Последняя любовь Булгакова

Последняя любовь Булгакова
 «Мы познакомились очень неожиданно. Я интересовалась им давно. С тех пор как прочитала «Роковые яйца» и «Белую гвардию». Я почувствовала, что это совершенно особый писатель, хотя литература 20-х годов у нас была очень талантлива. Необычайный взлет был у русской литературы. И среди всех был Булгаков, причем среди этого большого созвездия он стоял как-то в стороне по своей необычности, необычности темы, необычности языка, взгляда, юмора: всего того, что, собственно, определяет писателя. Все это поразило меня. Я была женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекраснейшего, благороднейшего человека. Была, что называется, счастливая семья: муж, занимающий высокое положение, двое прекрасных сыновей... Вообще все было хорошо. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на всю безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было бы ни смысла жизни, ни оправдания ее...»
«Это было в 29-м году в феврале, на масляную. Какие-то знакомые устроили блины. Ни я не хотела идти туда, ни Булгаков, который почему-то решил, что в этот дом он не будет ходить. Но получилось так, что эти люди сумели заинтересовать составом приглашенных и его, и меня. Ну, меня, конечно, его фамилия. В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь.
Потом наступили гораздо более трудные времена, когда мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я смалодушествовала и осталась, и я не видела Булгакова 20 месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что, когда я первый раз вышла на улицу, я встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что. Но тогда же он мне сказал то, что, я не знаю почему, но приняла со смехом. Он мне сказал: «Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках».
Если представить, что это говорил человек неполных сорока лет, здоровый, с веселыми голубыми глазами, сияющий от счастья, то, конечно, это выглядело очень странно. И я, смеясь, сказала: «Конечно, конечно, ты будешь умирать у меня на...» Он сказал: «Я говорю очень серьезно, поклянись». И в результате я поклялась. И когда потом, начиная года с 1935-го, он стал почему-то напоминать мне эту клятву, меня это тревожило и волновало. Говорю ему: «Ну пойдем, сходим в клинику, может быть, ты плохо себя чувствуешь?» Мы делали анализы, рентген; все было очень хорошо. А когда наступил 39-й год, он стал говорить: «Ну вот, пришел мой последний год». И это он обычно говорил собравшимся. У нас был небольшой круг друзей, очень хороший, очень интересный круг. Это были художники - Дмитриев Владимир Владимирович, Вильямс Петр Владимирович, Эрдман Борис Робертович. Это был дирижер Большого театра Мелик-Пашаев, это был Яков Леонтьевич Леонтьев, директор Большого театра. Все они с семьями, конечно, с женами. И моя сестра, Ольга Сергеевна Бокшанская, секретарь Художественного театра, со своим мужем Калужским, несколько артистов Художественного театра: Конский, Яншин, Раевский, Пилявская. Это был небольшой кружок для такого человека, как Михаил Афанасьевич, но они у нас собирались почти каждый день. Мы сидели весело за нашим круглым столом, и у Михаила Афанасьевича появилась манера вдруг, среди самого веселья, говорить: «Да, вам хорошо, вы все будете жить, а я скоро умру». И он начинал говорить о своей предстоящей смерти. Причем говорил до того в комических, юмористических тонах, что первая хохотала я. А за мной и все, потому что удержаться нельзя было. Он показывал это вовсе не как трагедию, а подчеркивал все смешное, что может сопутствовать такому моменту. И все мы так привыкли к этим рассказам, что, если попадался какой-нибудь новый человек, он смотрел на нас с изумлением. А мы-то все думали, что это всего один из тех смешных булгаковских рассказов, настолько он выглядел здоровым и полным жизни. Но он действительно заболел в 39-м году. И когда выяснилось, что он заболел нефросклерозом, то он это принял как нечто неизбежное. Как врач, он знал ход болезни и предупреждал меня о нем. Он ни в чем не ошибся».
«Булгаков познакомился с Еленой Сергеевной в голодные, тяжкие годы. Перехватив аванс, он пригласил ее как-то выпить по кружке пива. Закусывали крутым яйцом. Но, как все с ним, это было празднично, счастливо».
