(Эти воспоминания переписаны мною
с открыток и отдельных листочков,
на которых неразборчивым старческим
почерком она записала нелёгкий
период своей жизни... Скоро ей
исполнится девяносто лет...
Всё началось в немецком лагере...)
Унылая пора, очей очарованье - писал Пушкин, но, к сожалению, мне и смотреть не на что. Зима, снега нет, буду любоваться открытками Сочи, где я лечилась в Мацесте от болей в руках и ногах, полученные в лагерях в холоде и голоде, в деревянных колодяшках на ногах. Какое счастье, их победили русские солдаты, а их Геринг и Геббельс повесились, а жена Геббельса, отравила себя и своих шесть детей. Хотя они и ни в чём не виноваты, но такого отца люди бы не забыли.
В нашем лагере было 1500 человек всех наций. Много было поляков. Мы были выстроены полицией во дворе. Приехало много немцев и все выбирали себе рабочих дабы хозяйство их не стояло т.к. мужчины были на войне: кто был фашист, а кто просто солдат.
Подходили по одному: осматривали рот - здоровы ли зубы, чтоб работали, а не стонали, мускулы, здоровы ли и увозили, кого на ферму, смотреть за скотом, работать в поле. Иногда здоровым мужчинам везло: мужа забрали в солдаты, и пленный начинал жить с хозяйкой.
Меня послали на завод, где делали запчасти на самолёты: разных размеров кольца и нас двоих поставили их распиливать на станке. Поднимал нас утром полицейский с овчаркой, как у нас дома, в 6 часов. Работали до вечера. 2 раза в день нам давали баланду и 200 грамм хлеба.
На завод часто налетали самолёты и бомбили. Брат Леона, отца моих дочерей был убит во дворе завода. Интересно, что мы: Леон и я, прижались к стене завода, а брат бежал через двор к высочайшей трубе - доменной печи, а бомба упала прямо в её жерло и мы 3 дня откапывали его из-под кирпичей. Тогда было убито 23 человека и их всех хоронили, неся гробы по улицам через весь город.
Нас поместили в бараки по 20 человек в комнате на 2-х этажных кроватях с соломенными матрацами. В середине стояла печка для обогрева зимой. Лагерь был ограждён решёткой, у ворот, в будке сидел полицейский с собакой и каждый вечер они обходили вокруг лагеря. Но голод заставлял забывать всё и мы иногда лазали под решётку, чтобы воровать у фермеров зарытую в землю брюкву. Уставшие и полуголодные мы падали и моментально засыпали. Но, к сожалению, спать долго было невозможно, нас заедали клопы. Это насекомые, питающиеся человеческой кровью. Они начинали нас кусать, ужасно чесалось всё тело. Мы пытались уйти от них, брали матрасы и ложились на пол, но у них было сильное обоняние, что через некоторое время они переползали на потолок и начинали падать на нас. Когда их давили, они страшно воняли и мазали всё кровью. И так каждую ночь.
К нам на завод доходили новости для нас радостные: не всё хорошо у Гитлера на фронте. Пригнали итальянцев, когда Муссолини его бросил. И всех солдат, которые были на фронте, пригнали в Германию работать на заводе. В Россию их много привозили, но они были плохими солдатами и всё время мёрзли. Хозяйки их часто выгоняли за нерадивость. Они боялись ходить в уборную ночью и воровали кастрюли и какали туда. Они были жестокие и наглые.
У меня как-то заболел зуб, и я не могла работать, то один из них схватил щипцы и прямо в цеху, задрав мне голову, вырвал зуб. Я даже потеряла сознание.
Потом появились красавцы, молодые русские ребята в новой русской форме. Их называли власовцами.
У нас был большой сбор в лагере и нам объявили, что они пошли против Сталина. Это были дети тех, отцов которых раскулачивали, сажали в тюрьмы, посылали на каторгу в Сибирь и которые погибли. Они восстали, а их посылали на передовую и они шли.
Были девушки, которые влюблялись. Их венчали, давали барак на сожительство. Были семьи, но многие боялись, т.к. не знали, что будет дальше.
Нам всем выдали «форму» из плотной тёмно зелёной ткани с белыми горохами и на груди повесили
знак белый и буквы синие «OSТ», а поляки носили « Р» чёрное по жёлтому материалу. Около меня за станок поставили бывшего итальянского солдата, но у него была другая работа, он отделял кольца больших размеров от маленьких. Я не могла отвлекаться т.к. могла потерять руку, так же, как сильно ранило мою рядом стоящую девушку. Я, видно, очень понравилась итальянцу, и он постоянно отвлекал меня, показывая мне на своё сердце и говоря «мио коро»- ты моё сердце, потом показывает на себя и говорит «Рикардо» и говорил « Гитлер капут», и он показывает мне на пальцах - тебя возьму в жёны, и увезу в Италию, а я ему показывала – люди вокруг. По нужде нас выводили под конвоем, и если кто-то задерживался, конвоир подходил и стягивал с унитаза за шиворот. Ужасно было, когда у девушек были месячные, т.к. у нас не было нижнего белья, и кровь иногда текла по ногам, а немцы ходили и кричали «швайнорай» - свиньи. У многих девушек прекратились месячные и по телу пошли пузыри розовые.
Однажды я не дождалась, когда нас поведут в туалет, и я потихоньку вышла во двор завода. Около дверей была небольшая куча железных стружек, и я спряталась за неё, чтобы пописать. Вдруг выходят 2 немца и начинают о чём-то говорить, а один начал писать прямо на стружки, где я сидела. Меня облило чудной тёплой водой- жидкостью, увы, я знала, что он писает на меня, но я не могла даже пискнуть. Когда они ушли, я сняла платье, выжала его и одела. Но когда я зашла, и встала за станок, он увидел, и понял всё и начал ржать надо мною, рассказывая об этом другому солдату. Что я пережила, никому не передать: весь позор, весь ужас, если б я могла, то наверно бы его в этот момент убила.
Когда надсмотрщики увидели, что я часто отвлекаюсь, они перевели меня работать на кухню. Работая вместе с полькой, я чистила картошку, и научилась понемногу говорить по-польски, и даже выучилась петь немного.
Но однажды я услышала, что если я уже раз пыталась убежать из лагеря, то надо отправить меня в концлагерь и я решила отравиться. Я украла на кухне у повара уксусной эссенции и хлебнула её. Я хотела её выпить, но это так ожгло горло, что я упала, мне было очень плохо, и я дёргалась вся. А наш хозяин господин Капельман, всегда обходил весь огромный погреб с закрытыми дверями, чтобы никто ничего не украл, и услышав шум, вбежал и включил свет и увидел на полу меня. Он вызвал повара поляка Казимира из кухни, и он унёс меня наверх, и стал заливать мне в горло молоко, а потом положили на неделю в больницу. Отсюда, т.е. из больницы было совсем легко убежать, и я убежала в другой лагерь Кёлнкаин.
Леон меня совсем потерял и его с отцом посадили в тюрьму в Вуперталь. Они думали, что это он меня переправил в Бельгию, а потом выпустили через месяц и стали за ним следить. Он обошол все лагеря и нашёл меня, я там работала на кухне.
Американцы сильно бомбили и то и дело нам кричали бежать в бомбоубежище. А там нельзя было находиться, так много было там тяжело пострадавших. От удара воздуха у женщины лопнул живот и все кишки вывалились наружу, другая девушка в воротах кричала: помогите, подайте мне руку (у неё её оторвало), а полицейские ходили и говорили, скорее пригнитесь, вон ещё летят. Много полицейских было очень хороших и чем могли, помогали потихоньку.
Я помню, был очень хороший полицейский, Нукель, дай Бог ему здоровья, если ещё жив! Но не все радовались концу войны, ведь не только приходили американцы, приходили и за теми, кто им нужен, чтобы посадить в концлагерь на север. И когда русские пришли, был такой ужас! Власовцы поджигали все бараки, где жили с семьи. Кого схватили и посадили в грузовик. Некоторые бросались в Рейн, когда проезжали по мосту. Ну, а мне Господь видно везде помогал. Меня отправили прислуживать к сенатору Ферсеру. Вот тут-то и началась моя любовь с Леоном.
Сколько ему пришлось пережить, пока я ему досталась. Мне очень стыдно, что я так подло с ним поступила. Украла обеих девочек и бежала с бывшим власовцем, Михаилом Шкрылёвым. Опять я в своей миленькой комнатке на 3 этаже, вспоминаю, как я отсюда бежала. Привязала большую простынь к батарее и спустилась вниз на крышу красивой комнаты отдыха всю уставленную живыми цветами: пальмой и другими. А дальше помог мне дикий виноград. Как просто! Ну а дальше что? Я не хочу здесь больше жить!
