не проходили. Через пару недель начал Кирюха на Пузыря откликаться. Смирился, в общем. А потом и сам начал себя Пузырем называть: «Зря они думают, что Пузырь идиот… Пузырь всем еще покажет…»
…
На границу нас отправили в начале лета. Там было очень жарко. Жарко в прямом смысле. Утром, днем, вечером. Даже ночью жара не спадала. Днем жар шел сверху – от солнца, а ночью от песка. Песок накалялся и отдавал ночью тепло, как остывающая печь.
Я на Кирюху не в обиде за то, что произошло. Все из-за этой жары, я думаю…
Из-за нее все были слегка не в себе. Или даже не слегка, как лейтенант Котков.
Я в тот день с ним на шлагбауме дежурил. Который на южной дороге. Дел немного, как, впрочем, и везде. Документы проверить, вещи подозрительные посмотреть. Но проходимость никакая. За день бывало, одна-две машины проедет. И пеших десяток-другой.
Было уж за полдень. Я возле будки в теньке сидел, лейтенант рядом. Вижу: плетутся по дороге пятеро. С корзинами, на голове – тряпки наверчены, как водится. Типичные комми, то есть торговцы местные, которые из села в село бродят. Их у нас на заставе комми называли. Ничего подозрительного: за километр видно, что не моджахеды, а мирные таджики. Как подошли, я лейтенанта толкнул: «Пойду, комми проверю». И к таджикам направился. Вдруг лейтенант как заорет – «Всем на землю!» И в воздух из калаша. Комми, конечно, попадали. Я тоже упал, разумеется. Понять не могу, что происходит. А один из таджиков не упал. Кричит что-то по-своему, руки показывает – мол, безоружный, и к нам…
Лейтенант потом говорил, что предупредительный дал. Но на самом деле он сразу на поражение бил…
Остальные комми, тоже, конечно, не собирались на нас нападать. Они к упавшему побежали и начали что-то кричать по-своему. А лейтенант их всех очередью, пока рожок не кончился…
После этого тишина наступила. Я на земле лежу, на лейтенанта смотрю. А у него глаза такие… Без выражения. На меня посмотрит, на таджиков... Молчим. Тут и с заставы прибежали…
Меня целую неделю ежедневно в полк возили. Но лейтенанта я там уже не видел – его, вроде, сразу на большую землю отправили. Одни говорят: комиссовали, другие – что под трибунал... Не знаю – свихнулся он или нет, но глаза его я хорошо запомнил. Мне они снились потом не раз.
…
Впрочем, я отвлекся… история не о Коткове, а о том как я Ван Гогом стал. Я, кстати, часто отвлекаюсь, когда рассказываю. Это у меня проблема такая. Начну про одно, а потом как-то незаметно переползу на другое и пошло-поехало. Сам не помню: где сбился. Приходится возвращаться и заново рассказывать. Некоторым это, конечно, не нравится: «У тебя, - говорят, - каша в голове». А я ж не виноват, что так получается… Одна мысль другую цепляет…
Так вот, примерно через месяц, после того как Коткова забрали, мы с Кирюхой сидели в обзоре.
Мы с ним всегда старались попасть в пару. Хотя народ смеялся, говорили, что нам вместе надо только на арену цирка выходить. В том смысле, что смешно смотримся. Жердь и Пузырь, в общем. Но в обзоре или в карауле это неважно. Тут главное, чтоб с напарником совместимость была. Так нам в учебке политрук разъяснил. А у нас с Пузырем совместимость отличная.
Лежим мы, значит, с Пузырем в схроне и болтаем. В обзоре больше и делать нечего. Лежишь, смотришь. Рядом напарник. Тоже смотрит, только в другом направлении. Голова свободна. Вот и болтаешь, что на ум взбредет. По уставу-то не положено, да только все болтают, кто в парах обзорит.
О чем солдаты болтают? Обо всем подряд. О тачках, фильмах, городке своем, родичах. О девчонках, само собой разумеется. В общем, обо всем своем гражданском опыте.
Мы с Кирюхой давно друг другу все об себе порассказали. У нас еще в учебке койки рядом стояли. Бывало по полночи трепались. О жизни, о новостях, что из дома доходят.
На границе-то с новостями не очень… Старое тоже все проговорено. Поэтому мы к разговору бережно относились. Если тему найдем, со всех сторон обсудим.
О женщинах, конечно, часто разговаривали. Это такая тема… долгоиграющая для солдата. И важная. В тот день, в обзоре, помню, обсуждали: какие девчонки в жены лучше подходят, а какие - чтоб время провести. К женам у нас оказались разные требования, а чтоб позабавиться – примерно одинаковые.
