В тяжелые годы Семку спасло только то, что он был сапожником! Люди без парикмахера могут обойтись, даже без доктора могут. Ведь если ты жив, так жив, а помер, так никакой доктор не поможет! А босиком ходить никто не будет, даже если это тяжелые годы. А жил Семка в то светлое время, когда людей брали за одно только слово, ляпнешь что-нибудь и будь здоров, поминай как звали! А язык-то у Семки острый был, как тут молчать будешь? А Семка молчал! Он сапожник, у него во рту всегда штук десять гвоздиков было, он их губами зажимал и брал по мере необходимости. Так все сапожники делают, чтобы гвоздики всегда под рукой были, а ближе чем собственный рот у человека что? Так что Семка часов по десять-двенадцать в день молчал. Вот это его и спасло! А завскладом Боброва, Семкиного соседа, забрали. Он на октябрьской демонстрации портрет генералиссимуса нес. А дороги, сами знаете у нас: там колдобина, тут трещина в асфальте. Ну, Бобров спотыкнулся и сверкнул пятками. И со всего размаха генералиссимуса об землю шарахнул, то есть ударил его лицом в грязь. Если б Бобров при этом промолчал, ему ничего бы не было. Лет пять бы только дали. А он, когда поднялся, ругался сильно! Типа, елы-палы, ну дороги!
...Десять лет Бобров мотал на полную катушку. А когда ему месяц оставалось мотать, он тифом заболел. При тифе уход нужен, так что Бобров на свободу уже и не вышел...И Гросмана, мужа Семкиной сестры, тоже посадили. Гросман анекдот рассказал про лопату. А лопата ж в то время была орудием пролетариата! То есть вышло, что Гросман замахнулся на гегемона его же орудием! Та что Гросман политическим был, а политические, они, как туман: был, да сплыл! Много кто сплыл в то время, а Семка гвоздики во рту держал. И брал их по мере необходимости.
...А потом времена помягче стали. Семка тогда на улице Доватора жил, а работал в сапожной будке. Место у него ходовое было, прямо на улице Ленина, в центре города. Народ по Ленинской вечерами туда-сюда ходил, гулял даже. Мороженое ел в кафе “Незабудка”, газировку с сиропом пил, а богатые даже с пирожным пили. А еще в кино ходили, кто билеты достал. В то время в кино билеты ого-го как достать было! А потом рыдали там на индийском фильме, будто тетю родную потеряли!.. Хорошие времена были, душевные. Семка любил очень, когда народ вечерами туда-сюда ходил, подошвы стирал, каблуки сбивал. А еще он парады всякие любил, по той же причине, кстати! Народ от своих фабрик-заводов пешком шел до самой площади. После парада у Семки всегда работы было по горло! Так что жизнь у Семки неплохая была, у него квартира только была плохая. Даже не квартира, комната полуподвальная. В этой комнате у него и зал был, и кухня и даже теща! Удобств только не было. Они во дворе базировались. Смех кому сказать, туда чтобы добежать, нужно было с горки спуститься, потом обогнуть клумбу, по клумбе же не попрешь, оштрафуют, а потом еще в очереди стоять. Так что Семкина жена и теща сильно его пилили, чтобы шел в Горисполком, квартиру добивался! А чего будешь добиваться, если все тогда жили так! Кроме работников самого Горисполкома.
- Если бы ты не был олухом, мы бы уже выехали с подвала! - ругалась Дора. - Арон без ноги давно получил квартиру с кухней на троих! Потому что он не молчал!
Арон без ноги вообще в городе невообразимое устроил. Он ведь еще хуже, чем Семка жил, вообще в подвальном помещении. А у него от сырости суставы сильно ныли. Мало, что у человека на одну ногу меньше, так еще и ревматизм мучил! Так Арон вот что придумал: он под утречко, это в начале весны было, погрузил свой багаж на лошадь, он же в Тресте столовых и ресторанов на лошади работал, и переехал жить к Обкому партии. Там напротив как раз площадь Свободы была, так он прямо рядом с бюстом Карла Маркса и расположился! Его в потемках милиция прозевала. А когда рассвело, смотрят и глазам не верят: там уже и кровать стоит, на подушку даже накидка тюлевая накинута, стол круглый, две табуретки, а так же лозунг висит “Вся власть советам!”, он у Арона с Первомайской демонстрации остался. А сын Арона на горшке сидит, недалеко от основоположника марксизма. А сам Арон читает с карандашиком газету “Правда”, передовицу, значит, прорабатывает. То есть, политически все грамотно выдержано, кроме горшка, конечно...