Я вернулась к Леону, в домик, где мы жили: я, он, Михаил Шкрылёв и мои девочки. Ему некуда было уходить, т.к. он боялся, что его поймают. Девочки уходили в садик на целый день. Часто были ссоры. Я не выдержала, и сказала Леону правду, что изменяю ему с Михаилом. Он предложил нам жить вместе. Я, конечно, посмотрела на него безумными глазами и отказалась.
Во дворе появилась сова, и каждый вечер кричала, и это был плохой знак. В тот вечер, когда я опять ушла от сенатора и ждала когда придут дети из садика, но они не пришли. Леон сказал мне: «Ты их больше не увидишь. Я их отправил в монастырь для одиноких детей, где за ними ухаживают монашки т.к. ты прелюбодейка». Я закричала Михаилу: « Забери у Леона адрес, куда он их отвёз», Леон не давал, но Михаил был сильнее и отнял документы из кармана и стал убегать.
Он перепрыгнул через забор и побежал по улице. Я поняла, что он бежал к нашим кумовьям, Коптевым, с их сыном дружили мои девочки. Ещё несколько шагов и ещё надо стучать, чтобы открыли дверь! Леон догнал его, и вытащив из кармана нож ударил Михаила в спину. Кума из-за двери кричала: «Уведи Леона отсюда, я должна вызвать скорую помощь». Но Леон сказал, что не уйдёт. Тогда я ему кричу «на, бей меня» и он, взяв меня за руку, силой потащил домой.
Я ему советовала: «иди в полицию и заяви, что ты зарезал человека, тебя посадят в тюрьму, а так тебя убьют русские ребята, которые жили в общежитии от Маркасских шахт, где они работали. Он понял, что я права и так и получилось. Михаила положили в больницу, Леон в тюрьме, дети в приюте, а я одна дома с кошкой. Я ходила в тюрьму, и умоляли Михаила, чтобы на суде он сказал, что это из-за него.
Через месяц был суд, и Михаил признался во всём и Леона выпустили. Теперь я умоляю Леона, чтобы он забрал детей из приюта. Уходя на работу, он запирал меня, и разве это была жизнь? Я всё-таки умолила его, и мы поехали в Брюссель за детьми. Конечно, это была помощь Господа! Я на коленях плакала и просила его помощи! Когда мы приехали нам вывели трёх девочек подстриженных наголо и в одинаковых платьицах. Я их не могла узнать, а они меня сразу узнали и закричали: «мама, мамочка» и бросились ко мне.
Поблагодарив их и расписавшись, мы уехали домой. Но ведь это тоже не жизнь! И я опять умоляю Леона отпустить нас и говорю, что разлюбила, прошу прощения. А под подушкой утром нашла бритву.
По соседству жила бельгийская семья, и их дочь была влюблена в Леона, но он это не замечал. Она была меньше меня ростом и толстушка, да ещё и некрасивая. Я, Симоне, (имя этой девушки) даю совет: приходи к нам почаще, не оставляй Леона со своими думами, будь ему другом, чтобы он к тебе привык.
Он стал меня выпускать. Однажды когда я ходила на базар я встретила дочь Ферверса. Она мне рассказала, что в их дом ворвалась толпа и начала грабить дом. Брали всё что надо и не надо. Хорошо, что вы ушли от нас, я сама пошла работать. Но отца не тронули и он также работает сенатором в городе, ему дали зарплату и квартиру, а вот дворец они потеряли, и всё имущество в нём. А мужа её убили на фронте.
Вы не видели, что делают с семьями, которые дружили с немцами или кто у них работал? Люди сделали самосуд ночью и обошли все квартиры и на ставнях мелом нарисовали фашистский знак, а утром, когда люди встали, они выкинули из дома всё, что есть ценного, свалили всё посредине улицы и подожгли, облив керосином. Летело пианино с 2-х этажного дома, вещи, а потом хозяев выгоняли из города, чтобы шли куда хотят. Вот так закончилась война.
Война, есть война, хорошо, что их не били. Если у кого есть деньги в другом месте будут начинать жизнь заново. Леона я, в конце концов, уговорила нас отпустить. Он бедный сидел на диване и плакал. Я говорю, что всё оставляю ему, даже деньги, которые нам платит за детей государство, будь счастлив, поцеловала его, взяла детей за руки и ушла. На улице все смотрели на нас и качали головами. Были и такие, которые плевали в мою сторону.
Я не знала куда идти. Квартира, где жила кума не могла нас принять. У неё была своя семья, и мы поселились у них в коридоре. Коридор в доме был большой и широкий, и Михаил отгородил от него часть и повесил занавеску, привёз кровать, стол и электрическую печку варить детям кашки и нам еду.
Я подала в суд на развод. На суде он требовал лишения меня детей, и мне нужно было доказать, что живу одна. Я заплатила адвокату, чтобы он мне помог, и он мне подсказал прикрепить к кровати весы и измерять, сколько спит на ней людей. Спали мы на полу, а вещи Михаила были у кумы. Нас развели и детей оставили мне. Леон всё равно приходил. То плакал, то говорил, что убьёт.
Как-то я пришла с работы домой, а детей нет и соседи сказали, что приходила мать Симоны, и украла детей. Я опять в поисках, где их искать? Наняла человека, чтобы он следил за их домом и через месяц он узнал, что она отвезла их к своей бабушке в деревню. Я нанимаю человека, чтобы он отвёз меня туда. Приехали, и я вижу их издали, играющими на улице. Я подбежала, схватила их и посадила в машину, а из хаты выбегает толстопузая мать Симон и загораживает нам дорогу. Она хочет помочь дочери, чтобы Леон остался с ней. Но шофёр даёт ход назад, и она остаётся стоять одна. Дома я их искупала, т.к. они были очень грязные и даже были вши на голове. Что же делать? Мы сняли дом с высоким забором, чтобы никто не мог к нам зайти и ворота с ключом. Наняли няню, знакомые порекомендовали нам свою бабушку. Было всё замечательно. Договорились о днях работы, дали ей свободную комнату.
Мы с Михаилом зарегистрировались и стали ходить в гости и в кино. Но, увы, как-то мы ушли в гости, пришли домой, а дети одни. Лена покакала на горшок и размазывала всё, а Юля сидела в своей кровати протягивая руку, и кричала: кака, кака. Леон опять приходил, перелез через забор и разговаривал с детьми и хотел разжалобить меня, говоря: « хочу твоего борща и рисовой каши» и я его угощала.
Я сделала выговор бабушке за то, что она оставила детей на Леона, но она на меня надулась и ушла. На улице я встретила соседку, с которой мы немного дружили. Она со мной не захотела разговаривать, я ничего не понимая, спрашиваю, в чём дело? А она мне грубо отвечает: «зачем же вы мои тайны рассказываете своей няне?» Оказывается, она слышала мой разговор с мужем, а я ему рассказывала, что та сделала аборт, а муж это не хотел.
Я решила няню проучить - не открывать ей дверь, но было уже 1 час ночи, а её не было. Не надо мне такой няни. Я уснула, а утром мне говорит квартирант (я его пустила, чтобы дешевле было платить за дом) как вам не стыдно, бабушку не пустить домой. Я пришёл с работы со 2 -й смены в 6 часов утра, а она сидит на коленях в прихожей. Я ничего не стала ей говорить, но через день она сама забрала свои вещи и ушла обратно к своей дочери жить. Потом я встречаю её дочь, а она мне говорит, теперь ты поняла меня, почему я, имея своих детей, отпустила свою бабушку быть у тебя няней. Сплетница она ужасная, чтобы не было у меня дома, все знакомые знают.
Долго мы думали, что делать. Здесь жить было нельзя, и надо было куда-то уезжать. Мы с мужем пошли в посольство за советом, куда поехать. После войны можно было ехать куда угодно. Но куда? Посол нам сказал, подождите, почитайте газеты, поговорите с людьми, что-либо и найдёте, что вам нравится. Другой раз встретили мужчину, он говорит: я еду в Новую Зелландию. Земли там много, займу денег, построюсь, заведу хозяйство.
Во всех странах давали помощь, только приезжай, писали в газетах. На войне много мужчин погибло, не хватало женщин. Меня наняли охранять скот. Прихожу домой, а на столе лежат в мешочке деньги и записка, что это за твою жену и не появляйся, а то будет плохо. А вон в газете пишут, прочитайте! Приехали в Бразилию (люди, которые после войны не вернулись на Родину). Им дали хорошую помощь: построили дом, начали хозяйство вести, им во всём помогают.
И вскоре стало понятно. Они осваивают землю, а обезьяны живут рядом и прыгают по деревьям. Жена постирала бельё, а утром его нет, а обезьяны прыгают с нашими тряпками по деревьям. Люди посадили кукурузу, она выросла, а обезьяны её поломали и поели. И в Австралии много платят тем, кто приедет жить. Там другая проблема, там крадут женщин аборигены.
