Если кто-то представляет себе жизнь России после захва-та власти Екатериной II спокойной, тот глубоко ошибается. Недаром из гроба поднималась многократно тень убитого Петра III, облачаясь плотью человеческой и угрожая сверже-нием. Не дарил покоя и дремлющий страх перед помещенным в каземат шлиссельбургской крепости императором Иоанном. У него права на престол были реальными, а у нее их просто не было. Трон под ней постоянно шатался. 15 июня 1764 года, за пять дней до отъезда императрицы в Лифляндию Никита Ива-нович Панин писал генералу Веймарну Ивану Ивановичу: «Её Величество напоминает и примечать изволит, что с великого поста более двенадцати раз об освобождении Иоанна Антоновича разное вранье открылось, да и в месте перед её отсутствием один гвардии прапорщик, выписанный ныне в армейские полки, тоже врал слышанное на кабаках от самой подлости (подлым в те времена простой народ называли) будто бы принц Иоанн жил тогда в деревне под Шлиссельбургом, многие армейские штабс-офицеры и солдаты ему присягали, и много людей из города ему на поклон ездят». Не спокойно, знать было – не спокойно!
И подметные безымянные письма распространялись. Одно такое письмо в самый день отъезда из Петербурга Екате-рины появилось. На петербургской стороне близ церкви Вве-дения, близ ворот сенатского копииста Антонова старушкой-богомолицей было письмо подобрано. На четвертушке бумаги хорошим почерком было написано: «Что ныне над народом росиским сочиняетца, иностранным царским правлением хо-тят росискую землю раззорять и привесть в крайнюю нужду, однако, сколько потерпят, а Россию не раззорят, токмо не бу-дет ли им самим раззорения, а уже время к бунту наступает. Первого графа Захара Чернышева в застенок и бить кнутом без всякого милосердия, потом четвертовать и голову отру-бить. Второго Алексея Разумовского таким же образом. Треть-его Григория Орлова, неповадно будет другим поступать прежних царей права и законы, а государыню выслать в свою землю, а надлежит царским престолом утвердить непорочно-го царя и неповинного Иоанна Антоновича и вся наша Россия с великим усердием и верою желает присягать, а из бестиев надлежит раззорить. Многих военных людей и всякого звания вечно раззорили и заставили они себя ругать и бранить, а им же от росиского войска крайняя нужда воспоследует» На об-ратной стороне письма было написано: «Сие письмо писал мужик с похмелья, одно ухо оленье, а другое тюленье. Самая правда, что написано в сей бумаге»
Письмо то в руки государыне не попало, Никита Панин хода ему не дал.
20 июня 1764 года императрица Екатерина Алексеевна Вторая направляется в Лифляндию. С нею вместе отправляют-ся все значимые особы при дворе и все известные военачаль-ники. Здесь в Лифляндии располагались и все наиболее значи-мые военные формирования. Многие сановники понимали, что за отъездом последует – негласное указание к действиям. Пришла пора главному претенденту на российский престол исчезнуть.
Пора было на игральную доску выйти Мировичу Васи-лию Яковлевичу…
В конце мая, когда подпоручик с дежурства в Петербург вернулся, он отправился на квартиру Аполлона Ушакова и узнал, что тот с поездки в Смоленск не вернулся. Разыскал Григория Новичкова. Тот рассказал о случившемся. Не пове-рил Мирович в то, что гибель побратима стала результатом несчастного случая во время купания в Шелоне. Не мог уто-нуть Аполлон, умея хорошо плавать. Но в голову ему не могла прийти мысль о причастности к ней властных структур. С ги-белью Ушакова рухнул продуманный план освобождения за-ключенного императора. Теперь полагаться приходилось только на себя. Точкой отсчета времени стала поездка импера-трицы. Он начисто переписал сочиненные им за месяц перед тем с Ушаковым бумаги
В субботу, третьего июля, Мирович с ротою Смоленско-го полка вступил в караулы Шлиссельбургской крепости. В голове созрела мысль более не откладывать принятое решение. Расставлены посты у Проломных ворот, у пристани с лодками, у артиллерийских складов и порохового погреба, у квартиры коменданта, у церкви. Но внутренний двор, где помещался таинственный арестант, оставался вне его контроля, там караул держала своя особая гарнизонная команда, бывшая в полном ведении капитана Власьева.