Рассказ Е.С. о начале работы над «Мастером». Это было в мае 1929 года (а познакомились они в феврале). Вечер на Патриарших прудах в полнолуние. «Представь, сидят, как мы сейчас, на скамейке два литератора...» Он рассказал ей завязку будущей книги, а потом повел в какую-то странную квартиру, тут же, на Патриарших. Там их встретили какой-то старик в поддевке с белой бородой (ехал из ссылки, добирался через Астрахань) и молодой цыган.. Роскошная по тем временам еда - красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е.С. спрашивала: «Миша, куда ты меня ведешь?» На это он отвечал только: «Тссс...» - и палец к губам. Сидели у камина. Старик спросил: «Можно вас поцеловать?» Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: «Ведьма». «Как он угадал?» - воскликнул Булгаков. «Потом, когда мы уже стали жить вместе, я часто пробовала расспросить Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только «Тссс...» - и палец к губам», - вспоминал М. Лакшин.
«В 1929 году, «лишенный огня и воды», Булгаков готов был наняться рабочим, дворником, - его никуда не брали. После разговора со Сталиным, когда ему была обещана работа в Художественном театре, он бросил револьвер в пруд».
Когда Булгаков соединился с Е.С., он сказал ей: «Против меня был целый мир - и я один. Теперь мы вдвоем, и мне ничего не страшно».
 «Нетрудно установить официальную дату регистрации нового брака М.А. Булгакова, но это, как и многие «даты», само по себе ничего не обозначает. Все произошло гораздо раньше, а вот жить вместе им было негде. Как только удалось вымолить небольшую квартиру в писательской надстройке в Нащокинском переулке (ныне улица Фурманова), Лена с Михаилом Афанасьевичем переехали туда. С ними - ее младший сын Сережа, а старший, Женя, остался у отца, но часто приходил к ним и очень привязался к Булгакову. У Жени была даже какая-то влюбленность в него».
«Все стало по-другому. И в первый раз шел в новый булгаковский дом настороженный. Лена (тогда еще для меня Елена Сергеевна) встретила меня с приветливостью, словно хорошего знакомого, а не простого гостя, и провела в столовую. Там было чинно и красиво, даже чересчур чинно и чересчур красиво. От этого веяло холодком. Направо притворена дверь, и был виден синий кабинет, а налево - комната маленького Сережи».
Лена держалась непринужденно, но я видел, что она напряжена не меньше, чем я. Со всей искренностью она хотела расположить к себе тех из немногих его друзей, которые сохранились от его «прежней жизни». Большинство «пречистинцев» не признавали ее или принимали со сдержанностью, почти нескрываемой. Одета она была с милой и продуманной простотой. И, легко двигаясь, стала хозяйничать. На столе появились голубые тарелки с золотыми рыбами, такие же голубые стопочки и бокалы для вина. Блюдо с закусками, поджаренный хлеб дополняли картину. «Пропал мой неуемный Булгаков, обуржуазился», - подумал я сумрачно», - писал С. Ермолинский.
«А потом, уже за столом, говорил: «Ты заметил, что меня никто не перебивает, а, напротив, с интересом слушают? - Посмотрел на Лену и засмеялся: - Это она еще не догадалась, что я эгоист. Черствый человек. Э, нет, знает, давно догадалась, ну и что? Ой... - он сморщил нос. - Не дай бог, чтобы рядом с тобой появилось золотое сердце, от расторопной любви которого ко всем приятелям, кошкам, собакам и лошадям становится так тошно и одиноко, что хоть в петлю лезь.
Он говорил это шутливо, беззлобно, и я увидел, что он такой же, как был, но вместе с тем и другой. Нервная возбужденность, а иногда и желчь исчезли». Это тоже из воспоминаний С. Ермолинского.
«Можно было подумать, что дела его круто и сразу повернулись в лучшую сторону, исчезли опасность и угрозы и жизнь вошла наконец в спокойное русло. Ничего этого не было на самом деле и в помине, но появился - дом, и дом этот дышал и жил его тревогами и его надеждами. Появился дом, где он ежедневно, ежечасно чувствовал, что он не неудачник, а писатель, делающий важное дело, талантливый писатель, не имеющий права сомневаться в своем назначении и в своем прочном, ни от кого, ни от одного власть имущего человека не зависящем месте на земле, - в своей стране, в своей литературе, полноправно и полноценно». (С. Ермолинский)
Она действительно создала ему Дом, дом, который он писал всегда с большой буквы, от «Белой гвардии» до «Мастера и Маргариты». Она билась за Дом, а он нашел там покой и награду. «Слушай беззвучие, - говорила Маргарита Мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, - слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается - у самой крыши. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься, и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи...»