Так мы прождали месяц и опять пришли в посольство. Помолились перед этим и попросили отправить нас в Америку. Денег ни копейки, как же ехать? Посол нам сказал «У Льва Толстого есть сестра, и она обратилась к государству за помощью. Она написала президенту письмо с просьбой помочь людям, которые бежали из Советского Союза и не хотят возвращаться потому, что там их ждут концлагеря на Севере, помогите пожалуйста ради Бога, и президент помог.
Он обратился ко всем богатым людям Америки, и они построили огромную колонию из бараков, где каждой семье по комнате. Обед, завтрак и ужин был в общей столовой. А наш управляющий будет искать нам жильё и работу. Когда вы всё это получите и заработаете (вам даётся 2 года), вы будете потихоньку выплачивать долг. Мы попрощались с Бельгией, и пошли в посольство Америки.
Нас спросили, не были ли мы коммунистами и поднимали руки вверх, чтобы показать, что у нас нет фашисткой печати. На Библии нас заставили поклясться, что мы никогда не будем заниматься агитацией и никогда не будем вступать в какую либо партию. Мы дали согласие и были счастливы без слов.
И так, мы всей семьёй завтра отправляемся на аэродром лететь через океан в Америку. Посадку нужно было ждать минут 40. Мы стояли одни, и я невольно обратила внимание на детей, они были уже большие девочки (Юле 15 лет, а Лене 14 года). Чтобы меньше встречаться с Леоном, мы уехали из этого маленького городишка ……. , ближе к французской границе, около большого города Муне- с огромными магазинами и парком.
В школе учили французский язык, и за 2 года, что мы там жили, они заговорили в совершенстве. И я стала немного говорить, а Михаилу он совсем не давался. Ему надо было говорить: сколько стоит? (кем бе, а он говорит им: килерлятиль? Я тоже хотела купить салат, а мне дают 10 яиц. Не то ударение, а также называется.
Детям язык легко даётся, а взрослым очень трудно, всё переучивать. У нас получались целые анекдоты. Заходим в мясной, стоит несколько человек, висит несколько тушек и когда подходит моя очередь, я ей показываю руками, а она меня не понимает и спрашивает кес ке ву вуле? Гил ву пакомри. Я вас не понимаю, а женщина около меня тоже просила, что и я (вымя), оно сваренное очень вкусное и дешёвое. Я жду и вдруг женщина расстёгивает блузку и вытаскивает свою грудь, а мадам ей говорит «ес», и вытаскивает его из под прилавка.
Как-то хотела купить на холодец, но как? Показываю уши и топочу ногами (свиные ножки). Денег у нас было мало, вот и искали еду посытнее и дешевле. Продавец смеётся, и даёт из-под прилавка. Всё не расскажешь. Соседи быстро поняли, что мы много не понимаем и начинают шутить. Я спрашиваю свою хозяйку, как спросить у вас «фарш»? Она меня учит и я спокойно захожу в магазин (очень часто в мясных и овощных магазинах были продавцы- муж и жена)
И говорю её мужу, т.к она занята эке тема суку моп кер!. Она как даст мне по щеке и я вылетела из магазина. Прихожу домой и плачу, а она смеётся, т.к. я сказала «я вас люблю». И т.д. Об этом могу вспоминать целый день. Через границу можно было ходить свободно. Спрашивают, у вас деньги есть менять? Сколько франков? И доезжаем до границы на трамвае, меняем деньги и идём в кафе или маленькую забегаловку, выпьем вина, там оно дешёвое и опять на трамвае едем домой.
И так объявили посадку. Невольно начинаем вспоминать всё, что нам пришлось здесь пережить. Всюду бельгийский язык, французский язык. Русского человека я встретила только перед тем, как мы стали переезжать. Я разучилась говорить по-русски. Это был Михаил Станиславович Буткевич - золотой человек, который был нам потом лучшим другом. С высшим образованием - агроном по специальности.
Мне было страшно, английский язык, а вернее американский не знаю, русский и то путаюсь, не знаю, что и как называется. А как же я буду работать? Сама себя успокаиваю, нам поможет Толстовский фонд. Пролетаем половину океана, дух захватывает от страха, когда смотришь в иллюминатор.
Но вот заходит к нам стюардесса и говорит, чтобы мы взяли спасательный жилет, может быть придётся прыгать вниз, т.к. один пропеллер вышел из строя. Всем стало плохо. Все были с детьми. На колени упал один еврей в своей шапочке с бородой и стал молиться на своём языке, поднимая руки к небу и показывая на детей. Я тоже стала молиться. Господи, не дай нам погибнуть, молю тебя! Видно великий Бог смилостивился над нами!
Объявляют, что подлетаем к острову Нью Фаунд Ленд. У нас будет пересадка. Итак, с божьей помощью мы прилетели в Америку. Встретил нас всех представитель Толстовского Фонда. Посадили всех в автобусы и повезли. Ехали долго. Проехали Статую Свободы -_огромная и стоит в воде. Огромная территория огорожена и там стоят красивые бараки, площадка для игры детям.
Показала где столовая, куда нам ходить 3 раза в день. Нам дали хорошую комнату для семьи. Показали баню, а потом повезли кушать Кто раньше нас приехал, оставляли в лагере свой адрес и я к своей радости читаю: семья из 3 человек-Коптевы-моя кума. Она очень рада была нас встретить и дети наши дружили.
Скоро нам нашли квартиру из 2-х комнат, недорогую, в рабочем посёлке, почти рядом с ними. Недалеко от нашей квартиры резали кур, а потом сдавали на продажу. Меня управляющий спросил, могу ли я шить. Я сказала: умею немного. Тогда пойдёмте, вас научат и привели меня туда, где шьют галстуки. Я быстро научилась и уже стала зарабатывать.
Муж устроился на бойне. Устроили детей в школу. Приходил автобус специально за учениками, забирал их, а потом привозил обратно. Здесь жило много поляков, которые тоже не поехали на Родину. Они показали другую фабрику, где можно лучше зарабатывать и я устроилась на фабрику «Жан Александр».
Нас встретил сам директор и провёл по цеху. Там же работала и кума. Кто шил что-то руками, а большинство шили на машинках. Рядом был закройный цех.
Мне показали, как надо пришивать к пиджаку (мужскому) воротник, потом поставили на глажку костюмов на большой пресс. Я осваивала всё, чему могла научиться, чтоб не сидеть без работы. И я стала хорошо зарабатывать.
Мы ушли из того района, и нашли другую квартиру около парка. Хозяйка была итальянка Мэри Акумпара. Какая же она была грязнуля, ужас! У неё был сын лет 2-х, и она всё его бельё бросала в стиральную машинку, а потом сушила и всё. Лена и Юля ей часто помогали и приходили в ужас от грязного белья.
Коптевы жили почти рядом и дети часто играли вместе. Однажды, я их зову ужинать, кричу, кричу, а их нет. Я испугалась, обратилась к полицейскому, не видел ли он 3-х детей. Он объехал вокруг парка тоже, Мария стала плакать в голос, ведь могли их сбить машиной, если пойдут через дорогу. Пришёл Тами, сын хозяйки, 16 лет, и стал тоже искать.
И вдруг он кричит нам: «они здесь, в кустах». Мы кинулись к нему и ужас, вытаскиваем их распухших от слёз и соплей. Я спрашиваю, что вы здесь делаете, и дрожащим голосом Лена мне отвечает, там котята, а ты нам не разрешала туда ходить. Мария до того была возмущена, что схватила Колю за руку и стала его лупить. Мы думали, что она его убьёт.
Приезжает полицейский и говорит, что обзвонил больницы, но там нет детей, а я ему говорю, посмотрите господин полицейский, вот они. Он посмотрел на них стоя «руки в боки» и говорит, моргая нам: «Ну что же, я их теперь посажу в тюрьму на хлеб и воду». Они очень испугались, стали просить прощения. Дали ему обещание слушаться нас.
Вскоре мы нашли ещё более лучшую квартиру из 3-х комнат и переехали туда. Зал, 2 спальни, большая кухня, ванная и туалет. Мы впервые купили мебель во все комнаты. Квартира стала шикарной и просторной. Познакомились с соседями. Девочек я отправила в школу танцев, и играть на пианино. Времени у них совсем не было.
Своей работой я была довольна. Хозяин, чудесный человек, платил хорошо. Каждую неделю сотрудники садились в машины (они все имели) и мы тоже собирались купить и ехали в банк. Подъезжали к окну, откуда выплачивали зарплату. Чудо! Я получала 75 долларов в неделю.