Обойдя крепость, с высоты галереи стал осматривать местность. Небо тяжелое хмурое к верхушкам деревьев опу-стилось, казалось, только на них и держится и вот-вот распла-чется, от груза своего освобождаясь. Ветер дул со стороны Ладоги, гоня перед собой небольшие волны с барашками. Смутно на душе, а поговорить не с кем, довериться некому. Мирович видел, как отваливала шлюпка и как медленно пошла по каналу к Неве, увозя отдежурившую роту. Вздохнув глубоко, направился в комнату караульного офицера - нужно в последний раз просмотреть бумаги
Утро следующего дня было прекрасным. Остатки съе-денного солнцем тумана угнал прочь легкий ветерок в сторону леса, где они и растаяли. Часов в десять на Неве показался шлюп, в нем находилось десять человек, включая и гребцов. Шлюп шел под парусом. Поравнявшись с крепостью, он направился в сторону причального канала, Парус опустили, за дело принялось шестеро гребцов. Мирович отправился вниз, узнать – кто такие и причину прибытия. Увидев среди незнакомых людей лицо коллежского регистратора Бессонова, подпоручик дал приказ:
- Пропустить!
Оказалось, что из-за реки, с форштадта вместе с Бессоно-вым приехали грузинский князь подпоручик Чефаридзе, капи-тан Загряжский и купец Шелудяков.
Комендант крепости Бередников, узнав, что офицер пропустил их, нахмурился и спросил Мировича:
- Кто такие?
Мирович ответил: - Мне они не знакомы, но один из них господин Бессонов доверенное лицо сенатора Теплова, его правая рука….
Имя Теплова – серого кардинала самого канцлера Ники-ты Панина, произнесённое Мировичем, мигом изменило вы-ражение лица коменданта. Оно осветилось приветливой улыб-кой. Тут же состоялось знакомство. Каждый тут же чистосер-дечно заявил о величайшей приятности оного явления. И только Бессонов к этому добавил:
- Я пригласил своих друзей во вверенную вам крепость, чтобы помолиться в крепостной церкви.
Это прозвучало так, словно в церкви хранились мощи одного из величайших святых, и моление в станах церкви преисполнено благодати было. Слушая эту заведомую ложь, никто из гостей глазом не моргнул. Лица хозяев оставались бесстрастными. День был воскресным. В крепостной церкви шла обедня. Комендант и Мирович вместе с гостями истово осеняли себя крестным знамением. После церковной службы комендант пригласил всех, в том числе и Мировича, к себе на обед.
На столе появились пироги с вязигой, куски отварного сига, телятина в чесночном соусе, грибы, томленные в сме-тане. Естественно, к ним подана была и водка.
Разговор шел о пустяках: рыбе и рыбной ловле, о гриб-ных местах в районе. День был парной и душный. Как было принято на Руси тогда, обед заканчивался чаепитием. Чай пить пошли на вольный воздух. Солнце перевалило за полдень, длинные тени потянулись от домов и крепостных стен. Стол и скамьи вынесли на галерею, куда просачивалась прохлада, исходящая от водных просторов Ладоги, Уселись за длинный стол. Гарнизонный солдат в белом камзоле принёс шипящий самовар, подал баранки и клубничное варенье.
Полный, краснощёкий комендант, в кафтане нараспашку, без парика, шлёпая пухлыми, по–воскресному чисто выбритыми губами, сам заваривая чай, рассказывал гостям:
- Я тут на эскарпах солдатикам на забаву огороды наса-дил, так клубничка у меня в нонешнем году такая хорошая уродилась, ни у кого такой нет… Чаю попьём – огороды пока-жу…
Вспотевшие и размякшие от лености хозяин и гости, отдуваясь, вставали из-за стола
– Мирович, – благодушно сказал комендант, – прикажи, братец, Проломные ворота отпереть, мы маленько по крепости пройдёмся.