Скандал тогда разразился жуткий, начальника Горотдела милиции в район перевели, “Голос Америки” про это три дня клеветал, Арона самого в дурдом отвезли, а его семью спешно заселили в квартиру с кухней на троих! Потом Арона выпустили, через пару дней, даже прав на управление лошадью не лишили! Наверное, оттого, что он ногу под Сталинградом потерял. За боевые заслуги, так сказать, простили!
А жена Семку после этого случая вообще запилила:
- Вот, учись, как надо! А ты?.. Подумаешь, ну что такого страшного они от тебя требовали? - в тысячный раз дудела Дора. - Наши дети имеют уже бледный вид, потому что солнце вообще к нам в окна не заходит!.. И к тому же у тебя брат в Америке! Они тебе это припомнят!
Это Дора Семку упрекала, что он из себя дурака строил, когда к нему двое пришли. Это еще осенью было. Семка сразу догадался откуда они. Какие-то они прямые были. Отутюженные. И галстуки синие. В общем, они хотели, чтобы Семка стучал не только в своей будке, но еще и в их.
- Понимаете, Семен Залманович, не смотря на то, что Ваш родной брат живет за границей, мы Вам доверяем! Сейчас для нашей страны очень сложные времена. - сказали они озабоченно.
- Я знаю, - сказал Семка. - Мировой империализм поднимает голову...
- Вот именно! А к вам всякие люди ходят, говорят разное....Это очень важная и серьезная работа, Семен Залмонович! Вы ведь квитанции людям выдаете?
- А как же! - подскочил Семка и чуть гвоздики не проглотил. - Всегда!
- Мы не об этом! Там ведь Вы и фамилию и адрес записываете...Вы нас понимаете?
- Хорошо, - сказал Семка, - я постараюсь.
- Может у вас проблемы есть? Или пожелания? - эти двое очень вежливо разговаривали, даже приятно было.
- Нет, спасибо, - сквозь зубы сказал Семка.
Он вообще с ними сквозь зубы говорил, из-за гвоздиков. Он боялся, что они еще подумают чего!
Через неделю они снова пришли, с самого утра, когда у Семки пусто было, народ к вечеру всегда подтягивался.
- Ну, было что-нибудь подозрительное? - спросили они по-дружески.
- Да! - сказал Семка. - Копытов Григорий Николаевич, улица Замковая, дом два, квартира четыре! Сильно ругал гвоздь!
- Какой еще гвоздь?! - не поняли двое.
- В ботинке! - шепотом сказал Семка. - Он у него торчал! Так Копытов его так материл!
Эти двое на Семку молча смотрели, не перебивали.
- Потом еще один подозрительный был. Сам низкого роста, где-то метр шестьдесят. А размер ноги где-то сорок четвертый! Вы понимаете?! Странно довольно!.. А адрес у него: улица Щорса, дом номер...
- Это все, Семен Залманович?
- Да! Хотя нет!.. Вечером один косячки приходил ставить, он на левый бок ходит, так у него каблуки слева, как будто корова языком слизала. Так вот, он сильно хвалил наш строй! Обещал, что мы Америку перегоним!
- Семен Залманович! Хватит ломать комедию! Зачем Вы нам врете?!
- Боже упаси! - сказал Семка, - вот же и адрес его есть!..
Потом он понизил голос, наклонился чуть вперед и спросил:
- А Вы считаете, что человек не может хвалить наш строй?
После этого случая Семка боялся, что его сапожную будку уберут из центра города куда-нибудь на окраину. Но этого почему-то не случилось и Семка при каждом удобном случае говорил:
- Слава Богу! Слава Богу!
А с квартирой он в конце концов не хуже Арона без ноги придумал. Правда, Голос Америки про это не передавал. Семка вечером как-то чай из китайского термоса пил, в прикуску, а Дора тесто месила, она пирожки с рисом собиралась печь. А потом она это тесто в миску бросила и сказала:
- Все, с меня хватит, больше я тут жить не хочу!