В шикарных магазинах можно было купить что угодно! Какие платья, туфли, а в продуктовом магазине можно было купить живого краба, 1,5 м размером. В аквариуме ползают огромные крабы, выбирай, плати и иди домой. У меня гардероб был не хуже, чем у фрау Ферверс. Я иногда вспоминала её, отдыхая дома, лёжа на диване. Такое богатство, молодая, 35 лет и никакой любви.
Её муж взял себе молодую девушку лет 18 и жил с ней в другом месте, но домой приезжал изредка для показа соседям. Когда он должен был приехать, он звонил, и я должна была открыть ворота для него. Если они не были открыты, он проезжал мимо, а вечером из своего коридора смотрела вниз и всё видела. После ужина он вставал и уходил в свою комнату и запирался. А фрау Адель стояла на коленях у его двери и просила: «Ну пожалуйста, открой, умоляю», а потом не дождавшись, в слезах уходила.
Утром я ей подавала завтрак в постель, а ему подавала крепкий кофе, и он уезжал. Однажды, когда Леон был пойман с туфлями, пробирающегося ко мне наверх, она сказала: «Лидия, я тебе завидую, какая ты счастливая. Он тебя так любит, а у тебя ведь нет ничего, только молодость, ты же пленная»!
А я тогда подумала: «Ты ещё не знаешь, что Леон, чтобы увидеть меня, каждый день ходил пешком 11 км, т.к. поезд уходил позднее, а мне надо было в 9 часов быть дома у хозяйки и мы, взявшись за руки, ходили, ходили, целовались и были такие счастливые. Ведь он женился на мне, и мы родили дочь.
Куда же девалась любовь? Или её не было. А для своей должности должен был быть женатым, иметь семью?! В этот вечер я долго не могла уснуть и думала, неужели я сделала ошибку, бросив Леона, ушла от такой любви? Может быть, у меня была к Михаилу только страсть? Поздно. Поживём, увидим. Я знала, что я ему очень нравилась, он ревновал, когда я танцевала с другим, он любил моих детей и ни в чём им не отказывал. Не хочу думать о плохом.
Мы здесь встретились с семьёй Бородкиных. У них, будучи ещё у немцев в лагере, был очень интересный случай. Война закончилась и им дали свободный дом, т.к. была большая семья: два красавца сына Алик и Фёдор и горбенькая сестра, очень милая девушка. Однажды убирая комнаты, они открыли ящик, в который хотели сложить мусор и выбросить, а там лежали …деньги, доллары. Возможно, это была квартира разведки, но немцы видно срочно бежали и не смогли их забрать.
Отец, мужчина, высокого роста, встал и говорит: «Устрою я сейчас всем радость, были бы они русские, ох и зажили бы мы, и стал выбрасывать их пачками в окно. Они разлетались по улице, устроили суматоху. Все бросались сначала к ним, а потом выбрасывали. Я на память оставила одну бумажку.
И вот когда Бородкины приехали в Америку, он вспомнил про одну бумажку. Решил проверить, а она здесь оказалась годная! Но, увы! Деньги «ушли на ветер».
Мы быстро подружились с этой семьёй. Мы познакомили юношей с нашими знакомыми девушками и у нас очень часто были гости. Я была счастлива. Никаких горестей. Леон был далеко, мы его больше никогда не увидим! А самое главное муж имеет здесь работу, даже может ещё поменять, на более оплачиваемую. Гесорай, где лили всевозможные детали. Только воздух здесь был тяжёлый. Но зато он никогда не будет лазить в шахты, вспоминала я.
Напротив нашего дома, который мы снимали, была большая гора и около нас часто устраивали мотогонки, а мы со 2 го этажа всё видели. Наверху этой горы стоял большой крест и когда я спросила у людей, почему там стоит этот крест, они, вздохнув, и перекрестившись, сказали, что это вечная могила половины селения. Внутри оказался газ, и шахта взорвалась. Все погибли, а землю силой выбросило наружу.
При мне тоже была трагедия. Муж пошёл в шахту, но там случился пожар, и снаружи объявили. Женщины стояли и плакали. Я тоже побежала. Поднимали мужчин наверх, но моего мужа не было, и я ждала 2 часа, когда его подняли. Он рассказал, что в тоннеле, где ездят вагонетки, поломались подставки, и обвалился потолок. Люди не могли выйти. А рабочий Карнаух решил пробить мартоликом глубже, но там был газ и он заживо сгорел. Шахту на время закрыли.
Приехал Король, кажется Леопольд 3-й, сожалел о случившемся и обещал оставшимся семьям дать пенсию пожизненно и заплатили сразу сколько-то тысяч. Жена с детьми сразу же уехала в Америку. Ну а мой муж теперь работает, где хочет наверху, разве это не счастье? Леон тоже работал на шахте, но работал наверху, правда там меньше платили.
Однажды Леон рассказывал, как собрались рабочие шахтёры около шахты, чтобы спустится в лифт. У одного рабочего собака схватила тормозок с пищей и убежала. Он кинулся за ней ругаясь, опоздал, а лифт оборвался. Все погибли, а он остался. Видно Господь его хранил.
В Алика Бородкина влюбилась Ольга Беляева, отец её был инженером и он в Америке нашёл хорошую работу и при этом не знал языка, а дочь оказалась пьянчужкой. Алик дивно танцевал, а она его всё время ревновала. Она всё-таки заставила его на себе жениться. Дочь ему родила. Мать у неё была очень толстая и Ольга тоже, и их дочь стала расти тоже толстой.
Ольга от выпивки умерла, почки отказались работать, и её дочь осталась с бабушкой. Ужасно толстая и некрасивая. А Фёдор влюбился в девушку Инну. Она приехала с матерью, а мать влюбилась в Фёдора и не давала ему жизни.
Приехала сюда ещё одна семья ( Бурдюковские Володя и Тося) и сняли квартиру по соседству, на 2-ом этаже. Тося работала на бойне в мясном отделе и делала колбасы, а Володя на военном заводе чистил ружья. Однажды кто-то пустил слух, что всех русских отправят обратно в Союз, и он от страха заболел. И его поместили в психушку, где он пробыл 2 года. Фёдор сильно страдал любя Инну, но мать её не давала дочери выйти за него замуж, и он женился на женщине с 3 мя детьми, но вскоре умер.
Бурдюковские сходили с ума, каждый день гулянки и попойки, а потом они начинали гоняться один за другим голые, а соседи, окно в окно всё видели и смеялись и рассказывали нам. Жили они очень богато. Однажды они пригласили Михаила к себе в гости. Ну мы пошли. А после уложили нас на ночь. Постелили на пол ковёр и 2 одеяла, и муж сразу уснул. Вдруг меня будит Тасин муж и говорит: «Мишка уже спит, пусти меня к себе, а Тося пристаёт к нему и начинает его ласкать и руки ему уже положила туда, в сладкое место. Я ужаснулась, ну и семейка! Стала Михаила щипать. Вообще, кое-как промучилась до утра. Проснулись и скорей домой. Больше мы у них никогда не были.
На каждом производстве приход и уход нужно отмечать до минуты: нажимать кнопку и отпечатывалось на твоей карточке, а они все висели на стене. Мой муж устроил к себе на гесорай мужа кумы, Фёдора. Там очень хорошо платили. Мы купили себе уже хорошую машину, ездили на океанский пляж Геманесик и каждую неделю на Лайт Хауз ( залив наз. Светлый берег или дом).
И вдруг однажды Миша приходит домой и говорит: « кто-то ворует у меня карту, я прихожу, а её нет. Меня вызывает мастер и говорит, зачем ты уходишь раньше не спрашивая меня? Не надо, ты хороший рабочий, но очень трудно счетоводу в расчётах. И Михаил отпросился уходить на час раньше, чтобы проследить. Но сам только делал вид, что уходит, а сам прятался.
И вот он видит, что к доске подходит муж кумы и берёт карточку и прячет. Тут Михаил вышел, и Фёдору чуть плохо не стало. Миша схватил его за шиворот и со злостью сказал: «Негодяй, я ведь могу тебя сейчас бросить в доменную печь и никто не узнает, пошёл вон!»
Вскоре Фёдор перестал ходить на работу, и мы думали, что он уволился, а нам говорят, что его парализовало. Их сын был наш крестник. Мы не ходили к ним в гости, но подарки приносили, но он просил отнести их к нам обратно. Потом пришли за помощью, пожертвуйте ему, т.к. он не может работать. Мы пожертвовали, а через месяц он умер.
Мы дружили ещё с одной хорошей семьёй, но детей у них не было. В трудную жизнь в СССР она сделала себе спрынцевание слабым раствором йода т.к. боялись, что не смогут рокормить детей, а потом уже могли прокормить, но детей уже не было. Они купили себе маленький домик, машину и жили счастливо.