Мирович шёл вперёд. За ним попарно по узкой деревян-ной галерее двигались комендант с Шелудяковым, Бессонов с Загряжским, замыкал идущих князь Чефаридзе. По лестнице спустились к крепостным воротам. Все были в расстёгнутых кафтанах, шли вразвалку, останавливались, размахивали рука-ми. Мирович пропускал их в ворота. Вышли к огородам.
Здесь царил идеальный порядок. Гости наклонялись, срывая красные крупные ягоды, помещая в рот. Вытирали тыльной стороной ладони клубничный сок с подбородков. Мирович пошёл рядом с Чефаридзе.
- Слюшай, душа мой, какой красота… Озеро – чистый море голубой… Воздух!.. Цу-це! – говорил князь, прищелки-вая языком.
- Здесь – благодать! Не то, что в казематах, где продох-нуть нечем… - отвечал Мирович.
- А много арестантов мучается? - спросил князь.
- Я слышал об одном, но никогда его не видел.
- Душа мой, так здесь Иван Антонович содержится… Я о нем от сенатских подьячих слишал,.. Может, скажишь, где?...
- Смотри в ту сторону, - кивнул головой Мирович, - ви-дишь переход через канал… Повыше его видно окно извест-кой замазанное… Там он и есть…
Когда возвращались назад и проводили мимо кордегар-дии, Мирович потянул за рукав князя в комнату караульного офицера. Плотно притворив дверь, он сказал: ,
– Если поможешь, мы с солдатами отобьем императора. В шлюпку посадим и прямиком в Петербург доставим к ар-тиллерийскому лагерю!.. Узнику свободу вернем и высокого положения при дворе добьемся…
Чефаридзе тупо смотрел на Мировича, потом до его со-знания дошел смысл предложения подпоручика и он сказал:
- Ти мене не говорил, я ничего не слишал.
С этими словами он вышел из офицерской комнаты и кордегардии.
Гости уезжали из крепости на шлюпе. Мирович пошёл проводить их и дать разрешение на пропуск шлюпа из канала.
Тёплый вечер спускался на землю. Ветерок стих, Нева бесшумно несла воды свои. Листья берез неподвижно свисали вниз. Полнейшая тишина царила кругом. Мирович медленно возвращался. В голове носились ошалелые от винных паров мысли.
Он прошёл через Проломные ворота, приказал карауль-ному унтер–офицеру запереть их и прошёл на крепостной двор, где была дверь в помещение безымянного колодника. У двери стоял капитан Власьев и курил трубку. Мирович отко-зырял ему и подошёл.
– Проветриться вышли, господин капитан?
- Да, господин подпоручик, в казарме дышать нечем. Но скоро пытки кончатся… Приказано потерпеть недолго… Если бы кто-то знал, как осточертела служба эта! Сам в арестанта превратился… Поговорить не с кем…
- А почему бы вам самим не попробовать освободиться?
- А что делать следует?
- А представьте себе, что является в крепость человек, который из чувства милосердия и движимый любовью к оте-честву, чтобы освободить томящегося здесь Императора Все-российского. Стали ли вы бы ему мешать?.. Ведь в освобожде-нии императора ваша прямая выгода…
- Бросьте! Вы спьяну, поручик говорите то, за что и смерти предать можно! Оставьте вздор, да пойдите, выспи-тесь!
Мирович понял, что маху дал, начиная разговор с незна-комым офицером, ничего не сказал, махнул рукой и вялой, шатающейся походкой пошёл в кордегардию.
В девять часов вечера пробили при карауле вечернюю зорю. Разводящие повели по постам очередные смены.
Северная бледная ночь спускалась над крепостью.