Тут мне мысль пришла:
- Слушай, - говорю, - ведь нечестно получается. Мы в обзоре или в роте сидим, на каменюги через бинокль смотрим, а на гражданке парни на девчонок глазеют. Да и не только глазеют…
- А ты хочешь, - Кирюха говорит, - чтоб сюда девчонок завозили? Шоб мы полюбовались…
- Да не, - говорю, - ты дослушай. В армии девчонок нельзя. Они всю дисциплину к едрене фене порушат. Я про другое. Надо, чтоб, когда мы в отпуску были или по увольнению, у нас перед гражданскими преимущества имелись.
- Это какие же? - заинтересовался Кирюха, даже бинокль отложил.
- Ну, закон такой выпустить – фантазирую, - чтоб девчонки солдатам отказать не могли. То есть, если мне понравится кто, чтоб со мной шла. Но не за деньги, а как бы по любви…
- А если ты девчонке не нравишься?
- Не важно. О том и речь! У гражданских времени вагон – могут долго ухаживать, присматриваться: подходит – не подходит. А у нас увольнительная – 24 часа. Или того меньше… Некогда романы крутить.
- Это ты неплохо выдумал, - говорит Кирюха и снова в бинокль уставился, – а че делать, если девчонка не пойдет? В комендатуру жаловаться?
- Ну, не знаю. На первый раз оштрафовать можно.
- А на второй?
- В тюрьму посадить! За уклонение от воинских обязанностей. У нас они есть, пусть и у них тоже будут...
Мы посмеялись немного и замолкли. Когда жара, много подряд говорить не получается. Потреплешься чуток и пауза. Лежишь и додумываешь.
Я эту мысль в голове покрутил. Хорошая идея, справедливая. Солдату ж надо как-то компенсировать... Я б на месте военных шишек давно такой закон придумал. Хотя им, это незачем. Полковнику или там генералу никто и так не откажет, если они чего захотят. Это простому солдату надо. А то от формы девчонки шарахаются. Если на дискотеке там или на улице во время увольнения к кому подойдешь. На заставе-то, правда, и пойти некуда, но я ж не только за себя думаю. За всю братию.
У меня, вообще-то, еще и не было никого. Я про то, естественно, не рассказывал. В армии этого говорить нельзя. У кого не спроси – все специалисты. Хотя у многих ничего не было. Язык треплют и боятся, что правда наружу выйдет…
…
Мне надоело пялиться на выжженный склон и я перевернулся на спину. Небо в полдень становилось почти белое. Кто-то говорил, из-за озона, но мне всегда казалось, что оно просто выцветает, как гимнастерка.
Я смотрел в небо и представлял себе, как подхожу к девушке. Она одета в такое простое платье, как мне нравится, чуть выше колен. Волосы длинные, прямые. Носик такой… милый, в веснушках. Ничего ей не говорю, просто беру за руку…
- Нет, так все-таки нельзя. Если девушка совсем не хочет, не должна она идти, – сказал Кирюха.
У нас это бывало, что мысли двигались параллельно. Потому и дружили, видимо. Или наоборот: дружили – и мысли от этого одинаковые.
- Хочет – не хочет, от нее же не убудет. А что тебе не подходит?
- Мне-то подходит, но у ней тоже выбор быть должен. Она же не кушетка – кто захочет, тот на нее и ляжет.
- Во-первых, не кто захочет, а только солдат. А во-вторых: что в этом такого? Подумаешь, переспит разок...
- А если у ней парень есть?
- Ну и что? Это ж не измена, пойми. Это военная обязанность. Долг перед Родиной…
Пузырь сорвал травинку и в рот сунул. Я давно приметил – как заводиться начинает, сразу что-то в рот тащит. Как дитя малое.
Поскольку у нас мысли параллельные, я понял, что он об Ленке задумался. Ленка – это Пузырская девушка. На гражданке, которая. Он ей письма каждую неделю писал. Да и получал регулярно.
- То есть, подойдет к моей Ленке такой вот жлоб в форме, отведет в кустики и без лишних разговоров оприходует. А я должен смотреть и свечку держать? Так, по-твоему?
Вот такой он, Пузырь. Ни с того, ни с сего с отвлеченных материй на личности перескочит. Обычно я такие вещи мимо ушей пропускаю, но в тот раз он меня задел. Не люблю, когда меня жлобом называют. Я ведь и Пузырю говорил, что больше всего ненавижу, если жлобом назовут. Как-нибудь по-другому - еще ладно, но не жлобом…
В общем он меня специально запепить хотел и зацепил.