В Америку приехал, наконец, и Буткевич. Мы дружили и с ним, брали его с собой. Вдруг звонят к нам, беру трубку, а т. Даша со слезами в голосе говорит, муж умер, задохнулся в гараже от газа. Мы едем с ней в морг. Он лежит мёртвый.
Видимо, он почувствовал себя плохо, а ворота были закрыты ( дверь поднималась вверх и опускалась). Видно он дополз до ворот и хотел их поднять, но не смог. А жена ждала его ужинать. Он ей сказал, что немного поработает, а ужин будет готов, позови.
Поехали к Буткевичу, сказали. Это было первое горе у нас. Мы его очень любили. Миша уволился из чесора и опять пошёл на бойню. Там работают почти все негры. Церкви тоже были только для негров. Главная улица Чапель…….. там живут только негры. В транспорт им запрещено заходить, и говорят на одном диалекте все. Можно не видя человека, узнать, что это говорит негр.
Однажды, мой муж не приходил домой всю ночь. Я начала волноваться, думала авария. Он только утром пришёл домой, довольный и с улыбкой. Я ему сказала, ты изменил мне сегодня с негритянкой? А он подошёл ко мне и ударил рукой по лицу. Я упала на кровать. Он наверно напугался и стал меня шевелить. А когда я открыла глаза и стала вставать, он поцеловал меня и попросил простить его. Я оттолкнула его и сказала : «Не прикасайся ко мне!». Мы неделю не разговаривали.
Как-то дети пришли и звали нас в театр посетить, т.к. они будут выступать. Юля училась балету, а Лена танцам.
Я очень соскучилась по дому и через Красный Крест стала искать маму, жива ли она? Она жила на Украине с двумя сёстрами: тётей Таней и т. Шурой и братом Николаем. Они были все живы. Николай уже женился, и у них была дочь. Я стала посылать им посылки, они были очень дорогие, но зато ничего не пропадало.
В Америке жило очень много итальянцев и евреев - целые кварталы. Если вы хотели что- нибудь купить, например чёрный или белый хлеб, надо было ехать только на их территорию, где был русский магазин. Халва ореховая – просто чудо! Толстовский долг мы выплатили - кажется 2000 долларов и мне сделали там операцию - внематочная беременность, дали отдельную палату с туалетом, медсестёр. Помощь звала по звонку и у меня денег не взяли.
В больнице я услышала, что по телевизору выступал Брежнев и дал всем, кто не вернулся на Родину, амнистию. И русские зашевелились. Я посоветовалась с Буткевичем. Он женился на русской женщине, и жили они очень хорошо. Он сказал, раз они объявили амнистию, то можно не бояться, только помните, какая там беднота, после вашей роскоши. Мы пошли в советское консульство и спрашиваем, что можно брать с собой и сколько? Нам ответили, что всё, что угодно и сколько хотите, кроме Библии.
Там, в Ньюхевен, в Америке, мы ходили в православную церковь, но Библии мы никогда не читали, и не видели. Денег обменивали немного, кажется 2000 долларов. Посылали в Россию представителя, узнать, примут ли они нас и дадут ли место. Мать чуть от радости не заболела. Мой сын Миша! Конечно, пусть приезжает и с женой и с детьми. Второй сын, Иван, жил с ними, он не уходил с немцами. Отец лежал тяжело больной, ведь он был сослан на каторгу, бежал, его поймали и опять послали.
Они жил в Хопрах. Раньше он был богатым, большая семья-братья и сёстры все вместе трудились. Была своя лошадь, корова, свои сети, которыми ловили рыбу и пасека. Его пригласили в колхоз, но он отказался и у него всё забрали. Когда он последний раз вернулся, милиция его избила и сказала: «Ладно, оставайся, но ни одного слова, ни о чём».
И он с женой Анной и сыном Иваном переехали в Ростов н/Д. Построили хату в 2 комнаты и зажили. Иван тоже построил. У него были: Николай и Миша, и девочка Лида. Надо было спросить, что везти? И бабушка наша написала: «Вези всё, сыночек, я усе тоби продам, и построим дом в нашем дворе. 10 лет не было сыночка, думали, помер, а вот теперь Бог послал мне за мои слёзы сыночка».
Узнали, как ехать. Нас согласился взять на борт финский торговый пароход до Ленинграда. Мы погрузили 3 сундука и каждый по 2 чемодана. Там мы распрощались и пошли на комиссию, осматривать, что мы везём? Всё перерыли, но ничего запрещённого не нашли. Спросили: «Скажите честно, Библия у вас есть? Я сказала, что перед отъездом купили. Дайте слово, распишитесь, что вы её пришлёте нам». А крест красивый увидели, поломали.
Мамочка встретила нас. Она думала, что мы поедем в Сумы, на Украину, а Миша не захотел и мы поехали в Ростов. Целые дни кто-то приходил, и я должна была показывать, а баба Аня продавать. Продала 3 шубы меховые, много настенных ковров, себе мы тоже привезли большой ковёр на пол и когда построили дом, постелили.
Раздали много подарков. Брату моему и его семье кожаные куртки с подкладкой на чистом меху. Посуду, отрезы на платье Клаве, жене Ивана. Она не верила своим глазам!. А Иван ходил сам не свой! Делить двор? Никогда! Но отец сказал: «Делить!» Они его избили, выбили зубы, пришлось обращаться к врачу. Отец сказал, что надо подавать в суд на него и его посадят. Но мать не дала.
Тянуть было нельзя. Купили 25000 кирпича, и начали рыть траншею под фундамент. Один сундук поставили к Ивану в коридор, другой здесь. Мы привезли даже очень дорогое пианино. Леночка и Юля учились и не хотели бросать. Теснота была ужасная, и как только выстроили стены и покрыли крышу, мы все взялись и перетащили его в зал, хотя стёкла не были ещё застеклены.
Привезли мы с собой ещё и машину «Жигули». Бардюковы, тоже привезли с собой машину «Жигули», но если у нас было всё хорошо, то у них ужас! У Владимира была ещё сестра, очень жадная и подлая. Она половину самых лучших вещей выкрала, а свалила всё на Тосю – невестку. И стала его сватать за свою подругу-партийную, работающую экономистом.
Тося вынуждена была уехать к своим, и решила отомстить. Ей дали комнату 12 метров с одним окном, упиравшимся в кирпичную стену, работу, такую же хорошую - в колбасный цех. Она села за руль, ездила она прекрасно и решила встретиться с мужем нос к носу. Но, к сожалению, не получилось, только машину пришлось сдать в ремонт. Он взял развод и зарегистрировался с Валей, (подругой). У неё была хорошая квартира в Ленинграде.
Тося постоянно видела их вдвоём и она сошла с ума.
Я устроилась на швейной фабрике. После американской фабрики, здесь всё было как-то не так. Надо было начинать в 8 утра, без опоздания, а зимой на трамваях ужас, опоздаешь - выговор. На праздник Октябрьской Революции работали пол дня, а потом накрывали на стол и по договору с женщинами, приносили кто, что мог. А там хозяин вёл весь цех в ресторан, мы шикарно одевались, танцевали, даже с хозяином, господином Капельманом, работавшим на фабрике вместе с женой, она была секретарём. Или же заказывали еду в ресторане и приносили в цех. Там мы и праздновали.
Здесь за опоздание лишали премии 10 рублей, а там, на Рождество хозяин дарил всем по индюку. На работу я ходила пешком, но если опаздывала, вычитали на сколько минут опоздала – это там. Леночка поступила в училище на дирижёра, а Юля в институт на факультет иностранных языков, что бы быть преподавателем. Обе учили русский язык, я ведь его совсем забыла. Меня часто переспрашивали, повтори, я тебя не понимаю.
По праздникам нужно было обязательно идти на демонстрацию. Однажды Миша поздравлял всех соседей по стопочке и так напился, что пришёл и упал, а мы перед этим в моей комнате читали историю, когда царевну Софию увозили в монастырь, а он спал рядом на диване. Юля уже вышла замуж за Планидина.
Вдруг поднимается Миша, глаза горят, весь трясётся, хватает стул и как кинется на Виктора, мужа Юли. Он не успел одеть обувь, бежал от него, а на пути Михаила стояла преграда, во дворе росла вишня, преграждая ему путь. Он схватил эту ветку, выломал её и погнался за ним, размахивая веткой и крича: «Атаманы за мной! За мной казаки!» Гнался целый квартал. На пути ему встретилась подруга Юли, соседка Валентина. Он повернулся к ней и хотел схватить крича: А…. царевна София, хотела моей смерти, вот тебе, вот тебе, суя ей под нос дули». Разбежались все, а он пришёл в зал и потерял сознание.