Мирович снял офицерский знак с груди, дающий боль-шую власть во время дежурства, снял с головы шляпу, отцепил шпагу, скинул епанчу, улегся на жесткую койку, Не спалось. Думал: «появление Бессонова- знак действовать! Но как к солдатам обратиться?.. Сочувствие вызвать…» Решение пришло.
А теперь предоставим слово самому Василию Яковлеви-чу Мировичу, не изменяя в угоду времени орфографию. Вот, что он рассказал:
«…Пришёл в офицерскую кордегардию не выпущая из мыслей своего намерения, призвал к себе находящегося при мне на вестях солдата Якова Писклова, коего обласкав наперед дружескою ласкою, сказал ему прямо, что здесь содержится государь Иоанн Антонович, и уговорил его в вышеупомянутое намерение, прибавляя к тому, что и солдаты согласны, и чтобы он других солдат, знакомых ему, как артельщиков, к тому склонял, на что он мне и отозвался, что ежели-де солдатство будет согласно, то и он согласен. Писклов ушел. А потому самому поводу через час пришел ко мне и сказал, что уже два человека из ребят хороших, на которых надеяться можно, к сему делу есть согласие…»
Время начала мятежа, если так можно назвать попытку освобождения Иоанна Антоновича, еще не было Мировичем определено. К выступлению подтолкнул рапорт Панину, написаный Власьевым и подписанный им и Чекиным, в котором они поведали канцлера о странных разговорах дежурного офицера Мировича. Странно было время отправки самого рапорта. О случившемся им следовало сообщать сразу же и сухопутным путём для быстроты доставки. А караульные узника решили посылать рапорт через коменданта крепости Бередникова, причём водным путем по Неве. Время доставки рапорта в Петербург значительно удлинялось. Об отправке в известность дежурного офицера Мировича сознательно не поставили.
Вот как об этом говорит сам Мирович:
«…Шел второй час ночи. Мне не спалось, когда пришел караульный унтер-офицер Лебедев и объявил, что комендант велел ему, не беспокоя караульного офицер, пропустить из крепости гребцов. Я спросил у Лебедева, кто у коменданта есть? На что он сказал, что сидит капитан Вла-сьев. И так я уже стал приходить по сим примечаниям в страх .Потом Лебедев второй раз пришел, сказав, что нужно пропустить в крепость гребцов на что я сказал6 «Пропусти!» А как уже в последний раз пришедший Лебедев сказал мне, чтоб пропустить из крепости обратно гребцов, то из всего оного только я и заключил, что мои речи конечно коменданту донесены, следственно потому уже и неблагополучение на меня приспело…
Тогда положился я на единственную удачу, и тотчас не-медля далее, как был неодет, забрал свой мундир, шарф, шпагу, шляпу и прочее в руки, сбежал на низ в солдатскую караульню и кричал всем караульным: «К ружью!». А в то время комендант из своих покоев вышел, возле крыльца оных покоев вскричал мне: «Господин офицер! Что ты такое делаешь, и на что собираешь солдат?! На которые его речи я, не говоря ничего, а имея в руках ружьё, тотчас бросясь к нему, ударил ружейным прикладом в лоб, приговаривая ему: «Что ты держишь тут невинного государя!» И на что он мне сказал: «Я здесь не имею никакого государя, а имею присланного арестанта; а что ты делаешь, то делай!» В самое ж то время я, взявши оного за ворот халата и отдал команды своим солда-там под караул с тем, чтоб он как солдатам, так и солдаты с ним не говорили»
Построив в три шеренги роту свою, Мирович повел ее ко входу в секретную казарму , туда, где содержался Иоанн Антонович. Оставалось преодолеть небольшое расстояние, когда со стороны казармы раздался оклик:
- Кто идёт?
Мирович ответил громко:
-Иду к государю!
Со стороны секретной казармы сначала прозвучал один выстрел. Потом раздался ружейный залп, по счастью никого пулей не задело. В ответ Мирович построив солдат в одну шеренгу напротив казармы, начал отдавать команды:
– Слушай… К заря–ду!.. Открой полки!.. Вынь патрон!.. Скуси патрон!.. Сыпь порох на полки!.. Закрой полки!.. Пере-неси ружьё!.. Заряжай с пулею!..
