Лето. Мурманчане и большая часть судов нашего пароходства работают «направо». Доставляют генеральные грузы в Нарьян-Мар, Диксон, Тикси. Со своей стороны «налево» идут с грузом дальневосточники. На всю долгую полярную ночь и весну, до следующего лета суда завозят на южное побережье Ледовитого океана всё необходимое для жизни в эти богом забытые места.
Проводят караваны по Севморпути атомные ледоколы «Россия» и «Арктика».
За время работы на флоте мне не единожды приходилось походить по этой торной ледоколами «дорожке».
Когда лёд не очень «тяжёлый», если честно, ничего героического в этой работе нет. Всё довольно обыденно. Ледокол продавливает во льду канал, по которому в кильватер (гуськом) идёт караван судов. Больше всех попотеть приходится рулевым. По каналу на «автомате» не походишь.
Если не идёт дождь со снегом, безветренно и солнце не скрыто облаками, а висит, как гвоздями прибитое к небу сутками на одном и том же месте, можно попробовать «позагорать». Температура воздуха – 2 -5;С, а на солнце ещё выше.
Ход судна во льду минимальный, можно сказать, как у черепахи с замёрзшими лапами. Иногда в пределах видимости можно разглядеть желтоватые на фоне белого льда очертания белых медведей, по одному и группами неторопливо бредущих навстречу, или параллельно нашему курсу куда-то по своим медвежьим делам.
В одном из таких рейсов мы с «России» по радио приняли распоряжение – «Всем судам сбавить ход до самого малого и принять влево – медведь на льдине».
Капитан по громкой связи объявил (было условно дневное время), что все желающие посмотреть на медведя могут подойти к правому борту.
Среди перемолотого льда, видимо отколовшись от края канала, торчала льдина метров шести в диаметре, на которой стоял медведь.Канал был довольно узкий, так что мишка оказался от борта лесовоза всего в каких-то восьми-девяти метрах.
Не выказывая признаков беспокойства невозмутимо, с небрежным любопытством умка (белый медведь по-чукотски), словно адмирал, принимал парад проходящих мимо судов. Слегка покачиваясь и переступая с лапы на лапу и глубоко втягивая большим чёрным носом незнакомые запахи, решал важный для себя вопрос. Можно нас есть, или нет?
Глядя на этого могучего свободного зверя, обретающегося в своей стихии истинного хозяина этих мест, я подумал о его сородичах, волею судьбы заброшенных на потеху толпе в зоопарки всего мира, и мне, как в детстве, стало их жаль.
Людей совершивших преступление, общество приговаривает к лишению свободы. И в подавляющем большинстве случаев эти люди заслуживают наказания. Меня, каюсь, абсолютно не интересует жизнь и условия содержания убийц, насильников и прочего криминального элемента. Преступая закон, они знали, на что идут и чем рискуют.
Мне бы хотелось узнать, какое ужасное преступление против человечества совершило бессловесное зверьё, обречённое на пожизненное заключение даже не в одиночной камере, а в просматриваемой со всех сторон клетке.
Хотите посмотреть на льва, белого медведя, или спросить, что кушает на завтрак крокодил, пожалуйста! Поезжайте к ним в гости.
То же самое я могу сказать и о цирке. Меня с детства интересовало, как бы повели себя эти дяди во фраках и полуголые тёти с кнутами, кричащие непонятные слова «Алле-ап» и делающие комплименты, окажись они один на один со своими подопечными в естественной для тех среде обитания. Звери на арене ассоциировались в моём детском воображении с оружейником Просперо из фильма «Три толстяка». Там едва ли не с десяток «плохих» солдат цепями с трудом удерживали «хорошего», пленённого ими оружейника. Почему-то большинство взрослых думает, что все дети любят цирк. Я не любил его в детстве, не люблю его и сейчас. Изредка в СМИ проскальзывает информация: - На корриде бык покалечил тореадора, тигр ранил дрессировщика. Испытываю к последним минимум необходимого сочувствия. У тореадора и дрессировщика была возможность выбора, у быка и тигра нет.