«Не только силой любви, но и силой жизни, жаждой радости, жаждой честолюбивого и прекрасного самоутверждения возникает эта удивительная способность к созиданию счастья. Даже вопреки любым обстоятельствам. В дни кризиса и преодолений его, когда легко потерять веру в себя и покатиться вниз, в такие дни нет ничего хуже уныния, скорбной жертвенности, жалостных слов. Дом их, словно назло всем враждебным стихиям, сиял счастьем и довольством! А были, пожалуй, одни лишь долги при самом туманном будущем. Хозяйка была энергична и безудержно легкомысленна. И жизнь перестала быть страшной.
Счастье начинается с повседневности. «Славьте очаг», - повторялось у него во многих письмах, и не только в то время. И он жил, он работал, несмотря ни на что. Творческая энергия не покидала его». (С. Ермолинский)
Во время болезни он мне диктовал и исправлял «Мастера и Маргариту», вещь, которую он любил больше всех других своих вещей. Писал он ее 12 лет (на самом деле больше). И последние исправления, которые он мне диктовал, внесены в экземпляр, который находится в Ленинской библиотеке. По этим поправкам и дополнениям видно, что его ум и талант нисколько не ослабевали. Это были блестящие дополнения к тому, что было написано раньше. Когда в конце болезни он уже почти потерял речь, у него выходили иногда только концы или начала слов. Был случай, когда я сидела около него, как всегда, на подушке на полу, возле изголовья его кровати, он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня. Я предлагала ему лекарство, питье - лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: «Твои вещи?» Он кивнул с таким видом, что и «да», и «нет». Я сказала: «Мастер и Маргарита»? Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что «да, это». И выдавил из себя два слова: «Чтобы знали, чтобы знали».
«В феврале я уже не выходил из их дома. Как ни мала была моя помощь, но я нет-нет, да и заставлял Лену поспать: я был рядом, прислушивался, спит ли он, не зовет ли. Все-таки, мне кажется, я немного помогал ей. Она была такой же, как всегда. Входила к нему улыбаясь. Собранная, причесанная, не раз озабоченно взглянув на себя в зеркало, она бесшумно управляла жизнью в доме. И не было никакой суматохи, паники, отчаяния, ни охов, ни жалоб. Мы пили с ней утренний кофе в кухне, и словно бы я пришел гостем: все было красиво и уютно, ни в чем никакой неряшливости. Лишь последние дни она тихонько плакала, присев к кухонному столу»... (С. Ермолинский)
«С утра приходил Женя, старший сын Лены. Булгаков трогал его лицо и улыбался. Он делал это не только потому, что любил этого темноволосого, очень красивого юношу, по-взрослому холодновато-сдержанного, - он делал это не только для него, но и для Лены. Быть может, это было последним проявлением его любви к ней - и благодарности». (С. Ермолинский)
Елена Сергеевна рассказывала о Булгакове часами, но выступать не любила. Она организовывала вечера в институтах, типографии, других местах. Сама Е.С. не выступала и не любила, когда ее поднимали с места аплодисментами: сидела тихо и слушала. Однажды, когда мы ужинали у нее дома после такого вечера, Е.С. рассказала: как-то, уже в пору последней болезни Михаила Афанасьевича, он сказал: «Вот, Люся, я скоро умру, меня всюду начнут печатать, театры будут вырывать друг у друга мои пьесы и тебя будут приглашать выступать с воспоминаниями обо мне. Ты выйдешь на сцену в черном платье, с красивым вырезом на груди, заломишь руки и скажешь: «Отлетел мой ангел...» - и мы оба стали смеяться, так неправдоподобно это казалось... А я, как вспомню это, не могу говорить». (М. Лакшин)
Дней за пять до смерти Михаила Афанасьевича Е.С. нагнулась над ним, поняла, что он хочет ей что-то сказать. «Мастер», да?..» Она перекрестилась и дала ему клятву, что напечатает роман. Потом, когда сама она заболевала, страшно тревожилась, как бы не умереть, не выполнив обещанного Булгакову. Лишь шестая или седьмая ее попытка напечатать «Мастера» была успешной. Как ликовала она, как гладила рукой сиреневые книжки журнала «Москва».
Долгие годы Елена Сергеевна сохраняла рукописи многочисленных неопубликованных сочинений Булгакова. Уезжая в октябре 1941 года в эвакуацию в Ташкент, сдала их, боясь случайностей эвакуационного пути, на хранение в Библиотеку им. Ленина, а вернувшись, забрала обратно. И десятилетие рукописи лежали у нее дома. Потом, когда уже многое было опубликовано и началось увлечение истинное его творчеством, его архивы были приобретены государством и опять попали в Ленинку.
Обсуждение
Конец формы
ИК Спасибо