Я бегала за квартал, позвала медсетру и она еле, еле его откачала. Жизнь в России была ужасной. Не было ничего и всё очень дорого. За всем очереди, даже за помидорами. Однажды вижу, стоит большая очередь. Это привезли дешёвую колбасу, ливерную. Я такой ещё не видела, ну раз берут помногу, возьму и я 2 кг.
Дома моя кошка не стала есть, а напилась молочка (за которым мы вставали в 6 утра, чтоб купить из бочки 3 литра). Ходил такой анекдот: «Один американец видя, что много берут, решил купить и отправить в Америку, чтоб узнать почему её так много берут. Он получил ответ быстро: «Сделали анализ - глистов у вас не обнаружено».
Юля возмущалась, зачем мы сюда приехали? Не буду я здесь жить! Даже ходить невозможно, одевай галоши. Ещё в Америке в неё был влюблён один русский. Он приехал к нам в гости, в надежде, что Юля выйдет за него замуж. Где бы они не ходили, за ними ходил « сыщик» и всё подслушивал. Потом приходит к нам знакомый Аматуни Петроний (писатель) - наш друг, и говорит, что его вызывали в «особый отдел» и просили его поставить у нас подслушивающий аппарат, но он отказался. Смотрите, лишнего не говорите.
И смех, и грех. Карев пошёл с Юлей в ЗАГС и дал хорошую взятку (надо же было ждать, не знаю, месяц кажется) и их зарегистрировали. Юля была счастлива. Он сказал, что вышлет вызов, а через месяц она получила письмо, где было написано: «Дай мне слово на Библии, что ты мне никогда не будешь изменять, иначе умрёт твоя мама.» Возмущённая, она порвала его, и пошла подавать на развод, но не так-то это было просто. Она хлопотала целый год, столько денег ухлопала, пока опять стала Планидиной. Миша работал на Вертолётном заводе на 5-ти тонном прессе. Женщины «умирали» за ним. Американец, красавец и мне передают, что видели его с молодой женщиной в скверике, сидящих на лавочке. Я его спрашиваю: «кто это?» Он говорит мне, что встречался ещё до войны с ней.
Понятно! Но вскоре мне передают, что на заводе он встречается с одной женщиной и она ждёт его после работы. Я пошла и увидела, как он подошёл к ней, и они пошли вместе, и тут я подошла к ним. Он отстал и пошёл со мной. Так как я работала во 2 смене, я возвращалась поздно на трамвае, надеясь, что он будет заезжать за мной. Но он говорил, что некогда, или ещё что нибудь, или обещал.
Однажды я прихожу, он спит, а ресницы, я вижу, не плотны и машина горячая. Понятно, он изменяет мне во всю. Я ему предлагаю развестись, он отказывается. Потом мне жалуется Юля: «Мама, зачем папа ухаживает за моей подружкой?» Она возмущена.
Начались ссоры каждый ден. И вот зимой мы ездили на свадьбу его двоюродного брата в Новочеркасск. Приехали домой, он усталый, или больной, не пойму и говорит,: «Ты знаешь, я такой страшный сон видел, ужас»! А на другой день он ушёл на работу, а я во 2-й смене и должна была ещё растопить печку, дров нужно наколоть т.к. газа у нас ещё не было. Открывается дверь входная, собаки у нас не было, и влетает медсестра и задирает мне юбку и делает укол. Я кричу: «Что вам надо от меня?» Она говорит: «У вас больше нет мужа. Отойдёте от укола, он вас успокоит».
Похороны 2 февраля. Потом через день прибегают дети мои, а в руках газета «Комсомольская правда». Трагически погиб Михаил Шкрылёв. Голова попала близко к прессу и от удара воздуха голова треснула и выпал мозг, а т.к. сердце было ещё живое, тело было всё в конвульсиях.
На похоронах были все, кто был на свадьбе. Никто не верил. Брат Иван не пошёл на похороны. Он был счастлив!
Машину я решила продать, и обман вполне открылся. В машине были французские духи, дорогие конфеты и матери остался должен 400 рублей. Теперь я вдова уже много лет, с 1982 года. В Библии сказано: «Не делай никому зла, оно вернётся к тебе ещё больше». Я лишила Леона жены и детей, а теперь я также лишилась любимого мужа и детей. Они все живут в Голландии и ко мне приезжают только иногда в гости.
Мамочка моя со своими сёстрами Ксенией и Шурой жили с ней в Сумах на Украине, и я каждый свой отпуск ездила им помогать, чем могла: привезти уголь и перетаскать в сарай, дров завести, а потом нанять мужчину их попилить. Холодильника у них не было и они опускали, то, что надо было сохранить в глубокий колодец на верёвке, а потом поднимали наверх.
Оставлять их было нельзя, и я уговорила переехать в Ростов. Они очень не хотели. Недалеко от них была православная церковь, и все знакомые заходили к ним. Были и нищие, и они накрывали на стол, ставили самовар и угощали всех.
Домишко у них был с длинной кухней - большой комнатой, в которой висела мамина картина, срисованная с Айвазовского. На ней море бушует, корабль наклонило, а на берегу стоит в красной шапочке турок. Вот когда я поняла, почему она в Пишпеке не работала, а я сидела с няней. Она ходила учиться рисовать в Художественное училище 2 года.
Я нашла и большую фотографию со всеми учениками - все взрослые. Сад у них был 6 соток. Там было всё, но очень странно, что всё деревья и кустарники были по другую сторону, к забору, чёрные. Мы договорились, что на следующий год я приеду за ними.
А в это время Миши дома не было, он был очень зол, что я привезу их. Я просто давала ему шанс, каждый год, один месяц, быть свободным, и гулять и может быть домой даму сердца приводить.
Я родилась в г. Пишпеке, в Киргизии. Живут там сразу за городом в юртах, и первый ребёнок, когда рождается зимой - в снегу, а если кто заболеет, несут на сопки или невысокие горы. Если человек заболел разлитием желчи, его несут наверх и бросают ему вошь в рот, завернув её во что- нибудь и он выздоравливает.
Мой папа был начальником по отлову диких животных для зоопарка (вместе с киргизами). Я помню, видела в окно, как поймали тигра. Шли на него с кошмой. Подняв её высоко, и загнанного животного прижимали к сакле. Потом подвозили клетку и всё!
Мама не работала и со мной всегда была няня. Но я была очень непослушная, и для того чтобы я сделала то, что мне говорила няня, она брала из утюга красный уголёк, меня сажали в тёмную кладовку и заходили ко мне с угольком. Я, конечно, орала, но потом делала то, что нужно.
В Пешкеке было очень много сочных персиков. Папе надоело работать там, и мы переехали в Алма-Ата – «Отец яблок». Они были наливные, как прозрачные, огромные с розовыми щёчками и семечки видно почти насквозь. Папина мама, бывшая купеческая дочь. У них всё забрали: дом, много земли - целый парк, а отца посадили в тюрьму. Его обвинили, что он участвовал в расстреле рабочих.
Прошёл целый год, но потом извинились, то был другой Котельников, и не в этом районе. Было очень обидно и горько. Нас выгнали из дома зимой с двумя детьми - я и мой брат Коля. Нас никто не принимал на квартиру и мы, поставив 4 столба, и пару досок поперёк закрыли его брезентом. Поставили там 2 кровати и стол, рядом дымилась железная круглая «печушка».
Мама была на 18 лет старше папы. Он был офицер белой армии и очень красивый. В Алма-Ате мы с трудом нашли квартиру – 2 комнатушки, а рядом, в соседней квартире жил пьяница. Папа работал в Пишпеке, но не получил специальности и они решили уехать из Киргизии в Ейск к Азовскому морю. Но поезда ещё не ходили здесь, и надо было ехать через пустыню Кара-Кум на лошадях в бричках, так раньше передвигались американцы.
Мы бы ещё и захватили земли у индейцев и больше пожили, но вспомнили, что бывают здесь землетрясения и был страшный сель с гор, когда таял снег, и всё лилось в город. Был у нас такой случай, мама рассказывала. Мы все залезли на крышу и взяли икону Божьей Матери, Иисуса, Св. Николая и стали молиться все. Грязь с камнями пошла по той стороне улицы, а нашей стороны не коснулось. А во время землетрясения, стена в комнате обвалилась, а там спала т. Ксения, её сестра. Все в ужасе кинулись к ней, убрали штукатурку, а тётя спит под ковром.
Стали собираться, наняли подводу, бричку, со всех сторон она закрыта полукругом, а сзади тоже закрыта, там кладут подушки и впереди везёт киргиз, погоняет лошадей. Думали взять кровать, а одной стороны, когда она упала на землю, отломилась от спинки одна железная палка. Мама говорит, ну нечего её брать с собой, выбрось. А я все свои штаны до колен набила ёлочными игрушками. Вниз матрас, а сверху одеяло, помолились и поехали. Папа уехал вперёд, чтоб найти квартиру или купить домик, а заодно учится на экономиста-плановика.