Что она имела ввиду, не понятно. То ли их полуподвал, то ли весь Советский Союз, то ли вообще?.. Семка не отреагировал. А зачем? Начнется, как всегда, слово за слово, а закончится скандалом. Как будто Семка распределял в Горисполкоме жилье! Он чай поэтому молча пил, только хлюпал громко, когда в себя втягивал. И все на китайский термос в упор смотрел, план какой-то вынашивал. Потом сел в углу и долго писал письмо, потом быстро его запечатал и, чтобы не передумать, тут же на почту отнес. Через два дня Семку пригласили для беседы.
- Это Вы написали письмо Мао Дзэ Дуну? - спросили у Семки.
- Да, я! - сказал он громко.
- А в чем причина?
- А Вы разве не прочитали?
- Мы чужие письма не читаем, Семен Залманович...Так что ж Вы там нагородили?
- Я им спасибо за китайский термос написал!.. Ну и заодно попросил разрешения переехать к ним жить!
- Для чего?
- Хочу бороться с хунвейбинами и с мировым империализмом! - гордо сказал Семка.
- А здесь, по месту жительства, Вы не можете бороться с мировым империализмом?
- Здесь у меня нет места жительства! - сказал Семка, - сплошной полуподвал!
- А почему именно в Китай? Почему не в другие страны социалистического лагеря?
- Потому что у нас с китайцами одинаковый взгляд на жизнь. Слегка прищуренный!
- У кого это у нас?! Мы, лично смотрим на жизнь прямо, широко открытыми глазами! А кого Вы имели ввиду?
- Я?.. Себя! У меня проблемы со зрением!
- У Вас дальнозоркость?
- Вы с ума сошли! Дальнозоркость у моего брата Левы! Он сейчас в Америке живет! А у меня близорукость! Я живу в полуподвале!
- А почему Вы принимаете от него посылки, Семен Залмонович? Почему не отказываетесь?
- Потому что он, паразит, шлёт! Я ему уже тысячу раз писал: Лева, что ты делаешь?! Не смей! У нас в магазинах все есть! Даже мука, макароны и сатин по три метра в одни руки!
- Мы знаем, Семен Залманович, что именно вы пишете брату!
- Откуда?.. Ах, да, естественно! - спохватился Семка. - А с другой стороны, я думаю, пусть брат шлет! Мне, главное, чтоб меньше у мирового империализма осталось!
- Хорошо, вернемся к Мао Дзэ Дуну! Вам известно, что он считает нас ревизионистами?
- Что Вы говорите?!? Вот сволочь! Ревизионистами, ну ты скажи! Негодяй просто!.. А на самом деле ведь мы нет?
- Вы что, сомневаетесь?!
- Я? Ни в коем случае! Я просто хотел узнать или Вы тоже не сомневаетесь?.. А насчет ревизионизма, хорошо, что вы меня предупредили. Если бы я раньше знал, я бы ему никогда не написал “Дорогой Мао Дзэ Дун!”..
- Семен Залманович! Мы надеемся, что больше Вы никогда этими глупостями заниматься не будете! Вы мирный человек, а эпистолярный жанр Вас до добра не доведет! Очень советуем закончить Вашу переписку с Мао Дзэ Дуном! А иначе мы открутим Вам башку! - улыбнулся ему старый знакомый в синем галстуке.
Через неделю к нему снова пришли.
- Семен Залманович! - сказали они повышая тон. - Что это?!
- А, сейчас объясню! Это письмо президенту Америки! Но Вы заметили, что я слово “дорогой” специально заменил на просто “здравствуйте”. Подчеркнуто сухо вышло, правда? А Вы считаете, что нужно было написать “дорогой”? А мне не хотелось! Они все же из капиталистического лагеря.
Второе письмо мало отличалось от первого! Семка хотел бороться за права угнетенных негров! И заодно с мировым империализмом, это у него уже было, как навязчивая идея. Причем бороться хотел по месту американского жительства, потому что тут у него этого места не было!
Двое в синих галстуках на него долго смотрели. Хотели понять: идиот он на самом деле или прикидывается?
...А квартиру ему вскоре выделили. Две комнаты, со всеми удобствами, кухня на двоих. Так что Семка, как король зажил. А дали неизвестно почему, наверное очередь в Горисполкоме подошла.