МВ Боюсь Вас разочаровать, но все было не совсем так, а вернее, совсем не так. Почитайте дневники Елены Сергеевны, особенно ту часть, где она описывает последние годы жизни с Булгаковым, становится немного страшно. Счастливая безоблачность жизни с Е. С. - это миф, счастливая - фальшивая?

АВТОР Я очень внимательно читал дневники несколько раз и прекрасно представляю, как это было. Но.. было и то, что я написал. Здесь - всё правда, но не вся правда. Но я завидую этим людям, у них были дни и годы потрясающего счастья, когда они могли заплатить 60 руб. таксисту, чтобы поехать на пляж в Серебряный бор!

МВ Вы правы, и еще раз правы. Не устаю повторять, что не существует абсолютного зла или добра. Прежде чем начать писать о Булгакове, я три года копалась в материалах - доступных и закрытых. И мне, право, иногда становилось не по себе. Но...! Неважно, какая мотивация вначале была у Елены Сергеевны. Она искренне полюбила Булгакова и до последнего дня боролась за его жизнь. Хотя ( невероятный, чудовищный парадокс!) отчасти, она и была виновницей многих его бед. А выбор самим Булгаковым в спутницы жизни Елены Сергеевны - очевиден и непререкаем. Другой вопрос - почему так получилось...?.

АВТОР Я, хихикая, подумал, а что бы сказал ВСЕГДА стоящий рядом с нами Мессир (в исполнении Великого грузина). Знаете ли...я знавал множество известных женщин, блестящих, умных, талантливых, энергичных и очаровательных... (Тут он вперил свой изумрудный левый глаз почему-то в меня). Но, сударь (многозначительная пауза), позвольте, многие ли из них помогали своему Мужчине выполнить его предназначение? Все три "безалаберные" красавицы: и Тася Лаппа, и Любовь Белозерская, по прозвищу Беломорканал, и Елена Сергеевна, урожденная Ниренберг, все три помогали ему создавать этот Великий Шедевр, тут Он многозначительно засопел, про мои московские вакации. Но только одна, последняя, смогла донести этот факел до Чаши Издания в Вашей, с позволения сказать безбожной, суматошной и любящей петь заунывные песни стране. И зажгла эту Чашу, осветив ею весь Мир. Я недаром раздел её клон и сделал Королевой моего Бала. И так уж ли важно действительно ли назвал умирающий господин Булгаков её "Моя Королева!", или она это домыслила. Но Я!!! Я - свидетель, я сам слышал, как он шептал это слово в горячечном бреду от жуткой головной боли. Я, тут Он вперил свой антрацитный глаз в бездонную пустоту космического пространства, Я - СВИДЕТЕЛЬ. Я принял последнее дыхание МАСТЕРА.
Я ответил ему, - Спасибо, Мессир.