Но бабушка не дала маме выбросить эту часть кровати. Странно, что она обломалась так ровно. Когда мы поехали, за нами стали гнаться киргизы на своих низких лошадях. Мама говорит погонщику, ты слышишь, быстрее, за нами гонятся, но он продолжает ехать также потихоньку, тогда бабушка отодвинула маму, подсела рядом с ямщиком- киргизом, достала ту часть кровати, которая обломилась и приставила её холодную к горячему затылку киргиза и крикнула властно, трогай или я прострелю тебе голову! И он как погнал тогда лошадь, что они быстро отстали.
Караван сарай-место, где отдыхали и меняли лошадей. Мы рассказали милиции о погоне и их поймали. Было много случаев с убийствами, а ямщик был с ними за одно. В Ейске мы купили хороший домик- 3 комнаты большие и огромный коридор во весь дом. Папа окончил институт, и стал работать экономистом на заводе. Но жизнь была здесь очень тяжёлая - дороговизна страшная, картошка стоила 23 рубля, а зарплата была очень маленькая.
Мы в большинстве случаев варили кукурузу, фасоль или горох. Сало мы ели только по большим праздникам, как пирожное. Папа очень любил маму. Я помню однажды, он взял меня на базар, сам пошёл ещё купить ей подарки, а меня отправил домой. Когда быстро пришёл, он оборвал все лепестки роз и обсыпал маму. Однажды, мама пришла с базара с одним грязным мальчиком, ему было примерно лет 10 и звали его Гришей. Мама сказала, что он беспризорник и просил милостыню, ей его стало жалко, и она привела его домой.
Помыли его, одели, стал совсем другой мальчик. Он так любил нашу маму, что когда папа уходил почитать газету, а мама ещё спала, то когда папа хотел вернуться, он его ни разу не подпустил к маме, чтобы тот не разбудил её. Он у нас долго жил, а потом его нашёл старший брат и забрал.
Я ни разу не рассказывала, что я сделала, когда мы уезжали. Мне было жалко бросать игрушки ёлочные, и я их спрятала себе в штаны. Но когда меня мама дёрнула и посадила, они все раздавились и мама, потом вытаскивала у меня с попы осколки игрушек. Многие врезались в мою попу, я всё время плакала, а они с папой смеялись.
Интересные деревья росли в пустыне Кара Кум- карагач, небольшие, с маленькими листьями, но они такие твёрдые, что не отломишь даже ветку, это папа говорил. И они не годятся для строительства т.к. буграстые и вообще они не годятся ни для чего. В Ейске мы жили на улице Одесской. Хорошая, но по ней возили из туалетов «золото» и лошади тащили эту вонючую бочку через день, а запах был ужасный и проветрить было нельзя.
Родители решили уехать на Украину в г, Сумы, где жили мамины родители. Страшно жалко было продавать хороший дом и нам посоветовали сходить к «юродивой». Она жила за городом в избушке и денег не брала, а кто что даст. К ней ходила и моя т. Липа, мамина сестра, которую выслали из Киева, т.к. у неё был муж дьякон. Она взяла у неё газету, в которой она что-то держала, посмотрела её, потом увидела там фотографию мужчины и оторвала ему голову и отдала обратно газету. Она поняла, что её муж или арестован или умер. Муж её умер. После этого, через пару месяцев пустили её домой. Вот и мамочка пошла к ней.
Она взяла газету, разорвала её на куски и выбросила. Мама ничего не поняла, и продали дом и 3 сотки земли за 4000. А в скором времени началась война. Папа положил деньги в банк, а вскоре больше 500 рублей не давали, потом пришли немцы и все деньги пропали.
Но дом не разбомбило. В Ейске ни одного дома не разбомбило. Там Азовское море и они стреляли из пушек по нашим кораблям, которые стояли. А после войны там, наверху, на обрыве, были стога сена, но только не сена, а трупов, сложенных как дрова складывают, покрытые брезентом, откуда ветром задувало матросские воротнички.
В Сумах было спокойно, бомбёжек не было, стреляли из пулемётов с самолёта. Первая жертва была женщина, которую я видела убитой. На улице по радио гремела песня «Идёт война народная», очень красивый советский гимн. Очень красивая мелодия: «Киев бомбили, нам объявили… так началась война».
Я как раз окончила 10 классов и нашу школу отдали под военный госпиталь, но брать туда не брали без медицинского образования. А вскоре всех послали копать окопы, на площади стояли виселицы и вороны выклёвывали им глаза. Люди громили магазины, потому, что кроме пуговиц и разной ерунды ничего не было. Взломали дверь в погреб, где в бочках стояло вино, стали грабить его, но его больше было пролито. Один мужчина там утонул.
Немцев ещё не было в городе, а потом мы услышали гул. Немецкие мотоциклисты вошли в город. Через месяц я случайно прочла в газете, что после ожесточённых боёв, Сумы были взяты, а мы не слышали ни одного выстрела. Наши взорвали мост через Засумку и все сдались. Пленных посадили за проволоку, но не разрешали к ним даже близко подходить.
Ходили по домам и искали мужчин. Мама спрятала папу в погреб и закрыла ковром, а сверху набросала дров и всякой рухляди. Колю, брата положили в постель, завязали голову и поставили стул с лекарствами и когда вошли, она им сказала с ужасом, что у него тиф. Они ушли. Дальше было, что они ходили и кричали: сало и яйца. А потом стали забирать в Германию и меня забрали. Они говорили, что вы поедете туда работать, и вам будут платить (всё это было конечно ложь), а родителям будут давать паёк, не помню сколько. Итак, я попрощалась со всеми и поехала в Германию.
Посадили нас всех, и мужчин и женщин в товарный вагон без окон, только щелочки в дверях и оставили нас одних со своими думами. Я думала, что может и плохо будет, но за работу нам всё равно должны будут кормить, хоть наверное просто баландой. Но ведь ужас как мы все пережили 33-й год! На улицах лежали трупы. Женщины шли по улицам, а у них по ногам текло говно, т.к. ели всё что попало, а желудок не принимал. Ели лебеду (трава), траву с маленькими бутончиками, ползучую.
Милиция ходила в каждый дом, искали золото и мы остались живыми только потому, что мы имели немного золотишка (обручальные кольца и серьги). Папа всё сложил в мешочек и пошёл в уборную и прибил с внутренней стороны. Садитесь, какайте, а золото под вами. Вот так оно и спасло нас. Открыли ТОРГСИН, и за золото можно было купить что угодно. Папа купил мешок морковки и какой-то крупы мешок.
Но мы ещё имели корову. Было жуткое воровство, и выжили только те, кто имел коз или корову. Мамочка всегда молилась и крестила сарай. И вот однажды проснулись, посмотрели в окно, а двери в сарай настежь открыты. Маме стало плохо, а я помню, выскочила и вижу, что корова там. Кричу ей: « мама, она там!» Мамочка, шатаясь, дошла до сарая, схватила её и целует, а потом стала благодарить Бога, что он спас нас от смерти. Она была отвязана даже, но что-то, или кто-то помешал. Понятно без слов - любящий Господь помог.
С этих пор мама стала заводить корову на ночь в дом. Когда она начинала шевелиться, она вставала и подставляла ведро. Я чуть не попала на кладбище. На день Ленина просили в школу нарвать ветки с красными ягодами и сделать венок на портрет. А около нас недалеко было кладбище, и я пошла, а за мной погналась бабка, какая-то и я от неё еле ушла. А потом говорили, что её поймали. Она, если живых не было, чтобы убить, выкапывала покойников. Их кладут в корыто или ванну и заливают водой, с какой-то жидкостью и тело распадается, а потом из него варят мыло.
Я однажды читала, что в Англии, в центре города поймали такого ловца. Он продавал у себя в лавке чудное мыло. А человечину некоторые едят! На садах однажды поймали. Мать с дочкой пошли в свой сад, а мать говорит, что мало пищи они с собой взяли, постой здесь, подожди меня, а я зайду в этот одинокий садик. Я у них однажды покупала печень, она мне предлагала. Сказала, что работает на бойне, зарплата маленькая и крадёт.
Но дочке показалось, что она долго слишком ждала и вернулась и сказала милиционеру. Он пошёл туда, а она уже её маму убила и печень достала. Её, конечно, арестовали тут же.
Вагон остановился, и нас всех высадили посреди поля и сказали: садитесь в ряд, зад к заду и опорожняйтесь. Не вздумайте бежать в лес. Через час вас покормят, а потом без остановки в Германию.
Поезд тронулся, мы размяли немного свои члены и сели опять по своим местам со своими душами.