А однажды с Семкой еще одна история приключилась. Ему за мелкое хулиганство пятнадцать суток впаяли. Сосед у них матросом был, в загранку ходил. Он, когда с Семкой за встречу сильно выпил, подмигнул ему значительно и притащил из дома журнальчик. Там голая баба была сфотографирована, в полный рост. В одних туфлях. Но не в виде секса, а в виде рекламы. Там надпись еще была: “Если ты в туфлях “Леди - Флюс” - ты одета с иголочки!”. Семке эта реклама сильно понравилась, настолько она правильная была и по существу! Кто, как не Семка знал важность ботинок в жизни народа! Поэтому он эту голую бабу кнопками в своей будке пришпандорил, только вместо прежней надписи сверху на листе бумаги написал крупно: “Если тебе ботинки чинил сам Семка Закс - ты одета с ног до головы!”. То есть, по сути Семка тогда заложил основы отечественной рекламы...И народный суд Первомайского района оценил это по заслугам: Семке дали пятнадцать суток за попытку растления трудящихся. За эти пятнадцать суток Семка набил косячки на каблуки всей милиции! Через три месяца, когда каблуки опять сбились, они снова хотели ему дать пятнадцать суток, но придраться уже было не к чему: Семка, сильно не пил, жену не гонял, в общественных местах к их сожалению не выражался! Он бы может и пил, но язва не позволяла, и жену бы может гонял, но Дора у него золотая была, а выражаться он не мог, потому что у него во рту всегда гвоздики торчали, тексики!
...А после пятнадцати суток ему вдруг на душе совсем мерзко стало, он даже в депрессию впал! И все начал в сером свете видеть. Теща даже ему сказала:
- Ты, Семка, антисоветчиком стал и плохо кончишь!
А он в три ночи просыпался, Голос Америки ловил, а потом, как привидение, по комнате ходил или семечки грыз беспрерывно. Раньше он бывало говорил:
- А мне что при белых, что при красных, один гвоздь! Я человек маленький, я стучу! Без туфель только в первобытном строе ходили, там бы сапожника первого съели! А нам до первобытного еще далеко, так что мне бояться нечего!
А сейчас, точно у него гвоздь в ботинке наружу вышел и жить мешал1 Ему ведь даже вспомнить нечего было! Всю жизнь молотком стук-грук! Не густо! А брат его все время в Америку звал. Помочь обещал на первых порах. Он там по кондитерской части работал. Булочки народу к утреннему чаю развозил. В три ночи каждый день вставал. А жил - будь здоров как! Семка тоже тут в три ночи теперь вставал, а толку?
А когда он на семечки уже смотреть не мог и на себя задерганного тоже, он к брату решил податься! С женой Дорой, с детьми Аликом и Любочкой. Только теща с ними не ехала, потому что, пока он добился, чтобы его отпустили, тещи уже давно не было в живых.
Говорят, он потом в Америке долго привыкал! Там обувь не очень было принято чинить, в основном выбрасывали. А по кондитерской части ему неинтересно было. Он-то все с собой привез: и лапу, и молоток, и два килограмма гвоздиков, даже четыре листа хорошего микропора привез. Иногда, в выходной он свои туфли брал, прибивал к каблуку кусок микропора, потом сапожным ножом обрезал аккуратно, потом тщательно напильничком зачищал. Для души! У него каблуки на туфлях уже были сантиметров одиннадцать! Так что ему говорили, что он в Америке даже вырос!
...А потом по городу слухи всякие пошли, что Семка назад просится, что он даже письмо написал, типа:
“Дорогой Верховный Совет! Пишет Вам сапожник Семен Закс. На протяжение трех лет я обладал переходящим вымпелом “Ударник коммунистического труда”. Прошу мне вернуть мое гражданство, а так же мою сапожную будку на улице Ленина. Обязуюсь искупить вину героическим трудом и в кратчайшие сроки перечинить советскому народу нашего города все туфли, а также ботинки и полуботинки! Как выяснилось, империализм мне тоже не по душе!”.
Рассказывают, что письмо было написано аккуратным ровным почерком, только слово “тоже” было зачеркнуто.
В ЦРУ Семку, судя по всему, там не вызывали. А Верховный Совет ему не ответил. У них, наверное, проблем с починкой обуви не было.
А потом о Семке уже никто ничего не слышал. Наверное, он привык к жизни в условиях мирового империализма и потому не давал о себе знать. А может, не осталось уже тех, кто про Семку Закса помнил или хотел что-то услышать. Лет ведь с тех пор много прошло. Очень много...