Сразу оговорюсь, я не «оголтелый», оторванный от реалий защитник прав животных, я даже не вегетарианец. Я знаю, что при острой необходимости в убийстве животного я не забьюсь в истерике, просто убью, но только если у меня не будет выбора.
Однажды мне уже пришлось пристрелить лошадь, сорвавшуюся в ущелье и переломавшую ноги. Я видел её глаза, поэтому убийство ради удовольствия считаю аморальным и отвратительным. Наши пращуры, понимая природу лучше, нежели мы, уважая зверя как равного, убив, просили у него прощения, объясняя мёртвому животному причину своего поступка. Я против глумления над животными. Уверен, что человек, которому посчастливилось видеть диких животных на свободе не получит удовольствия от лицезрения их унижения в цирке или зоопарке.
В тот рейс нам довелось ещё раз близко встретиться с хозяевами «ледяной пустыни».
Суда, из которых состоит караван разные по размеру, мощности двигателя, наличию или отсутствию ледового класса. При «тяжёлом» льде «слабые» суда ледокол берёт на «усы». – Якоря заводят на палубу, через якорные клюзы протягивают трос и закрепляют его на буксирном устройстве ледокола. Суда же способные идти самостоятельно «втыкают» в лёд по сторонам канала, очищая проход. Происходит сжатие льда вокруг бортов выведенного из канала судна. Отсюда и выражения - «скован льдами», «закован во льды».
Так наш лесовоз на несколько дней остался брошенным на «обочине», пока другие, более «слабые» суда ледокол на буксире проводил через тяжёлый лёд.
После многодневного непрекращающегося хруста и грохота ледяных осколков, ударяющихся в борта судна, шума от работы двигателя, наступает оглушающая тишина. Стук динамомашины, обеспечивающей жизнедеятельность судна, как стук сердца, ухом не воспринимается.
Вот оно, ледяное безмолвие. Ни шума волн, ни журчания воды вдоль бортов. Из-за низких туч выглянуло бледное от полуторамесячной бессонницы солнце. Вдалеке, на заискрившемся снегу с подветренного борта появились три желтоватых пятна, двигающихся в нашу сторону. Первым их заметил мой вахтенный матрос, куривший на крыле мостика.
- К нам гости! – заглянул он в дверь рубки.
- Какие гости? – не понял я.
-Да вон. Целых три штуки! – показал он на «девять часов». Я вышел вслед за ним на крыло.
Медведи, один матёрый крупный самец и два поменьше, наверное самки, остановились метрах в тридцати от нас, настороженно принюхиваясь. Потом они по-собачьи уселись, из стороны в сторону поворачивая длинные головы с маленькими круглыми ушками, разглядывая лесовоз и начинающих собираться у борта моряков. Через некоторое время самец всё же решился подойти к борту. Возможно, ему приходилось и раньше встречаться с караванами. Он, не спеша с достоинством, по-хозяйски прошёлся вдоль борта судна туда и обратно, изредка поднимая голову и нюхая воздух.
Матросы бросили ему банку сгущёнки. Мишка шустро, со всех четырёх лап отпрыгнул в сторону, но затем всё-таки подошёл к «непонятной штуковине» и покатал её огромной лапой по льду. Внимательно следившие за его действиями любопытные медведицы тоже подошли поближе. С борта бросили ещё одну банку с молоком, догадавшись пробить в ней отверстия. Умка, на этот раз не потеряв «лица», остался на месте. Учуяв незнакомый запах, подошёл к сочащейся сгущёнкой банке, принюхался, осторожно лизнул. Содержимое мишке явно пришлось по душе и он, похрюкивая, как поросёнок начал вдохновенно гонять длинным розовым языком вкусную штуку по льду, следуя за её произвольным движением. На медведиц, попытавшихся приобщиться к его самозабвенным игрищам, он рыкнул так, что бедные «девушки» поджав куцые хвостики, без намёка на изящность галопом бросились наутёк. Сгущёнка, подмёрзнув на льду, перестала выделять вкусную «кровь», чем привела умку в замешательство. Он остановился, уткнулся носом в банку, шумно вдыхая аромат ставшего вдруг недосягаемым лакомства. Недовольно заворчал. Усевшись на мохнатый зад он, зажав длинными когтями передних лап банку, без видимых усилий развёл лапы в стороны, разорвав жестянку в клочья. Чудом, не раня язык об острые края, принялся с удовольствием вылизывать сгущёнку. Обиженный гарем сидел поодаль, не сводя с «чего-то» наверняка очень вкусного, двух пар тёмных глаз.