Когда началась война, все евреи стали уезжать в Сибирь, и они сдавали свои дома, кто хотел жить, живите и ухаживайте и мама с папой заняли его. Деньги они могли получать 1 раз в месяц по 500 рублей. Папа очень болел, у него была язва желудка на нервной почве. Ему сказали, делайте операцию, но он не захотел. Его похоронили на старом кладбище, где было много старых статуй. Ангелы, херувимы и очень много венков с искусственными цветами. Я ходила по этому дивному кладбищу и не могла надышаться.
Папа был похоронен между 4-х дубов. Я увидела на одной могиле дивную белую розу из тончайшего фарфора. Её бы только сдать в музей и принесла домой. После смерти папы, мама соединилась жить с сёстрами, с Ксенией и Шурой. Как-то т. Шура увидела эту розу на комоде и сказала: «Какая дивная, а какая работа! Кто тебе её подарил?» Я ей сказала, и она пришла в ужас. Ты должна её отнести на кладбище т.к. душа этого человека будет ходить к тебе, пока ты не отнесёшь цветок.
Ужас, я стала бояться ходить в уборную, а она стояла в конце двора……. Меня провожала т. Ксения. И когда я закрывала дверь в комнату, я быстро её запирала. Мне казалось, что она схватит меня за ноги. Пришлось позвать подружек, чтобы розу отнести.
Мой брат Коленька жил в том же городе, но довольно далеко от моих мамы и тётей. Он женился на украинке, и у них уже была дочь, которой моя дочь Юля, отдала весь свой гардероб, она ведь танцевала в Америке. Мать жены дала им ; земли и сказала, стройтесь, а у неё был брат и тот говорил моему брату: «Разреши, я тебе помогу. Ты молод, а я стар и тебе всё достанется».
Мой брат очень не хотел и долго не соглашался. Но мать жены уговорила его, и он согласился. Брат сам делал фундамент, носил воду за 2 квартала с улицы, а он принёс 2 бревна для пола, говорит: ещё принесу. Брат выкопал глубокий погреб.
Строил долго, но всему приходит конец, кончилась и стройка. Сделал 3 большие комнаты и дядька говорит, ту комнату, к забору мне, а эти 2 вам. Купили мебель, вошли и вдруг дядька говорит, что он женился, и будет жить здесь с женой, а к своей племяннице он стал приставать давно потихоньку.
Коленька был настолько возмущён, разделил двор, а земли было 12 соток матери и её сестры с мужем и дочкой. Коля тяжело заболел. Они были на пикнике с женой и дочкой на берегу Засумской, и после этого он был весь сам не свой. Из быстрого и весёлого он был стал «вялым». Завод решил отправить его в Сочи, в Мацесту отдохнуть на месяц т.к. он лучшим рабочим на военном заводе. Его фото висело на стенде, о нём писали, как о лучшем шахтёре. Он делал из дерева сам детали, а потом по ним делали формы и плавили нужные детали.
У меня и до сих пор осталась на память круглая коробочка для серёжек, бочоночек для мелочи и красивая, с тетрадь размером коробочка с рисунком девушки выжженной осторожно и раскрашенной. Кто хочет, я покажу. И он чудно рисовал. Он нарисовал девушку, сидящую на сваленном дереве с понурой головой у ручья. Вот какой у меня был брат.
Но когда он вернулся из Сочи, мы увидели, что с ним стало ещё хуже. Его всего трясло. Делали анализы и сказали, что это не излечимо, т.к. его укусил клещ инцефалитный, который питался дохлятиной. Я больше не могла здесь быть, ни говорить и только смотреть. Ужас!
Положили его в больницу, и всё прошло. Врач сказал, что это уколы с наркотиком, но разве можно это допустить, чтобы он стал наркоманом? Я извинилась, попрощалась и поехала на оставшиеся дни отпуска в Киев. Там у меня живёт двоюродная сестра. Мы с ней дружили, и она к нам часто приезжала в Ростов.
В Киеве я всё рассказала Нине. Она была учительница английского языка, тем более мне хотелось с ней повидаться. Нина говорит: «Не волнуйся, всё будет хорошо, недалеко от меня живёт одна женщина, которая поможет тебе убрать его с Колиной дороги». И мы пошли. Помню, она мне что-то много говорила, чтобы я не забыла. Но я сейчас ничего не помню. Помню только, что я должна была идти на кладбище в 12 часов ночи и ни с кем не разговаривать и говорить всё время то, что она меня научила.
Когда пришла я на кладбище, вся дрожа от страха, я взяла горсть земли, забыла с какой надо было и также молча, не оглядываясь, я пошла домой. Я попрощалась с сестрой и поехала к брату в Сумы. Этот негодяй заглядывал в окно и кричал, всё равно ты сдохнешь, а я здесь буду жить. Когда я приехала к ним, я ни с кем не разговаривая, бросила ему через забор эту землю, потом попрощалась со всеми и уехала.
Мамочка моя очень сильно болела, и я привезла её и тётю и поместила в зал, т.к. во флигеле жила Мишина мама Аня. Здесь их тоже оставлять было нельзя, муж с ума сойдёт, и я попросила помощи на его заводе, как раз перед его смертью. Нам дали кирпича 500 шт. Маленький флигель на 2 комнаты сделали рабочие быстро и они переселились туда.
Не прошло и месяца, как я получаю телеграмму от жены брата, что брат умер, приезжай на похороны, но одна радость, что дядька умер раньше него и живёт там его жена. Я поехала опять в Сумы. Коленька хотел отравиться дихлофосом, который стоял в погребе, упал там и умер через месяц.
Умерла и моя мама в мучениях. У неё потянуло ногу до плеча, отнялась речь и ничего не понимала. Покакает и катает его в руке. За ней умерла т. Ксения. Она пошла за хлебом через дорогу и упала. Её привели, я вызвала врача. Он пришёл, посмотрел, потрогал ногу и сказал, перелом в её возрасте не лечится, она был как и я 80 и ушёл. Она пролежала 1 год, не вставая. Чтобы у неё не было пролежней, я вставала на кровать и приподнимала её, а Юля смазывала ей спиртом спину. У неё появилась водянка, ноги распухли.
Миша привёл костоправа-деда. Он посмотрел и сказал ей: «Держись крепко сзади за кровать, терпи, будет больно». Он дёрнул и поднял её на ноги, и она ещё год прожила, а мамочка ещё мучилась 5 лет в таком виде. Т. Шура ночью села на горшок пописать и упала с него. Ей было 90. И вместо того, чтоб подняться на кровать, она заползла под неё, и в таком виде я её нашла.
Вытащила, накормила манной кашей и успокоила её. Поспите, согрейтесь, и ушла, я ведь ещё работала, а Юля оставалась дома. А когда я пришла, она уже умерла. На бумаге очень трудно описать, когда кто заболел, но получилось так, что все они умерли в один месяц, сразу, после дядьки. 1-й муж, 2-я мама, т. Ксения и т. Шура и в Сумах брат. Я поняла, Господь наказал меня за то, что я связывалась с нечистой силой.
Во дворе осталась во флигеле Мишина мама, баба Аня. Тихая и спокойная. Её муж к этому времени уже умер от рака желудка. А у б. Ани было недержание мочи, и жена её сына старшего не позволяла ей выходить из флигеля, чтобы пописать. Как где сядет или встанет-лужа мочи. Горе! Она стояла у окна и стучала, выпустите меня отсюда, выпустите, кто - нибудь, Юля! Люда! И все мы проходили молча и не слушали её. Я ей приносила пирожных, но она не брала ничего, не ела, слегла и перестала вставать. Вот так она пролежала неделю и умерла.
Я теперь с дочками вспоминаю её, и нам так стыдно, сколько мук она перенесла, зная, что ей надо только умереть. Я пишу и мне ужасно стыдно - это мой грех и позор, какая же я была дура.
А когда я приехала из Америки и приехала к мамочке и тётям, я не застала своей младшей сестры, Татьяны. Узнала я позднее, что она в сумасшедшем доме. Сталин везде проповедовал, что Бога нет и если кто хотел поступить в институт, надо было быть неверующим. И она проповедовала, что Бога нет. Её приняли учиться, и она окончила его, стала инженером. Её направили служить в Уфу с женихом. В её анкете всегда было написано на вопрос о вероисповедании - атеистка.
Случилось крушение поезда и когда её нашли, она была без сознания, среди мёртвых пассажиров. А когда пришла в себя, отвезли в больницу. Всё было у неё здорово, но с головой от сильного ушиба и стресса было не всё в порядке. Её лечили, но ничего не помогло. Её речь была страшная, и её пожизненно посадили в психиатрическую больницу. Я ездила однажды к ней, страшная, она отвернулась от меня, не узнавая. Больше я никогда не видела её.