Мадонна

 
               
Домик старого Рустама находился километров в пятидесяти от близлежащего села недалеко от ручья; окруженный лесами, он был почти недоступен праздным любителям экстремальных походов по тайге, и лишь бывалые охотники могли отыскать к нему еле приметные тропы. Рустам был нелюдим, но редких гостей встречал с почетом:  накормит, даст отдохнуть, поможет, чем может, с расспросами не лезет. В селе поговаривали, что Рустам не так уж и стар:  когда он появился в этих краях лет пятнадцать  назад, было ему на вид сорок-сорок пять. Мрачный, с густой черной бородой, в которой поблескивали серебряные нити, он сразу же отгородился от сельчан, снял себе угол в доме деда Лехи, на вопросы отвечал коротко, о себе ничего почти не рассказывал. Сказал только, что издалека и жизнь заново начать хочет. У деда Лехи он прожил зиму, а весной ушел в тайгу, сколотил себе избушку, да и поселился там один. Завел себе огород, купил в селе козу, несколько кур- вот и все хозяйство. Поговаривали, что Рустам незаконно охотой промышляет: белок да лис бьет, но все честь-честью, меру знает, три-четыре шкурки на продажу, чтоб деньги были- вот и вся его охота. Дед Леха - частый гость нелюдимого отшельника- научил его разбираться в грибах, травах и ягодах. Так и жил Рустам в одиночестве. Несколько раз в год приходил в село, делал закупки, узнавал новости - этим и заканчивалось его общение с сельчанами.  Рустам сам сколотил  стол, несколько табуретов, полки для посуды, купил в сельском магазинчике раскладушку и достал где-то старую железную печку-буржуйку. Украшала его хибару старая выцветшая открытка с изображением женщины, крепко прижавшей к себе толстенького кудрявого малыша. Красная рубаха женщины, зеленый с такими же ярко-красными полосами платок на  плечах и желтая рубашонка малыша ярким пятном выделялись на темном фоне стен; ее глаза, полные любви и настороженности, притягивали взгляд, а руки, крепко обхватившие малыша, как будто старались защитить его от бед. Рустам сам не знал, кто изображен на открытке, но хранил ее давно, и, если кто-нибудь из редких гостей спрашивал его о женщине, отвечал коротко:
- Это единственное, что осталось от жены. Она собирала открытки... Какая разница, кто это! Это Мать!..
 Как-то осенним вечером дед Леха привел к Рустаму гостей.
- Слышь, паря,- сказал он, хитро поблескивая глазами,- геологов тебе привел. Пусть поживут у тебя денька два, а потом дальше пойдут.  Ванька  их к Черному Камню отвести взялся, да только  в отключке он. Протрезвеет и придет за ними. А я вот решил тебя навестить да и взял их с собой. Не прогонишь? Они с собой беленькую прихватили! Ты ж знаешь мою старуху... при ней ни-ни... А у тебя  - благодать: красота кругом, тишина, только птицы да зверье! Так пустишь?
- Что спрашиваешь зря? Располагайтесь! Я всегда рад гостям, только знаешь ведь, непьющий я. Так что вы уж сами хозяйничайте.
Рустам провел гостей в избушку и захлопотал у стола, готовя немудреный ужин. Умывшись с дороги, гости подсели к столу. Один из них остановился у стены, вглядываясь при тусклом свете керосиновой лампы в изображение Матери.
- Мадонна делла Седия,- мечтательно произнес он. - Надо же! Здесь...
- Дона чего?- переспросил старый Леха, прикладываясь к очередному стакану,- Смотри-ка, Рустам, он картинку твою знает! Как, говоришь, ее зовут, бабу эту?
Гость улыбнулся.
- Это не баба. Это мадонна, одна из картин великого Рафаэля! Мадонна делла Седия! Помню, в детстве я часто рассматривал мамины книги. Она у меня искусствоведом была. А эта картина была одной из моих любимых. Вы посмотрите на ее лицо! А глаза! Сколько в них любви, доброты и страдания одновременно! Рустам, Вы тоже интересуетесь живописью?