МВ Блестяще! Вот только интересно, осознанно или непроизвольно Вы обратились к образу, того, чье имя я бы лично не хотела поизносить вслух. Заигрывания именно с ним и привели писателя к плачевному итогу. Я как раз и писала о том, что в романе и существуют две , никак не связанные между собой Маргариты. Первая, встретившаяся мастеру на пустынной улице и вторая Маргарита - ведьма желавшая Мастеру не СВЕТ, но покой. Вечный покой? Вечную тьму?

АВТОР  Во-первых, в горячечном бреду умирания я сам разговаривал с Мессиром. Правда, он совсем не был похож на симпатичного Грузина, у меня есть сильные подозрения, что Мастер, это Вам по секрету, СОЗНАТЕЛЬНО снизил накал Образа, дабы НЕ ОБОЖГЛИСЬ, любуясь. А то ведь мой, страшила, чуть меня В НЕБЫТИИ не захлопнул, взмахнув плащом, в котором гасли звёзды. ГАСЛИ НАВСЕГДА, а уж Ваш покорный слуга исчез бы БЕССЛЕДНО. Тьфу, и нет Иосифа, раба Божьего)))
Во-вторых, я сильно подозреваю Мастера в проказничестве. И Иешуа у него какой-то не такой, ну не Спаситель, от Ге, но не Герой, и совсем уже не Князь Мира, и Воланд - вылитый инспец, шкода, дешевый артистишка с бутафорией задрипанного театра, какой-то засланный Агент непонятной разведки, да ещё с совсем уже лишним в таком серьёзном деле, чувством юмора. А Маргарита, Марго, ну это ж надо же, русская, православная, верующая!!!, без пяти минут аристократка, голая, на метле, РАЗРУШАЕТ ПАМЯТНИК КУЛЬТУРЫ - квартиру Латунского, да ещё как разрушает - инструкция для террористов. Ну, чернила, это уже лишнее...

АВТОР Ох уж этот вечный покой. Дался он всем! Ладно бы просто покой, типа покойные палаты, но ведь вечный? Это как? Чело - вечный, это как? Где вечность, и где человек? Тьфу, и нет человека. А вечность - удел Бессмертных. Аааааа, вишь, куда Мастера-то занесло. В бессмертные потянуло. А был ли мальчонка? А заслужил ли Мастер свет? Вот я, например, не заслужил. А ему по какому блату? Типа, он - Мастер, ему положено, а я - не Мастер, даже, подумайте только, не ЧЛЕН ЭКСПЕРТНОГО СОВЕТА!!! На свете счастья НЕТ. Ау, Александр Сергеевич, как мы с Вами чаёк-то попили в Михайловском. И что Вы мне сказали: - А есть ПОКОЙ И ВОЛЯ. Неужели человек, ну, любой человечишко, самый замухристый, уж покой-то не заслужил? Или Пушкин неправ, этакий "сукин сын"?

МВ  И опять: о какой Маргарите идет речь? Маргарита - верующая ведьма? Да уж конечно. Только во что верит, кого защищает? Мать удушившую своего ребенка? Верить можно не только в Бога. Нынче это модно, а мода не возникает просто так. Возможно, Вы Мессир и будете править бал. Только не хотелось бы дожить до этого светлого, тьфу ты, темного времен . С уважением, однако, к вашим сомнительным заслугам - М. Введенская.

Заслужил ли Мастер СВЕТА? Хороший вопрос. Ответ уже дан. Но не нами. Надеюсь, что тот , от чьего имени Вы выступаете , скрежещет зубами.

АВТОР Недостойно в дискуссии переходить на личности, подтасовывая слова оппонента из одной реплики в другую. Жаль, что отсутствует чувство юмора, которое очень украшало Булгакова. Не вижу ответов по существу. И не дай Вам Бог столкнуться с реальной потусторонней силой, помолюсь за Вас, иначе бы Вы не относили её к незнакомому Вам живому человеку. Настоятель Храма Покрова Богородицы на Острове о.Владимир постоянно повторяет: "Осуждение других - самый тяжкий из грехов".