Чётко и резко отстукивали и бряцали приёмы. Шомпола звенели о пули. Караул изготовился к бою.
Рота изготовилась к стрельбе. Мирович скомандовал:
- Огонь!
И вновь дадим слово Мировичу:
«….Находясь в сожалении той персоны, о которой все мое предприятие употреблено было, дабы оную не застре-лить, как та пальба на оную казарм, где та особа содержалась, прямо чинилась, палить своей команде не приказал и вел возвратиться…»
Когда рота Мировича, возвращаясь к плацу, поравнялась с местом, где находились пожарные инструменты, кто-то из солдат, обращаясь к Мировичу, требовательно сказал:
-Покажи нам вид, по которому наступать!
Мирович ответил:
- Я имею вид, который и покажу! С этими словами под-поручик сбегал в дежурную комнату, вынул письма и бумаги из подушки, где они были спрятаны. Спустившись на низ н начал читать текст сочиненного им манифеста от имени Иоан-на Антоновича, извлекая из текста те места, которые по его мнению могли затронуть души солдат. Читал наизусть, по-скольку в тусклом свете северной ночи разобрать написанные слова было сложно. Едва ли только кто-то мог в шуме толпы солдатской хорошо что- то расслышать. Один только солдат Кузьмин позднее говорил, что он слышал что-то сказанное «Об увезенной казне». Закончив читать текст манифеста, Ми-рович сказал своим солдатам:
- Поздравляю вас с государем!
Потом, отойдя несколько шагов, стал кричать в сторону секретной команды, надеясь на то, что там его услышат:
- Гарнизонная команда! Перестаньте из ружей палить!.. В противном случае буду по вас из пушки палить!
Власьев и Чекин старались всеми силами ободрить свою команду и дать отпор Мировичу, но когда увидели приведен-ную пушки, увидели, что ее стали заряжать…
Впрочем, предоставим слово капитану Власьеву:
«… Увидев команду прежде залпом ружейных вы-стрелов прогнанную и рассыпавшуюся, видя паки на нас идущую, не нашлись иного в состоянии быть, как для спа-сения всей нашей команды от напрасной непременной смерти сему внутреннему и усугубленно злейшему неприятелю уступить, но не прежде того, как уже та особа, получением коей Мирович себя ласкал и за главнейшую себе добычу иметь поставлял, жизнию от меня с поручиком истреблена была
– Готово, – словно выполнив важную работу, сказал Че-кин, рукавом стирая пот с лица и опуская окровавленную шпагу
– Дверь отвори, – прохрипел Власьев.
Чекин пошёл по узкому коридору к наружной двери и только открыл ее, как в проход вскочил Мирович с мушкетом в руке.
– Где Государь? – задыхаясь, крикнул он.
– У нас Государыня, а не Государь, – сурово сказал Че-кин.
Мирович левой рукой оттолкнул Чекина в сторону и во-рвался вглубь казармы. Поднятый движением поток воздуха затушил свечу.. В казарме воцарился мрак.
– Принесите, братцы, огня, – приказал Мирович.
Из кордегардии прибежали с фонарём солдаты. Мирович огляделся, мушкет выпал из его рук и с грохотом упал на ка-менный пол. Император Иоанн Антонович был мертв.
Заказ императрицы на устранение Иоанна Антоновича был выполнен. Все прошло соответственно сценарию, напи-санному господином Тепловым, за исключением того, что остался живым подпоручик Мирович главный актер в траге-дии. Он не погиб, как на это надеялись, во время ведущейся перестрелки. Убить же его прилюдно без суда было невоз-можно. Оставить живым означало назвать имена заказчика и сценариста. Опасно было и проведение полного открытого досудебного и судебного следствия.