- Нет,- отрезал хозяин.- Вы к столу вот присаживайтесь. Поешьте! А рассматривать завтра будете. Темно уже, мы тут рано спать ложимся.
Темный лес шелестел листвой. Гости, уставшие за день, давно уже видели сны в своих спальниках; дед Леха сладко похрапывал на хозяйской раскладушке. Рустаму не спалось. Он сидел недалеко от избушки у небольшого костра и тихо тянул заунывный мотив, когда за его спиной послышались шаги. Гость опустился на старое поваленное дерево рядом с Рустамом.
- Не спится?- спросил он, протягивая к костру руки.- Рустам, Вы ведь не местный, издалека приехали? Я знаю немного кавказские языки, поете Вы по - чеченски.
Рустам замолчал. Гость больше ни о чем не спрашивал, как будто ждал, пока хозяин не заговорит сам.
- Как ты говоришь, картина называется?- наконец спросил Рустам,- Ну та, которая у меня на стенке висит.
- Мадонна делла Седия.- тихо ответил гость, внимательно глядя на Рустама. - Она , наверное, для вас многое значит?
Рустам кивнул.
- Моя жена собирала открытки. Она погибла... давно... еще в Грозном. Знаешь, наверное, что творилось в 95-ом в городе!  Я пришел - дома нет, одни развалины, а на земле ее альбом...  У меня ведь даже  фотографий ее не осталось. Открытку вот только вытащил из альбома. Жене она очень нравилась. Говорила, что самая красивая из всех. С тех пор с собой и ношу.
- А как Вы здесь оказались?
- Сбежал... И от ваших, и от наших... ,- Рустам поднял голову и посмотрел в глаза гостю.- Я , как вы там говорите, террорист. Ну что так смотришь? Испугался? Да ладно, чего бояться! Сам боюсь. Видишь же, сколько лет  здесь живу... не знаю, как ваши, а наши, если найдут, живым не оставят.
- Чем же Вы своим не угодили?
- Задание не выполнил... не взорвал!
Рустам тяжело вздохнул и снова опустил голову.
- Благодаря этой твоей Мадонне не взорвал. Я ведь после гибели жены себя не помнил. Очень я ее любил, ребенка мы ждали! Я и от войны этой проклятой старался подальше быть, но не получилось. Одним словом, ушел я в это, как вы там говорите, бандподполье. Сначала подготовка в лагерях, потом всякие акции, сначала мелкие, потом покрупнее. И вот должен был я взрыв организовать в метро. Спрятал я устройство, все подготовил. Тогда еще так часто не взрывали, поэтому и устроить все было проще, никто ведь не следил. Машина меня ждала недалеко от выхода... Оставалось только выйти и кнопку нажать. И вот иду я к выходу, а на лестнице этой движущейся мне навстречу женщина...  Красивая... Вот как эта Мадонна... В чем-то красном, на плечах зеленоватый платок и ребенок на руках... Положил головку маме на плечо и внимательно так на меня смотрит... А глаза такие, что... Они вниз - я наверх! Не смог я... Из метро вышел, руки трясутся. Смотрю, а недалеко братья мои стоят, меня ждут. Я обратно в метро. В поезд какой-то заскочил, через несколько станций вышел. Позвонил в милицию, сказал о бомбе, пульт потом в реку выбросил, а сам сначала у знакомых  отсиживался, потом сюда, в тайгу, подался, от людей подальше. Тихо здесь, спокойно. Дед Леха говорит - благодать. Не пойму я этого вашего слова. Просто красиво, хорошо! И думается легче. Многое я передумал... И знаешь, душа моя не плачет больше, успокоилась. Боль утихла... Наверное, всем нам надо хотя бы ненадолго уезжать подальше от суеты и вражды, чтобы стать самими собой и понять, что все мы братья и все хотим жить.
Рустам замолчал.
  Где-то в темноте ветвей ухал филин; на далеком небе холодно мерцали звезды; в костре трещал хворост, и яркий свет оранжево-красного огня отбрасывал на землю причудливые тени, освещая  сгорбленную фигуру того, кто нашел в себе силы, потерявшись, вновь обрести себя в этом мире.