На корму, где располагались мусорные контейнеры, попыталась было пройти буфетчица с ведром объедков, оставшихся от обеда. Всё ещё толпящиеся у борта моряки, к конфискованному у неё ведру привязали бечёвку и спустили его за борт. Мишка, заметив что-то покрупнее банки сгущёнки, косолапо засеменил к ведру с помоями. Понюхав ещё тёплую жижу, он начал с поразительной скоростью опустошать ёмкость. К концу трапезы из ведра торчала только верхушка едва поместившейся в ведре головы с круглыми ушками. «Дамы» раздувающимися ноздрями ловя аромат помоев, позволили себе максимально приблизиться к своему кавалеру.
Дневальная уже с двумя вёдрами, поставив их на палубу, сама остановилась посмотреть, как медведь поедает объедки. Вылизанное дочиста ведро, к неудовольствию умки подняли на борт. Привязали ещё одно. При виде дармового корма, спускающегося сверху, медведь встал на задние лапы, при этом голова его оказалась выше штормового портика (проём между палубой и фальшбортом, предназначенный для сброса принятой забортной воды).
Содержимое второго ведра он поглощал уже неторопливо, изредка поднимая голову для того чтобы рыкнуть на своих «красавиц», почти вплотную подобравшихся к вожделенным помоям. Слопав две трети объедков, он лениво отошёл в сторону, своим миролюбивым видом выражая желание поделиться едой с подругами. Одна из медведиц порыкивая из ведра на товарку, тыкавшуюся ей носом за ухо, оперативно дохлебала остатки. Последнее ведро медведицы деликатно поделили по-сестрински.
Мы с Димкой, так звали матроса, наблюдали за медведями с крыла мостика. Засмотревшись на медведиц, я упустил медведя из виду.
- Гляди, как быстро приобщился к цивилизации. Скоро бутылки научится открывать, – легонько подтолкнул меня в бок Димка.
Посмотрев в указываемом им направлении, я увидел, что умка, найдя первую банку сгущёнки, уже разорвал её на части и лакомится десертом.
Не чувствуя с нашей стороны угрозы, мишки, прижавшись спинами к чёрному, притягивающему солнечные лучи борту, устроили себе сиесту.
На несколько дней медведи стали нашими гостями. Уже не вызывая прежнего ажиотажа, они тем не менее регулярно получали завтрак, обед и ужин состоящие из остатков пищи со стола экипажа, в перерывах между приёмами пищи валяясь вдоль борта и лакомясь тем, что удосужатся подбросить им моряки отличавшиеся особенной хлебосольностью. Матросы прозвали нашего умку Карлсоном за то, что тот частенько поднимался на задние лапы, придерживая передними, поднимаемое на борт уже вылизанное ведро и заглядывая в него одним глазом – «Малыш! Может там осталось немножечко варенья?». Медведиц назвали Анфиской и Раиской.
Раза три-четыре к лесовозу пытались подойти другие медведи, по виду молодые самцы. Возмущенный непрошенным визитом Карлсон, галопируя, смешно подбрасывая зад, изгонял нежданных гостей со «своей» территории. Некоторым упрямцам, не желавшим ретироваться подобру-поздорову, доставалась нешуточная нравоучительная трёпка – «на чужую "кровать" роток не разевать».
По радио с «России» сообщили, что в течение трёх часов будут у нас.
Механики запустили двигатель. Наш ледовый плен подходил к концу. Испуганные ожившей громадиной судна медведи отбежали на безопасное, по их мнению, расстояние.
Подошедший ледокол, освободив нас от ледяных оков, вошёл в канал. Лесовоз дав задний ход, подвернул, пристраиваясь в кильватер «России».