- Значит, - говорю, - идея тебе нравится, а Ленку твою трогать нельзя? Она что, какая особенная?
- Ну, во-первых, - отвечает, - она еще девушка, а во-вторых… не для таких, как ты!
У Пузыря с ней романтическая любовь – три года в школе за одной партой сидели, но даже не целовались ни разу. Это он мне уж давно по секрету рассказал…
- То, что она еще девушка - говорю, - это твои личные иллюзии. Пока ты тут границу от таджиков охраняешь, она в твоем Мухосранске времени зря не теряет.
Мухосранск я для обидности добавил. Пузырь свой городишко любил. Неизвестно за что. Судя по его рассказам – ничего особого не было: город и город, каких тысячи. …А про Ленку я, конечно, в сердцах. Зря сказал…
Я это сам понял и уж хотел на попятную свернуть, но этот придурок меня без предупреждения по голове биноклем шарахнул. С размаху!
- Повтори, - говорит, - что ты сказал?
Бинокль старого образца. Весом поболе кило. У меня в глазах потемнело, в миг шишка набухла.
- Рехнулся что ли, - кричу, - идиот вонючий!
А Кирюха свое:
- Повтори, сволочь! - Зубы сжал, а глаза белые как небо, бешеные…
Я до головы дотронулся, чувствую – липко. Шишак растет прямо на глазах. Боль такая… адская. Ну гад, думаю: я его за друга держу, а он мне башку ни за грош разбил. Натуральный гад.
Поглядел на него. Пузырь уж не рад тому, что наделал.
- Ты, - говорю, - псих. Разговаривать мне с тобой больше не о чем. И Ленка твоя небось тоже психанутая, так что не удивлюсь, если…
Что если, говорить я не стал. А замолчал многозначительно и отвернулся: сам мол додумаешь....
Ножик тот Пузырь в голенище носил. У таджика на патроны выменял. Хороший ножик, с ручкой наборной, как зеки делают.
Отвернулся я, значит, в сторону и вдруг сверкнуло у меня что-то перед глазами. Я с неожиданности дернулся. Чувствую – голове как-то жарко стало. Сбоку, где ухо. Я рукой туда – а его нет, уха-то. И кровища прям через пальцы хлещет. Отрезал он мне ухо, а я даже и не понял.
Заорал я с испугу. Вскочил на ноги. А Кирюха и не шелохнулся. Как примороженный – лежит, на меня смотрит.
…
Если бы клиника рядом была, можно было б на место пришить. Так замначзаставы сказал. Есть хирурги-мастера, все кровеносные сосудики сшивают и то что отрезано – обратно прирастает. Только от нашей заставы до такого хирурга далековато оказалось…
Ну, кровищу-то остановили, конечно, перевязали, как смогли. И на газике в райцентр отправили. В больничку местную.
…
Три недели я там лежал. Там же приказ о комиссовании меня и нашел. На заставу я уж и не возвращался, вещички мои в больницу привезли.
Сам замначзаставы и привез. И про Ван Гога мне рассказал. Ван Гог – это художник французский был. Тоже одноухий. И ему тоже друг ухо отрезал. Поспорили, видать, по пустякам, как мы с Пузырем...
Видно во Франции, тоже жарко бывает. Как на заставе нашей.
По другой версии, правда, он сам себе отрезал. Но мне это кажется менее вероятным. Самому себе уши резать…
…
Так вот о новой кличке-то.
Я сначала один в палате лежал, но через пару дней паренька подселили. Местный, еще школьник. Ногу себе поломал. Нормальный такой парень, хоть и молокосос. Есть с кем словом перекинуться. Как-то он меня и спросил:
- Вань, а кликуха у тебя есть? Ты не бойся, я не дразниться, а так просто.
- А че мне тебя бояться, - говорю, А кликуха есть. Ван Гог.
- Это что такое? - спрашивает.
- Эх ты, деревня, - говорю, - это художник французский. Ван Гог.
- Понятно, - отвечает, - что не слесарь. А почему тебя Ван Гогом кличут? Рисуешь хорошо?
- Не в этом дело, - отвечаю. - Судьба у нас похожая. Ты не поймешь, молод еще. Так что не лезь с расспросами.
…
А на Пузыря я не в обиде, честное слово. Не со зла ведь он, а из-за жары… Может и встретимся когда-нибудь…
Без уха, конечно, некрасиво получается, но я волосы отпущу и не заметно будет. Да и не в красоте дело.
И вот еще что. Как домой доберусь, книжку какую-нибудь про этого Ван Гога найду. Хочу знать - что у него-то случилось: из-за жары или по другому поводу. И на картины его, заодно, гляну. Интересно же.