МВ Елена Сергеевна относилась к категории женщин, которые садятся верхом на душу. Хорошо это или плохо, судить не берусь. Интересно - да! До поры до времени...

АВТОР Знаете, сколько я не встречал женщин, а поверьте уж попадались такие красавицы, такие достойные, у меня ВСЕГДА В ГЛАЗАХ даже не троилось, а семерилось. Столько там индивидуальностей сидит, с утра дюймовочка, к завтраку, томная русалка, на работе Аннушка, что разлила масло, к обеду, а ну-ка, девушки, после обеда женщина с веслом, к концу рабочего дня Баба Яга, вечером Марго на метле, а перед сном царевна-лягушка. Ну и что прикажете с этим делать. Видели ли Вы остолбеневших мужчин, вот от того и столбенеем, от этого и становимся философами. Но главный СЕКРЕТ на виду, шкодливый Михаил Афанасьевич, всю свою жизнь ЛЮБИЛ СМЕЯТЬСЯ И ПОДШУЧИВАТЬ. А весь Мир принял за "серьёз". Вот уж учудил)))))

АВТОР Как мне думается, что ЧЮ изменило Мастеру только один раз, но это стоило ему жизни. БАТУМ - это был смертельный номер. Неужели, САМ, кровавый Мессир, мог бы позволить какому-то сатирику, пусть даже, тем более, очень талантливому, вот так, без санкции СВЕРХУ, писать про его мессирову жизнь. УБРАТЬ В ЗАБВЕНИЕ! И ведь убрал. Но рукописи не горят. А любовь ВСЕСИЛЬНА. И "Мастер..." увидел свет. Посмертно. И ведь СЛАВА БОГУ!!!!!!.

МВ С " Батумом" все сложнее. Санкция была, и Сталину пьеса понравилась. А вот подковерные игры Сталина и " кабалы", которая его окружала- дело иное. И еще не надо забывать, в какой жесткой привязке друг к другу находились Булгаков и Сталин! Сталин явно не рассчитал силу задуманной им интриги и погубил весьма дорогого для него человека. Когда опомнился - было уже поздно.

ОЛЛИ 
Спасибо! Полная это или не полная правда, но хочется верить в силу Любви, особенно нам, поклонникам "Мастера и Маргариты")

АВТОР
Мой совет: НИКОГДА НЕ ОТОЖДЕСТВЛЯЙТЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ АВТОРОВ С ИХ СУДЬБОЙ. Тем более у Булгакова, который всегда выстраивал новую реальность для решения более глобальных задач пусть даже из осколков собственного бытия.
Художник, который решал прежде всего задачи соотнесения Личности и Власти во всех её ипостасях, вряд ли придавал такое уж решающее значение любовной истории.
Есть Великий Закон Любви: никто не имеет право судить двух любящих, если только они не причиняют уголовный вред другим. Их любовь – ЭТО КАСАЕТСЯ ТОЛЬКО ИХ ДВОИХ. Это и есть закон охраны частной жизни. Никого не касается, почему они любят друг друга, что они нашли в любимом или любимой, как строится их любовь, и как она происходит. Настоящая любовь – это такая редкая и уязвимая субстанция, она настолько хрупка и преходяща, что не терпит, когда суровый глаз посторонних падает на неё. И не важно, кто Вы, сама Ахматова, или Цветаева, или яснополянский Граф, или современный пройдоха - режиссер, и уж тем более рядом стоящие друзья и враги. ЛЮБОВЬ ДВОИХ НЕ КАСАЕТСЯ НИКОГО БОЛЬШЕ!
И уж тем более, если этот хрупкий цветок дал такой потрясающий плод, как мировой шедевр «Мастер и Маргарита». А я беседовал на эти темы, уж поверьте, в самых отдаленных уголках Великобритании и Германии с очень молодыми людьми.