С почтительного расстояния, сидя по-собачьи, нас провожали наши три медведя. Глядя на них, я припомнил слова Лиса из «Маленького принца» - «мы всегда в ответе за тех, кого приручили». Вдруг наши мишки, захотев полакомиться сгущёнкой, подойдут не к тем людям и вместо угощения получат пули браконьеров?
По возвращении в Архангельск, «Россия» вывела наш лесовоз на «чистую» воду. Попросили остановиться, принять пассажиров. С нависшей над нашим бортом кормы ледокола нам переправили группу полярников, снятую с дрейфующей льдины.
Шумные, с обветренными красными лицами, до глаз заросшие бородой, они заметно потеснили наше и без того ограниченное жизненное пространство. Но оно того стоило. Они будто внесли в наши размеренные, регламентированные работу и быт здоровый дух бесшабашности вольных людей. Дикарь с налетом интеллигентности, остаётся опасным дикарём. Слегка «одичавший» интеллигент, это безопасная цепь забавных несуразностей. Ни в коей мере не принижаю заслуженное уважение и настоящее мужество этих людей. Начальник экспедиции осел в каюте старпома.
Ко мне подселили его помощника, кандидата географических наук.
Познакомившись, со взаимными «очень приятно», он извинился за доставленное мне беспокойство, попросил без «экивоков» называть его Володей. Отказался от предложенной мною койки, заявив, что после спального мешка, мой диванчик это ложе викинга в чертогах Одина.
Он и вправду был похож на викинга. Выше среднего роста, плотный. Лицо с правильными чертами лица и серо-голубыми льдинками глаз обрамляли густая светло русая густая борода и копна светлых же непослушных кудрей.
Обустраиваясь, он снял «аляску», унты и лыжный комбинезон. Оставшись в комплекте тёплого нижнего белья он, блаженствуя, растянулся на диване.
Я заметил, что в команде «потерпевшего крушение драккара», принятой на борт нашего судна, один человек внешним видом разительно отличался от остальных. Он больше походил на князя Мышкина. С обиженным видом он демонстративно сторонился своих товарищей.
Я спросил о нём своего постояльца.
- Это радист наш. Да ну его… Ботаник! – заложил руки за голову Володя, – обижается на нас.
- За что? – поинтересовался я.
- Да ерунда, в общем.- Володя повернулся на бок и подперев кудлатую голову рукой, рассказал историю их размолвки.
Их экспедиция уже подходила к концу, когда на их льдину перепрыгнул матёрый, агрессивно настроенный медведь (опять медведь!). Умка в клочья разорвал палатку, в которой хранилось оборудование и припасы, с рёвом метался по льдине. А когда он с явно не дружественными намерениями бросился в сторону людей, прибежавших на шум, его пришлось застрелить. Не имея опыта «разделки» медведей (откуда ему взяться!), кое-как, зачем-то, затащили полутонную тушу в пустующую палатку. Начали неумело, бестолково суетясь, снимать с медведя шкуру. Когда стали отделять голову от туловища, присутствующему при этом «действе» радисту стало плохо. Он выбежал из палатки, и его долго «выворачивало наизнанку». Без головы и шкуры туша медведя, с вытянутыми вдоль туловища передними лапами, очень похожа на тело человека. Выйдя из палатки и заметив бледный вид радиста, Володя, решив поддержать чуть не плачущего, находившегося на грани истерики парня, начал говорить, что мол, дело житейское, что всё уже кончилось, и что тот сам может в этом убедиться. Володя, сам не догадываясь об ожидающем их подвохе, затащил упирающегося радиста в палатку. На утоптанном, забрызганном кровью снегу, лежало обезглавленное тело. Для вящего эффекта и без того жутковатого зрелища, кто-то из полярников натянул на задние лапы медведя чьи-то старые шлёпанцы.
- Согласен. Дурацкая шутка, – продолжил историю Володя, – мне самому не по себе стало. А Сашок, так тот только охнул, и в глубокий обморок. Когда очухался, обозвал нас уродами, и теперь с нами не разговаривает. Вот такие дела, – подытожил он.
Я засобирался на вахту. Через пару дней будем в Архангельске. А там, бог весть…