Императрица Екатерина II, получив известие о кончине Иоанна Антоновича, не скрывала своей радости. Но радость ее вскоре поубавилось. Ей стало страшно от сознания того, что одному подпоручику, не имея подручных, за несколько часов удалось поднять роту солдат на противозаконное дело! Каково же положение в войсках вообще?.. И есть ли вообще надежда на армию?.. Не рассчитывала государыня и на то, что смерть малоизвестного колодника получит и в столице России и за рубежом такой резонанс Реализация задуманного бросала тень и на нее самое и на ее ближайшее окружение. Оказалось, что операция прошла, не так уж и гладко, как на это рассчитывали. Нужно было срочно заметать следы. Но само заметание следов в умных головах порождало множество вопросов. На время поездки императрицы в Прибалтику следить за порядком в столице было поручено троим: Панину, генерал - прокурору князю Вяземскому и старому сенатору Неплюеву, сподвижнику ещё Петра 1. Неплюев решил было сам начать следствие, но его тут же одёрнули, зная его открытую натуру
Следствие поручено было вести не дотошным, зубы про-евшим на следственных делах, юристам, а генералу Вейнмар-ну, никогда такими вопросами не занимавшемуся. В письме Панину Екатерина писала: " Велела заготовить указ к генерал - поручику той дивизии, Веймарну, дабы он следствие произвёл, который вы ему отдадите, он же человек умный и далее не пойдёт, как ему повелено будет ".
Генералу было запрещено использовать при допросах Мировича не только пытки, но и любые иные методы устра-шения. Императрица боялась того, что Мирович может под пытками распустить язык и общество узнает такое, что она хотела бы навеки похоронить. Между тем пытки были применены к тем, чьей вины вообще в деле не усматривается. Речь идет о камер-лакее Касаткине и подпоручике князе Чефаридзе. Но, почему-то не тронуты капитан Загряжский и купец Шелудяков. О сенатском регистраторе Бессонове вообще в деле - ни слова. А ведь он столько же слышал и говорил об Иоанне Антоновиче, как и Касаткин и Чефаридзе, и даже именно он пригласил Чефаридзе и других ехать в Шлиссельбург и там уговаривал коменданта показать им крепость, а между тем остался потом совершенно в стороне.
В крепостной перестрелке никто не пострадал, но же-стокие экзекуции пришлось испытать нижним чинам, почти всем поголовно. И еще одна странность… В караульной ко-манде Мировича было 38 человек, а в гарнизонной команде капитана Власьева -16. Перекличку нижних рядов в- сразу же после «мятежа» произвел прибывший командир Смоленского полка Римский-Корсаков, о чем и протокол составил. Нака-занных оказалось 55 человек! За что, спрашивается, наска-зывали солдат гарнизонной команды? Всех их сослали в Си-бирь. Сослали за то, что знали в лицо того, кто был убит! Возможно, что был убит не Иоанн???
Письмоводитель Самарин, которого генерал Веймарн взял к себе помощником дал подписку о неразглашении дан-ных следствия под угрозой смертной казни! О чем это гово-рит? Только о том, что Генерал Веймарн действительно «дальше не пошёл"
23 августа начался суд над Мировичем. Судьями Екате-рина II назначила членов Сената, Синода, коллегий - всего 48 человек. Протоколов допросов судьи не видели. Им был пред-ставлен экстракт из произведенного генералом Веймарном следствия. Само судебное разбирательство было быстрым и формальным. Судьи даже не получили тех сведений по делу, которыми располагал Веймарн , по его экстракту они должны были утвердить сентенцию заранее представленную Вязем-ским. По ней Мирович был приговорен к смертной казни. Приговоренный в казнь свою не верил, он верил слову импе-ратрицы. Он был убежден, что не только не будет наказан, но еще щедро награжден. Чтоб он никого и ничего не предал, его палачи с дьявольскою свирепостью не разубеждали его. Ми-рович продолжал хохотать, даже когда его вели на место казни и объявляли ему приговор…» Екатерина могла рассчитывать, что Мирович ее не выдаст. У него же было еще столько надежды впереди!..